Ксения Гофман
Сирин
Глава 2. Горький сок полыни
На деревню опустилась непроглядная темень, какая бывает, когда небо заволокут тяжелые снеговые тучи, что лучику света не пробиться. Ночи стали холоднее. Сверчки не заводили свою обычную песнь, лишь изредка стрекача в кустах. Матрена закончила мести пол на кухне, сгребла корзину непутевой девчонки, подивившись, что та за ней не вернулась.
“Суматошная, точно ветер в поле, неугомонная. Весь день как волчок, а по сторонам оглянуться некогда. Сколько раз одергивала, сапоги да шубу надеть. Люди ж не слепые, заметят, что не мерзнет. И в лес свой неосторожно бегает по тропке ведьминой,” – ругала про себя девушку Матрена.
Она доложила в корзину банку черничного варенья, шматок сала и пару красных яблок. Тетка пошла задними дворами к лесу, пугливо озираясь по сторонам, хоть в такую ночь самый глазастый дальше двора ничего не разглядит. Мерный шорох шагов нарушал лишь редкий лай собак да гул застрявшего в макушках сосен ветра.
В деревне все знали, где ведьму искать, да вслух сказать боялись. Не дай боги увидят на пути к нечистой, так лучше помереть на месте, чем себя выдать. Но не было в деревне дома, который не обращался к ней за помощью. Все знали: ведьма от любой беды убережет своими травками да склянками, только вот от смерти не спасет, тут не в ее власти. Помнила и сама Матрена, как сестру спасти порывалась, когда та дитятко понесла, да не получилось. Горький ком из воспоминаний встал посередь горла, мешая глубоко вздохнуть.
В покосившуюся дверь коротко постучали. С наступлением темноты Дарьяна привычно накинула старый бабушкин балахон. Днем деревенские не суются, а вот с наступлением ночи бегут, точно муравьи на сахар.
– Кто там? – Дарьяна подождала, но ответа не последовало, только шелест удаляющихся шагов.
Девушка несмело отворила скрипучую дверь, вгляделась в темный лес, высматривая среди деревьев неясную тень. Глазами не разглядела, магию отпустила, да ощутила, что с леса следит за ней пара очей. Тяжелая корзина, оставленная на пороге, накренилась. По полу со стуком покатилось красное яблочко. Сгорбившись и притворно хромая на правую ногу, девушка затащила нежданный гостинец в избу и плотно затворила дверь.
Краюха хлеба, мытые овощи и кусок масла, что она приготовила в надежде забрать домой. Липкий пот выступил на руках. Девушка метнулась к окну, боясь, что корзина – подарок Митяя. Парень мог за ней и проследить, пока дуреха в страхе уносила ноги. Снова призвала Дарьяна магию в помощь, но лес был пуст. Только полевки копошились в старой хвое, да совы проснулись и высматривали среди лесной подстилки добычу.
Уняв бешеное сердцебиение, девушка еще раз осмотрела свои подарки.
– А вот варенье, сало и яблоки не собирала. И хлеба вроде меньше отрезала, а морковки не три, а две было. Корзин таких, поди, по деревне сосчитай, до утра не управишься, – успокаивала себя Дарьяна.
По стеклу застучали крупные капли дождя. Значит, посетителей можно не ждать. Девушка повесила балахон на ржавый гвоздь, завернулась в колючее шерстяное одеяло и уставилась в мутное стекло, размышляя о хозяйском сыне. В комнате сделалось сыро и темно. Дарьяна заложила хвойные дрова в старую, но хорошо слаженную печь. Поленья быстро занялись и с хрустом разнесли смоляной аромат на всю избу. Дым черной струйкой убегал в небо.
Девушка сняла с печи котелок с кипятком, заварила ароматный взвар из мяты и кипрея и, расположившись на потертой овечьей шкуре перед открытой заслонкой, принялась листать толстую бабушкину книгу.
