Ксения Гранд
Лекарство (#1)
****
На следующий день на наши с Эми головы обрушивается лавина вопросов от полиции, на которые приходится отвечать, хоть и сквозь зубы. «Нет, я не видела его больше недели. Не знаю, где он был и почему в церкви сказали, что он улетел в Северную Каролину. Понятия не имею, кто мог с ним такое сделать». На вопрос, были ли у него враги, молча качаю головой. Какие враги? Он ведь был служителем церкви, а не главой американской мафии, и еще добрейшей души человеком. Вряд ли он мог кому-то насолить.
Не знаю – этим ограничивается большинство моих ответов. Да и что я могу сказать? Отец Ник? Ах да, видела. Подвозил меня домой на прошлой неделе, завез в лес и пытался задушить, неся какую-то чушь о ключах и границе. Обычный вечер, ничего особенного. Полицейский не перестает сыпать вопросами, которые дела вовсе не касаются. Просто ему понравилась Эми. Он от нее ни на шаг не отходил. Когда я вернулась из кухни, он уже выдохся и удалился со своей командой живодеров. Это был самый сложный день, день допросов, день воспоминаний, день похорон. Все прошло тихо, родственников у дяди немного, зато жителей Уинтер Парка пришло на мессу немало. Не зря ведь говорят, что его любил весь город. Такими словами просто так не бросаются.
Следующая неделя пролетела, как падающая звезда перед глазами, быстро и незаметно. И почти так же безнадежно. Затем дни после нее, длинные, муторные, бесконечные витки, тянущиеся сплошной витой лентой, на которой хочется повеситься. Каждый день, словно уже прожитый, проходил по заранее написанному сценарию. Просыпаюсь. Еду на занятия. Возвращаюсь домой. Делаю домашнее задание, ем, ложусь спать в пустом доме, в котором развеялся уют. Он, словно запах от домашнего имбирного печенья. Всегда стараешься сохранить его подольше, но стоит кому-то один раз открыть дверь, как он сливается с кислородом, утопая в примесях терпкой обыденности.
С того дня, когда мы узнали о гибели единственного родственника, Эми еще больше отдалилась. С головой нырнула в пруд рабочих ночей и будней. Будто до этого было мало. Я и раньше ее почти не видела, теперь и вовсе словно живу одна. Когда родители были живы, все было по-другому. Дни рождения запоминались на всю жизнь. В отличие от Эми, мама никогда не забывала, когда я родилась, сколько мне лет и какой торт я люблю. А папа всегда старался позабавить меня милым, но бесполезным подарком. Как-то раз он привез мне из командировки целого слона. Игрушечного, конечно, с крошечным пластиковым барабаном. Мне показалось странным, что слон играет на ударном инструменте. Помню, я сказала ему, что барабан слишком мал для того, кто может раздавить полквартала, но он только посмеялся. Эту игрушку я до сих пор храню в шкафу, хоть она совсем потрепалась и выцвела. Теперь и дяди не стало. Я одна, снова. Со дня похорон прошло одиннадцать дней, а по ощущениям – полжизни, за которые я повзрослела, состарилась, умерла и вновь родилась, но уже не такой, как прежде.
Поиски виновного длятся до сих пор, но надежда тает быстрее снежных сугробов после ноябрьского ливня. У следствия нет зацепок. На месте убийства не найдено ни улик, ни следов, ни отпечатков пальцев. Поэтому полиция Фрейзера не нашла ничего лучше, как выдвинуть единственную возможную, но заведомо ложную версию – самоубийство. К такому выводу их подтолкнули результаты экспертизы. По заключению медэксперта на теле дяди присутствуют как свежие шрамы, так и многолетней давности. Напрашивается вывод, что он сам их наносил, регулярно, хотя это, конечно, полная чушь. Просто перспектива тратить время на расследование убийства священника в захудалом городишке вроде Уинтер Парка, да еще и в преддверии Хеллоуина, полиции не по душе. Отсутствие улик плюс желание закрыть дело равно самоубийство. Вот только поверить, что дядя уже многие годы страдает селфхармом5, выше моих сил. Мысль, что законопослушный служитель церкви изрезал себе кожу на руках, не уживается в голове ни одного здравомыслящего человека в городе. Как они вообще могли предположить подобное? Он же был священником! Он бы никогда не сделал подобного просто так или, что еще хуже… ради удовольствия. Если бы только они перестали заниматься ерундой и принялись за дело. На самом деле полиция здесь ни при чем. Просто они не в силах во всем разобраться. Когда дело находит на странность, логика – не лучший советчик. Только
немыслимые и совершенно абсурдные догадки могут привести к решению.
