Владимир Кунин
Двухместное купе
Коридор отделения милиции
В нечистом и мрачном коридорчике, у дверей с табличкой «Следователь по делам несовершеннолетних» сидели отец Толика – Серега Самошников, бабушка – Любовь Абрамовна и дед – Натан Моисеевич.
В выходном костюме он смахивал на рождественскую елку – так был разукрашен боевыми орденами и медалями…
– Фирочке ничего не сказали? – спросила Любовь Абрамовна.
– Нет, – хором ответили Серега и Натан Моисеевич.
– Натан! Ты позвонил этому старику генералу, которому ты зимнее пальто шил из воинского отреза? – спросила Любовь Абрамовна. – В прошлый раз он таки очень помог…
– Звонил, – глядя прямо перед собой, ответил Натан Моисеевич.
– И что? Он придет?
– Нет.
– Почему?!
– Умер.
Кабинет следователя по делам несовершеннолетних
– Ну чего, Самошников, до колонии допрыгался? Это который у тебя привод? Третий уже? – спросил тот, который был с пистолетом под пиджаком.
– Четвертый, – угрюмо сказал Толик.
– Тем более. Все. Отгулялся. Сейчас пока в камеру, а потом направим твое дельце в комиссию по несовершеннолетним…
Стоянка автомобилей у отделения милиции
К отделению подлетела потрепанная милицейская «Волга».
Из нее выскочила Лидочка Петрова, а из-за руля «Волги» – Лидочкин отец Николай Иванович Петров в гражданских брючках и потертой кожаной куртке.
– Папа! Папа!.. Второй этаж, налево по коридору!.. – нервно проговорила Лидочка.
– А то я не знаю. Не вздумай нос туда совать.
Худенький Петров в три прыжка одолел лестницу и…
…сразу же увидел всего в орденах Натана Моисеевича, испуганного Сергея Самошникова и плачущую Любовь Абрамовну.
– Николай Иванович! – всхлипнула Любовь Абрамовна.
– Тэ-экс… – сказал Петров. – Здрасте вам, пожалуйста! Ну-ка, все вниз – в машину. Я тут попробую сам разобраться, а потом вас домой отвезу.
С интересом оглядел Лифшица, увешанного боевыми наградами:
– Натан Моисеевич! Такой, можно сказать, боевой товарищ… и вы, Сергей Алексеевич… И не можете успокоить Любовь Абрамовну? Ну-ка, спускайтесь, спускайтесь вниз. Лидка вас проводит. Лидуня! Командуй…
Николай Иванович отдал Лиде ключи от милицейской «Волги» и без стука открыл дверь кабинета. Оттуда сразу же раздался удивленный голос:
– Елочки точеные!!! Товарищ подполковник! Какими судьбами, Николай Иванович?..
Кабинет следователя
– …Месяц назад в парке Политехнического института такую драку устроили, кошмар!.. Просто-таки – стенка на стенку, Николай Иванович! С одной стороны – школьники, вот его банда, Самошникова! С другой – пэтэушники. Зайцев там один верховодит. По восемьдесят девятой и по сто сорок четвертой за кражи проходил… А чем дрались-то, Николай Иванович?! И цепи, и кастеты, и заточки, и чего под руку попадет! Брандспойтом разливали!.. Семь человек в травме, двое с черепно-мозговыми в третьей больнице. Уже – сто двенадцатая, часть первая! А привлечь не можем – малолетки! Ведь знают это, сукины дети, ни хрена не боятся! И вот этот чемпион гребаный – главный организатор и вдохновитель ихних безобразий… Идейный вождь, так сказать, чтоб он треснул! – И старший опер показал Николаю Ивановичу на сидящего Толика-Натанчика. – Можете познакомиться!
– Да знаю я его. Сосед. Домá – напротив. А сейчас за что?
– Прошлой ночью на спор с такими же обалдуями, как и он сам, фургон с горячими хлебобулочными изделиями угнал.
– Как угнал?