– Ага, этот обережный я уже знаю, а вот этот на удачу что-то подзабыла, – бережно перелистывала хрупкие пожелтевшие страницы Дарьяна, вгрызаясь в сочное яблоко. – А вот это Митяю в самый раз будет. Пусть только еще раз сунется.
От ведьмовского фолианта ее отвлек царапающий звук. Девушка отложила книгу, пытаясь определить его источник. Крадучась, она спустилась в подпол и приложила ухо к потайной дверце. Звук усилился. С наружной стороны кто-то старательно царапал старые деревяшки. Дарьяна осторожно приоткрыла дверь, боясь спугнуть лису или мышь. Вместе со сквозняком в комнату просочилась маленькая черная кошка.
– Царапка! – обрадовалась любимице девушка. – Давно тебя не было, негодница ты такая! Что это там у тебя?
Маленький мохнатый комок потянулся и, сладко зевая, открыл розовый ротик. Кошка оставила свой приплод и скрылась за дверью. Через мгновенье она снова появилась, таща в зубах еще одного котенка. Да такого белого, что окажись на снегу, не различишь.
– Ах, вот чего домой прибежала! – умилялась девушка пищащим комочкам. – Всех занесла или еще побежишь?
Кошка тщательно вылизала обоих котят, подцепила за загривок черныша и понесла наверх, в избу. Дарьяна подперла дверцу бочкой и, взяв в руки белого пушистика, последовала за мамкой.
Свободную от продуктов плетеную корзину девушка застелила старым одеялом и, придвинув к теплой печи, уложила в нее котят. На вид крохотным существам было не больше месяца.
– Ты у нас будешь Пушинка, – придумывала имена новым жильцам Дарьяна. – А нет, все же Пушистик. – звонкий девичий смех колокольчиком разнесся по маленькой комнате, утопая в толстых бревенчатых стенах.
– А тебя я буду звать Ночь. Ты такая же темная, как зимнее небо, только глазки блестят, точно звездочки. Как тебе, Царапка, нравятся имена? Пушистик и Ночь?
Кошка одобрительно заурчала, подставляя черные уши.
– Завтра схожу в деревню за молоком, – тяжело вздохнула девушка. – Огородами проберусь, глядишь, и не заметит.
Тонкие ребра выпирали из под полинявшей шерстки. Котята росли, и кормить кошке становилось все тяжелее.
Печь потрескивала, отдавая свое тепло дому. Дарьяна замоталась в шерстяное одеяло, больше для уюта, чем для тепла, и, свернувшись клубком на овечьей шкуре у корзины с котятами, уснула.
***
Ночью пришли первые заморозки, и утро выдалось колючим. Девушка привыкла купаться в реке, пока тонкий слой льда не закроет бегущую воду. Но, проворочившись всю ночь в тревожных снах, сегодня не пошла.
Сила тревожным клубком вертелась и жгла, но Дарьяна привычно отбросила ее зов в сторону. Котята требовательно пищали и растягивали кошке соски. Не получая желаемого, они пробовали выбраться из корзины, но перелезть высокие бортики у них пока не получалось.
Девушка окинула покосившийся потолок взглядом, ища подвешенный на гвоздь бидон. Она накинула на плечи пуховый платок женки Баяна и ее же старые сапоги и огородами побежала в деревню.
Изба баб Нюры стояла на самом краю Лозовиц и Дарьяна заглянула к ней первой. Бабка была приветлива с девушкой и угостила пирожком, но молока не дала. Корова в этом году поздно отелилась и еще кормила теленка. Скрипя сердцем, а если глубоко задумывалась, то и зубами, Дарьяна пошла к дому Баяна.
Пройдя огородами с еще не убранными сухими листьями тыквы и ботвой от картошки, девушка прокралась через заднюю калитку и, стараясь не шуметь, пробралась на кухню. Оглядев безлюдную комнату, она прошмыгнула в кладовую. В углу стояла полная фляга свежего надоя.