Две недели, четырнадцать дней, сто шестьдесят восемь часов – и ни одного без мысли о новеньком. Не могу выгнать его из головы. За это время он там прочно засел, увяз в паутине мыслей. Теперь все они только и крутятся вокруг его таинственной персоны. В академии он больше не появлялся. В другой ситуации это бы меня только обрадовало. Но теперь, не знаю, что и думать. Сначала он появляется на поляне, о существовании которой ни одна душа (кроме моей) не знает. Прыскает что-то едкое насчет Блумов и исчезает. И все это в тот день, когда тело дяди… И потом эти следы. Я почти уверена, что такие же шрамы были и у дяди. Правда, нам не разрешили его видеть. Его хоронили в закрытом гробу. Но я знаю, что эти отметины на руках не могут быть простым совпадением. Что, если Блэквуд… и вправду убийца? Или он с ним в сговоре? «Ты последний человек, от которого я принял бы помощь». Столько желчи в одном слове, словно у него ко мне особое чувство ненависти. Такое впечатление, что он знал, кто я еще до того, как мы встретились. Хотя не думаю, что такое возможно. Он переехал недавно. Уинтер Парк по праву считается самым холодным местом в США. Количество жителей в нем не дотягивает и до тысячи, зато белок не сосчитать. Вряд ли в этом захолустье он первым делом изучил родословную местных. Может, у него здесь связи? Или родственники? Или я плавно и уверенно скатываюсь в пучину сумасшествия. Да здравствуй лечебница для душевнобольных Фрейзера.
С коридора доносится звон тарелок. Эми вернулась с ночной смены. Мчусь к ней так быстро, что чуть не спотыкаюсь на лестнице. К счастью, перила этому препятствуют. Забегаю на кухню и вижу нечто из ряда вон выходящее: шесть часов утра, моя сестра готовит завтрак. Вооружившись лопаткой в одной руке и кофеваркой в другой, Эми готовит панкейки и кофе. Вернее, пытается. Пока она заталкивает зерна в кофемолку, блинчики подгорают. Кажется, я открыла не ту дверь и попала в параллельную вселенную. Что дальше, Изи бросит клубы и всерьез возьмется за учебу? Думаю, это будет первым предзнаменованием Апокалипсиса.
– Конец света близок? Иначе как еще объяснить, что ты встала за плиту.
– И тебе привет, – она улыбается. – Я думала, придется вызывать пожарных, чтоб разбудить тебя.
Не помню, когда Эми последний раз была в таком воодушевленном настроении. Кажется, улыбка сошла с ее лица в тот день, когда мы похоронили родителей. Это одновременно удивительно и странно, учитывая недавние события.
– Не знала, что ты умеешь готовить.
– И правильно, потому что я не умею.
Глядя на черные, как сажа на стенках камина после недели непрерывного использования, блинчики, в это несложно поверить. Но не мне судить. Мои навыки кулинарии с легкостью бы поместились в брошюру «Двадцать один способ поджарить яйцо, не поджигая дом».
– Как учеба?
– Не так уж плохо, если не считать, что нас заставляют называть черчение искусством.
Эми насмешливо фыркает. Только сейчас замечаю, какая она бледная. Глаза поблекли, под веками залегли тени. Кто-то явно перебарщивает с ночными сменами.
– Выглядишь…
– Уставшей?
Она вдруг вспоминает, что оставила сковороду на плите, и переворачивает дымящийся завтрак.
– Измотанной. Ты слишком много работаешь.
– Все нормально.
– Эми, я не хочу, чтоб ты…
– Я сказала, все нормально!
Она громко опускает тарелку на стол.
– Извини, я… мне нужно отдохнуть.
Что это с ней? Эми никогда не повышала на меня голос. И не готовила. Обычно мы обходились пиццей и полуфабрикатами. С чего это она вдруг решила стать суперхозяйкой?
– Как скажешь.
Дверь за спиной скрипит. В щелочке выныривает вытянутая черная мордочка.
– Привет, пропажа.
Оскар замирает у двери.
