Ксения Бахарева
Тень олигарха
Объятья минотавра
Апрель, 1993 год, Москва
Белорусский вокзал, куда фирменным утренним поездом прибыл Александр в сопровождении молодого мускулистого охранника, словно улей, кишел спешащими пассажирами, нерасторопными гражданами встречающими, громогласными таксистами и хмельными грузчиками с тачками. Тут же, на перроне, пузатые торговки в замусоленных передниках поверх старых тулупов с призывными криками «ножки Буша!» продавали из ящиков, брошенных на грязном асфальте, огромные замороженные куриные окорочка, что вполне могло спасти от голода тех, кто не готов был часами лазить по магазинным очередям. Дальше, на полукруглой привокзальной площади, загородив собой треть троллейбусной остановки, несколько находчивых коммерсантов торговало брендовым спиртом «Роял» в пластиковых бутылках. С левой и правой стороны вокзала стихийные торговые ряды с ящиками на земле, складными металлическими столами, казалось бы, заполонили всю территорию: кто-то торговал сникерсами, кто-то – жевательными резинками, сигаретами, а кто-то – антикварной утварью, ботинками, халатами, куртками…
– Смотрите, как указ Бориса Николаевича легализовал предпринимательство! – умозаключил от невиданной прежде диковинной картинки охранник Дмитрий, продираясь сквозь толпу зевак, продавцов и прохожих.
– А что ты думал: как-то надо выживать в тяжелых экономических условиях! Вот множество людей и занялось мелкой уличной торговлей, – парировал Александр.
– Но вы же не стоите на тротуаре с какими-нибудь безделушками!
– Я тоже выживаю…
– И как же? – Дмитрий поднял руку, чтобы остановить такси.
– По-своему, после введенных рыночных реформ. Нос по ветру, как говорится…
Такси неслось по запыленным московским проспектам, торчало в бесконечных пробках на светофорах, и, казалось, весь столичный и приезжий народ переквалифицировался в мелких торговцев дешевого тряпья и антиквариата, пытаясь свести концы с концами. Глядя на новую эру эпохи постсоветского пространства, Александр вдруг вспомнил, как полгода назад познакомился с богатейшим человеком кавказского происхождения, живущим в последнее время все больше в северной части Лондона. Респектабельный Саид Омаров со жгучими усами (так звали нового знакомого) был немного тучным, умиротворенным, похожим на откормленного на Таити пушистого кота, а еще необычайно улыбчивым и веселым, тем самым располагая к себе моментально, – очевидно, именно в этом и крылась его история успеха.
– Что привело господина Омарова в Минск? – спросил тогда при знакомстве Александр, протягивая руку.
– Я частенько наведываюсь сюда по делам бизнеса, у меня несколько авиатранспортных предприятий в Санкт-Петербурге и Москве, – гость с радостью широко обнажил белоснежный зубной ряд, – а в белорусской столице намерен получить кредит, не исключено, что в вашем банке…
– И о какой сумме идет речь?
– Пяти миллиардов рублей будет достаточно.
– Ого! Надеюсь, вы гарантируете возврат…
Лисовский пригласил гостя в свой кабинет, и они долго разговаривали о перспективных делах и устоявшихся привычках, при этом у обоих сложилось впечатление, будто знакомы они сто лет. Невзирая на столь внушительную сумму, Александр принял вызов с горящими глазами. Отчего Омаров намеревался получить кредит именно в Беларуси, для сведущего в финансовых потоках банкира было понятно сразу. Во-первых, кавказец слыл преуспевающим предпринимателем, что позволило ему довольно быстро сколотить весьма приличное состояние. Во-вторых, уже через год после распада советской державы крупные государственные предприятия в Беларуси ощущали острую нехватку оборотных денежных средств, и Национальный банк начал проводить широкомасштабную эмиссию рублей. Эдакий путь был самым простым, но к шоковой терапии и без того потерянное бывшее советское население было еще не готово. Правда, эмиссия не стала чисто белорусским изобретением, во всех бывших союзных республиках национальные банки занимались тем же самым. Как результат, к концу года на финансовом рынке сложилась уникальная ситуация: из-за единого рубля в России и Беларуси, оставшегося с советских времен, ставки по кредитам отличались в рекордные пять раз! Стоит ли удивляться, что очень скоро предприимчивые бизнесмены, получив кредит в одной стране под тридцать процентов годовых, тут же переправляли денежки в другую… под сто пятьдесят процентов.
