Ксения Спынь
Дальний свет. Ринордийский цикл. Книга 3
47.
Китти тронула бороздчатый ствол, огляделась по сторонам. Вдалеке между деревьями клубилась лёгкая дымка, и могло показаться иногда, что там кто-то есть.
Но нет, только предзимний лес. Никто не ходит в нём.
(Призрак, стоявший между стволами, ухмыльнулся этой мысли, но его не было, когда Китти перевела туда взгляд).
Уже третий день, как они покинули Истрицк и до сих пор не приехали никуда. Она ориентировалась по трассе: та должна была идти справа, ближе или дальше, но всегда справа от их пути. Иногда оттуда доносился характерный шум большой дороги, и Китти знала, что они едут правильно. Впрочем, вспомнила она, последние несколько часов шума не было слышно.
Тут уже редко проезжают, места не заселены густо…
Но, похоже, всё-таки заблудились.
Надеясь ещё, что не придётся говорить им об этом, она осмотрелась внимательней.
Этим деревьям так много лет, и время скрутило их, скрючило, хотя они всё равно нависают сверху, как горные кручи. Что это под ладонью, с такой старой морщинистой корой… Похоже на вяз.
Другие такие же вязы тенями вставали поодаль и тянули тёмные изломанные руки по небу. Его сплошной графит облачал их вместо листьев.
Если прислушаться… Нет, показалось.
Она прошла немного вперёд – проведя напоследок по глубокой борозде, взрезавшей ствол наискосок, – остановилась. Нет, всё-таки не показалось.
Позади захрустело, затем стукнули по стволу.
– Из бутербродов осталось только два, – сказал из-за дерева Феликс. – Возвращаешься?
– Доедайте, я не буду.
Он помолчал.
– Ты почти не ешь, как мы уехали.
– Не могу. Организм не принимает.
– Ты не…
– Что? – она чуть обернулась, поняла, о чём он. – Нет. Точно нет.
– Ну ладно. Мы ждём тогда, – он снова стукнул по стволу и отошёл под грохот сучьев и палой листвы.
Совершенно не умеет ни таиться, ни подкрадываться, ни играть так, чтоб поверили. За столько лет в «подполье» можно было бы научиться немного.
Хотя, подумала Китти, наверно, таким людям, как он, это всё и не нужно. Они для другого.
Но нет, снова шум – отрывистый, глухой, как из-за препоны, кажется, окрик. Очередь в обоих ушах – и она провалилась куда-то вниз, в пустоту, наверно, головокружение, нельзя же столько не есть… хотя уже неважно, дальше – только ничто. Впрочем, нет, не так глубоко: под руками была всего лишь лесная подстилка. Китти перебрала несколько листочков и сухой обломок ветки, выпустила их обратно. Эти наплывы, выпадения из реальности – она думала, что распрощалась с ними на первых курсах. Но нет, всё снова.
Будто эти пять лет ничего не исправили – лишь теснее притянули к теням прошлых лет, к собственному мраку. И казалось теперь, она остановилась у самого края, у опасной необозначенной границы и терялась порой сама, куда ей ближе. Возможно, она уже за гранью, там, где не светят фонари.
Может быть, так и надо, может быть, это часть ритуала? Так убивали когда-то жертвенных животных, после того как те приняли всё зло на себя.
Так ли?
– Дай мне знак, – тихо сказала Китти. – Так или нет?
Никто не отозвался.
Она опустила руку в карман жакета, нащупала шпильку.
– Говори со мной. Говори, мне кажется, я схожу с ума.
Нет. Никого. Даже призрак, до того с ухмылкой стоявший между деревьев, и тот исчез.
Дыхание успокоилось вдруг, и пульс перестал так бешено стучать. Просто пустой предзимний лес, ничего особенного.
Китти поднялась, стряхнула сучья и листья. Бред, один только бред. Неужели, человек, ты настолько не можешь смириться с собственной жизнью, с тем, что всё так, как есть, и ничего уже не исправишь, – что нужно обязательно придумать себе трагедию, подвиг и высшее предназначение? Тогда ведь не так страшно или по крайней мере не так бессмысленно?
И всё это до тошноты мерзко. Китти хмуро окинула взглядом вязовую чащу, собираясь уже вернуться к машине, и неожиданно заметила другое дерево, намного тоньше и моложе остальных. Странно, что она раньше его не увидела.
Китти подошла. Это была вишня – стройная, очень крепкая, с гладкой корой, не как у других деревьев. Совсем такая вишня была на картинке в её детской книжке – кажется, какая-то сказка… Китти подняла голову, заметила среди ветвей одинокую красную ягоду.