– Ну же, иди ко мне.
Не двигается. Глаза округлены, шерсть на спине дыбом. Смотрит в сторону, будто привидение увидел. На что он смотрит?
– Ты чего, дружок? Что там?
Наверное, где-то за тумбой притаилась мышь. Но он смотрит не на пол. Он смотрит… на Эми. Долго, неотрывно, не моргая. Затем злобно шипит и убегает.
– Что это с ним?
– Может, на солнце перегрелся?
Ну да, на солнце. За окном минус двадцать два. А кто-то явно переработал. Странно. Оскар всегда был ласковым, особенно к Эми. И что это на него нашло?
– Так ты завтракать будешь?
****
Вот оно – утро следующего дня, и на дворе ни снежинки, а я так надеялась, что именно в этот день метель сотрет с карты все дороги к академии, ведь сегодня долгожданная репетиция Дня памяти. Долгожданная для Изи, ужасающая – для меня. Черт бы побрал метеорологов с их обнадеживающими прогнозами. На часах десять часов две минуты, а, значит, меньше чем через четыре часа я должна быть на репетиции. Господи, дай мне сил пережить этот вечер, и я клянусь, что больше не буду опаздывать на лекции мистера Вольтмана.
– Лампы повыше! Цветы в каждом углу! Больше шариков! Это же званый вечер, а не гаражная вечеринка с пластиковыми стаканчиками!
Пятнадцать тридцать. Репетиция началась полчаса назад, а у меня уже едет крыша. Джуди Моррисон – организатор вечера. Она из параллельной группы, так что я ее плохо знаю, но могу сказать точно: организаторские способности убивают человечность и превращают тебя в монстра, готового расчленить тебя за неправильный выбор цветка и выдавить из тебя последнюю каплю крови лишь бы только закончить рекламный плакат.
Пытаюсь держать себя в руках. Оказывается, это не так-то просто, когда к тебе относятся как к носильщику цветочных горшков. Еще и подол платья путается под ногами. Да, кстати. Сегодня мы репетируем главный выход. Все курсы спускаются в зал по центральной лестнице, начиная от первого и заканчивая последним четвертым курсом. Стало быть, всех младшекурсников заставили надеть вечерние наряды (в том числе и меня). Только организаторы забыли упомянуть, что для вечеринки потребуется пара, иначе я бы уже увильнула.
– Я могу побыть твоим кавалером на этот вечер, – отзывается Майкл, – если ты не против.
– Думала, ты предложишь Изи.
– Вообще-то, – он потирает затылок, – я ей не очень-то подхожу. К тому же у нее есть парень…
А вот и он. Эштон Морвик – футболист, полузащитник, нынешняя пассия Изи. Метр девяносто два, роскошные рыжие волосы, бицепсы в два шара, а в голове – одна извилин, да и то прямая. Не знаю, что Изи в нем нашла. По сравнению с ним Майкл просто золото.
– Тогда, – опускаюсь в реверансе, – почту за честь.
Две минуты на подготовку, и мы с Майклом скользим по ступенькам в зал. Голову вверх, грудь вперед, плечи ровные. Все как учила Изи. Боюсь только наступить на платье и все испортить. Ступенька, еще одна. Не так страшно, даже приятно. Если бы только все не пялились на нас так, словно от этого зависит жизнь всей академии. Изи ухмыляется внизу. Либо все не так плохо, либо хуже некуда. Смотрю на нее, чтоб не растеряться. Вдруг замечаю тень в углу. Там, за колонной. Кто-то наблюдает за нами вдали ото всех. Это немного… жутко. Наступаю на узорчатую ткань подола и чуть не качусь вниз. К счастью, Майкл вовремя подхватывает меня за локоть. Организатор тяжело вздыхает.
– Ради бога, уберите их кто-нибудь.
Ну вот, я все испортила, чего и следовало ожидать. Майкл отводит меня в сторону.
– Не так уж плохо получилось.
– Издеваешься? Я чуть не пересчитала все ступеньки подбородком.
– Уверен, выглядело не так печально, как ты думаешь.
– Даже хуже.
Снимаю с груди брошь в виде цветка и кладу на стол.
– Зря я согласилась. Мне здесь не место. У меня даже достойной пары нет.
Язык застревает между зубов, правда, поздно.