– А очень просто – пока водитель и экспедитор лотки с хлебом в магазин таскали, он сел за руль и угнал фургон. Рублей на сорок горячих батонов сожрали, фургон заперли и бросили его за спорткомплексом «Зенита». Ну что ты будешь делать?! И ведь четвертый привод… Сейчас оформим в райисполком на комиссию по делам несовершеннолетних. А они его пускай в колонию определяют… Рецидив за рецидивом.
– Ну правильно! – сказал Николай Иванович. – Что с такими дураками еще делать? И с родителей стоимость похищенного… вернее, сожранного, взыскать. Пусть выплачивают. Их только пожалеть можно. А пока…
Николай Иванович грозно посмотрел на Толика и сказал ему:
– Пошел в коридор. И ни шагу от дверей! Сядь и сиди. – Толик вышел. Николай Иванович вытащил из внутренних карманов кожаной куртки две бутылки коньяка. Поставил их на стол и спросил: – Занюхать есть чем?
– Обижаете, Николай Иванович! – радостно проговорил старший опер, быстро запер дверь кабинета на ключ и бросился открывать большой обшарпанный сейф…
Служебная «Волга» у отделения милиции…
Лидочка сидела впереди, а Натан Моисеевич, Любовь Абрамовна и Серега Самошников – сзади.
Серега наполовину опустил стекло у задней дверцы, нервно покуривал, выдыхал дым на улицу, стряхивал пепел наружу, за окно.
Все четверо напряженно смотрели на уличную дверь отделения.
Но вот дверь открылась, и все сидящие в старой милицейской «Волге» увидели, как вышли Николай Иванович Петров и Толик-Натанчик.
Подошли к машине, Николай Иванович сказал Толику:
– Садись вперед к Лидке. Подвинься, Лида.
Толик боком уселся спереди. Николай Иванович сел за руль…
…Когда отъехали подальше от милиции, Лида прижалась плечом к отцу, поцеловала его в щеку. Унюхала запах коньяка, сказала, чтобы хоть как-то нарушить тишину:
– Пьяный за рулем – преступник.
– Тогда можешь загадать желание, – усмехнулся Николай Иванович. – Сидишь как раз между двумя преступниками…
Квартира Лифшицев – Самошниковых
В большой комнате вся семья, кроме Лешки, была в сборе.
– Ты, шлемазл! – сказал дедушка внуку. – Ты хоть понимаешь, что еще один такой взбрык и – «…тюрьма Таганская, все ночи, полные огня, тюрьма Таганская, зачем сгубила ты меня?..».
– Натанчик, солнышко… – плачущим голосом простонала бабушка.
– Ты кому? Мне или дедушке? – попытался уточнить внук.
– Тебе, сукин кот!!! – яростно рявкнула бабушка.
– Мама! – строго прикрикнула Фирочка.
– Сынок, ты чего это взялся нас огорчать? – грустно спросил Серега. – Хочешь, чтобы мы все с ума сошли от горя, да?
– Нет, – опустил голову Толик-Натанчик.
– Так что же ты?.. Неужели самому не понятно, сыночек?
Не найдя больше слов, Серега притянул Толика-Натанчика к себе, обнял его, прижал к груди и поцеловал в макушку.
Толик замер… Потом неловко потерся об отцовское плечо, мягко отстранился и, с трудом сдерживая слезы, с фальшивой бодростью хрипловато сказал:
– Ну все, ребята, все… Притих – вот кто буду!.. Бабуль! Деда… Мамусь!.. И ты, па… Ну чего вы? Сказал же, что все! Завязал, чесслово… Ну кончайте, в натуре!..
И, уже не в силах сдержаться, уставился в окно глазами, полными слез…
КОНЕЦ ВТОРОЙ СЕРИИ
Третья серия
Кооперативный гараж. Солнечный день
Проезд между двумя рядами гаражей был почти пуст.
Из полусотни ворот открыты только трое. У одних какой-то старик при помощи ведра и тряпки умывал древний «москвич», у других кто-то лежал под новенькими «жигулями»…
В третьем открытом гараже стоял ухоженный «запорожец» Лифшицев – Самошниковых без номеров.
