Ксения Корнилова
Воспаленный мир
Он доедал вторую порцию вафель, когда на стул напротив плюхнулся почти такой же высокий и гораздо более широкий мужчина в клетчатом фиолетово-оранжевом вельветовом пиджаке с заплатками на локтях, узких черных джинсах, вечно растянутых на заднице и коленках, и туфлях с заостренными носами. Если бы не манера одеваться, Магнус Роше – или просто Маг – ничем не выделялся бы из толпы, чего, очевидно, позволить себе не мог.
– Ну? Готов? – Маг схватил последнюю вафлю, оставив на столе длинный след из кленового сиропа и сливок.
Он был тем самым гениальным разработчиком метавселенных. За плечами Магнуса Роше накопилось больше пятидесяти проектов, но каждый раз, проходя этот круг с начала, он волновался как прыщавый студент-выпускник перед первым свиданием.
– Готов, – кивнул Тайсон и допил остывший кофе.
– А я нет. Пойдешь один?
Тайсон даже не думал возмутиться или испугаться – это повторялось каждый раз, когда они шли на презентацию, и относиться всерьез к тому, что Великий Маг – так его дразнили на работе – позволит хоть кому-то представлять его драгоценнейший проект, мог только глупец.
– Пойду, – опять кивнул Тайсон и начал составлять на поднос тарелку, кружку, столовые приборы, делая это нарочито медленно и размеренно, украдкой поглядывая на покрасневшее лицо начальника, готовое разорваться на тысячи ошметков окровавленной плоти. Даже его огненно-рыжая реденькая бородка потерялась на фоне пылающей кожи.
– Ладно… – сквозь зубы процедил Магнус. – Ладно. Я пойду. Все хорошо. Все же хорошо?
– Маг, ты самый крутой в этой сфере, – вздохнув, начал заезженную песню Тайсон. Каждый раз одно и то же. – Даже если ты просто будешь стоять как изваяние и молчать – ты продашь что угодно и кому угодно. Потому что им стоит только взглянуть на степень детализации и все те элементы новой вселенной – и они твои с потрохами. А если нет – ты продашь ее кому-то еще. А если нет…
– Что значит, нет? – прищурился Магнус.
– Если нет – ты не обеднеешь. И мир не перевернется.
Тайсон вел себя нарочито нагло и по-хамски. Но иначе нельзя – только доведя ситуацию до абсурда можно поколебать стойкую уверенность начальника в полном провале проекта.
Часы показывали без десяти одиннадцать. Самое время собрать в кулак эту размазню, больше похожую на расплескавшийся суп-пюре, чем на Великого Мага, и подняться на тридцать шестой этаж, где их, скорее всего, уже ждут.
– Блин, меня не уважает даже какой-то щенок. Что говорить про тех, кто наверху? – пробурчал себе под нос Магнус.
– Бла-бла-бла. Пошли, нас ждут.
На тридцать шестом этаже пахло чем-то цитрусовым и деньгами. Кожаная мебель, отделанные мрамором стены, паркетные полы, высоченные, почти на два этажа, потолки – все здесь кричало о богатстве и уязвимом самолюбии самой верхушки их компании. За столом из красного дерева сидела молодая, лет двадцати трех, девушка. Белокурые короткие, чуть завитые на концах, волосы красиво уложены, макияж тщательно подобран и под случай, и под шикарный и явно дорогой светло-бежевый костюм. Она казалась идеальным представителем своей профессии и, очевидно, гордилась занимаемым местом.
– Добрый день, – голос мягкий, словно молодой неоперившийся, покрытый легким пухом птенец. – Мистер Роше, мистер О’Мелли, я пыталась дозвониться, но…
– Что случилось, любовь моя? – проворковал Магнус, почти заваливаясь на идеально чистую поверхность стола. – Не рада меня видеть?
Девушка нахмурилась и бросила взгляд на Тайсона, но тот стоял, отвернувшись, и разглядывал картину во всю стену. “Я тоже так могу, черно-белое фуфло…”.
– Мистер Рочестер занят. Он пригласит вас чуть позже. Он… У нас кое-что случилось. И…
– Случилось? – с любопытством обернулся Тайсон.