– Извини, я вовсе не это хотела сказать…
– Не утруждайся. Пойду займусь чем-то достойным. Веселись.
Он оборачивается и уходит в зал.
– Нет, я не это имела…
Но фигура Майкла уже теряется среди декораций. Молодец, Блум. За один вечер две оплошности. И как тебя только угораздило здесь оказаться? Среди длинноногих старшекурсниц ты со своим лилипутским ростом выглядишь посмешищем. Пора посмотреть реальности в глаза и уйти, пока еще не все потеряно. Оборачиваюсь и чуть не вскрикиваю от неожиданности. Прямо за моей спиной не кто иной, как Блэквуд. Собственной персоной. Откуда он только взялся?
– Что ты здесь делаешь?
Его не было в академии целую вечность. С того дня в лесу прошло почти две недели. Я думала, его исключили. Почему он вдруг появился именно сейчас?
– Есть разговор.
– Думала, ты меня избегаешь.
– Нет.
– В последний раз ты исчез в мгновение ока, оставив меня одну посреди леса. Поправь, если я не права.
– Ты пошла в лес одна задолго до столкновения со мной.
Конечно. Не хватало еще оправдываться перед ним.
– Нужно поговорить.
– А мы что делаем?
– Наедине.
Еще чего! Уж с кем с кем, а с ним наедине в закрытом помещении я точно не останусь.
– Нам не о чем с тобой говорить.
– Это не просьба.
Он хватает меня за локоть и тащит за собой.
– Отпусти!
– Это важно.
Что это с ним? То он плюет злобой в лицо, то хочет поговорить о чем-то важном. В конце концов, о чем нас с ним говорить? И вдруг меня осенило. Он был на поляне. Возможно, он видел, что я искала дядину машину. Что, если он нашел ее раньше меня? Я обязана это выяснить.
– Ладно.
Мельком осматриваю зал. На лестнице спускаются пары. В центре Изи с девчонками колдует над декорациями. В углу за колоннами никого нет. Жестом указываю Блэквуду следовать за мной.
– Что ж, – прячусь за мраморную каннелюру, – о чем ты хотел поговорить?
– Тебе грозит опасность, здесь, сегодня.
– Что?
– На тебя ведется охота.
Это уже становится странным. Зря я пошла с ним.
– Что ты несешь?
– Тебе нельзя здесь оставаться.
Он начинает меня пугать. Такое ощущение, что он не в себе. Все это кажется до боли знакомым.
– И что такого страшного должно произойти, по-твоему?
– Эта информация не подлежит разглашению. Нужно уходить.
Воспоминания ярче вспыхивают в голове. Это не может повториться. Только не это. Он говорит прямо как…
– Промедление недопустимо. Они скоро…
«…будут здесь, – выныривает из подсознания. – Он придет за тобой, когда ты меньше всего будешь ждать. Ты ключ».
– Я ключ, – шепчу про себя. – Они придут забрать меня.
– Что ты сказала?
…как дядя. Он говорил то же самое. Слог в слог, слово в слово.
– Граница падет…
– Откуда ты это знаешь?
Но как? Откуда он может это знать? Что, черт возьми, происходит?
– Почему ты повторяешь за ним?
– За кем?
– Не прикидывайся! Это шутка? Какой-то тупой розыгрыш, да? Это не смешно!
– Ты должна пойти со мной.
– Я никуда не пойду!
Он перекрывает мне дорогу.
– На это нет времени.
– Да ты просто чокнутый! Не знаю, какую игру ты затеял, но с меня довольно. Оставь меня в покое!
Не успеваю сделать и трех шагов, как запястье сжимается от боли.
– Пусти! Мне больно!
Бью его в грудь, но он не реагирует. Пальцы впились в кожу тисками, плечи замерли,
глаза уставились в одну точку, словно заметили что-то, чего здесь быть не должно. Медальон. Он смотрит на него, словно загипнотизированный.
– Откуда это у тебя?
– Не твое дело.
– Это не твое. Отдай его.
Страх уступает место раздражению. Да кем он себя возомнил? Угрожает, а теперь еще и требует отдать ему единственное, что дядя просил хранить, как зеницу ока? Черта с два.
– Не дождешься.
Не проходит и секунды, как его рука дергается к моей шее. Хватаю медальон и зажимаю его в ладони так крепко, как только могу.