Дарьяна налила половину бидона.
– На несколько дней котятам хватит, еще и на кашу останется.
Она мышкой прошмыгнула через дом и потянула на себя скрипучую калитку, когда услышала знакомый голос. На руках выступил липкий пот, а свежий морозный воздух сделался спертым и горьким.
– А все я гадаю, кто там, словно вор через огороды крадется, – елейным голосом тянул Митяй. – А это ты, Дарьянушка. Заслужить подарки не захотела, решила украсть?
Девушку передернуло от сказанного. Дня не прошло, как Баян уехал, а Митяй уже ходит важный, точно индюк на птичьем дворе. Она не подала виду, что слова ее задели.
– Чего молчишь, девка? Не нравится, когда с тобой по-хорошему? Так я могу и по плохому, – слова сочились, точно змеи меж камней из плотно сомкнутых челюстей.
Митяй был близко, и растерянная Дарьяна не знала: кричать ей или бежать. Убежать теперь она вряд ли успеет, а кричать было отчего-то совестно. Прибегут скотники, спросят: чего кричит? И что она им скажет? Молоко воровала, а хозяин поймал.
Растерянность девушки была парню на руку. Он не дал ей сделать правильный выбор и, с силой схватив тонкие запястья, притянул к себе.
– Знаю я вас таких, – цедил сквозь зубы парень. – Любите ломаться, парню голову морочить.
Вторую руку он положил Дарьяне на затылок и, до боли сжимая в объятиях, прильнул полными губами к испуганной девушке.
Отвратительная смесь из злости и полынной горечи разлилась по губам. Дарьяна завертелась в жестких объятиях, пытаясь увернуться и оттолкнуть настырного парня. Тот только крепче прижал к себе. Девушка замахнулась и со всей силы стукнула парня тяжелым бидоном по голове. Митяй отшатнулся, разжимая объятия. Он ошалело переводил взгляд с испуганного лица на бидон и обратно. Дарьяна бросила емкость на землю. Молоко разлилось, обрызгав ее платье и одежу Митяя, и впиталось в пыльную землю.
С застекленными пеленой слез глазами убегая в дремучий лес, она едва разбирала дорогу. Лишь бы подальше от деревни и от Митяя.
Парень, потирая ушибленную голову, удивленно смотрел ей вслед.
– Прежде с девками это срабатывало. Поломаются, строя из себя недотрогу, а после и рады в объятьях оказаться.
Не зная зачем, он поднял бидон, наполнил его доверху молоком и, оставив на тропе у чащи, медленно побрел домой. Уходя, он что-то неразборчиво бурчал себе под нос и виновато поглядывал на лес.
Тень густых елок укрыла Дарьяну. Сердце рвалось из груди, мешая дышать и мыслить. Опасаясь погоди, девушка кинулась не домой, а к реке, с двух сторон густо поросшей ивняком.
Наконец на берегу она смогла остановиться и, часто дыша, залезла на ставшую родной за долгие году иву. Дерево скрыло ее густой зеленой листвой и, трепеща на ветру, зашептало ласковую песнь.
Девушка, глотая соленые слезы страха и злости, затаилась. Первый поцелуй неприятно горел на губах. Дарьяна сорвала пару листков с ветки и, отплевываясь, вытерла ими рот. Шелестящая песнь ивы и журчание реки успокаивали бег сердца.
– Будь проклят этот Митяй! – в ярости шептала Дарьяна.
Девушке пришлось крепко зажмуриться и ущипнуть себя за руку, чтобы не поддаться злости и не наслать проклятие на его голову.
Снизу раздалось знакомое мяуканье. Царапка скребла толстую кору, прося девушку спуститься.
– Еще и котят без молока оставил! Ирод проклятый! – слезы с новой силой защипали глаза.