– Да… Но я не имею права…
– Имеешь, любовь моя. Говори.
Девушка явно хотела кому-нибудь рассказать о том, что произошло, но не решалась. Она была слишком хороша на своей позиции и не явно не горела желанием потерять насиженное место.
– Мы вам сообщим о новом времени и месте встречи, – нотки металла звучали как ксилофон.
– Пошли, Тай, – разочарованно протянул Магнус, но как только они вышли обратно к лифтам, засмеялся во весь голос.
– Ты чего? – опешил Тайсон.
– Случилось у них – как же. Как будто я не знаю, что… Тоже мне, секреты…
– И что случилось?
– Пропала бывшая жена босса. Я слышал сплетни, когда шел к тебе в столовую.
– Жена?
– Ну да. Соня Рочестер. Правда, она сейчас взяла девичью фамилию. Кажется, Макарова. – Магнус нахмурился. – Да, точно. Соня Макарова.
– Не знаю такую, – пожал плечами Тайсон и нажал кнопку вызова лифта. – Едем в офис?
– Да ну его. Погнали в лазертаг?
***
Спустя три часа Тайсон и Магнус вывалились из большого здания на окраине города – самый лучший, хоть и не самый шикарный лазертаг в городе. Здесь нельзя встретить надуманных декораций, голограмм и фальшивых препятствий – организаторы устраивали бои прямо в настоящем полуразрушенном здании, что добавляло рафинированной жизни жителей города своеобразной перчинки.
– Так кто она, Соня? – откинувшись на мягкие кресла в небольшом кафе у дороги, спросил Тайсон.
– Еще пару лет назад была никто. Жена нашего с тобой босса, пигалица с невероятно красивой задницей. – Магнус продолжал шарить взглядом и короткими полными пальцами по планшету, выбирая себе обед.
Тайсон не выбирал – попросил блюдо дня и расслабился, предоставив другим возможность решить за него такой неважный, с его точки зрения, вопрос.
– И что потом? – поторопил он Магнуса.
– А потом, когда они развелись, она вдруг стала… Как это сказать… Гуру продаж. О! Жареная печень с луком и картофельными дольками. Как думаешь, вкусно?
Тайсон пожал плечами и ничего не ответил. Он вдруг вспомнил про парня… Кажется, его звали Джексон или Джером. Он пропал несколько дней назад и до сих пор не объявился.
– Возьму, – заулыбался Маг. – И молочный коктейль. Не хочешь? Шоколадный.
– Не хочу, – поморщился Тайсон. Уж чего-чего, а молочный коктейль он в жизни больше не выпьет. – Так что случилось?
– А?
– С Соней, – голос уже выдавал раздражение.
– А. Она пропала, но ее нашли ночью. Она… Кто-то забрал ее душу.
– Что? – прошептал Тайсон. Ему только-только принесли большую тарелку жаренных в чесноке на сливочном масле креветок с двумя кусками свежеиспеченного хлеба. И он успел представить, как обмакивает пушистый мякиш в соус… Но теперь кусок в горло не лез. Знакомая с детства паника скребла внутренности своими острыми когтями, вот-вот грозясь снова взорваться, оставив внутри только пульсирующую пустоту.
– Да. Прикинь, звери?
– Что значит – забрал? Я думал, ее невозможно забрать. Как это?
– Ты че, с луны свалился? Все в этом теле, – Магнус взмахнул рукой у выпирающего живота. – Можно отрезать и забрать. Хоть и думать об этом не хочется.
– И кто это был? – не стал спорить Тайсон.
– Никто не знает. Преступник, умный сукин сын, поймал ее там, где висела всего одна камера. Но на нее попал только черный силуэт с капюшоном на голове. Это все, что я знаю.
Говорить не хотелось. Попробовав запихнуть в себя изворотливую при жизни креветку, Тайсон почувствовал приступ тошноты и отодвинул тарелку. Зато Магнус уплетал свой обед за обе щеки, запивая огромные куски печени, которые даже не удосуживался нормально прожевать, шоколадным молочным коктейлем.
***
Пес по кличке Ломоть вернулся домой с тщательно вычесанной шерстью и тремя медалями. Он, как обычно, радостно поприветствовал хозяина, а потом побежал к миске, всегда к этому времени полной его любимого сухого корма.
