Ксения Гранд
Калиго: лицо холода

Полная версия

Джаззи, все это время с надеждой сжимающая айфон, словно от силы ее сжатия зависит сигнал сотовой связи, удивленно косится на подругу.

– Корабль же не бросит нас здесь? Они должны нас искать, дэм!

– Конечно, – поднимает указательный палец Калеб, – но есть одна ма-а-а-аленькая сложность: к тому моменту, как они пустятся на поиски, некоторые из нас уже могут быть на полпути в Хельхейм¹¹. И да, под «маленькая» я имел в виду катастрофически-убийственная, стоящая жизни проблема. Поэтому план с лыжным спуском пока что лучше всего. Итак, кто за?

Аллестер, Элиот, Кэт и Джаззи тянут ладонь вверх. Силкэ кивает головой. Ивейнджин неловко вскидывает плечами, и лишь Акли скрещивает руки на груди, показательно отвернувшись. Ему не по душе сидеть на лавке запасных, пока Калеб перетягивает на себя покрывало лидерства, но его лыжи погребены под слоем снежных завалов, поэтому выбора у него не остается.

– Отлично. Я за экипировкой.

Юноша возвращается к хижине, затем подзывает к себе Элиота, чтоб тот помог вытащить снаряжение наружу. Увесистый чехол как будто потяжелел еще на несколько килограммов. По крайней мере, так показалось Калебу. Но сейчас не время давать осечку. Если у него получится, он уберется подальше от этих людей, которые по какой-то причине называют его другом, быстрее, чем на небе засияет луна. К счастью, лыжи смогли пережить бурю не хуже него самого. Хотя, скорее всего, это заслуга футляра из телячьей кожи, который он выиграл на соревнованиях в Мерибеле. Парень погружается в лыжные ботинки, фиксирует стяжку и уже готовится пуститься в путь, когда замечает маленький изъян на крепящей скобе. Небольшая, еле заметная шероховатость, которой здесь быть не должно. Он тянет крепление на себя, и то просто отваливается, словно держалось лишь на одной уверенности Калеба в победе. На краях крепежа видны следы, мелкие, неровные, как от пилочки для ногтей. Подобный предмет есть только у одного члена группы, но вряд ли Джаззи с ее трехсантиметровым маникюром принялась бы портить его снаряжение, даже несмотря на то, что произошло между ними в хижине. Нет, это дело рук человека более алчного и изворотливого, готового ради победы на все.

– Это ты сделал? – подходит он к Акли, толкая его в грудь. – Ты испортил лыжи, чтоб я не смог спуститься первым?

– Чего? Да как тебе в голову могло такое прийти?

Как для бизнесмена и наследника главы сети крупнейших в мире банковских холдингов, Акли Гудмен врет на уровне ребенка, хотя делает это так же часто, как люди пьют кофе. Но это далеко не единственный его недостаток. За годы совместного обучения в Нью-Йоркской бизнес-школе Калеб насчитал у напарника по меньшей мере дюжину изъянов, каждый из которых по степени гнусности вытесняет предыдущий. Но именно подлость раздражает его больше всего.

– Ты псих! Ты хоть понимаешь, как это опасно? Я мог умереть, если б не заметил!

– Каб, – ладони Ака опускаются ему на плечи, – дружище, уверяю. Я к этому не причастен. Наверняка, они повредились во время урагана.

– Ну, конечно.

– Да не трогал я твои гребаные палки!

– Ладно, проехали, – складывает он снаряжение обратно. – Что ж, поздравляю. Придется спускаться в Рильхе пешком. Надеюсь, вы к этому готовы.

Силкэ прижимает большой палец к губам, поднимая глаза к небу.

– Тильги ом аргум. Да помочь нам всем Акмелас.

– Бог не поможет в месте, которое подчиняется правилам ада, – отрезает Калеб, – как и другие мученики и святые. Чтоб выжить, нужен ум и выдержка, а у большинства из нас нет ни того, ни другого. Мы обречены, друг мой. Все мы.