Впрочем, как выяснилось тут же, весельчак Омаров вовсе не собирался искать легких денег на простой разнице в процентах. Преуспевающий бизнесмен контролировал тему главного товара человечества – черного золота. Однако с недавних пор и для белорусского банкира слово «нефть» звучало как мантра, ибо он частенько задумывался над основой энергетики и транспорта. Все потому, что в нефтяной отрасли образовался острый дефицит нефтепродуктов, вскоре и добыча резко упала по причине низких цен на внутреннем рынке, стало быть, нефть стало выгоднее поставлять по мировым ценам в дальние страны. И поскольку никакого свободного нефтяного бизнеса ни в России, ни в Беларуси не случилось, а в России в поставках нефти до сих пор существовал институт спецэкспортеров, топливный кризис был вполне предсказуем. Об этом, кстати, прямо не раз говорил Александру Лисовскому и его давний приятель, а по совместительству председатель белорусского правительства Вячеслав Кебич, понимая, что российские переработчики нефти, оставаясь по факту государственными предприятиями, контролировались конкретными людьми. Как раз с такими конкретными людьми нужно было уметь договариваться. И, надо полагать, договорились, раз после письменного обращения в Национальный банк Беларуси российскому бизнесмену выделили аж два миллиарда целевого кредита на закупку топлива в России. Так что не было ничего удивительного в том, что вскоре после знакомства к сделке подключился и Александр Лисовский, выдав кредит на недостающую сумму в размере двух миллиардов под максимально низкий процент – тридцать пять процентов годовых. Для ноября 1992 года, когда ставки в банках доходили уже до двухсот процентов годовых и спрос на кредиты был ажиотажный, выданный кредит стал поистине коммерческим подарком со стороны белорусского банкира.
Остановившись возле обшарпанного кирпичного дома с изогнутыми металлическими решетками на окнах первого этажа, таксист с удивлением повертел в потных натруженных руках долларовую двадцатку, хмыкнул, но все-таки взял. Не то чтобы он не видел прежде заморских зеленых денег, просто по обыкновению клиенты расплачивались местными деревянными купюрами, а диковинная валюта все еще считалась на вес золота. Вопреки ожиданиям, в богатом и хаотичном офисе, усеянном широкоплечими качками в модных синтетических блестящих спортивных костюмах а-ля «Адидас», выглядевших покруче смокингов, Омарова не оказалось. Однако прехорошенькая секретарь-референт приветливо угостила Александра свежезаваренным кофе и по секрету сообщила, что хозяин днем намеревался прилететь из Лондона, а к вечеру непременно будет на концерте в Малом зале консерватории.
– Саид Фарисович так любит классическую музыку? – из обыкновенной учтивости поинтересовался Александр.
– Там будут Ростропович с Вишневской! Саид Фарисович со знаменитой супружеской парой сдружился в Лондоне во времена их диссидентской изоляции. У меня есть лишний билет, если хотите! Я, к сожалению, никак не смогу пойти.
– Что ж, премного благодарен! – Под неусыпным взглядом наблюдателей в модных спортивных костюмах, в которых с недавних пор стало приличным ходить в школу, на дискотеку и даже в гости, Александр отправился в гостиницу.
Несколько часов спустя на сцене Малого зала Московской консерватории известный виолончелист рассказывал смешные байки про великого русского композитора Сергея Прокофьева. Как и положено, в первом ряду величественно восседала оперная дива Галина Вишневская, словно царица, одаривая идолопоклоннических студентов еле уловимым кивком головы. Пару лет назад Ростропович с Вишневской вернулись из вынужденной эмиграции, от возвращенного гражданства отказались, заявив, что не просили ни отбирать у себя ничего, ни возвращать себе оного. Вскоре по возвращении оба стали почетными профессорами Московской консерватории, и время от времени Мстислав Леопольдович давал удивительные концерты, куда стекались не только его многочисленные студенты, но и искренние ценители искусства.
Приодетый для такого случая в отглаженный гостиничной горничной модный пиджак малинового цвета, Александр, протиснувшись к свободному креслу в глубине зала, жадно наслаждался музыкой Прокофьева, в то же самое время отыскивая глазами тучную фигуру Омарова. Влиятельный бизнесмен явился лишь к самому финалу, торжественно вынес на сцену увесистую корзину ярких цветов, заставив знаменитого музыканта троекратно кланяться под бурные аплодисменты, и как только Омаров скрылся за большой бордовой кулисой, Александр спешно последовал за ним.
– Александр! И ты здесь! Безумно рад тебя видеть! – Тучный человек в черном одеянии широко расставил мягкие руки, чтобы обнять белорусского партнера, щедро прижался щекой и ласково пролепетал: – Как же я рад тебя видеть! Давно в Москве? Отдыхать или по делам?