Миска оказалась пуста. Настойчиво гавкнув, он уставился в сторону дивана, на котором сидел хозяин, застыв в неестественной позе с прямой спиной и стеклянным взглядом, уставившимся в стену напротив. Иногда его рука бросалась в сторону маленькой тонкой коробочки, и пальцы впивались в ее пластиковые бока. Но потом странная штуковина летела обратно в подушки. Эта забавная игра сопровождалась гавкающими звуками, вырывающимися изо рта хозяина, но Ломоть не спешил присоединиться к ней – ему, как никому другому, было известно, что лучше какое-то время отсидеться в стороне.
Но есть хотелось просто нестерпимо. Вздохнув совсем по-человечески, Ломоть подошел к дивану, на котором разыгрывалась битва, и ткнулся мокрым носом в ногу хозяина. Тот вскрикнул от неожиданности и, наконец, обратил на него внимание.
И вот уже миска с кормом полна вкусных хрустящих шариков. Что еще нужно, чтобы считать свою жизнь удавшейся? Разве что забраться после еды на кровать, пока хозяин занят, и устроить там переполох.
Тайсон очнулся от навязчивых мыслей, стоя у собачьей миски с пакетом сухого корма в руках. Миска пуста, а пса и след простыл. Не сумев вспомнить, покормил он своего любимца, или тот убежал восвояси, так и не дождавшись законной вечерней порции, молодой человек насыпал полную миску корма и – вздохнув точно так же, как недавно Ломоть, – ушел обратно на диван.
У него из головы не выходила история Сони Макаровой. Сони Рочестер. Он нашел ее фотографии и замер, увидев по-настоящему красивую девушку, каких лично он встречал крайне редко. Карие, почти желтые глаза, русые волнистые волосы, чувственная улыбка, стройное тело с маленькой грудью и узкими бедрами – ему всегда нравились именно такие. Из взбалмошной девчонки, держащейся за своего бывшего мужа – лет на десять старше нее самой, – она превратилась в шикарную молодую женщину, предпочитающую, как и он сам, костюмы, слегка болтающиеся на узких хрупких плечах. На одном из многочисленных видео она сняла казавшийся слишком тяжелым для ее тела пиджак и осталась в легкой майке на тонких бретельках, так и норовивших сползти ниже по руке.
– Соня, – прошептал Тайсон и, услышав со стороны звук собственного голоса, разозлился. Что за наваждение?
Самые первые видео, записанные уже из больницы, где девушка приходила в чувство, он смотреть не хотел. Боялся. Боялся увидеть бесцветные глаза и потухший взгляд, какой бывает только у тех, кто лишился души. Закрыв крышку ноутбука, Тайсон подхватил пиджак и спустился в пустой холл. Оттуда – на улицу и в уже привычное кафе.
Но на полдороге передумал. Ему в глаза бросилась вывеска “Живая еда”, которую он никогда раньше не замечал.
По обе стороны узкого помещения тянулись полки со свежими фруктами, овощами, морозильные камеры с мороженым на основе натурального сока, стеллажи с коробками выпечки “без сахара, без глютена, без яиц”. Он никогда особо не увлекался здоровым питанием – предпочитал держать баланс и не переходить в крайности, в чем его доктор был с ним солидарен.
“Чрезмерный контроль за потреблением хуже килограмма сахара”.
Тайсон же не преследовал никаких других целей, кроме своего личного комфорта. Но сейчас почему-то жутко захотелось рассыпчатого печенья на амарантовой муке с вкраплениями мака и легким привкусом бергамота. Он не понимал, откуда в его голову могли прийти эти слова, – мог поклясться, что никогда прежде из его рта не вылетало ничего настолько мерзкого. И это учитывая его слабый на алкоголь желудок, который выворачивало от любой лишней капли спиртного.
Расплатившись у терминала самообслуживания, Тайсон вышел на улицу и встал прямо посередине тротуара, разглядывая простую картонную коробку. Судя по весу, печенья в ней немного, или оно – для пущей полезности – готовилось в основном из воздуха.