Группа затягивает лямки рюкзаков и нехотя двигается к спуску, не замечая зыбкую тень, согнутым деревом наблюдающую за ними со склона. Силуэт выпрямляет покатые плечи, заправляет за уши серебристые волосы, отбрасывая в сторону белоснежную накидку. Порывистый ветер обдувает обескровленное лицо прохладой, оседающей кристалликами инея на щеках. Сирилланд возвышается на вершине горы, подобно заснеженному пику, ее естественному продолжению, ее лобной кости, срастающейся с холодным бледным телом.

– Так-так. Похоже, к нам пожаловали новые гости. Что думаешь, Тува? – его пальцы поглаживают белесый меховой воротник, который затягивается узлом на шее.

Владыка семи ветров невозмутимо наблюдает за движением восьми расплывчатых точек, ползущих по снегам, подобно муравьям на белой скатерти. Светловолосая девушка поднимает к лицу фотоаппарат, обсуждая что-то с короткостриженой брюнеткой. Бледнолицый парень вместе со своим смуглым товарищем борются за право быть впереди. Силач с короткой копной красновато-золотых волос осматривается вокруг, а рыжеволосая бестия вытягивает руку вверх, поднимая над головой оранжевую пластинку, которую, как Сирилланд выяснил несколько лет назад, называют «мобильным». Все держатся рядом, но в то же время отдельно друг от друга, словно установив невидимые границы между своими ценностями и окружающим миром. Повелитель представляет, как их мышцы потихоньку коченеют, а кровь превращается в жидкое подобие льда, отдаваясь болезненным жжением на коже. Толстой, чересчур мягкой, отвратительно теплой, чрезмерно загорелой для здешних мест коже.

Когда-то Сирилланд был готов отдать все, чтоб спасти жизни тех, кто неотвратимо умирает в снегах: пожертвовать телом, расплатиться душой, принести в жертву собственное благо, лишь бы залечить чужие раны, но эти дары не были приняты. Люди не оценили его жертвы. Они поймали его в ловушку, связав по рукам и ногам, и отняли у него самое дорогое. Он пытался им противостоять, сражаться за остатки былой жизни, но все, что ему в конечном итоге оставалось, – это смотреть. Наблюдать, как бесследно исчезает в снегах фигура его брата в безуспешных поисках зверя. Как младшая сестра иссыхает от голода и переохлаждения. Как последний вздох выходит из груди отца, а огонь охватывает двери его дома, за которыми мать в отчаянии прижимает к себе дочерей. Люди, которым он доверял, которым верил и пытался помочь. Все это сделали они – люди.

Глядя, как жестокий рок вытягивает жизнь из родных, юноша взывал к милосердию Акмеласа, просил его сжалиться, проявить сочувствие, не к нему, провинившемуся за неблагочестивый поступок, а к его бедной семье, обреченной на ужасную смерть. Но тот так и не удостоил его ответа. Прошло много лет. Постепенно воспоминания Сирилланда поблекли и растаяли, слившись с заледенелыми пиками скал. Просидев более тысячи лет на вершине святилища его народа под руку со своим проклятием, он научился видеть разницу между собственным побуждением и чужим влиянием, осознав, что во всех его бедах виновен лишь Акмелас – бог Справедливости, такой далекий от праведности и благородства. Он отнял у Сирилланда все, включая мечты, внутренности и бесценные фибры душ его родных. Теперь он вечный узник, заключенный в ледяную ловушку, проклятый на скитание по заснеженным землям Саарге в обличии вечного Холода, пока солнце не потухнет, а луна не утратит свой блеск.

Акмелас был идолом его народа, но упал в его глазах ниже Хельхейма. Из объекта поклонения он превратился в предмет ненависти, презрения, мести, мысли о которой грели стынущее тело Сирилланда. На протяжении веков он вынашивал план возмездия, сладкого и горького одновременно, справедливого, но жестокого, которого и заслуживал его обидчик. Мысли о долгожданном освобождении его родных из недр вечной пустоты Арэльдума стали смыслом его жизни, но все они изначально обречены на провал, пока он не вернет себе душу.

Теперь, глядя на силуэты тех, в ком еще бьется жизнь, Сирилланд не испытывает непреодолимого желания помочь, а лишь отчужденность и бесконечную печаль от разорванной на куски судьбы.