Александр сердито набрал воздуха, но обаятельный кавказец, не дав ответить, тут же продолжил:
– Кстати, познакомься с моими давними друзьями. – Омаров быстро крепко обнял виолончелиста, выглянувшего из гримерки в окружении знаменитой супруги, прежде умудрившись элегантно поцеловать даме руку, а затем галантно и красиво представил музыкальной чете белорусского банкира, отчего радостный Мстислав Леопольдович тут же скомандовал:
– Едемте в «Метрополь»!
– О! Я знаю, это ваше излюбленное место, помнится, вы там и познакомились! – расхохотался Омаров.
– С тех пор как я стал знаменит, об этом знают все, но тогда, в 1955-м, я действительно поднял глаза и увидел, как ко мне с лестницы ступает настоящая богиня. Конечно же, я дар речи потерял. И в ту же минуту понял, что эта женщина будет моей.
Александр неловко переминался с ноги на ногу, слегка расстроившись: в его планы не входили увеселительные мероприятия, и решение громадного финансового вопроса надолго повисло в воздухе. Однако делать нечего, надо подчиниться влиятельному олигарху, к тому же не каждый день приглашают отужинать со знаменитыми на весь мир музыкантами, и он понуро последовал за ними.
Построенный в начале двадцатого века по последнему слову техники ресторан не претерпел особых изменений и десятилетия спустя. Еда всегда была в популярном заведении на любой вкус, рафинированная, лаконичная, впечатляющая своей простотой и виртуозностью, что неизменно притягивало иностранцев и богатых людей столицы. Впрочем, даже если бы в меню ресторана не было французского хлеба, приготовленного в собственной печи, изумительного расстегая и потрясающего мороженого, для Александра это было бы пустым звуком, ибо перед ним сидела роскошная Галина Вишневская. Высокий лоб, чуть вздернутые брови, упрямый взгляд выдавали ее непростой властный и горделивый характер, из которого многочисленные представители советской партократии по капле выдавливали свободу, да не выдавили.
– Люди, что не прижились в Большом: их отторгла рутина, устраивающая очень многих в оперном театре. А такие люди мешают, и не только мешают – они непонятны остальным. И не потому, что все такие злодеи – вот они всех нас выгнали! Нет, они совершенно искренне не понимают, что гений им просто не нужен! – принялась рассуждать оперная дива после вежливого и вполне дежурного вопроса Александра о ее прежней жизни в Большом театре.
К разговору моментально подключился хлебосольный Омаров:
– Конечно, им нужна посредственность – знаете, когда газон стригут, все должно быть идеально ровно, чтобы ни одна травинка не возвысилась…
– Ну что делать, это жизнь. Это ограниченность и зазнайство, очень присущие оперным артистам. У него есть голос, какие-нибудь две красивые верхние ноты – и вот он уже думает о себе: царь природы! Это же глупость ужасная, и в оперном театре такое часто встречается…
– Но вы же, Галочка, похоже, только выиграли от того, что вас выжили! – Омаров приблизился к даме и любезно еще раз поцеловал руку.
– Вот именно: выжили! Вы знаете, Александр, когда я уехала из страны в 1974 году, это был крайне неожиданный отъезд, нас просто вытолкнули. Это была настоящая творческая трагедия! Совершенный переворот всей творческой жизни! Я никогда не готовилась стать эмигранткой! Никогда в жизни сама не уехала бы отсюда! Так и не смогла перестроиться на другой лад, встать на другие рельсы. Вот Саид Фарисович, напротив, он в Лондоне как рыба. Впрочем, наверное, этот веселый человек везде приживается!
– Дорогуша, не надо так распаляться! – пытался сгладить яркий монолог Мстислав Леопольдович, жадно поедая салат.
Александр украдкой то и дело выводил Омарова на свой щекотливый разговор, но тщетно: бизнесмен всецело был поглощен Вишневской.
– Вы знаете, может быть, это плохое качество характера – максимализм. Если я прихожу в жизни к чему-то высокому, не могу опуститься вниз. Так и сольные концерты ни с кем после Ростроповича не могла петь. Кроме того, всегда была на его концертах, это моя жизнь. Заниматься с ним – никогда не занималась, так же как все сольные концерты никогда с ним не готовила, даже не репетировала! Просто выходила на сцену, и он мне играл…
– Как же это возможно без репетиций, Галочка? – Кавказец игриво постучал по столу, словно по клавишам фортепиано.
– Готовила репертуар с пианистом, потому что репетировать со мной у мужа никогда и времени-то не было: у него студентов в консерватории двадцать человек да свои концерты.