Коробка полетела в урну, блестящий целлофановый пакетик лопнул, и, оглянувшись по сторонам, молодой человек хотел уже запустить пальцы в раскрошившуюся массу, но вспомнил, что в кафе, когда он пробовал молочный коктейль с клубничным сиропом, он на несколько секунд терял связь с реальностью, и вряд ли было хорошей идеей пробовать что-то новое вот так, стоя посреди улицы.
Лавочки в скверике, где совсем недавно он столкнулся с одним из “оболочек”, пустовали. Присев на одну из них, Тайсон положил манящий и одновременно пугающий блестящий пакетик рядом с собой.
В прошлый раз он увидел маленькую Карлу. Видел, возможно, последние дни ее жизни. Чувствовал то, что чувствовала она. Что ему привидится сейчас?
Но жребий брошен. Запустив пальцы в пакет, Тайсон достал невесомое печенье и быстро, боясь передумать, засунул в рот.
Первое, что он почувствовал, оказался на удивление приятный вкус. Но уже через мгновение перед глазами потемнело.
Он ожидал увидеть молодую девушку, следящую за фигурой, или маленькую девочку, чья мама резко негативно относилась к сладкому. Кто еще мог есть слишком полезное печенье?
Но из маленького зеркала кухонного шкафа на него смотрела жирная отвратительная морда мужчины с пухлыми кроваво-красными щеками, испещренными прожилками вен, с маленькими, едва видными из-под нависших бровей, глазками и влажными губами, усыпанными крошками амарантового печенья.
Мужчина разглядывал себя в зеркало с явным удовольствием. Широко открывая рот, он кидал в черную бездну бесформенного тела крошащиеся шарики и начинал перемалывать их короткими зубками, больше подходящими ребенку.
Но вдруг он услышал какой-то звук. Тайсон не мог точно сказать, какой, – все смазано, словно ему вставили беруши для сна. Но мужчина явно переполошился, запихал блестящий пакет с остатками печенья в коробочку, убрал ее в шкаф и бросился к жалобно скрипнувшему под ним стулу.
– Эй, эй, – кто-то тряс его за плечо.
От неожиданности Тайсон замахал руками и почувствовал, как кулак ударяется о что-то твердое. Жуткая боль пронзила руку, на глазах выступили слезы. Над ним стояла женщина с мутными глазами и потирала подбородок. Кулак пришелся как раз ей в челюсть.
– Извините, – пробормотал Тайсон и уже собирался встать и уйти, но почувствовал такую усталость, что не смог двинуться с места.
– Тебе плохо? – спросила как ни в чем не бывало женщина. – Под наркотой, что ли?
– Что? Нет! – вяло засмеялся от этой нелепой мысли Тайсон. – Я… наверное, потерял сознание.
– Ты весь трясся. Больной, что ли? Так ты это… иди в больницу.
– Все хорошо, спасибо, – буркнул молодой человек, мечтая поскорее свалить отсюда.
– Как знаешь.
Женщина пожала плечами и ушла. Тайсон остался один на один с почти полным пакетом амарантового печенья.
***
– Может, тебе съездить в отпуск? Говорят, за городом построили новый отель. Деревянные домики, мясо на костре. А?
Колин сидел, забравшись с ногами на диван, жевал амарантовое печенье и морщился от отвращения, то и дело высовывая испачканный крошками язык, совсем как Ломоть, когда носится по двору.
– И что это даст? – вздохнул Тайсон, поглядывая на друга и размышляя о том, не съесть ли еще хотя бы одно печенье. Находиться в теле жирдяя противно. Груз лишних килограммов, молотящееся в груди сердце, боль в коленях и жгучая боль внутри. Но так он, может быть, узнает о нем немного больше и сможет найти хоть какую-то информацию.
А главное – возможно, это поможет ему понять, почему он вдруг начал видеть мир глазами незнакомцев.
От неопределенности и желания разгадать очередную загадку – словно выиграть виртуальный турнир – его подбрасывало. Кажется, впервые в жизни ему захотелось выйти на пробежку или подтянуться хоть пару раз на турниках, какие стояли на детских площадках, на которых маленький Тайсон и не бывал.
– Значит, ты был жирный.
– О, да. Жирный. Я находился в его теле пару секунд, а одышка мучает до сих пор, – усмехнулся Тайсон. – Как мне его найти?