Только что подновленные белой и черной краской номера «запорожца» лежали на верстаке, сушились на солнышке у самого входа в гараж.
Тут же на верстаке стояли баночки с красками и кисточками.
А над верстаком с большими тисками, на деревянном щите, в специальных сотах висели разные инструменты – пассатижи, дрели, рожковые и накидные ключи, отвертки…
В полутемной глубине, между задней стенкой гаража и капотом «запорожца», Лидочка Петрова учила Толика-Натанчика целоваться «по-настоящему» – взасос.
– И языком, языком!.. Сколько раз говорить?! – тяжело дыша, говорила Лидочка.
– На хрена?! – так же тяжело дыша, удивлялся Толик.
– Надо!!! И не отклячивай от меня задницу!.. Прижмись крепче.
– Так неудобно же… – стыдливо опускал голову Толик.
– Чего тебе неудобно?! То, что я там, внизу, тебя чувствую? Да?
– Да.
– Так это же прекрасно! Значит, ты меня любишь…
– А чего же ты мне тогда не даешь?! – разозлился Толик.
– «Хороший вопрос», как говорит мой папа. Не время. Пробуем еще раз. Не забывай про язык! Обними меня…
– У меня руки грязные. В краске.
– Не боись, это моя забота, – усмехнулась Лидочка. – Давай, давай! И не закрывай глаза. Смотри только на меня…
Но в этот момент снаружи от ворот раздался голос:
– Самоха! Самоха, ты здесь?..
– Погоди, – насторожился Толик-Натанчик, освободился от Лидочкиных объятий и шепнул ей: – Не выходи. Я один потолкую…
– Самоха!!! Толян!
– Иду, иду! Чего блажишь?
Толик вышел из-за «запорожца» к воротам. У гаража стоял длинный, на полголовы выше Толика-Натанчика, приблатненный пэтэушник Зайцев.
Тот самый Заяц, которого Толик победил в финальной схватке на матчевой встрече по вольной и классической борьбе.
Метрах в трех от Зайца стояли четверо из его зайцевской кодлы.
– Здорово, Самоха! – широко улыбнулся Заяц.
– Привет, Заяц, – напряженно ответил Толик.
Заяц нагловато оглядел Толика, закурил, облокотился о гаражные ворота и, ежесекундно сплевывая, спросил Толика-Натанчика:
– Слушай, Самоха, скажи честно – ты кто по нации?
Четверо, стоявшие за спиной Зайца, заржали…
Толик втянул в себя воздух, сжал зубы, но промолчал. Только лишь смотрел в лицо Зайцу точно так же, как тогда – в финальной схватке.
Но Заяц его молчание понял неправильно, рассмеялся благодушно:
– Не бзди, Самоха! Мы тебя не тронем. Только по-честному – какая есть твоя настоящая нация?
Тут из глубины гаража, из-за «запорожца», вышла Лидочка Петрова – очень красивая двенадцатилетняя девочка в очень коротенькой соблазнительной юбочке, встала рядом с Толиком-Натанчиком Самошниковым и спокойно сказала с удивительным для ребенка женским презрением:
– Шел бы ты отсюда, Заяц, к ёбаной матери!
Зайцевская кодла да и сам Заяц на мгновение оторопели…
Но уже через секунду Заяц выхватил из кармана кусок стальной цепи, намотал ее на руку и с размаху шарахнул цепью по верстаку!
Опрокинулась и пролилась баночка с черной краской, упали на пол свежевыкрашенные номера «запорожца»…
– Захлопни пасть, сучара поганая! – прохрипел Заяц. – А не то я и тебя, и твоего кобелька так уделаю, что вас по чертежам не соберут! Тут, Самоха, тебе не борцовский ковер. Здесь ты у меня не выкрутишься!..
Толик повернулся к Лидочке, тихо сказал со вздохом:
– Ах, жаль, я своим слово дал – не возникать… – Потом посмотрел на Зайца и тоскливо проговорил: – Нет, правда, Заяц, шел бы ты отсюда… – И стал поднимать с пола упавшие автомобильные номера.