– Ты готов сорвать его с моей шеи силой, да что с тобой такое?! – слова прозвучали намного громче, чем я хотела. Все присутствующие в зале обернулись на крик.
– Что здесь происходит, черт подери? – Майкл вырастает за спиной Блэквуда. – Все нормально?
– Все отлично. Я как раз собиралась уходить.
Проскальзываю мимо Майкла, даже не удостоив взглядом. Знаю, он помочь хотел, но сейчас мне на это плевать.
– Сив, подожди! Как ты доберешься домой? Сив!
Но я не слышу, потому уже бегу по коридору. Только здесь, в темноте сумеречных ламп и тишине, нарушаемой лишь дребезжанием моего растерянного сердца, я могу наконец выпустить все, что неделями копилось внутри, грозясь разорвать и без того истонченную нить моего самообладания. Обида, грусть, отчаяние, непонимание – острые капли, режущие раскаленные от унижения щеки подобно лезвию ножа. Зачем он так со мной? Чем я это заслужила? Я его обидела? Унизила? Недооценила, оскорбила, высмеяла? Что? Почему он так меня ненавидит?! Сажусь на пол, обхватываю себя руками. Мне так плохо, что хочется завопить на весь голос. Только вряд ли это что-либо изменит. Боже, будто в моей жизни без того мало проблем. Не проходит и дня, чтоб задиры не впились в меня своими львиными когтями. А теперь еще и он… и дядя. Слишком много событий для одного месяца. И что особенного в этом дурацком медальоне? Смотрю на переплетающийся металлический цветок, когда вдруг слышу стук на другой стороне коридора. Что это было?
– Там кто-нибудь есть?
Ну вот, снова тот самый шум. Может, это Майкл?
– Майкл? Это ты?
Глупый вопрос. Будь это Майкл, он бы уже мчался ко мне на всех парах. Он совершенно не умеет подкрадываться. В отличие от Блэквуда. Уверена, он только и ждет, как застать меня врасплох, и, если он сейчас появится, можно даже не кричать. Медленно иду вперед. Звук возобновляется, такой глухой, отдаленный, ритмичный, будто шорох чьих-то ботинок.
– Кто здесь? – хватаюсь за ручку ближайшей двери, но она не поддается. Все классы заперты. Занятия давно закончились, и в академии не осталось никого, кроме участников Дня памяти. Внутри зарождается дурное предчувствие. Бросаюсь бежать, на ходу достаю из кармана телефон.
– Эми, давай…
Один гудок, три. Шаги становятся все громче.
– Ну же, возьми трубку…
Сердце начинает биться в удвоенном темпе. Шестой гудок, седьмой…
– Пожалуйста…
Спускаюсь по главной лестнице. Вижу дверь главного входа и… Абонент недоступен. Оставьте сообщение после звукового сигнала.
– Черт!
Выбегаю на улицу и не знаю, что делать. Машины-то у меня нет. Сердце выпрыгивает из груди, словно хочет пуститься в бегство без моего участия. Бегу к парковке.
Хруст снега под ногами сливается с моим сбитым дыханием, воем ветра, ревем мотора и… Стоп. Мотора? Чуть не поскальзываюсь на заледенелом асфальте. На остановке стоит автобус. Последний! Я должна успеть. Мчусь к нему сквозь сугробы, машу руками водителю, как сумасшедшая. Должно быть, он так и подумал, увидев девушку в платье поверх джинсов среди зимы, но это неважно. Главное, что я уже внутри, еду домой,
подальше от академии и от этого ужасного вечера.
****
На меня вдруг обрушилась такая усталость, о существовании которой я не подозревала. Не знаю, как я только добралась домой. Но каким-то образом, переступив порог, я оказалась в своей постели. Стоило только сесть в автобус, как голова помутилась. Наверное, нервы окончательно порвались под натиском стресса. Глаза закрываются, как только голова касается подушки. Правда, ненадолго. Не успеваю расслабиться, как сон прерывает грохот снизу. Что это за шум? Словно кто-то двигает стулья по всему дому.