– Зачем? – Колин уставился на него, застыв с занесенным у самого рта печеньем. Крошки сыпались на темно-синюю рубашку, скатывались на диванные подушки и пропадали в них навечно.
– Ну как… Тебе не интересно?
– Девочка-то понятно – ты думал, она жива и ей угрожает опасность. Но этот толстый хрен. Кому он сдался?
Надо признать, что в словах Колина есть определенный смысл. Тайсон не знал, что с ним происходит, но, скорее всего, странный мужик, поедающий диетическое амарантовое печенье, давно умер от закупорки сосудов или еще какой-нибудь болячки, свойственной изношенному лишним весом телу.
– Давай так, – хлопнул по коленкам Колин, отряхивая надоедливые крошки. – Ты сейчас при мне улетаешь в свою эту… страну Жирляндию. А потом мы решаем, что делать. Он же вроде был дома, совершенно безобидный. Ну и что, что толстый? Это ж не порок. Или ты боишься за какую-нибудь девчонку, которая вдруг согласится с ним переспать и задохнется в его сальных складках?
Тайсон нервно засмеялся, подскочил с дивана, налил себе ледяной воды и залпом осушил стакан. Делая глубокие вдохи, словно пловец перед прыжком, он взял из рук Колина упаковку с двумя оставшимися кусочками амарантовой ерунды и отправил оба себе в рот.
Он чувствовал, как давят лишние килограммы – не меньше двухсот – на позвоночник. Даже держать голову прямо казалось настоящим безумием, не говоря уже о том, чтобы передвигаться на тумбообразных ногах. Он – а точнее, мужчина, чье тело стало его временным пристанищем, – стоял в темной комнате и смотрел на маленькую сухонькую женщину, лежащую в кровати под тонкой простыней. Рот открыт, губы шевелятся, и по щеке сползает слюна. Ресницы чуть подрагивают, но она не просыпается – наверное, видит какой-то сон. Влажные липкие волосы прилипли к лицу и смотрелись теперь черными червями, норовящими проникнуть в ноздри, глотку, глаза, уши. Проникнуть и захватить ослабившее контроль над реальностью тело.
Мужчина тяжело дышал. Ему было трудно стоять, а еще труднее решиться на то, ради чего сейчас сжимал подушку в своих лопатообразных руках.
– Нет, нет, нет! – хотел закричать Тайсон, но, как в кошмарном сне, не мог произнести не слова.
Он пришел в себя, почувствовав, как Колин бьет его по щекам, и только потом услышал крик и сумасшедший собачий лай – если даже Ломоть соизволил выбраться из его кровати, значит, произошло что-то серьезное.
– Что… – дыхание сбивалось. – Что произошло?
– Ты как-то странно захрипел, заскулил… Ломоть, бродяга! Ну ты молодец! Как любит тебя, а?
– Еще бы, – машинально потрепал Тайсон пса по лохматой голове. – Я ж его кормлю.
– Так че там было?
– Он, кажется, хочет убить старуху.
– Старуху?! – заорал Колин, чем вызвал очередную истерику у бедного пса. – Все, все. Молчу.
– Старуха. Она спала, а он… стоял над ней с подушкой в руках. Не знаю… Мне показалось, он хочет ее убить.
– Что за жесть. Может, тебе к врачу сходить?
– К какому? – Тайсон застонал, откинулся на диванные подушки и закрыл глаза.
– Ну. К этому. Как его. К психиатру. – Колин глянул на часы и сделал вид, что жутко торопится. – Я пойду. Ты это… Не ешь эту гадость больше. Может… у тебя аллергия?
– Ага, аллергия. Из-за которой я раздуваюсь до двухсот килограмм и начинаю убивать спящих старух.
– А эта старуха… Она… “Оболочка”? – уже в дверях обернулся Колин.
– А черт ее знает. Вали уже.
Ему просто жизненно необходимо остаться одному и подумать.
***
К утру он вымотал себя до рвоты. Организм отказывался принимать даже крохотную малинку, выворачиваясь наизнанку всякий раз, стоило ему только подумать о еде. Тайсон съел целых три коробки амарантового печенья после того, как ушел Колин, перерыл сотни сайтов и фотографий людей с лишним весом, но ни на йоту не продвинулся к решению загадки, которую загадывал его собственный мозг.