Та потемнела и уже несколько сморщилась, тронутая первыми холодами. Но что она делает здесь? Давно минуло время плодов, да и листья уже облетели.
С минуту Китти просто смотрела заворожённо, затем шагнула ближе и потянулась рукой. Нет – чуть-чуть не достать. Не слишком высоко, хватило бы просто росту побольше – как у Феликса, например…
(Мелькнула мысль позвать его, но нет, не из-за такой же мелочи).
Если встать на цыпочки и тянуться сильно-сильно…
Пальцы коснулись ягоды, в следующий миг Китти схватила её, и тут же земля притянула обратно. Рука невольно сжалась. Китти тут же разжала её снова, взглянула. Вся ладонь была в красном, и оно уже медленно стекало на запястье.
(На миг подступил спазм, прошёл. В желудке давно пусто).
– Откуда столько? – проговорила она шёпотом. Обернувшись, увидела Сибиллу.
Та кивнула на её руку, постаралась улыбнуться:
– Это вишня. Они иногда держатся до самой зимы. И в таких бывает очень много сока.
– Никогда не слышала… – пробормотала Китти.
Сибилла только неловко улыбалась, как бы призывая поверить ей на слово: будто, когда всё просто и понятно, не так важно, правда ли это.
Китти повела вокруг взглядом – он вновь вернулся к тому вязу с глубокой бороздой по диагонали.
– Что это за место, Сибилла? Ты можешь увидеть, что здесь было?
– Что-то плохое… – та покачала головой. – Не знаю, я ведь не вижу прошлого, только будущее. Но это плохое место.
Она тревожно и неуверенно огляделась по сторонам.
– Пойдём?
– Да, – кивнула Китти. – Пошли.
– Так, значит, дебаты, – Софи из-под прикрытых век деловито обозревала стол, служивший для пинг-понга. – На что он рассчитывает, интересно?
Сильным прицельным ударом она послала мяч на другой край стола. Китти его отбила.
– Любые дебаты – всего лишь попытка привлечь внимание публики, Ваше Величество, работающая в обе стороны и иногда приносящая свою пользу. Пожалуй, других причин для их проведения нет.
– Иным словом, ты склоняешь меня согласиться, – хмыкнула Софи.
– Ни в коем случае, Ваше Величество, но, если предположить, что вы бы согласились, уверена, это ни на чём не сказалось бы в худшую сторону. Вопрос только в том, хотите ли вы тратить время и прочие ресурсы на данное мероприятие – народ поддерживает вас и так.
– Куда они денутся, – довольно проворчала Софи, отбив аккуратный удар. – Они сами избрали меня дважды, кому ещё нужны доказательства… Кстати, а почему ты не говорила мне, что вы знакомы?
– Извините, Ваше Величество, – Китти приняла вид самого невинного недоумения. – Я, кажется, не уловила, о ком вы.
– Я о Шержведичеве, – чуть улыбнулась Софи.
– Но мы не знакомы…
– Ну как же, – Софи послала закрученный мяч. – Вы же учились вместе.
Китти точно отразила удар.
– Да, мы учились на одном курсе, но никогда не общались близко. Что касается самого факта – надо сказать, я всегда полагала, что вам известно это обстоятельство. Мне, кажется, рассказывали, что в большей степени рассматривались кандидаты из нашего выпуска, а если так, то наличие у каждого из них в числе однокурсников Феликса Шержведичева, должно быть, вас устраивало.
– Логика, конечно, в этом есть, – согласилась Софи и вслед запустила мяч. – Но неужели вообще нигде и никак? За пять-то лет?
Китти отбила несколько ожесточённых ударов, пытаясь не думать, что будет, если с такой силой, например, залепить пощёчину (Софи может).
– Не могу припомнить ни одного случая, Ваше Величество. Откровенно говоря, я вращалась в несколько других кругах.
– Что ж… похвально, – Софи улыбнулась и прищурилась. – Но скажи… как человек, всё-таки его видавший: какое впечатление он на тебя произвёл? Что можно сказать о нём как об индивиде?
Китти осторожно послала ей мяч, столь же осторожно поискала слова.
– Как вы понимаете, моё впечатление будет неточно, потому что я довольно плохо его знала… Но если говорить именно о личных впечатлениях, то он всегда казался мне… человеком шумным и громким, однако не способным ни на какие серьёзные действия. Не помню, чтоб хоть одна из его словесных инициатив во что-то обратилась.
– Ага, – кивнула Софи. – То есть нам можно не опасаться, что это его дурацкое предложение – часть какого-то менее дурацкого замысла.