Заяц победительно рассмеялся:
– Уйду, уйду, век свободы не видать. Ты только ответь мне – кто ты есть по нации?
– А ты? – спросил Толик.
– Я-то русский! – хохотнул Заяц.
– И я – русский.
– Ладушки… – сказал Заяц. – Тогда кто же это за тебя на соревнованиях болел?
– Я болела! – с вызовом сказала Лидочка.
– Заткнись, сявка малолетняя. Отвечай, Самоха!
– Ну дед еще болел, бабка…
– О, бля! Чего и требовалось доказать! – повернулся Заяц к своим. – То-то мой пахан тогда вернулся с соревнований и спрашивает: «А что за старые жиды за вашего Тольку Самошникова болели?!»
– Й-е-эх!!! – на высокой звенящей ноте дико вскрикнул Толик-Натанчик и по рукоятку всадил большую отвертку в тощий живот Зайца.
У Зайца потрясение открылся рот, страшно округлились глаза, и все гаражи огласились его тихим, очень испуганным визгом:
– Убили-и-и-и-и!..
– Атас, пацаны!!! – крикнул кто-то из зайцевских. – Рвем когти!..
Все четверо в панике бросились к выезду из гаражей…
Заяц протянул было слабеющие руки к Толику, хотел ухватиться за него, чтобы не упасть…
…но Толик резко выдернул окровавленную отвертку из теряющего сознание Зайца и бросил ее на пол гаража.
Не найдя опоры, Заяц зажал живот руками и, тоненько завывая от боли и ужаса, спотыкаясь, тихо побежал вон из гаражей…
Толик решительно сел за руль «запорожца», моментально завел двигатель и буквально прыжком вылетел из гаража!
– Давай в машину этого мудака! – крикнул он Лидочке.
В секунду догнал Зайца, выскочил из-за руля и вместе с Лидочкой втащил его в машину…
…А потом «запорожец» без номеров мчался несколько кварталов до травматологического пункта…
– Держись, сволочь!.. – кричала Лидочка Зайцу, зажимая ему рану рукой. – Не подыхай, подоняра!!!
Приемное отделение пункта травматологии
Еще через несколько минут Заяц уже лежал в приемном покое, над ним хлопотали врачи, а Лидочка отмывала руки от крови Зайца.
Один из врачей повернулся к Толику-Натанчику и спросил:
– Не знаете, кто это его?
– Я, – ответил Толик.
Исполком Калининского района
– …комиссия по делам несовершеннолетних при исполкоме Калининского района, приняв к производству материалы следствия по обвинению бывшего ученика шестого класса Самошникова Анатолия Сергеевича по статье сто восемь части второй Уголовного кодекса РэСэФэСээР, предполагающей нанесение умышленных тяжких телесных повреждений, причинивших расстройство здоровья с угрозой жизни потерпевшего… – без единой паузы монотонно читал председатель комиссии…
Крохотный зальчик, несколько рядов стульев.
Люди сидят лицом к столу, за которым заседает комиссия.
Между столом комиссии и первыми рядами стульев, сбоку, у окна, на табурете сидит наголо остриженный Толик-Натанчик. По бокам – два молоденьких милиционера.
В первом ряду сидят сильно захмеленные родители Зайца. Папа Зайцев все время порывается что-то выкрикнуть. Наконец это ему удается:
– Я б таких, бля, которые за нашими рус-с-скими спинами… вааще – расстреливал!!!
Подавленные Лифшицы, Самошниковы и все Петровы сидели сзади Зайцевых – во втором ряду.
Серега Самошников нагнулся к первому ряду, тихо сказал хмельному папе Зайцеву:
– Вот если я тебя сейчас удавлю, тварь подзаборная, меня точно приговорят к расстрелу. Но мне на это будет уже наплевать!..
Толик даже глаз не мог поднять на своих…
– Боже мой… Ну почему они его так плохо остригли?.. – заплакала Любовь Абрамовна.
Николай Иванович Петров успокоительно погладил ее по рукаву…
Натан Моисеевич поморщился от боли в груди и положил под язык таблетку нитроглицерина. Так, чтобы никто не видел.