Зазвонил телефон. Все еще прижимая полотенце, перепачканное слюной и рвотой, к губам, молодой человек нажал кнопку “Принять вызов”, потом ткнул “Включить динамик” и растянулся на полу прямо в ванной.
– Ты что, спишь? – “Магнус”.
– Нет. Что случилось? Я вроде сегодня выходной.
– Ты не выходной никогда, когда нужен мне. Запомни уже. Через час у нас презентация.
– Черт, черт, черт! – выругался Тайсон, надеясь, что начальник уже успел отключиться.
Нужно как-то приходить в себя. Набрав номер «скорой», уже через десять минут он встречал двоих мужчин в белых халатах, а еще через двадцать чувствовал себя как новенький.
Серый бесформенный костюм с короткими брюками, белые кеды на босу ногу – он готов и даже рад возможности выйти из дома и переключиться на что-то другое – что-то кроме потенциального убийства той худой старухи и тайны его перемещений в чужие тела.
На тридцать шестом этаже их уже ждали. Неодобрительно покачав головой при виде экстравагантного вида Магнуса Роше, затянутого в узкий костюм в красно-зеленую полоску, помощница мистера Рочестера проводила их в кабинет начальника и аккуратно прикрыла за ними дверь.
Рей Рочестер выглядел внушительно. Несмотря на то, что он давно перемахнул свое тридцатилетие, его глаза ярко блестели, выдавая в нем наличие души. Тайсон впервые видел человека его возраста, не превратившегося в “оболочку”, и не мог оторвать взгляд.
– Великий Маг и его подмастерье. Проходите. Кофе вон там, на столе пирожные. Говорят, вкусные, но я не ем – предпочитаю стареть красиво.
– Все ты врешь, Рей. – Магнус схватил шоколадное пирожное, украшенное толстым слоем карамельного крема, и почти полностью запихал в рот. – Ты никогда не сдохнешь, хотя многих мог бы этим обрадовать.
Мистер Рочестер кинул быстрый взгляд на копошащегося у кофеварки Тайсона и нахмурился.
– Наглеешь, Маг.
– Да ладно. Можешь меня уволить.
– Тебя можно только убить, – засмеялся Рей и, расслабившись, откинулся на высокую кожаную спинку кресла.
Кофе был крепкий и вкусный, а пирожные выглядели свежими и приторно-сладкими, но Тайсон не рискнул их попробовать, все еще сомневаясь в своей способности удержать хоть что-нибудь в желудке. Он не обращал внимания на панибратские разговоры – все знали о дружбе самого главного человека компании и Великого Мага. Оглядывая кабинет, он скользил взглядом по кожаным диванам, панорамным окнам с чуть затемненными стеклами, витиеватым безвкусным лампам, массивному столу, пока не уперся в фотографию Сони Макаровой. Такой красивой, что у него перехватило дыхание.
Словно прочитав его мысли или услышав нервный вздох, Магнус вдруг решил сменить тему:
– Как там Соня?
– Никак, – ледяным тоном ответил Рей Рочестер.
– Хорошо, что живая, – решился внести лепту в разговор Тайсон и тут же осекся под испепеляющим взглядом.
– Живая? Кто-то забрал ее душу. От Сони осталась только “оболочка” и… Она какая угодно теперь, только не живая.
Вернулась так кстати прошедшая тошнота, и Тайсон отставил кружку с недопитым кофе и притих, стараясь казаться меньше, насколько это позволял его внушительный рост и слишком объемный пиджак. Он вдруг подумал во что бы то ни стало пробраться в больницу к Соне и…
Что? Что он хотел там увидеть? Бесцветные помутневшие глаза? Застывшее безразличие на лице?
– Я… Мы хотим навестить ее, если ты не против, – вдруг выпалил Магнус и украдкой посмотрел на своего стажера.
Мистер Рочестер только махнул рукой, и, наконец, разговор перетек в деловое русло. Следующие два часа они обсуждали презентацию, спорили, искали варианты улучшений для разработанной метавселенной.
Но теперь Тайсон не мог думать ни о чем другом, кроме Сони.