– Абсолютно исключено, Ваше Величество. Думаю, это направлено преимущественно на то, чтоб немного повысить рейтинг среди своей аудитории.
– Ясно, – Софи умиротворённо приопустила веки. Затем фыркнула. – Какая там аудитория. Все эти демократы и прочая оппозиция совершенно не понимают одной простой вещи, – она, почти не глядя, отбила удар. – Не понимают, что доверие народа завоёвывается совсем другими способами. Ну… мы все знаем какими.
Она вскинула взгляд на Китти:
– Так? Или я ошибаюсь?
– Я, к сожалению, недостаточно компетентна в данной области, Ваше Величество, но думаю, что настоящий выбор народа может показать это лучше, чем что бы то ни было другое.
– Да уж определённо получше дебатов, – хохотнула Софи, затем точным движением поймала мячик в ладонь. – Будем считать, я выиграла.
– Как скажете, Ваше Величество.
«Она поняла или она не поняла? – Нонине скрылась у неё за спиной и хлопнула дверью. – Или знала с самого начала?»
«Будем считать, что не знала и не поняла. Иначе можно вообще больше ничего не делать».
Последнее время она переставала улавливать Софи: что та подразумевает, чего хочет в данную минуту и что собирается сделать в следующую.
Когда-нибудь это плохо кончится.
«Феликс, ты кретин, – подумала она ещё. – Я тебе скажу об этом, когда мы увидимся».
48.
Они ехали уже по Камфской области и вечером должны были прибыть в Каталёв. Последняя, видимо, краткая стоянка – у автозаправки и маленького магазинчика, – а казалось, что просто ещё одна из многих. Так непривычно было думать, что к вечеру – уже город. Другой город…
В магазинчик за едой вызвалась сходить Булова («Вы не знаете, что брать», – с улыбкой сказала она Феликсу), Китти же, заправив автомобиль, уже успела куда-то удалиться. Она всегда исчезала совершенно незаметно и так же появлялась, ровно к тому моменту, как им следовало двигаться дальше.
Сибилла вышла из машины, но теперь просто стояла рядом, с интересом и толикой опаски поглядывая на огромные большегрузы в очереди у заправки. На табло помигивали угловатые оранжевые цифры (местами некоторые чёрточки не горели).
– На таком неплохо было бы путешествовать, – заметил Феликс, подойдя к Сибилле и прислонившись к машине рядом с ней. – Как думаешь, наша мисс безупречность бы потянула?
Сибилла вскинула взгляд с удивлением, но тут же застенчиво улыбнулась.
– Она ваша девушка, да? – спросила она негромко, глядя в землю. Феликс не нашёлся что ответить: он никогда не относил это слово к Китти и такая прямолинейность его сбила. – Я видела вас, когда ей предсказывала. Но тогда было нельзя ей говорить.
– Давай на ты, – Феликс придвинулся ближе и сложил руки на груди. – Всё-таки не первый день знакомы.
Сибилла вновь застенчиво улыбнулась, проговорила:
– Давай.
– Так ты говоришь – видела?
Она кивнула:
– Я видела рядом с ней человека… Бунтовщика по жизни, несогласного на такой мир, как мы наблюдаем. Он не всегда продумывает то, что делает, и не всегда понимает зачем. Но в этом он искренен. И ещё он очень упорный, будет идти до конца – почти как… – она вдруг замолкла, взглянула почти испуганно. – Я, наверно, что-то не то сказала?
– Да нет… Всё так, – Феликс невольно улыбнулся, давно уже ему не перепадало таких характеристик. – Скажи, Сибилла… Вот только честно, да? Ты и вправду что-то видишь или просто хороший психолог?
– Нет, правда вижу, – она серьёзно посмотрела на него. – Не всё и не всегда, но вижу.
– А то, что ты предсказываешь, должно случиться в любом случае? Или оно может поменяться каким-то образом?
– Может, – кивнула Сибилла. – Это часто зависит от человека. Иногда он может сделать что-то такое, что дальше всё идёт по-другому.
– Есть дело судьбы, и есть дело выбора, – пробормотал Феликс.
– Именно! – просияла Сибилла. Казалось, она обрадовалась, что её смогли понять.
Он подумал несколько секунд.
– Сибилла?
– Что я вижу про тебя? – опередила она.
– Да, – он решился окончательно, кивнул ещё раз. – Да.
Сибилла привычно собралась было рассказывать, но осеклась и растерянно, немного даже испуганно посмотрела на Феликса. Чуть слышно сказала:
– Странно…
– Что такое?
– Не вижу… – она протянула руку – затем, наверно, чтоб потрогать и убедиться в его материальности, – но тут же смущённо отдёрнулась. – Как будто у тебя нет будущего.