– Нечем мне накормить твоих детей, – вытерев соленый поток, осторожно спускаясь с дерева, жаловалась Дарьяна кошке. Слетать с макушки было привычнее.
Кошка не успокаивалась и, настойчиво мявкая, позвала хозяйку за собой.
– Иду я, иду. Не кричи, – отвечала кошке девушка – Может, у Проси хоть плошку взять получится? Главное, чтобы мачехи дома не было.
Дарьяна шла за животным по вытоптанной тропинке. По краям качался тысячелистник, желтые купавки тянули крохотные головки к солнцу, а шмели, не подозревая о несчастье девушки, шумно перелетали с одного цветка на другой. Кошка, нетерпеливо мельтеша черным в белую полоску хвостом, уверенно вела вперед.
Нехотя шли ноги к дому Проси. Стоит мачехи подруги узнать, что падчерица продукты раздает, так саму без еды оставит. Семья жила не бедно, да только для неродной дочери всего было жалко: и платья нового, и мяса кусок пожирнее. Частые тумаки и упреки приносили девушке много горя. Дарьяна часто видела, как пробиралась бедняжка к реке, садилась на покатистый берег и выговаривала Лагузке все печали и горести, прося быструю воду унести их.
Дарьяна думала, будь у Проси мать подобрее, как сложилась бы ее жизнь? Ототри золу с лица, наряди в платье целее, да заставь лицо светиться от радости – так краше и не сыщешь! Да только не одна Дарьяна красоту подруги заметила. Мачеха тоже видела, а потому злилась, источая зловонный яд и каждодневно поливая им с ног до головы падчерицу. Рядила в обноски, не пригодные для себя и родных детей. Парни зазывали Просю на вечерки песни попеть да присказки послушать, но мачеха не пускала.
Родная мать Проси рано умерла от тяжелой болезни, и отец, оставшийся с маленькой дочкой, привел в свой дом новую хозяйку. Та девочку сразу невзлюбила. Непослушная ореховая копна волос, живые зеленые глаза – всем она напоминала ей мать. Отец передал воспитание дочери в женские руки и не смел перечить молодой жёнке. Но многочисленной работой Прося не отделалась. Со временем, вися на заборе с деревенскими сплетницами, мачеха стала сочинять бесстыдные небылицы. И девушка замкнулась еще сильнее. Пропал блеск в волосах, перестали искриться глаза.
Дарьяна не обращалась раньше к подруге за помощью, и сейчас совестно было идти со своей бедой. Да только другого выхода найти не могла. Подойдет ко двору, поглядит, дома ли мачеха? А там и видно будет.
В образе ведьмы Дарьяна передавала женщине указания. Та ведьму боялась и за помощью часто бегала, оттого ослушаться не смела. Поворчит на падчерицу, да сделает, как велено. Дарьяна и сплетницам на длинный язык указывала, подсыпая в настойки безвредный, но довольно неприятный жгучий порошок.
Кошка гордо вышагивала впереди, ведя за собой хозяйку. Но на опушке леса остановилась и принялась вылизывать мохнатые лапки.
– Чего села? Нам дальше, – подбоченилась Дарьяна. – Или гостей намываешь? Так нам не надобно.
В глаз угодил солнечный зайчик. Покрутившись по сторонам, девушка разглядела на самом краю тропы, спрятанный в высокой траве, сверкающий бок.
Серебристый бидон блестел, отражая свет солнечных лучей. Девушка откинула металлическую защелку. Бидон был полон молока до самых краев. Не веря своим глазам, она принюхалась к напитку. Аромат свежескошенной травы и меда окутал девушку. Не разбираясь, чье оно и откуда взялось, она радостно схватила емкость и помчалась к голодным котятам.
– Странно, конечно, сначала корзина, теперь вот молоко, – разговаривала то ли с кошкой, то ли сама с собой девушка.