***
Кое-как задернутые шторы пропускали тонкие, словно лазер, лучи солнца, настойчиво пытавшегося прорваться в тесную комнатенку частного дома, стоящего на самой окраине города. За ним уже не было ничего – дорога и бесконечный лес, в котором хозяин дома бегал каждое утро.
Пока еще мог бегать.
По телевизору шло очередное шоу на эрудицию, но тучный мужчина, не отрывавший от экрана глаз, сидел с равнодушным лицом, не поддаваясь ажиотажу, создаваемому толпой массовки, специально приглашенной на съемки, чтобы подогревать интерес. И не потому, что был глуп. А потому что вопросы оказались настолько легкими и тупыми, что ему хватало и секунды понять правильный ответ.
Мужчину звали Коэн Робинс. Он жил в этом доме вот уже двадцать девять лет с матерью, паразитируя на ней, словно какой-нибудь червь, забравшийся в чужой организм и высасывающий последние соки. С женщинами не сложилось, с друзьями – тем более. Какое-то время удавалось поддерживать интерес к работе в крупной компьютерной компании, но и он скоро сошел на нет.
Коэн Робинс считал себя если не высшим разумом, то уж точно одним из касты избранных. А все остальные вокруг годились лишь воспевать дифирамбы его интеллекту.
Пока сыну не исполнилось двадцать, мать еще надеялась, что ей удастся пожить хоть немного для себя, сплавив любимое чадо в один из престижных университетов, боровшихся за столь светлое дарование. Но мальчик предпочел остаться дома и выбрал вуз с дистанционным обучением.
На то были причины. Причины есть всегда.
Часы пробили двенадцать. Ведро попкорна на два литра стояло пустым рядом с диваном, а желудок сжимался от голода. С трудом поднявшись на тумбообразных ногах, к которым никак не мог привыкнуть, Коэн увеличил громкость телевизора и вышел на кухню. Холодильник забит дурацкими овощами и фруктами – из них мать каждое утро готовила отвратительную субстанцию, больше смахивающую на зеленую рвоту, и пыталась запихнуть в сына “полезную” еду. На верхней полке несколько банок с вареньем, чуть ниже – размороженная на завтра сырая баранья нога. В отделении, где обычно лежали сыр, колбаса и его любимые творожные сырки, было пусто.
Шумно выдохнув, Коэн перешел к шкафу – там должно остаться шоколадное печенье с крошкой сублимированной малины, так приятно лопающейся кислым вкусом на языке. Он точно помнил, как сам клал его туда совсем недавно. Может быть, вчера?
Ничего. Чертыхнувшись, мужчина встал на цыпочки и попытался дотянуться до самой верхней полки, где мать хранила амарантовое печенье. Она ела только его, если хотела слегка нарушить диету, которой придерживалась последние лет пятнадцать. Не по своей воле, а по рекомендации врача.
Вот оно. Картонная коробка, а в ней надорванный блестящий пакет. Пошарив внутри пальцами, больше напоминавшими сардельки, Коэн выудил несколько крошащихся комочков теста и отправил себе в рот.
Вкус ему нравился, но сухая, готовая рассыпаться от дуновения малейшего сквозняка структура раздражала. То ли дело его любимое – шоколадное. Оно вязло в зубах, оставляя приятное послевкусие. И еще долго можно было подцеплять застрявшие кусочки языком.
Его взгляд скользнул вверх, и он увидел свое отражение. Из маленького зеркала кухонного шкафа на него смотрела жирная отвратительная морда мужчины с пухлыми кроваво-красными щеками, испещренными прожилками вен, с маленькими, едва видными из-под нависших бровей, глазками и влажными губами, усыпанными крошками амарантового печенья. Коэн разглядывал в себя в зеркало, словно видел впервые. Широко открывая рот, он кидал в черную бездну бесформенного тела крошащиеся шарики и начинал перемалывать их короткими зубками, больше подходящими ребенку.