Подскакиваю на кровати и даже не замечаю, как оказываюсь у двери. Эми вернулась? Нет. У нее сегодня ночная смена. Тогда что? Мысли в голове сменяют друг друга с невероятной скоростью. Оскар? Изи? Вряд ли кот смог бы наделать столько шума. А Изи не пришла бы без предупреждения. Стоит ли проверить? Поскольку я одна дома, вариантов немного. Проскальзываю в коридор, захватив с собой мраморную статуэтку с комода. Вряд ли этим можно ранить, а оглушить легко. Иду к лестнице. Стараюсь не делать резких движений, но старая древесина предательски скрипит под ногами. Каждая ступенька как сигнальная ракета. Боже! Не проще ли закричать на весь дом «Я здесь! Все сюда!» Последняя ступенька – и я у входной двери. Дергаю изогнутую ручку – заперто. Ключ висит на крючке справа. Окно в прихожей цело, в гостиной и столовой тоже. Стулья задвинуты к столу, стеклянные шкафы не пострадали, посуда на месте. Тогда что это был за шум? Выглядываю на улицу – и вдруг снова рокот. «Кухня», – вдруг понимаю. Единственная комната, которую я не проверила. В глаза бросается блеклое сияние под дверным полотном. Там кто-то есть. Все внутри съеживается, будто старый осенний лист. С каждым шагом колени все сильнее дрожат, как и рука на статуэтке. Соберись. Ты должна это сделать. Это твой дом, и никто не вправе вламываться в него. Замираю перед дверью, прислушиваюсь. Тихо. Даже мое дыхание тонет в нагнетающей тишине. Глубокой, тягучей, бездонной. Такой густой, словно в нее можно засунуть руку, как в перчатку. Нужно действовать. На счет три. Один. Сжимаю пальцы на мраморе до боли. Два. Перестаю дышать. Три. Рука нависает над дверной ручкой и…
– Осторожно! – статуэтка застывает у распахнутой двери, прямо перед лицом у… Эми?
– Эми? Ты ведь должна быть на дежурстве!
– Я попросила отгул. Подумала, неплохо побольше времени проводить вместе.
– Не могла предупредить? Я тебе чуть голову не снесла!
– Успокойся, – она опускает мое импровизированное оружие. – Все хорошо.
Поверить не могу! Я тут такое представляла. Неужели нельзя было позвонить?
– Но ведь входная дверь заперта изнутри. Как ты…
– Через заднюю.
В груди по-прежнему все вжимается в точку. Не то чтоб я не рада ее видеть. Просто это… необычно. Эми отпросилась с работы, прокралась через заднюю дверь, чтоб побыть со мной? Она даже на мой день рождения не брала отгул. Отправила мне подарок курьером – ванильный торт с надписью «С шестнадцатилетием, сестренка!». Только мне было семнадцать, и я ненавижу ваниль.
– Ты не рада?
– Да, то есть нет. Просто это… неожиданно.
Эми не сводит с меня глаз. За ее спиной вовсю кричит закипающий чайник. Что-то в ее внешности кажется мне непривычным. Темные круги, пересохшие губы, кожа такая тонкая и бледная, как кусок промокшей под дождем кальки. Она как будто…
– Ты не заболела?
– Это все переутомление.
Она забирает чайник с плиты.
– Кофе?
– Ага.
Сажусь за стол. Чувствую, как пылает мое лицо. Наверное, от стыда. Еще бы – наброситься на Эми со статуэткой. Как глупо это выглядело со стороны. Неудивительно, что она думает, будто со мной не все в порядке.
– Как учеба?
Вздыхаю, но отвечаю лишь:
– Нормально.
Не рассказывать же о Блэквуде, который преследует меня и накаляет и без того гнетущую обстановку. С чего это Эми вдруг интересуется делами в академии?
– Как дела на работе?
– Как всегда, – она достает со шкафа чашку, – что там может произойти?
Кроме умирающих пациентов и семей, страдающих от боли утраты? И правда, скукотища.
– Раньше ты так не говорила. Ты же любишь работу.
– Рано или поздно все надоедает, но быстрее всего наскучивает то, что любишь сильнее всего.
Странно слышать это от Эми. Скажи это Изи или Майкл, я бы даже не обратила внимания. Но Эми. Она всегда обладала исключительной чуткостью, стремилась помогать людям, а если не могла, то мучилась от чувства вины. «Все хорошо» в ее мире означает что-то вроде «сегодня никто не умер или, по крайней мере, мне об этом неизвестно».
– Ты голодна?
– Не оче…
– Я сделаю бутерброды, – она открывает холодильник. – Тебе с сыром или ветчиной?
– Вообще-то, я не…
– Значит, с ветчиной.