Столько лет Дарьяна жила в своем маленьком, но безопасном мирке. С уходом бабушки порой становилось тоскливо, но дом, постоянно требующий ухода, работа, проходящая под тихое бурчании Матрены, и ведьминские заботы остались неизменными и занимали руки и голову. Подарок за подарком не радовали.
Порой размышляя о будущем, Дарьяна представляла, что всю жизнь проходит служанкой у Баяна, а ночью будет притворяться ведьмой. Другой жизни она не знала и знать не хотела. А может, и хотела, да просто боялась? Рассказы о жестокой и беспощадной смерти Сирин, таких же существ, как и она, ужасали девушку. Уж лучше она будет все время оглядываться, как делала это семнадцать лет, чем сгинет, как все остальные. Но стоило представить, что так пройдет вся жизнь, и тело сковывало от страха и тоски.
Но чего она точно боялась, так это своих желаний. Деревенские девушки ее возраста выходили замуж и рожали деток, но она не смела об этом мечтать. Жить вечно в страхе, сдерживать рвущееся наружу из груди тепло и всегда оглядываться по сторонам – никому не пожелаешь. Стоило подумать об этом, и в груди разрасталась огромная дыра. Не передаст она эту силу своим детям. Она Сирин, а потому проклята. Так говорили все. Именно так она себя чувствовала. Если ты все время одна, а всем вокруг приходиться врать, и нет ни одной живой души, которая может тебя понять, разве это не проклятие?
Девушка злилась на несправедливый мир, на брехливые выдумки. Почему она должна прятаться? Она не сделала ничего плохого. Она даже не чувствовала в себе той великой силой, способной свернуть горы или уничтожить целую армию! И чувствовать не хотела, желая жить совершенно обычной и ничем не примечательной жизнью.
– Ее дар был чем-то неправильным, – убеждала себя девушка и прятала глубже. Лишь изредка, когда жжение в груди становилось нестерпимым, она оборачивалась птицей. Сила взывала, и хоть деревенски истории Дарьяна считала выдумкой, использовать дар страшилась. Вдруг магия, такая податливая и теплая, может поглотить ее без остатка и оказаться губительной? Но что пугало Дарьяну сильнее: сила росла вместе с ней. В последнее время все чаще приходилось к ней обращаться.
Девушка подогрела молоко на печи. Комнату наполнил аромат луговых трав. По краям блюдца вился синий узор. Когда Дарьяне было пять лет, она соглашалась пить только из него. Бабушка наливала горячий травяной взвар и тихонько дула, чтобы напиток скорее остыл. Девочкой долгими зимними вечерами она слушала сказки, училась прясть пряжу и попивала взвар из любимого блюдца.
Самой желанной была сказка про Старый Трухлявый Пень. Отчег – Дарьяна и сама не знала.
“Жил был на опушки леса Старый Трухлявый Пень. И не было у него друзей. Никуда он не ходил, да корни к земле и приросли. Да так он привык к своему одиночеству, что всех вокруг распугал.
Пришла к нему как-то раз Мышка.
– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить, – запищала Мышка слабым голоском. – Я гостья тихая, маленькая. Не увидишь, не услышишь.”
Дарьяна больше всего любила, как менялся голос бабушки во время рассказа. На Мышке он становился тонким и писклявым, на пне – тихим и вкрадчивым.
“– А ты кто такая будешь? – заскрипел Старый Трухлявый Пень.
– Я Мышка Норушка.
– Не пущу. Ты мне корни погрызешь да нор наделаешь, – не пустил к себе Мышку Старый Трухлявый Пень.
Убежала Мышка, а Старый Трухлявый Пень снова начал думать:
– Отчего я один, отчего друзья не идут ко мне?
Прибежала к Старому Трухлявому Пню лягушка:
– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить. Я Лягушка Ква-квакушка, – заквакала лягушка. – Всю зиму сплю, а летом на болоте сижу.