– Я полностью разделяю твое мнение, мой маленький друг, – он подставляет горностаю на плечах руку и опускает его на землю. – Еще несколько солдат, призванных послужить нашей благой цели. Давай же покажем им, для чего они были рождены.

Владыка подносит ладонь к губам и дует, поднимая в воздух крупицы белой пыли. Закручиваясь в воздухе, они множатся, разрастаются, завиваясь в водовороте белоснежной вьюги. Ломающей ветви, сдвигающей камни, обдающей щеки невидимыми плетями. Заставляющей бороться за жизнь руками и ногами, молясь всем богам на страже этого бренного мира. Вот только они им в этом не помогут, потому что на Саарге нет божеств. Есть только Калиго.

Глава 2. По тропам карибу

Сначала был свет, затем родилась тьма, альянс которых создал священного оленя – первое божественное творение, порождающее все живое. Вода, капающая из его глаз, дала исток всем рекам и озерам. Воздух, выходящий из его ноздрей, породил семь равноденствующих¹² ветров, а тяжесть его тела заставляла расцветать и плодоносить грунт. Его великие могучие рога дали начало всем деревьям, а стук копыт образовал твердую земную гладь, из которой цветочными семенами проросли люди. Долгие годы жители планеты оберегали оленя, которого величаво прозвали «Эйктюрниром» или «Дуборогим». Многие поклонялись ему, приносили дары наряду с Троицей истинных богов Севера, веря, что до тех пор, пока священное животное живо, вокруг будет царить тепло и гармония. Пока однажды один непокорный юноша не наплевал на многовековые традиции своего племени, обратив их владения в вечное пристанище мороза.

Бесконечные снега окутали райский остров Саарге, отрезав проклятую богами землю от окружающего мира. Теперь это уже не обитель священного зверя, не колыбель, в которой зародилось Мирозданье, а кусок извечного льда, покрывающий каждый метр нечестивого острова. Cмиренный сааллский народ поработили вьюги и стужи, которым не было видно конца. Рыба замерзала, не доплывая до берегов. Птицы вымирали от неестественно низких температур. Растения поникли, а вскоре и вовсе перестали пускать ростки. Невидимая сила выедала любые зачатки жизни, стремящиеся пробиться сквозь мерзлую корку. И имя этой силе – Холод. Столь сильный, настолько лютый и до того голодный, что под его касанием малейший стебель превращался в ничто. Он выжигал растущее, пресекал движущееся, пожирал мнимоумершее, пока не осталось ничего, а он не заполучил новое имя, сберегшееся до наших времен: Калиго.

– Я не понял, – почесывает рыжую щетину Элиот. – Так что с оленем-то случилось? Как он сдох?

– Сдох? – повторяет Силкэ медленно, словно впервые услышал подобный глагол.

– Как он умер, от старости или от нудной участи в ваших сказочках? – подкалывает Акли, но когда никто не подхватывает его истерический смешок, моментально стихает.

Силкэ опускает голову, поправляя белесые волосы, сплетенные в тугую косу. Кэт показалось, что в глазах аборигена мелькнула грусть, хотя из-за снегопада сложно сказать что-либо наверняка.

– Его убить грех. Каждый саалл знать, что Эйктюрнир нужен оберегать, но однажды один квельхунг поднять на него лук. Он разгневать Френья Овьёоле Нюги. Это был глупый и жестокий поступок от недостойный человек, погубивший свой народ, – он прочищает горло, словно от тяжести обрушившегося на его плечи позора ему стало сложно облекать мысли в слова. – После смерть священный олень начаться эпоха правление Холод. С его приходом кусок земля отколоться от большой берег и уйти в море, образовав Саарге, но многие погибнуть в тот день.

Ивейнджин переступает через камень, поравнявшись с остальными. Блондинка слышала множество предположений, развеивающих загадку формирования острова: например, что под ним пролегают сильные морские течения или подводный вулкан, которого не видно на самой суше. Но ни одна из теорий не нашла научного подтверждения, хотя в последнее время Иви все чаще подозревает, что науке в этих краях делать нечего.