Сейчас, глядя на него, мало кому придет в голову, что этот больше похожий на готового к забою хряка мужчина в прошлом победитель местных соревнований по бегу среди учащихся. Он бегал с самого раннего возраста, подражая отцу – профессиональному бегуну, занимавшему призовые места на самых крупных городских соревнованиях и даже иногда выезжающему за рубеж. Но когда отец умер – Коэну тогда только-только исполнилось шестнадцать, – все пошло наперекосяк. Он замкнулся в себе, и девушка, с которой они строили грандиозные планы на совместную жизнь, не стала дожидаться или пытаться вытащить его из этой ямы отчаяния – уехала с каким-то заезжим коммивояжером, наплевав на окончание школы. Это стало еще одним ударом, и Коэн начал есть.
Еда – единственное, что никогда не предаст. Аппетитные, хорошо зажаренные до корочки и покрытые острым соусом куриные ножки не обманывали. Они были именно такими вкусными, как он себе представлял. И чуть кисловатый лимонад из манго и маракуйи, подаваемый бесплатно, если заказать пару килограммов, – тоже.
Хлопнула входная дверь – вернулась мать со смены. После смерти отца она продолжала работать в школе учительницей младших классов и заодно подрабатывала по вечерам в местной забегаловке, где подавали те самые крылышки. Если повезет, она догадалась захватить с собой порцию.
Наспех спрятав коробку печенья обратно – мать не обрадуется, увидев, как он ворует единственное доступное ей лакомство, – Коэн опустился на стул, и тот предательски скрипнул под неподъемной ношей.
– Ма! – закричал он, шаря глазами по столу, усыпанному еще вчерашними крошками и заляпанному следами прогорклого масла из-под рыбных консервов. – Это ты?
На кухню зашла женщина лет пятидесяти с потухшими мутными глазами. Ее лицо не выражало ни усталости после долгого дня, ни радости от встречи с сыном.
– Ты ждал кого-то другого?
Бумажное ведро куриных бедер в остром соусе шмякнулось на стол. А вот стакан с лимонадом она аккуратно поставила рядом.
– Нет. – Коэн разорвал пластиковый пакет, отделяющий его от манящего запаха красного перца, и впился пальцами в горячую липкую массу.
– Ты помнишь, какой сегодня день?
– Кажется, вторник, – неуверенно промычал с набитым ртом мужчина.
– Сегодня первое число. Ты обещал мне. Помнишь?
Аппетит пропал, надкусанная куриная нога полетела обратно в бумажное ведро. Коэн не любил эти разговоры и каждый раз стремился отсрочить тот момент, когда ему придется поддаться на уговоры и решиться убить собственную мать.
Но через пару часов Коэн Робинс стоял в темной комнате и смотрел на маленькую сухонькую женщину, лежащую в кровати под тонкой простыней. Рот открыт, губы шевелятся, и по щеке сползает слюна. Ресницы чуть подрагивают, но она не просыпается – выпила сразу две таблетки снотворного, желая уйти спокойно, во сне. Влажные липкие волосы прилипли к лицу и смотрелись теперь черными червями, норовящими проникнуть в ноздри, глотку, глаза, уши. Проникнуть и захватить ослабившее контроль над реальностью тело.
Он тяжело дышал. Ему было трудно стоять, а еще труднее решиться на то, ради чего сейчас сжимал подушку в своих лопатообразных руках.
Еще секунда – и некогда белая, выстиранная до грязно-серого цвета наволочка коснулась приоткрытых губ, заостренного носа, влажных волос, прилипших к лицу. Надавив что есть сил на подушку, Коэн почувствовал, как из глаз хлынули слезы, и начал мотать головой, стараясь стрясти их с лица.
– Нет, нет, нет, – цедил он сквозь зубы, борясь с внутренними голосами, умоляющими отступиться и пойти вниз. Взять недоеденное ведро с острыми куриными ножками и вернуться к телевизору и идиотскому интеллектуальному шоу.
Он уже почти решился на это, когда услышал шаги на лестнице, глухой удар в дверь и звук выстрела.
Грузное тело повалилось на пол, уволакивая за собой подушку, перепачканную слюной. Женщина, лежащая на мокрых от пота простынях, сделала глубокий вдох, стараясь напитать кислородом каждую клеточку уже готового умереть тела. Если бы не две таблетки снотворного, она могла бы проснуться, броситься к телу умирающего сына, прикрыть пульсирующую кровью рану тонкими ладонями – материнские руки способны творить чудеса.
