Ксения Евгеньевна Алексеева
Семнадцатая осень

3

Следователь Крашников Дмитрий Сергеевич, не был бы против, если бы сегодняшнее совещание не состоялось вовсе. Видит Бог, он работает на пределе своих возможностей, пытаясь отыскать хоть какую-то зацепку в делах об исчезновении мальчиков. Последние пару недель он толком не спит, временами, на короткое время впадая в состояние, подобное сну, прямо на рабочем месте, полноценно не питается, злоупотребляя растворимым кофе с бутербродами или жирными пирожками, и уже три или четыре дня подряд не был в душе, но по сей день не добился ровным счетом ничего. Дети как в Лету канули, никаких следов, буквально – он на самом деле несколько дней подряд ползал вокруг домов мальчиков с увеличительным стеклом, прямо как какой-то гребаный мультяшный сыщик, но не нашел ничего, что могло бы оправдать такое поведение. Крашников уже не чувствовал, что его мозг кипит, как это было в начале расследования, наверное он просто выкипел, не оставив даже накипи. Он был опустошен.

На предстоящем совещании, как и на предыдущих, ему снова предстоит глупо стоять, удрученно молчать и виновато кивать головой, потому что у него – следователя, ведущего дела об исчезновении мальчишек, нет ни одного ответа на многочисленные вопросы, касающиеся этих дел. Он был дико зол на себя, на сослуживцев, на шефа за свою и их беспомощность. И еще ему было невыносимо стыдно от того, что он оказался неспособен справиться с действительно серьезным делом, самым серьезным во всей его карьере, с делом, к которому он готовился на протяжении многих лет службы, но в итоге оказался к нему не готов. Чувство беспомощности доводило его до отчаяния, и он порой не видел никакого выхода из сложившейся ситуации. Единственное, что он знал наверняка – это то, что если потерпит фиаско в деле об исчезновении подростков, то не сможет жить в этом городе, не сможет смотреть в глаза горожан и не сможет даже надеяться когда-нибудь сжиться с гложущим, вытягивающим все жизненные соки, чувством вины.

На вчерашнем совещании шеф сообщил, что пригласил следователя из Москвы, из какого-то супер-секретного столичного отдела, сотрудники которого занимаются расследованиями самых сложных и серьезных преступлений на всей территории России, для оказания помощи в расследовании провинциальным бездарным блюстителям порядка. И теперь они, местные олухи в погонах, не видевшие на службе ничего серьезнее бытовой поножовщины, должны сделать все, чтобы этому супер-следователю было комфортно работать, и предоставлять по его первому требованию любую информацию, материалы, машины, людей, собак и вообще – все, что душе его будет угодно. Ну что же, вызвал, так вызвал – рабочее место в кабинете подготовлено, канцелярка закуплена. Осталось взглянуть на этого человека и разобраться – работать он собирается или только мешать. В людях Крашников всегда разбирался неплохо и потому, вот уже двенадцать лет, работал в одиночку.

Совещание началось с доклада дежурного о происшествиях за прошедшую неделю и за последние сутки. Ничего, заслуживающего внимания, на фоне исчезновений подростков, в этой сводке не было. После окончания доклада дежурного, шеф представил прибывшего из Москвы следователя. Крашников ошарашено уставился на привлекательную молодую шатенку – он и не заметил – как и когда она появилась в учебном классе. У него ни разу не возникло даже мысли о том, что приглашенный следователь окажется женского пола… Не то, чтобы он был против, просто – не ожидал. Он-то уже создал в голове образ этакого агента в дорогом костюме-тройке, при галстуке и черном кожаном портфеле… А эту девушку язык не поворачивался назвать крутым следователем – миловидная, высокая, подтянутая, явно утомленная долгой дорогой, но несмотря на это улыбчивая, располагающая… Интересный поворот.