А председатель комиссии продолжал читать без пауз:
– …однако учитывая возраст привлекаемого к ответственности за совершенное преступление а также принимая во внимание благополучное выздоровление потерпевшего и руководствуясь статьей шестьдесят третьей Уголовного кодекса о применении принудительных мер воспитательного характера к лицам не достигшим совершеннолетия назначить меру наказания Самошникову Анатолию Сергеевичу пребывание в воспитательной колонии усиленного режима для несовершеннолетних сроком на пять лет…
Наверное, председатель комиссии хотел добавить что-то еще, но…
…неожиданно со своего места во втором ряду приподнялся дедушка Лифшиц и негромко простонал:
– Толинька… Натанчик мой маленький…
Потом всхрапнул, на губах его запузырилась серая пена, и с остановившимися глазами он упал на руки Фирочке и Сереге Самошниковым.
– Ну что там у вас еще такое? – строго спросил председатель.
Серега Самошников прижал мертвую голову Натана Моисеевича к своей груди, поднял глаза в потолок, спросил:
– Господи!.. Да за что же это?!
– Дедушка-а-а-а!!! – забился в истерике Толик-Натанчик.
И все потонуло во тьме…
Ночь. Мчащийся поезд
По рельсам грохочут колеса.
Вдалеке перекликаются встречные составы.
Мелькают тусклые желтые светлячки разъездов и крохотных станций.
Но если посмотреть на проносящийся состав сонными, усталыми глазами дежурного одной из таких станций, то увидит он всего лишь с грохотом пролетающую мимо него гигантскую черную железную змею с горящими глазами, стремительно пожирающую рельсы и расстояние…
И только в середине этого несущегося чудовища можно будет заметить маленькое светлое пятнышко – окно купе с пассажирами, которым сейчас не до сна…
Купе Ангела и В. В.
– Да подите вы с этой вашей историей знаете куда?! – чуть было не расплакавшись, орал В. В. на Ангела. – Загнали меня в какую-то человеческую гнусность и безысходность…
– Вы же сами сказали: «Валяйте, Ангел…»
– Но не настолько же?! – орал В. В. – На хер вы втравили меня – старого, душевно потрепанного – в этот мистический полусон, в этот ирреальный полупросмотр сентиментальной бытовухи прошлого?! Я же предупреждал вас, что сегодня меня это категорически не интересует и не трогает!..
– Я вижу, – насмешливо сказал Ангел.
– Вашу иронию можете засунуть себе… Прошу прощения. На фоне всех нынешних событий…
– Хотите выпить? – бесцеремонно прервал его Ангел.
– Чего это вы так раздобрились?
– Профессионализм возобладал.
– Какой еще «профессионализм»? – не понял В. В.
– Обыкновенный. Ангельско-хранительский. Так вам нужен глоток джина или нет? – сдерживая раздражение, спросил Ангел.
– Нужен. Со льдом, разумеется. А я и не знал, что вашим чарам подвластен и алкоголь…
– Очень ограниченно. В небольших дозах и только в случае острой необходимости. И мне показалось, что именно сейчас…
– Правильно показалось, – прервал его В. В. и попытался что-то разглядеть за черным стеклом окна. – Интересно, Бологое скоро?
– Часа через полтора. Почему вы не пьете?
В. В. оторвался от окна, посмотрел на столик. Перед ним стоял запотевший стакан джина со льдом.
В. В. осторожно взял стакан двумя руками, недоверчиво понюхал и с нескрываемым уважением проговорил:
– Знаете, Ангел, я свято убежден, что если все открытия, которые Англия подарила миру, выстроить по ранжиру, то джин по праву займет место на высшей ступени пьедестала почета! Ни Круглый стол короля Артура, ни Джеймс Уатт со своей паровой машиной, ни старик Шекспир с очень сомнительным авторством, ни мистер Ньютон, прямо скажем, с не очень характерным для англичанина именем Исаак, в сравнении с джином не стоят ни хрена!!! Будьте здоровы, Ангел!