– Вы узнали, кто был этот грешник? Троица истинных богов наказала его? – переводит для других непонятные слова Ивейн.

– Три бога пытаться его усмирить, но он подчинить сила холода. Это не быть случайность. Сила выбрать его. Так он стать хальфнюг. Иль роолум ней вейрж фааум тиль яара, химни вале мит нааньё.

Ивейн откашливается и объясняет, что, по мнению сааллов, покорив себе силу Севера, грешник стал посланником небес среди людей, то есть полубогом.

– Теперь он жить на земля и править здесь.

– Воу, стоп, – качает головой Джаззи, глядя на Иви. – Ты что, его понимаешь? Типа полностью?

– Ну, не все, конечно… Есть много незнакомых слов, но общий смысл ясен.

– Удивительно, – выдыхает Аллестер, направляя на девушку видеокамеру. Ивейнджин тут же отворачивается, заливаясь краской.

– И почему сааллы не сбежали отсюда, когда началась эпоха нескончаемых морозов? – небрежно бросает Калеб, который до этого не сильно вникал в рассказ.

– Это есть наш дом. Сааллы не мочь ничего изменить и лишь подчиняться. Мы жить лишь с позволение Верховный Бог Акмелас, да простить он всех нас. Но хватит говорить. Нужно спешить. Темнота приближаться.

«Приближается», – раздраженно закатывает глаза Калеб. Местный делает так много ошибок, что у юноши невольно разболелась голова. Хотя, быть может, виной тому горная болезнь, которая постепенно захватывает их в свои объятия.

В горах день гораздо короче. Утро наступает примерно в семь, а вот темнеть начинает чуть раньше четырех, и за это время им нужно успеть пройти как можно больше. Но волнует Калеба вовсе не это. Глядя на вечно торопящегося Силкэ, складывается впечатление, что он не просто спешит. Он словно бежит от чего-то… Будто видит незримую угрозу, витающую в воздухе, о которой приезжие даже не подозревают.

– Тебе не кажется это странным? – начинает он, поравнявшись с Аком.

– Что именно?

– То, что Силкэ так удачно оказался вместе с нами. Только мы поднялись на гору, как путь к отступлению улетел в пропасть, а местный – единственный, кто знает дорогу в поселение. Любопытно, не находишь?

– Что мне находить-то? Я ничего не терял.

Калеб медленно вдыхает и дает воздуху свободно покинуть легкие, развеиваясь в воздухе облачком морозного пара. Он понимает, что Вселенная послала Ака на его голову, чтоб юноша тренировал выдержку и терпение. Единственное, чего он не может осознать, так это за что.

– Забудь все, что я тебе говорил. Вплоть до «приятно познакомиться».

Больше разговор с блондином Калеб не заводит. От этого все равно нет толку, но размышления на эту тему не дают ему покоя. В рассказ Силкэ он не верит ни минуты. Он слишком взрослый и рассудительный, чтоб верить в сказки, а ничем другим его слова и не назовешь. Никто ведь в здравом уме не поверит в легенду о животворящем олене и становлении человека полубогом. По крайней мере, так он думал, пока не увидел Аллестера, снимающего Силкэ со всех возможных ракурсов.

– Что ты делаешь? – не успевает Калеб задать вопрос, как объектив камеры утыкается ему в щеку.

– Как что? Записываю. Древнее сказание, поведанное представителем вымирающей народности, – исключительная редкость.

– А меня-то ты зачем снимаешь?

– Ох, прошу прощения, – поправляет съехавшие на нос очки журналист. – Я немного увлекся. Съемка – такое занимательное занятие.

– О да. Снимать все подряд без разбора, наверное, очень интересно.

Не уловив запаха сарказма, Аллестер поспешно вытягивает из кармана блокнот и размахивает им перед Калебом.

– Я еще и записи веду. Не желаешь ознакомиться?

– Еще бы. Должно быть они очень увлекательные: «День первый: мы находимся на вершине горы. День второй: мы все еще на горе. День третий: я уже писал, что мы застряли на вершине?»