– Не пущу! Ты мне мух нанесешь, да влагу разведешь, – не пустил к себе лягушку Старый Трухлявый Пень.
Ускакала лягушка, а Старый Трухлявый Пень снова задумался:
– Отчего я один, отчего друзья не идут ко мне?
День прошел, ночь прошла, вот уже и зима с летом пробежали, а пень все один стоит, да думу невеселую думает.
Пришла к нему рыжая Лисица.
– Пень-пенек Трухлявый-бочок, пусти к себе жить, – а у самой взгляд хитрый-прехитрый. – Ты Пень мудрый, точно сама Мать-природа, и крепкий, точно мороз. Летом буду поливать тебя, чтоб от жары не рассохся, а зимой греть.
– А ты кто такая будешь?
– Я Лисица Сестрица, – пропела лиса сладким тягучим голосом.
– Ну, проходи. Будем вместе жить, – пустил к себе лисицу Старый Трухлявый Пень, польстившись сладким речам да углядев красивый рыжий мех.
И стала Лиса жить под Старым Трухлявым Пнем. Лето хорошо жили. Диса из ближайших луж поливала Пень, а как зима настала, стала лиса под Пнем костер разводить, чтоб теплее ей было. Да печку строить не захотела. Загорелся пень, начал скрипеть да трещать на весь лес. А Лиса выскочила и была такова.
Услыхали шум Мышка Норушка и Лягушка Квакушка. Прибежали они на помощь: кто с ведром, кто с ковшом. И давай огонь тушить.
Потушили они Старый Трухлявый Пень, да сели отдыхать.
– Эх ты, Пень-пенек Трухлявый Бочок, – квакнула лягушка. – Кто на лесть позариться, без всего останется.”
Нет больше бабушки, и сказки ушли вместе с ней. Осталась лишь одна серая непроглядная реальность. Только солнечный свет да тепло внутри разгоняют ее, не дают добраться до раненого сердечка.
Котята быстро вылакали теплое молоко и, выпятив надувшиеся животики, мирно уснули.
– Красавцы мои, – нежно провела по мягкой шерстке девушка. – Как же мне хочется вашей безмятежности.
Едва перевалило за полдень. Солнца видно не было, но тонкие облака хорошо пропускали свет. Дарьяна взяла потемневшее от времени и сока ягод берестяное лукошко и пошла за лимонником к реке. Большие красные ягоды густо облепили тонкие ветки, и девушка быстро набрала полный кузовок. По дороге в избушку она приметила полянку груздей, схоронившихся под ворохом опавшей листвы. Девушка сняла линялый фартук и доверху наполнила грибами.
Довольная своими находками, Дарьяна вернулась в избу, перебрала тугие ягоды, замочила упругие грибы. Света стало не хватать и, запалив толстую жировую свечу, она вернулась к работе. День шел на убыль и, увлекшись делами, девушка не заметило, как наступили сумерки.
В окно громко, нетерпеливо застучали. Дарьяна от неожиданности поцарапала кожу и выронила острый нож. Тот с глухим стуком проскакал по половицам.
Стучал не местный. У ведьмы было заведено два коротких стука, а заглянувший, не жалея старое стекло, громко и долго барабанили. Девушка накинула старый бабушкин балахон и подошла к окну.
– Кто там явился ко мне? – благодаря силе она с легкостью меняла голоса. Ребенком Дарьяна часто подшучивала над бабушкой, то крикнув мужицким басом, то пропев весенним соловьем.
– Ты лесная ведьма? К тебе за помощью ходят?
Дарьяна кинулась от окна к двери, проверяя, надежно ли заперто. Засов плотно сидел на месте, и девушка облегченно выдохнула.
“Голос Митяя я теперь узнает из сотни, – мысли беспорядочно метались в девичьей головке. – При желании парень легко вынесет старую дверь. Успею ли добежать до лаза?”
Но вслух она сказала другое.