Да что это с ней? Не дает мне и слова вставить. Она никогда не вела себя так… холодно. И что это за запах? Будто в доме кто-то умер.
– Что это за вонь? – зажимаю нос. – Отвратительно.
– Продукты испортились. Пришлось выбросить.
– Ты на меня сердишься?
– Нет, – тарелка с грохотом опускается на кухонную тумбу, – с чего это?
– Ты какая-то не такая сегодня.
– Это все усталость.
Она искоса бросает взгляд на стол.
– Кофе остывает.
– Точно, – беру в руки чашку, отпиваю глоток и тут же выплевываю.
– На вкус как сироп. Сколько сахара ты положила?
– Ты ведь любишь с сахаром и сливками.
– С одной ложкой и без сливок. Ты тысячу раз готовила мне кофе.
Эми склоняет голову набок. Смотрит на меня, будто увидела впервые.
– Извини, перепутала.
Внутри приливной волной нарастает волнение. Что-то здесь не так. Эми ведет себя странно, и это не просто воображение. Она готовит мне кофе с четырнадцати лет и не могла забыть, какой я люблю. Или она сделала это нарочно, или…
– Где Оскар?
– Оскар?
Нож с грохотом врезается в разделочную доску. От неожиданности я подпрыгиваю на месте.
– Да… кот. Я не видела его со вчерашнего дня.
– Должно быть снаружи.
– Наверное… – бросаю взгляд на оконную раму и отворачиваюсь. В Уинтер Парк третий день бушует вьюга. В такой холод он и хвост на улицу не высунул бы, да еще и в снегопад. Воздух заполняет пряный запах мяса. Пока Эми занимается готовкой, я тайком ее рассматриваю. Что-то не дает мне покоя, но я никак не могу понять что. Странное чувство дерет крючковатыми когтями спину, заставляя сердце сжаться в кулак. С Эми что-то не так. Ее поведение, внешность, слова. Все настораживает. Она будто не на своем месте. Говорит так, словно ее подменили. Не знаю зачем, но мне вдруг хочется кое-что у нее спросить.
– Я разговаривала с миссис Хилтон, Нэнси Хилтон. Она просила передать, что соскучилась. Может, зайдешь к ней поболтать?
Звуки готовки обрываются, словно их перерезали мясницким ножом. Все клетки моего тела напрягаются в ожидании ответа, но Эми молчит. Стоит возле тумбы и молчит. Может, я схожу с ума, но это все кажется неестественным.
– Ладно, – она разворачивается и с лучезарной улыбкой ставит передо мной тарелку с сэндвичами, – заскочу к ней завтра. Как она поживает?
Покоится с миром на Пинивудском кладбище. И ты прекрасно это знаешь, потому как была на ее похоронах, клала цветы на ее еще свежую могилу. Ты ведь должна это помнить, правда? Должна, но ты не помнишь. Потому что ты не Эми.
– Хорошо.
Органы внутри сжимаются в кучу, смешиваясь с остатками дрожи где-то под ребрами. Страх песочными каплями просачивается в голову, и я не знаю, что с этим делать. Бежать, нужно бежать…
– Ты не притронулась к еде, – она медленно опускается за стол.
Почему это прозвучало как угроза, а не приглашение? Краем глаза замечаю, что она следит за каждым моим движением. Этот взгляд… пристальный, сверлящий, нарезающий твою выдержку на рваные полосы, украшающие корочку хлеба вместо ветчины. За все это время она даже не моргнула. Ни разу. Просто сидит и ждет. Следит и ждет. Ждет, пока мои руки непроизвольно не тянутся к тарелке, не поднимают сэндвич и не подносят ко рту. Но вдруг что-то меня останавливает. Не ком в горле, не страх, вставший поперек горла, не Эми, а тусклый отблеск там, в углу, между деревянной тумбой и холодильником. Там что-то есть, что-то небольшое. Что-то темное, пушистое и не двигающееся…
– Оскар?