Акли давится смехом, хотя Калеб более чем уверен, что суть шутки он не уловил. Он часто так делает: улыбается, когда нужно плакать, соглашается, не услышав вопрос, кивает, когда не понял ни слова из сказанного. Просто чтоб не смотреться полным идиотом. Хотя при этом он им еще больше выглядит.

Спуск по Сапмелас-саалла оказался еще более безумной затеей, чем предполагалось. Уже на первом холме Джаззи чуть не сломала ногу, а Ивейн с Аллестером наверняка бы свернули шеи, если б не успели вовремя ухватиться друг за друга. Не облегчают задачу и набитые экипировкой рюкзаки, которые группа привезла с собой на остров. Конечно, лишний вес сильно тормозит, но без ножа, фонарика, фляжки, сменных вещей, термоса, палаток и спальных мешков отправляться в такой путь было бы неразумно. Все же друзья знали, что держат путь на окутанный снегами остров. Пригодился также керосин, альтиметр¹³ и запасной спальник, найденный в хижине шахтеров (Силкэ ведь тоже нужно в чем-то спать). Консервы все же пришлось оставить, не только из-за их сомнительного вида, но и из-за боязни отравления. Есть предположительно испорченную еду, когда у группы нет с собой ни энтеросорбентов, ни противоинфекционных средств, ни должной возможности восстановить пострадавший организм, который и так перетерпит колоссальный стресс от пребывания на подобной высоте, – не самая лучшая идея.

Лачуга осталась далеко позади. Лед все чаще перемежается редкими камнями, чернеющими, словно островки посреди белоснежной пустыни. Вскоре из-под заснеженных дюн показываются первые кустарники: голые, скрюченные, мертвые, как и вся природа на Саарге. Силкэ шагает впереди, поправляя постоянно сползающие лямки походного рюкзака. Мужчина всегда брал с собой на гору только кожаный мешок с самым необходимым: едой, рунами и стютуром – музыкальным инструментом из оленьего рога, который помогал отгонять ледяных троллей. Но у приезжих так много сумок, что абориген невольно решил помочь, отняв одну из них у худощавой блондинки.

Мужчина постоянно оборачивается, боясь оставлять туристов без присмотра хоть на минуту. Здесь, во владениях Севера, солнце может сыграть с ними злую шутку, отразив лучи с другой стороны скалы, тем самым запутав человека, не знакомого с причудами здешних краев. Сааллы давно привыкли вычислять длину дня по небосводу, но приезжие пользуются для этого странными приспособлениями в виде дисков с нарисованными точками. Одни они прячут в карман, другие – носят на запястье, как ритуальные браслеты для праздника Дагар в честь Троицы истинных богов. В середине круга размещается небольшая стрела, которая якобы говорит, сколько времени осталось до прихода ночи. Она также указывает, в какой стороне восток, а в какой юг, но Силкэ всегда с осторожностью относился к подобным вещам. Только Верховному божеству известно, куда закатится небесное светило и где поднимется, объявляя о приходе утра.

Чужаки всегда стремились показать свое превосходство над простым народом Рильхе, но их волшебные поделки сааллам нипочем, ведь они много веков живут по собственным традициям. Им не нужно знать, когда наступит тьма, а когда придет свет, в какую сторону отправляться на поиски хрусталя и сколько в дне того, что чужестранцы называют «часами». Все эти знания бесполезны, когда твоей рукой управляет Акмелас, помогая дождаться еще одного рассвета. Но детям Заморья не понять, каково это, ведь они живут без веры. Силкэ ощущает это, глядя на смуглого парня в светлых одеждах перед ним. Его взгляд пропитан неверием, несмотря на яркие, живые, почти сказочные для этих мест оттенки зелени, наполнившие его глаза.