Немного смущаясь, женщина представилась и пояснила, что целью ее приезда является оказание посильной профессиональной помощи в расследовании случившегося в городе несчастья. Она выразила надежду на поддержку со стороны сотрудников отдела и эффективную и плодотворную совместную деятельность. Во время ее речи – грамотной, но простой, без высокомерия и столичного апломба, несколько коллег Крашникова, обернувшись к нему, одобрительно покивали головами, несмотря на серьезность ситуации, предвкушая служебную интрижку. Следователь не разделил этих восторгов и никак не отреагировал на их жесты. Он еще не свыкся с мыслью о том, что ему предстоит работать с женщиной, раньше ему этого делать не доводилось. Что же касается намеков на интрижку – он вообще не любил женщин – полицейских. Не потому что эта работа, с годами, неизбежно делала большинство из них грубыми, циничными, бесцеремонными и бесчувственными, а потому что изначально полицейскими становятся люди с определенным набором качеств. И этот набор качеств в женщинах Крашников, мягко говоря, не приветствовал. Помимо прочего, из своего, чего уж греха таить, довольно богатого опыта общения с женщинами, именно полицейские оказывались самыми незатейливыми и предсказуемыми. А он любил ощущение интриги в отношениях с противоположным полом, его привлекали разносторонние, загадочные и сложные натуры, к сожалению, редко встречающиеся в рядах женщин в погонах. Кроме этого, Крашникову была неприятна сама мысль о том, что в данных обстоятельствах у кого-то еще возникают сальные мысли – сам он не мог думать ни о чем другом, кроме дела, над которым работал.

После краткого представления гостьи, начался разбор немногочисленных текущих дел и проблемных вопросов – парочка краж, мордобой, лишение родительских прав, уход из дома, хулиганство. Шеф пропесочил всех участковых, инспекторов по делам несовершеннолетних и работников ГИБДД. Рутина. Но, вот, наконец, дошла очередь и до скромной персоны следователя Крашникова.

– Товарищ Крашников, – произнес шеф, и одновременно с обрушившейся на учебный класс мертвой тишиной, взгляды всех присутствующих обратились в сторону следователя. – Доложите о проведенных вами мероприятиях и достигнутых результатах по озвученным делам.

– Товарищ полковник, товарищи офицеры, – начал свой доклад следователь. – Второго сентября в дежурную часть отдела полиции поступило заявление о безвестном исчезновении несовершеннолетнего, от его родителей…

– Давайте так, товарищ Крашников, – раздраженно прервал подчиненного полковник Григорьев, – эту историю каждый из присутствующих здесь, знает наизусть. Сейчас вы расскажете о чем-то принципиально новом в работе над этими делами, и о том – на какой стадии в их расследовании вы сейчас находитесь.

– Товарищ полковник, за прошедшие сутки ничего не изменилось, новой информации я не… накопал.

Тишина стала оглушительной. Полковник Григорьев сурово обвел взглядом всех присутствующих. Сейчас начнется…

– Хорошо. Может быть, у кого-то кроме Крашникова, есть, что сообщить по данному вопросу?

Большинство сотрудников как по команде понурили головы, будто не выучившие урок школьники, боящиеся, что строгий учитель вызовет их к доске. Новой информации, разумеется, не было ни у кого.

– Ну что ж… Тогда выскажусь я, – мрачно произнес Григорьев. – Дорогие мои. С момента исчезновения первого мальчика прошло двадцать дней. Двадцать! За это время исчезло еще двое детей. И каждый из нас знает, чем грозит для этих ребятишек увеличение количества дней с момента их исчезновения. Надеюсь, что ни у кого не осталось иллюзий о том, что они ушли из дома сами, по доброй воле. – Полковник все больше заводился во время произнесения речи, интонация которой постепенно приобретала угрожающие интонации. – Я не хочу видеть ни одного беспечно улыбающегося лица ни у кого из вас – ни во время работы, ни после работы. Не хочу слышать ни от кого – ни про субботы с воскресеньями, ни про выходные – отгулы – отпуска, ни про семейные ужины, дни рождения детей и прочее! Забудьте о больничных листах, записках от мам и так далее, пока у нас не появится подозреваемый! – Повисла театральная пауза, во время которой по замыслу Григорьева, каждый из сотрудников должен был проникнуться серьезностью ситуации. Убедившись, что дошло до каждого, полковник продолжил, – Это касается не только Крашникова. Это касается абсолютно всех! – тишина во время этой, завершающей паузы в речи полковника, казалась звенящей. – Это все что я хотел заявить по данному вопросу. Есть замечания, предложения? Нет?! – Григорьев напоследок окинул грозным взглядом подчиненных, – Командуйте! – рявкнул он дежурному, пару секунд спустя.

Прозвучала команда дежурного:

– Товарищи офицеры!

Все присутствующие поднялись со своих мест – совещание закончилось.