– Чего надо? – она придала голосу уверенности с помощью силы.
– Любовное зелье продаешь? – уже тише спросил Митяй. Сомнения, точно рой пчел, крутились вокруг него.
“Не меня ли опоить собрался?”
– Я ничего не продаю, – решительно ответила ведьма.
– Деревенские сказали, что помочь можешь, – не унимался Митяй.
“Это ж кто из деревенских длинным языком обзавелся, что о делах с ведьмой болтает?” – призадумалась Дарьяна.
– Помочь могу, да ничего не продаю, – язвительным голосом ответила девушка. Лучше держать лицо злой ведьмы, особенно перед таким наглым посетителем, хоть и трясет от страха. – И как же болезнь у тебя, что любовное зелье понадобилось?
– Не твое дело, старая, – грубо ответил парень.
“За помощью пришел и хамит! Вот человек!”
– Значит, и помогать не надобно, – коротко заключила девушка и отошла от окна.
– Да погоди ты, не кипятись, – уже мягче начал Митяй. – Любовь у меня случилась, а девка упрямиться.
– А ты и замуж позвал, и сватов заслал? – цокнула языком Дарьяна, проклиная настырного парня.
– Так ты поможешь? Или мне всем в деревне сказать, что это ты Баянову корову опоила, вот та и померла? – перешел от просьбы к угрозам Митяй.
“Как знакомо. Сначала требует, потом запугивает. Проучить бы его, да бабушка б застыдила. Еще и корову эту дурную припомнил. А она между прочим сама убежала, пока пастух кваса напился да в тенечке кемарил. До амбара дошла, оставленные около зерновой ямы мешки нашла да объелась. Один корову упустил, другие дверь в амбар не подперли, а с работы погонят всех, оттого и не сознались. Деревенские давай судачить, что от зависти корова сдохла. А пастух еще приплетает, мол: ведьму видел, по полю шаталась, вокруг стада овивалась.
Да сталось мне ваше стадо! У меня что, других забот нет? То от живота порошок приготовь, то от жара настойку поставь!”
– А не боишься, что проклятье на тебя нашлю? – зашла с той же монеты девушка. Уж чему, а выпроваживать дураков ее бабушка научила. Много разных захаживало: кому от ребеночка избавиться, кому соседа сгубить, чтоб не жил лучше ближнего.
– День и ночь под дверью стоять буду, коли нужное зелье не дашь!
Дарьяна скривилась, злясь на упрямого до одури парня.
– Жди! Сейчас свое зелье получишь!
“Не хочет с пустыми руками уходить, пусть с обманкой проваливает, – отыскала она на полке укрепляющий отвар. – А любовных зелий она никогда не делала. Плохое это дело – других к любви принуждать. Хоть конечно мачехи Проси и не помешало бы к падчерице проникнуться.”
В образе ведьмы Дарьяна приоткрыла дверь на ширину склянки. Она просунула отвар в щель, одним глазом косясь на Митяя, а вторым на люк в подпол.
“Совсем старуха древняя, вон как рука трясется”, – не долго думая, Митяй ухватился за тонкую кисть. Девушка, чуть не выронив склянку, дернула на себя. Старая ткань затрещала, но руки парень не выпустил, лишь сильнее сжал, оставляя на нежной коже отметины.
– А если не сработает? – пытался сквозь щель рассмотреть под темным капюшоном лицо ведьмы, Митяй.
– Значит, не судьба ты ей! И зелья мои не помощники! – девушку сунула склянку Митяю и обдала руку парня жаром силы.
Парень зашипел и выпусnил ведьму. Дверь с коротким скрипом захлопнулась. Митяй уставился на свою ладонь, ожидая увидеть волдыри и облезающую кожу. Такой силы был жар. Но рука лишь слегка покраснела. Он вытер ладонь о штаны и, плюнув ведьме под дверь, бесшумно ушел в сумрак леса.