Словно ощутив, что он стал объектом чужих мыслей, Калеб искоса поглядывает на местного, обхватив себя руками. От озноба хочется выть волком, вот только это вряд ли поможет. Пальцы на руках немеют, ноги становятся тяжелыми и едва переставляются с места на место. И это лишь начало пути. Хорошо хоть у них есть специальная одежда. Термобелье, несколько кофт, комбинезон из синтетической ткани и специальная водонепроницаемая куртка – единственное, что не дает юноше окоченеть. И как сааллы только умудряются здесь жить без всего этого добра? Оставаться на этом заледенелом клочке земли дольше недели – все равно что быть засунутым голым в морозильную камеру. От такого мороза не спасет ни пара теплых одеял, ни чашка обжигающего чая, разве что тебя в нее засунут целиком. Это холод чистый, истинный, который творит ледники и покрывает льдом горы. Им, городским, не понять прелестей подобной жизни, если они, конечно, есть. Но глядя на Силкэ, который обводит восторженным взглядом каждую заснеженную дюну, сказать, что он не любит родной край, язык не повернется. Местные настолько адаптировались к вечной стуже и бесконечным снегам, что буквально сливаются с окружающим их пейзажем: белесые волосы, бледно-голубая кожа, бескровные губы и глаза двух разных оттенков. Сама их внешность кричит о принадлежности к Северу, выражая одновременно любовь и повиновение.

В отличие от аборигена, склоняющегося перед мощью скандинавской природы, Акли пинает ногой всякий камень, который под нее попадается, не забывая при этом громко выругаться. Его лишенная малейшего намека на румянец кожа и не менее светлая шевелюра гармонично сливается с белоснежным ландшафтом, заставляя задуматься: а не из этих ли он краев родом? Вот только лучше не предполагать подобного, если не желаешь остаться без глаза. Конечно, бизнесмен и раньше не проявлял энтузиазма, но сейчас, кажется, еще больше озлобился. Вот только непонятно, на кого: остров или окружающих его людей.

Очередной выступ выводит их прямиком к обрыву, по бокам от которого расходятся две тропы: справа плоская и прямая, слева – извилистая и узкая, огибающая скалу прямиком на границе с ущельем. Силкэ, не задумываясь, сворачивает налево.

– Эй, ты что надумал, поубивать нас всех? – вспыхивает Ак. – Другой же путь проще.

– Эта дорога легкий вначале, но трудный в конце. Она вывести нас к берег. Тогда нужно еще идти день до Рильхе. Это долго и сложно. Плохой вариант.

– Да? А брести по краю пропасти, по-твоему, лучше? Лично я не собираюсь рисковать своей шкурой, чтоб сэкономить время. Давайте, – машет он рукой, поворачивая в противоположную сторону, – сюда, за мной.

Блондин ступает вперед, но никто так и не двигается с места.

– Извини, приятель, – потирает немеющие руки Калеб, – но абориген явно получше ориентируется в местности. К тому же, еще одни сутки пути по такому холоду мы не протянем.

Юноша двигается вслед за сааллом, а за ним и остальная часть группы, оставляя Ака позади. Он стискивает челюсть, сжимает кулаки, но все же нехотя бредет за ними. Оставаться одному в незнакомом месте, да еще и на вершине горы – не самый безопасный вариант. Ивейнджин подмечает, что чем дольше они спускаются, тем больше Гудмен-младший замыкается в себе, отдаляясь от остальных, словно и вовсе желает быть подальше от них. Это ее слегка настораживает.

– Почему Акли так себя ведет? – начинает она разговор с Кэт. – Мы же не виноваты, что снежная буря уничтожила кабинку. А он делает вид, будто это все наша вина.

– Такой уж у него характер. Если нет виновного, Ак выберет его сам.

– Но это несправедливо!

Кэйтин равнодушно пожимает плечами, натягивая шарф. Его край и так уже покрывает смуглую кожу до самой переносицы, открывая лишь линию не менее темных глаз. Но от этого теплее брюнетке не становится.

– Не понимаю, как ты можешь с этим мириться?

– Ты еще многого не осознаешь, дорогая, – потирает ладони Кэт. – Это приходит со временем.

После ее слов у Ивейн остается неприятный осадок, от которого она еще долго не может избавиться. Подруга говорит так, словно Ивейнджин – ребенок, который ничего не понимает и не разбирается в жизни. Но сама Кэт при этом всего на год старше. Тогда к чему вся эта показная мудрость? Иногда ее высокомерие взлетает выше четырехтысячника, с которого им предстоит спуститься, и причина этого, как всегда, одна: Ак.