Феликс подавил нервный смешок.
– Ну да… Я всегда знал, что я человек без будущего.
– Нет, не так, – заторопилась Сибилла и взмахнула рукой. – Как будто… ну, как будто тебя нет ни в каких списках.
– Ни в расстрельном, ни в амнистированных? Уже неплохо.
Сибилла молчала, и вид у неё был взаправду потерянный, будто что-то пошло не так и она тщетно думала теперь, как справиться с этим.
– И часто так бывает? – поинтересовался Феликс.
– В первый раз, – она покачала головой. – Бывает, что смутно, или не полностью, или нельзя говорить, но чтоб так… Знаете, что это может быть?
– Знаешь, – поправил он. – Мы на ты.
– Знаешь. Это, наверно, так бывает, когда судьба не определила ничего и от человека полностью зависит, что с ним будет. Ты можешь стать героем, а можешь – чудовищем или вообще никем не стать. Никто не скажет тебе, зачем и куда.
– Ну, ясно, как всегда, – он невесело усмехнулся. – Без гарантии и всё под свою ответственность.
Сибилла смотрела на него несколько удивлённо.
– Ты боишься ответственности, Феликс?
– Пытаюсь не бояться.
Она покачала головой:
– Только очень сильные люди не боятся брать на себя ответственность.
– Я знаю, что её надо брать, – прервал он. – Я всегда пытался брать её на себя, потому что знал, что иначе это сделает кто-то другой… Но иногда бывает не по себе. Когда понимаешь, что можешь ведь и ошибиться… а аукнется это не только тебе.
Как всегда неожиданно, появилась Китти.
– Новости не слушаем, господа? – она плавно проскользнула за руль, щёлкнула ручкой радио.
– …и на настоящий момент составило двадцать три человека. В большинстве городских районов пожар удалось локализовать, однако…
– Где это? – Феликс уже стоял рядом.
– Истрицк.
– …в особенности пострадали северные и западные районы, западная окраина, по предварительным оценкам, не подлежит восстановлению. В центр прибывают машины…
– На стоянке по телевизору крутили, – мрачно пробормотала Китти. – Так и не узнали бы.
– Но это же не из-за нас? – торопливо вставил Феликс. – Ну правда же не из-за нас? Чтоб из-за двух беглых диссиков… Нет, ну это несерьёзно, нет.
Китти подняла снизу холодный отсутствующий взгляд.
– Я не знаю, Феликс.
– Помнишь, я тебе говорила, – Сибилла подобралась к ним и наклонилась к Китти, – помнишь, про огонь? Что он всегда будет сопровождать тебя…
– Да, и про школу. Про то, что мне не представится возможность сжечь её. Ты это имела в виду?
– Ну… – растерялась та.
Китти, кажется, душившая в этот момент разбиравший её смех, резко прервала:
– Сибилла, сделай одолжение. Не предсказывай мне ничего больше. Хорошо?
– Надо же, вроде бы наш современный мир, а такие дела… – заметил он сокрушённо, пока шли от чёрной лестницы к боковому выходу, минуя один за другим коридоры департамента. – Нехорошо, всё это очень нехорошо.
Низенький зам по силовым пытался успевать идти в ногу.
– Ещё будем уточнять, но в целом пока так… Вы доложите госпоже Мондалевой?
– Это скорее в вашей сфере, чем в моей… Тем более, как я понимаю, ответственность в основном на Клементинове, а он уж точно ваш кадр.
– Клементинов не может нести ответственность. Вернее, вообще теперь ничего не может.
– Однако… Неужели тоже при пожаре?
– Нет, застрелен. Вероятно, случайная пуля. Это пока не выяснили.
– Жаль, жаль, – протянул он скорбным тоном. – У меня, конечно, не было причин любить его, но… Любой человек – всё-таки человек, а тем более в какой-то степени близко знакомый… Что ж, земля ему пухом.
Зам, сказав всё, что от него хотели узнать, и уловив негласный знак, поспешил удалиться, пока неофициальный визит не получил огласки.
Нагнавший и как ни в чём не бывало зашагавший рядом Вайзонов негромко заметил:
– Шелетов понятливый, да?
Он нервно отмахнулся:
– Ну что ты, в самом деле!
Из мемуаров «Завитки судеб» Анатолия Редисова
Есть то, что нам неподвластно, – это дело судьбы. Есть то, чем мы можем управлять, – это дело выбора.
Наверно, когда после ареста я согласился сотрудничать с Секретариатом, у меня был выбор. Наверно, у Зенкина его не было. Впрочем, вы всегда можете считать по-другому.