Опускаю глаза и чувствую, как тошнотворный ком перекрывает дыхание. Два ломтика хлеба, салат и толстый кусок сырого мяса. Господи… Этого не может быть. Это не… Стены кухни сотрясаются от вопля. За одну секунду лицо Эми преобразуется до неузнаваемости. Глаза превращаются в щелочки, улыбка исчезает в зверином оскале. Хрустят кости, скрежетят зубы, скрюченные руки тянутся ко мне. Нет! От неожиданности делаю первое, что приходит в голову. Выплескиваю горячий кофе ей в лицо и бросаюсь к двери. Грохот стульев за спиной лишь толкает меня вперед. Куда бежать?! Гостиная или комната? Бегу наверх, но уже на середине лестницы теряю равновесие. Ай! Нога… Ее словно ножом вспороли. Она схватила меня! Она тащит меня вниз. Нет!
– Эми, перестань! Это я, Сильвер!
Она будто не слышит. Белки разлились красными пятнами, глаза сверкают, как у животного. Боже… Что это?!
– Отпусти!
Пинаю ее здоровой ногой, пока она не слетает с лестницы. Рывком поднимаюсь и мчусь к своей комнате. Чувствую, как постепенно мокнет лодыжка. Господи, лишь бы добраться до двери. Лишь бы только успеть. Есть! Спальня, я спасена. Но не успеваю захлопнуть створку, как в щель проскальзывает жилистая рука. Нет! Давлю на дверное полотно со всех сил, но оно не закрывается. Ну, давай. Мне нужно… это сделать… Нужно… закрыть… Наваливаюсь на дверь всем телом, но этого недостаточно. Эта тварь слишком сильная. Костлявые пальцы извиваются в щели, подобно щупальцам осьминога, пытается добраться до моего лица. А я не знаю, что делать. Бежать? Вряд ли я успею сделать хоть два шага, прежде чем она вцепится мне в шею. Проем распахивается все шире с каждой секундой. Нет. История не может повториться. Только не так, не здесь, не ты. Хватаю ножницы с комода и всаживаю ей в ладонь. Дверь с грохотом захлопывается. Защелкиваю замок и отпрыгиваю назад. Дыхание камнем бьет в грудь, намереваясь выбить из нее непрерывно грохочущее сердце. Не могу… дышать. Кажется, я… сейчас… задохнусь.
Рев с другой стороны полотна иголками врезается в уши. Вскрики отчаяния, звериные вопли, плавно перетекающие в стук, а тот в грохот, разбивающий жалкие остатки моего самообладания. Она ведь так ее выбьет! Цепляюсь в комод и придвигаю его к двери.
Чувствую, как дрожь сотрясает руки, ноги – все мое оцепенелое тело, но я не опускаю ножницы. Пока что это мое единственное оружие. Спокойно, Сильвер. Дыши глубже. Держи себя в руках. Постарайся усп… Черт, да о каком спокойствии может идти речь, когда твоя сестра пытается тебя убить?! Полотно сотрясается от ударов. Долго она так не протянет. Обхватываю руками голову, сжимаю виски до боли, пытаясь вытянуть из них этот ужас. От этого шума я схожу с ума. Боже! Я этого не вынесу! Пусть это все прекратится! Пускай это прекратится! Пускай…
И все прекращается, будто и не было ничего. На место шума приходит тишина. Пугающая, леденящая, удушливая. Тишина. В сотню раз страшнее звуков по ту сторону двери. Шум хотя бы дает понять, что ожидать и откуда. Безмолвие не оставляет ни единого намека. Минута, три, а может, и четверть часа. Я стою, боясь пошевелиться. Ножницы так крепко зажаты в ладони, что лезвие оставило кровавый след на коже. А я все жду, когда очередной удар расшибет мою выдержку в щепки, как старое, бледно-лиловое дверное полотно. Сейчас. Вот сейчас. Через минуту. Ты только подожди. Но ничего не происходит. Все тихо. Ни скрежета, ни звука, ни единого вдоха. Даже мое грохочущее сердце перестало пускать трещины в ребрах. Что там происходит? Куда она делась? Пальцы судорожно сцепляются на полированной рукоятке. Шаг, два – осторожно подступаю ко входу. Губы плотно сжаты, ножницы наготове. Тихо, без резких движений. Прижимаюсь ухом к дверной поверхности и… отскакиваю в сторону, услышав грохот позади. Звук бьющегося стекла вперемешку с рычанием. О нет, окно! Пытаюсь оттащить комод, но уже слишком поздно. Она прямо за моей спиной. Шаг вперед – она приближается. Шаг назад – упираюсь спиной в шкафчик. Я в ловушке. Бежать некуда. Остается только одно…