Когда они с Иви познакомились, Кэйтин была милейшей девушкой, но все это кануло к Лету, когда она встретила Акли Гудмена, к которому сразу же по непонятной Ивейн причине прониклась симпатией. Постепенно податливость и стремление соответствовать массе вытеснили приятные черты Кэт, изменив ее до неузнаваемости. Она так хотела влиться в коллектив избалованных деньгами и статусом студентов, что это желание граничило с риском потерять себя. Ивейнджин до сих пор не понимает, чем этот самовлюбленный, эгоцентричный, жестокий и падкий на лесть грубиян мог ее заинтересовать. Судя по всему, это останется для нее загадкой навсегда.

– Господи… я уже ног не чувствую. Какая же холодина… – останавливается Кэт, убирая кончики своих коротких темных волос под шапку. Она тянется к брелоку-альтиметру на лямке рюкзака и вздыхает. – Четыре тысячи пять метров. Мы не прошли и километра, а я уже хочу умереть.

– Эт-т-то точно, – кивает, пританцовывая на месте Аллестер. – Давайте сделаем передышку.

– Может, разведем костер?

– Нэй, – отрицательно качает головой Силкэ. – У нас мало время. Здесь солнце садиться рано, темнота приходить быстро. Пока можно, лучше двигаться, чтоб согреться. Огонь разводить, когда устроиться на ночь.

Понимая, что пора применить тяжелую артиллерию, Ивейн достает из рюкзака теплоиды¹⁴ и раздает всем участникам группы, включая Силкэ, объясняя местному механизм действия этого «чудо-устройства». Калеб засовывает одноразовые грелки в ботинки и просит у Иви термос с водой, когда Акли выхватывает его из ее рук и жадно отпивает.

– Эй! Ты здесь не один!

Кэт отнимает у него емкость, завинчивая крышку.

– Полегче ты, в горах нельзя пить много жидкости.

– Это еще почему?

– Из-за повышенного потоотделения, – объясняет брюнетка. – Когда ты напиваешься вдоволь, ты сильнее потеешь. Из-за этого одежда быстрее промокнет изнутри и отсыреет, вытягивая из тебя еще больше тепла. Так что держи себя в руках, старина. Лучше жить с легкой жаждой, чем замерзнуть по пути.

Акли машет на нее рукой и отступает, в то время как Джаззи достает что-то из внутреннего кармана куртки. Кэт театрально закатывает глаза, заметив все тот же злополучный смартфон выжигающего-глаза-оранжевого цвета. За столько времени на морозе он уже должен был выйти из строя, но по какой-то причине до сих пор держится. Правда, судя по красному индикатору заряда, из последних сил.

– Чи-и-и-из¹⁵, помаши фолловерам¹⁶ ручкой! – она поворачивает камеру к брюнетке, но экран телефона вдруг меркнет и перестает реагировать на касание. – Нет-нет-нет! Не смей! Только не сейчас, дэм!

Джаззи требуется время, чтобы понять, что ее верный спутник бросил ее на произвол судьбы, несмотря на сменную батарею. Однако она не позволяет унынию взять над собой вверх. Не проходит и нескольких минут, как в ее руке появляется карманная камера с плотным защитным чехлом из пластика. При виде нее Кэйтин обреченно вздыхает.

– У тебя там что, целый арсенал припрятан?

– Естественно! Это DJI Pocket 2 специально для съемки в экстремально-холодных условиях. Эта бейба ¹⁷меня точно не подведет! Итак, – улыбается порозовевшая от гордости Джаззи, нажимая на кнопку записи. – Привет, коржики мои. В оффстриме ¹⁸ваша любимая булочка. Вы не представляете, как я по вам скучала!

Калеб раздраженно закатывает глаза. Все эти уменьшительно-ласкательные словечки, откровенно говоря, раздражают. И что это за мода – присваивать людям названия кондитерских изделий? Такое ощущение, что она не о путешествиях ведет блог, а о выпечке.