«Дурак ты», – сказал я, когда мы встретились после в коридоре (нас отпустили обоих в тот же вечер). Потом же по чистому наитию потащил его к себе на квартиру: я ощущал, что его нельзя сейчас оставлять одного.
«Как себя чувствуешь? – спросил я, когда мы переступили порог. Зенкин неопределённо повёл рукой. – Физически как себя чувствуешь. Морально – я примерно представляю».
Он подумал, кивнул, ответил наконец:
«В рамках».
«Вот что… – сказал я, но слова звучали нелепым излишеством, поэтому я просто повёл его в комнату и достал из секретера припасённую на чёрный день бутылку. – Садись».
Он воспротивился: якобы ему лучше пойти домой.
«Не выдумывай, – отрезал я. – Сегодня ты ночуешь у меня».
Алкоголь не помог в этот раз ни забыться, ни откинуть действительное: оно только чётче обозначилось резкими и несомненными чертами, на которые накалываешься при любом неосторожном движении, как на булавку – бабочка. Когда бутылка опустела наполовину, держать лишь в голове то, что мерно стучало там последние несколько часов, больше не было сил.
«Ты слышал? – сказал я, сам не зная, зачем говорю это ему. – Рита умерла».
Я ожидал бури эмоций, но он, помолчав, спросил только:
«Когда?»
«Ещё в феврале».
«Ясно…»
Больше он по этому поводу ничего в ту ночь не сказал. Я же, переходя от угла к углу, разглагольствовал, что это, наверно, и к лучшему и что уж, по крайней мере, ей теперь ничего больше не сделают. Возможно, пытался успокоить его – а может, себя самого.
Сейчас только я склоняюсь к тому, что фройляйн была счастливее многих из нас: ведь в итоге добилась того, чего хотела (возможно, не совсем так, как хотела, но это уже частности). Более того – я думаю теперь, она всегда знала, чем закончит. Было в жестах её и усмешках что-то от смертника, вкушающего последний ужин.
Впрочем, вы опять-таки можете считать по-другому.
В ту ночь я понял вдруг во всей неотвратимости и ясности: мы проиграли. Мы не герои подполья –только жалкие людишки, раздавленные катком времени. Мы проиграли, можно уже не пытаться быть сильными, быть теми, кем мы были прежде, вообще пытаться кем-то быть, – всё это уже не о нас, всё окончательно и бесповоротно позади, как долетевшие эхом слова вчерашней песни, сегодня звучащие пустой бессмыслицей. Мы проиграли.
Когда пришло утро, я смог заключить всю эту пульсацию мыслей в слова и фразы. Зенкин, казалось, тоже воспринимал более адекватно, чем накануне, и я решился говорить с ним.
«Женя, – сказал я ему, – послушай меня внимательно. С нами теперь покончено. С эпиграммой, с призывами, с борьбой за свободу, – со всем этим покончено. С вечерами, танцами, творчеством, – тоже, но, возможно, нам что-то оставят. Возможно, нет. Мы теперь не люди – мы не можем позволить себе быть людьми. Мы – крысы, черви, и всё, что ещё можем, это выжить. Ты меня понимаешь – выжить. Это тоже трудно, но крысы не привередливы. А дальше… ведь это не вечно, – последнюю фразу я сказал совсем шёпотом, заглядывая ему в глаза. – И мы должны остаться. Ты ведь понимаешь?»
Он невнятно кивнул, то ли услышав, то ли нет мои слова. Какая-то мысль, мне показалось, залегла в его глазах, что-то, что он собирался воплотить, как только никто не будет ему мешать.
«И, Женя, – я прихватил его за плечи. – Не вздумай сделать какую-нибудь глупость. Потому что я же тебя под землёй найду. И тогда за себя не отвечаю. Понятно? Договорились?»
Он снова невнятно кивнул.
«Словами ответь!» – рявкнул я.
«Да, – пробормотал он. – Да, договорились».
До сих пор я иногда задаюсь вопросом, был ли у нас выбор: у меня, или у Зенкина, или у кого-либо ещё. Была ли у нас возможность решить что-то по-другому – ведь смог же Лунев. Лунев был странным человеком… Не знаю, считал ли он меня своим другом (я его считал таковым), но он так и остался для всех нас загадкой, чем-то непохожим и в некотором роде чуждым.
Однако, думаю я, если бы каждый из нас, каждый из сограждан решил бы так, как решил он, – продлилось бы тогда «чёрное время» ещё почти девять лет? И я не нахожу ответа.
Есть дело судьбы, и есть дело выбора. Наша беда в том, что мы никогда не знаем, кто из них перед нами.