4

Городовая вместе с другими офицерами вышла из учебного класса и направилась в кабинет полковника Григорьева, который, нагнав страху на подчиненных, как и подобает любому уважающему себя начальнику, вышел с совещания первым. Поздоровавшись с ранее отсутствовавшей угрюмой секретаршей в приемной, и постучав в дверь кабинета полковника, Городовая вошла внутрь и замерла на пороге – то, что она увидела, оказалось для нее большой неожиданностью.

Григорьев деловито хлопотал над накрытым столом, со стоявшим на нем электрическим чайником, из носика которого шел пар, тарелками с бутербродами с маслом и красной рыбой, блюдами с мясной и сырной нарезкой, с большим разносом с пирожными и посыпанными сахарной пудрой огромными пончиками. От серьезности, строгости и беспощадности полковника, которые он демонстрировал на совещании всего несколько минут назад, не осталось и следа. В настоящий момент Григорьев напоминал заботливого дедушку, которому, наконец, представилась возможность накормить любимую внучку, давно не заезжавшую в гости.

– Проходите, проходите, Оксана Евгеньевна, присаживайтесь, наконец-то поговорим с вами поподробнее, перекусим немного, уж и обед как раз, – Григорьев суетился, ловко раскладывая столовые приборы, на зависть любой домохозяйке со стажем. – Сейчас Ирина горячее принесет – его уже привезли из столовой. Кстати, повара там отменные! Я подумал, что сегодня нам с вами нелишним будет пообедать вот так, наедине, поговорить с глазу на глаз, без посторонних ушей.

– Да, спасибо. – Городовая так растерялась от контрастности образов Григорьева, что не нашла, что еще сказать. Она ожидала, что полковник попытается каким-нибудь способом загладить утреннее недоразумение со служебной машиной, но не думала, что это произойдет именно сегодня и в такой форме. Однако, Григорьеву надо было отдать должное – способ оказался тот, что надо.

– Мне бы руки…. – начала говорить она, поставив сумку на ближайший стул.

– Конечно, Ирина проводит, – Григорьев что называется, с полуслова понял, в чем нуждается гостья и поднял трубку стационарного телефона, чтобы вызвать в кабинет секретаря. Но, она, как раз в это время, уже входила в кабинет, держа в руках два больших непрозрачных контейнера, содержимое которых источало очень аппетитный аромат, и два контейнера поменьше – с холодными закусками.

– Вот и обед, горячее все. – Григорьев принял контейнеры из рук Ирины, – Ирина, проводите Оксану Евгеньевну в туалет и можете отправляться на обед.

– Хорошо, пойдемте, – ответила женщина тихим глухим голосом без каких-либо интонаций, обращаясь в никуда, и вышла из кабинета.

Когда Городовая вернулась из туалета, Ирины в приемной уже не было, что радовало, так как от ее тихого присутствия у следователя мурашки бежали по телу. Григорьев разговаривал по сотовому телефону и она хотела было выйти, но полковник жестом остановил ее, показывая, что уже заканчивает разговор.

– Да, время подходит, я буду здесь примерно до девяти. До свидания, – полковник положил телефон на край стола.

– Местная газета хочет написать статью о ходе расследования дел об исчезновении мальчиков. Да… Такого здесь не случалось лет этак… да никогда не случалось. Знаете, город беспокоится, все прижимают поближе к себе своих ребятишек. Некоторые из моих знакомых взяли отпуска за свой счет и уехали со своими чадами подальше – кто куда… Ну, давайте обедать, пока не остыло. На голодный желудок нельзя рассуждать на серьезные темы – язва желудка будет.

Григорьев сделал это заявление настолько безапелляционным тоном, а из контейнеров исходил настолько головокружительный аромат, что Городовая, получившая, в свое время, высшее медицинское образование, не осмелилась возражать полковнику в спорном вопросе возникновения язвы желудка.

В больших контейнерах оказалось ароматное рагу из мяса и овощей, а в тех, что поменьше – салат из свежей капусты, помидоров и сладких перцев – все выглядело очень вкусным и оказалось таковым на вкус. Во время еды Городовая с Григорьевым разговаривали обо всем, кроме работы. У полковника за годы службы выработалось твердое правило – прием пищи должен быть приемом пищи – как абсолютно самостоятельный процесс, а не приложение к деловому разговору. Следователь оказалась не против этого замечательного правила, к тому же обед был таким замечательным, что совершенно не располагал к серьезному разговору. Отдав должное рагу, а после и кофе с пирожными, Григорьев открыл Городовой тайну свертка, который она привезла полковнику в подарок от своего начальника. Оказалось, что темной плотной бумагой была обернута красивая деревянная коробка с искусно вырезанными на ней изумительными узорами и захлопывающимся замком. Внутри коробочки, ровными плотными рядами, были уложены сигары.