– Мы находимся на верхушке горы загадочного острова, и вот что я вам скажу: это место просто крэйзи¹⁹! Не знаю, откуда у саальцев эта любовь к двойным буквам, но они встречаются почти в каждом слове. Почему Саарге такой таинственный? Об этом я прочирикаю вам чуть позже!

«Монофтонги, – мысленно поправляет Калеб. – Две одинаковые гласные буквы, идущие подряд, называются монофтонгами, а народ – сааллами». И хотя Джаззи понятия не имеет, как правильно сочетать и выговаривать слова, ее фанатов это, судя по всему, не смущает.

– На этот раз я не одна, со мной мои друзья, о которых вам обязательно расскажу позже. А вот и они! Ну же, пончики, гоу сюда! – она поворачивает экран, снимая отдыхающую на рюкзаках группу. Аллестер неловко улыбается, поправляя очки, в то время как Элиот с Акли обмениваются умоляющими взглядом. Нагнувшись, Иви проскальзывает мимо, чтоб не попасть в кадр, и Калеба это не удивляет. С таким видом лучше вообще не светиться перед объективом. Не то чтоб она совсем уж страшная, но полное отсутствие макияжа, густые брови и вечно растрепанные волосы цвета придорожной пыли, словно она до сих пор не подозревает о существовании средств для укладки, придают ее внешности некую неопрятность. А это единственное, чего Калеб терпеть не может.

– Итак, что мы имеем? Фолловеры не раз спрашивали меня, как мне удается находить такие классные споты²⁰. Это все благодаря развитой интуиции, которая ведет меня в те направления, в которые большинство людей и не глянет.

– Вернее, меня ведет, детка, – выныривает из-за ее плеча Ак, – ведь это я нашел это место и устроил поездку.

С губ Кэт срывается сдавленный смешок. Ее всегда поражало, как Акли удается перетянуть одеяло на свою сторону, даже когда его заслуг нет совсем. Ведь, по сути, мысль отправиться на малонаселенный осколок Скандинавского полуострова подала ему она, но это, как всегда, не в счет. Впрочем, Джаззи тоже скромности не занимать.

– Может, Ак мне немного помог, – надувает пухлые губки блогерша, – но поверьте, этот трип²¹ для вас я спланировала собственнолично. Вскоре я выложу видео для влога ²²о своих приключениях посреди Севера. Следите за моими сториз, пироженки, чтоб не упустить пробивной рилс²³! Биз ²⁴всем! Лайков и мьюшек²⁵!

Акли становится мрачнее тучи.

– Поехать на остров было моей идеей.

– Ой, пли-и-из²⁶, – отмахивается от него рыжеволосая. – Ты только взгляни на эту дыру. Гордиться здесь нечем. Без обид, но я не лезу в твои интервью, вот и ты не суй свой белесый носик в мой влог. Окей, боу²⁷?

Калеб наблюдает, как Ак провожает Джаззи сверлящим взглядом, и качает головой. «Всегда в центре внимания, прямо как Триа, – думает он и тут же одергивает себя. – Не нужно вспоминать то, чего уже не вернуть. Пользы это не принесет, а вот старые раны разворошить может запросто. А ведь они и так едва затянулись».

Элиот осматривает склон, с которого им предстоит спуститься. Его протяженность и наклон не предвещают легкого пути, как и резкий обрыв справа. Любой неверный шаг может стоить кому-то жизни. Боксер скидывает рюкзак в сугроб неподалеку и потирает затекшее плечо.

– Осточертело мне тащить эту кучу барахла. Она как будто весит несколько тонн.

– Нужно перераспределить вес, – вздыхает, глядя на него Кэт. – Думаю, Калебу будет легче нести припасы.

– Почему сразу мне? Акли тоже для этой цели сгодится.

– Ты единственный, кто регулярно бывает в горах, – объясняет брюнетка. – Тебя меньше затронут последствия акклиматизации.

– В таком случае, – фыркает он, поправляя темно-синий шарф, – логично было бы вручить дополнительное снаряжение вам с Ивейн, ведь вы меньше всех по росту и комплекции. Следовательно, одышка и аритмия вас не коснутся.