И В. В. приветственно поднял стакан.
– Спасибо, Владим Владимыч. Только закусывайте, пожалуйста, – вежливо сказал Ангел и указал на столик.
Там на небольшой тарелочке лежали два бутерброда с севрюгой.
– Фантастика! – сказал В. В. – Откуда вы узнали, что севрюгу горячего копчения старик любил больше всего на свете?!
– Так… По наитию. Что-то мне подсказало именно севрюгу.
В. В. отхлебнул из стакана, закусил бутербродом.
Прожевал, сделал еще один хороший глоток джина, спросил у Ангела:
– Если наитие вам так точно подсказало севрюгу именно горячего копчения, то почему оно вас не привело к мысли о тонике? К маленькой баночке обыкновенного «Швепса», который делают сейчас во всех странах мира. В России в том числе.
Тут Ангел смутился:
– С тоником, Владим Владимыч, получилась полная лажа. Попробовал – не вышло. Просто элементарно не сумел! Хотя с пивом – никаких проблем. От «Балтики» до «Туборга». Пиво будете?
– С джином?! – ужаснулся В. В. – Вы с ума сошли, Ангел…
– Я сам не пью и от этого могу что-то напутать. Простите, пожалуйста.
– Бог простит, – шутливо сказал В. В.
– Меня? Вряд ли, – серьезно усомнился Ангел.
В. В. прихлебывал джин, с интересом поглядывал на Ангела и думал: «…Сегодня для того, чтобы стать настоящим Хранителем, наверное, необходимо быть очень сильным и духовно, и физически… Ничуть не удивился бы, если бы в портфельчике этого здоровущего Ангела-Хранителя еще лежал бы и большой многозарядный автоматический пистолет с глушителем…»
Ангел приподнялся на локте, удивленно посмотрел на В. В.:
– Нету у меня никакого пистолета, дорогой Владим Владимыч! Нету. Он мне и не нужен. В нашем ангельско-хранительском арсенале достаточно сильнодействующих средств, исключающих применение какого бы то ни было оружия…
В. В. единым глотком прикончил остатки джина и сухо произнес:
– Я, кажется, уже как-то просил вас не подглядывать за моими мыслями. Я слишком стар для такого стриптиза.
– Простите, пожалуйста, – сказал Ангел. – Но это происходит помимо моего желания. Чужие мысли являются мне автоматически. Ну как бегущая строка перед телевизионным диктором… Это врожденная особенность любого ангела-хранителя. Вероятно, таков набор хромосом. Не знаю. Но если меня лишить этой способности, то мне действительно, наверное, придется завести большой пистолет с глушителем. И превратиться в обычного жлоба-охранника. А мне этого очень не хотелось бы.
В. В. сел и ногой стал нашаривать под столиком домашние тапочки. Нашел, надел их и встал со своего диванчика.
– Значит так, Ангел, – сказал В. В. – Я, с вашего ангельского разрешения, сейчас схожу в туалет. Отолью, извините за выражение. Алкоголь на меня всегда действует как превосходный диуретик. А вы, любезный Ангел, пока придумайте какой-нибудь элегантный монтажный переход к продолжению повести о Самошниковых и Лифшицах. Что-то мне никак не отвязаться от этой истории… А судя по вашей информированности, вы к их судьбе тоже приложили свою небесно-волшебную лапку…
В. В. открыл дверь купе и вышел в коридор вагона.
Аккуратно закрыл за собою дверь и, покачиваясь от выпивки и вагонной болтанки, побрел в туалет.
Там он пробыл совсем недолго и вышел под шум спускаемой воды.
И, так же покачиваясь, направился к своему шестому купе…
Боясь с не очень трезвых глаз по ошибке вломиться в чужое купе, он осторожно приоткрыл дверь и…
…перед ним возникла мгновенно отрезвляющая картинка.
На этот раз не было никаких превращений вагонного купе во что-то совсем иное.
Не было ни Ангела, ни его голоса…
Открыв дверь своего купе, В. В. сразу оказался совершенно в другом Времени и категорически ином Месте, которое называлось…