Григорьев с благоговением истинного ценителя достал из коробки одну из сигар и с удовольствием обнюхал ее. Городовой тут же стало понятно, что ее начальника и полковника Григорьева объединяет не просто совместное прошлое, а очень старая и крепкая дружба, потому что, только хороший друг мог так угадать с подарком. Григорьев покрутил сигару в руках, еще раз с наслаждением обнюхал ее и… убрал обратно в коробку, которая со всеми предосторожностями и почестями снова была отправлена в ящик стола.

– Бросил курить четыре года назад, – пояснил свое поведение Григорьев, – Курю теперь только на рыбалке, да и то не всегда. Ну, как, вы готовы обсудить дело?

– Да, кончено, я готова.

Поудобнее расположившись в кресле, и устремив свой взгляд куда-то в область макушки собеседницы, Григорьев начал свое повествование.

– Я служу в полиции уже тридцать три года и повидал всякого. Я ведь не всегда жил здесь, в этом райском закутке… Сюда меня перевели двенадцать лет назад, из Питера. В один прекрасный момент я понял, что с меня хватит – из-за работы я потерял семью, отцовский авторитет в глазах сына, почти перестал общаться с родственниками… В конце концов, я сам попросил перевода – куда-нибудь подальше от северной столицы. А здесь, в то время, освобождалось место начальника, как раз уходившего на пенсию… Мою просьбу удовлетворили – отправили на отдых, так сказать, – Григорьев усмехнулся своим воспоминаниям, – Так вот, я к тому говорю, что опыт в делах, подобных случившемуся здесь, у меня есть, уж поверьте. Но за двенадцать лет своей службы в этом городе, мне еще ни разу не пришлось его применить на практике. А это значит, сами понимаете, что здесь не происходило ничего из ряда вон выходящего. И, насколько мне известно, до моего приезда сюда, тоже ничего настолько серьезного здесь не случалось. В этом городе вообще самое миролюбивое, уравновешенное и неконфликтное население из всех, что я когда-либо видел. Этот городок, как вы возможно уже заметили, на редкость благополучен во всех отношениях – во-первых, практически нет безработных. Конечно, у кого-то достаток меньше, у кого-то больше, но голодающих – нет, неблагополучных семей – очень мало, алкоголиков и наркоманов можно пересчитать по пальцам. Подростки иногда шалят, но детские забавы рано или поздно заканчиваются, а из самых отъявленных хулиганов и бунтарей вырастают достойные члены местного общества. Во-вторых, заезжие, гастарбайтеры и туристы здесь тоже большая редкость. Дорога сюда – не близкая, да и кому нужен ничем не примечательный провинциальный городок. Еще и по этой причине, в городе действительно спокойно. Всегда так было. И я был спокоен все это время, ничто меня по-настоящему не тревожило. – Григорьев ненадолго задумался, его взгляд затянулся дымкой воспоминаний и сожалений. Подходя к сути своего рассказа, он становился все более задумчивым и мрачным, на глазах менялся его внешний облик: безупречную осанку сменила стариковская сутулость, лицо словно осунулось. Сделав тяжелый глубокий вздох, он продолжил:

– Когда исчез первый подросток, большинство горожан решило, что вопреки достоинствам этого города, мальчик все-таки ушел самостоятельно, возможно в поисках приключений или любви – всякое ведь бывает, семнадцать лет, гормоны шалят. И я, в первое время, тоже так думал. Однако меня это происшествие не на шутку растревожило – сразу же возникло нехорошее предчувствие, что на этом беды не закончатся. Как в воду глядел – следом пропал еще один мальчик, а за ним и третий. – Григорьев становился все задумчивее, между фразами все чаще появлялись длительные паузы. – За эти три недели я много думал и пришел к выводу, что возможно, все это время – двенадцать лет – я был слеп. Ведь я не молод уже и жизненный опыт научил меня тому, что везде, где есть люди – есть и проблемы. Теперь и сказать не могу – что именно меня убедило в отличии этого города от других, таких же… что меня так подкупило и расслабило… После грязи и дрязгов большого города для меня он и впрямь казался райским закутком. Совсем недавно я понял, что так я заблуждался много, очень много лет…

Слова давались полковнику с большим трудом. Ему непросто было признаваться в своих ошибках и беспомощности, молодой, по сути, совершенно незнакомой женщине. Но этот груз настолько тяготил его, что он не мог и дальше держать его в себе.

– В то же время, я понял, что стар уже для таких загадок и не в силах в одиночку разобраться с тем, что здесь происходит. – Полковник глубоко и тяжело вздохнул. – Возможно, это будет самым большим разочарованием в моей жизни. Но, я теперь понимаю, что городок не так уж и благополучен и за внешним спокойствием, возможно, таится что-то еще…

По спине Городовой побежали мурашки – ведь именно это она почувствовала совсем недавно, как только приехала в город. Спустя несколько секунд, Григорьев продолжил: – Пора сорвать этот пластырь. Пришло время во всем разобраться. Поэтому вы здесь. Я подумал, что нам нужен новый подход, взгляд со стороны, свежая кровь, так сказать… Понимаете, большинство местных жителей родились здесь, выросли и умрут тоже здесь, как их отцы и деды. И дети их здесь проживут, и внуки… Среди моих подчиненных – девяносто процентов – местные, а те, что не местные, вроде меня, прижились здесь и обмякли, так, что возможно уже не способны быть объективными. Поэтому, я надеюсь на вас, Оксана. Вы человек незаинтересованный, так сказать… Надеюсь, что вы разберетесь во всем и вернете местную жизнь в привычное русло, если это вообще возможно. С вашим опытом и личными качествами, о которых я знаю со слов вашего начальника, я уверен, что вы справитесь с этой задачей.

Городовая молча кивала головой, задумавшись над откровениями Григорьева. Она поняла, что полковника, помимо прочего, пугает подтверждение его смутных предчувствий и неизбежное появление доказательств того, что многие годы он не замечал чего-то очевидного, хотя мог предотвратить несчастье. Его мучил страх разочарования в самом себе. В его возрасте это действительно страшно. Следователю снова вспомнились собственные ощущения по приезду в этот городок. Может статься, что подобные чувства в свое время преследовали и полковника, но он предпочел не обращать на такие мелочи внимания. Необыкновенная красота местной природы, внешнее благополучие и аутентичность городка действительно сбивали с толку, завораживали. Нужно быть предельно осторожной и бдительной, чтобы не попасть под обаяние этого места. Хотя, как правило, само место здесь ни при чем, обычно проблемы создают люди.

– Кстати, эти дела ведет толковый парень – капитан Крашников, – уже совершенно другим тоном, почти весело, прервал размышления Городовой полковник Григорьев. – Как только произошло первое исчезновение, я сразу решил, что лучше него кандидатуры для этой работы не найти. Он бы и сам обязательно во всем разобрался, рано или поздно, потому что является прекрасным исключением из правил, так сказать: не местный, и хотя уже много лет проживает в этом городе, сохранил острый ум, внимательность, дотошность в работе и активность – очень способный парень, сами увидите. Но, мы не можем позволить себе ждать. Помощь ему, да и всем нам, точно не помешает. Время работает против нас. Я организовал ваше рабочее место в одном кабинете с Крашниковым – в его кабинете. Он будет во всем помогать и вы не пренебрегайте его помощью, потому что, говорю – парень очень толковый, такой… с изюминой… Вот кстати, уже и обеденный перерыв закончился. Вы немного отдохнули? Может еще кофейку?

– Нет, спасибо вам большое, ничего больше не хочу. Надо начинать работать.

Помогая Григорьеву составлять грязную посуду на разносы, Городовая переваривала данную им характеристику следователя Крашникова. «С изюминой» – именно так выражался и ее начальник, Владимир Анатольевич, когда описывал людей, чем – то очень заинтересовавших его, зацепивших внимание. От знакомого выражения женщине стало тепло и уютно, словно она получила весточку из дома.

– Сейчас я приглашу Крашникова, познакомлю вас и расходимся.

Закончив с посудой, кивнув сам себе, Григорьев решительно поднял трубку стационарного телефона и набрал номер дежурной части:

– Крашникова ко мне пригласите, пожалуйста.

В этот момент в дверь постучали, и в дверях появилась секретарь Ирина. С безучастным видом и все тем же жутким бесцветным голосом, каким разговаривала и до этого, она спросила:

– Вы пообедали, можно убирать?

– Да, спасибо, – хором ответили Городовая с Григорьевым и секретарь занялась, похоже, привычным для нее за годы работы, делом.