– Простите, – деликатно попробовал вступить в диалог Александр, – в СССР как будто исчезла подлинная внутренняя свобода и высочайшая культура. И многие талантливейшие люди целыми пластами уходили, не проявив себя до конца, не сделав всего для своего народа.
– Вот это самая большая трагедия! Вот причина того, чему мы свидетели сегодня, что мы видим на улицах, и эти лица-то – отсюда! Физически был изничтожен самый сильный пласт общества: ведь пьянь-то не уничтожали, а истребляли лучшего работника, умнейшего, честнейшего… Они ушли из жизни, часто не отдав свое семя, женщины так и не выносили их детей! А пьянь породила пьянь. И должно пройти очень много времени, пока народ опять обретет свою силу – и моральную, и физическую. Это трагедия страны, трагедия народа.
Поговорить с Омаровым о делах в итоге Александру удалось только после сытного ужина при расставании у вызванного к ресторану такси. Конечно же, разговор получился коротким, ибо далеко за полночь не лучшее время решать глобальные вопросы. Один и другой спешили по своим норам, и Александр только обозначил позицию:
– Саид Фарисович, если через неделю не исполнишь договор, плачу четыреста миллионов рублей за поставленное в Беларусь топливо и выхожу из сделки.
– Дорогой Александр, зачем так говоришь, не доверять мне у тебя нет никаких оснований.
Олигарх прислонился к банкиру, улыбнувшись безмятежно, после чего на прозвучавшую угрозу выйти из темы последовали самые искренние обещания в ближайшее время доставить нефтепродукты и закрыть сделку.
– Дорогой, не волнуйся ты так, все сделаем в лучшем виде, – уверил Омаров на прощанье и укатил в аэропорт.
После праздника
9 мая, 1993 год, город N, Минск
По возвращении домой тревожные предчувствия не покидали Александра все следующее утро. На протяжении долгой телевизионной трансляции торжественного парада по случаю Дня Победы, в перерывах которой с упрямой периодичностью появлялась реклама всевозможного алкоголя с неоспоримым слоганом «Водка “Зверь” – похмелья не будет», он украдкой, пока Татьяна мылась в душе или хлопотала на кухне, набирал номер телефона Сашеньки и слышал только длинные гудки. Накануне они с возлюбленной договорились о встрече, такой томительной и желанной, а телефон молчал. Сашенька, всегда обязательная и пунктуальная, прежде не позволяла себе исчезать в неизвестном направлении. Что могло случиться? В ответ в рекламном блоке только подмигивал «Распутин» и ухмылялся «Петроff». Александр, как деревянный, выпил чаю, потом ушел к себе, сел за письменный стол, взял что-то почитать, но не понял ни слова и вернулся к телевизору. В зале было пусто и светло от яркого солнца, пробивающегося сквозь шторы, во всем доме – одиноко и как-то страшно пустынно. В конце концов Александр устал теряться в догадках, схватил с вешалки плащ и выскочил.
– Мне надо встретиться кое с кем… – буркнул он в дверях на немой вопрос жены.
– Кушать-то подано! – съязвила в ответ Татьяна, памятуя о вчерашней семейной склоке, возникшей чуть ли не с порога, и сердито исчезла в коридоре.
– Спасибо, сыт по горло… – огрызнулся Александр.
Он, в свою очередь, прекрасно помнил, какими высокопарными словами изъяснялась благоверная жена на его тонкие замечания при толстых обстоятельствах в виде очередной тонны испорченных продуктов да гламурных подружек в дорогих тряпках, осушивших чуть ли не месячный запас бара за пару дней отсутствия хозяина, и направился в Минск на крыльях, серьезно превышая допустимую скорость. Впрочем, бояться было нечего, ибо сотрудники Госавтоинспекции в этот праздничный день в накрахмаленных белоснежных рубашках предпочитали осуществлять доходный дозор в самом центре города, куда обычно стекалось большинство автомобильного транспорта.
Так что, быстро долетев до пятиэтажной хрущевки на окраине столицы, Александр нетерпеливо, словно застоявшийся боевой кабанчик, взбежал на четвертый этаж, предвкушая долгожданную встречу и представляя коротко стриженный ежик густых волос и красивое молодое упругое тело возлюбленной, однако на протяжный громкий звонок дверь не открылась. Ревнивые кошки коварными когтями уже царапали на душе, воображение тут же нарисовало крепкого рьяного соперника, но потом ноздри раздулись в непонимании и тревоге: что-то случилось? Куда могла пропасть Сашенька в выходной день? Постояв на лестничной площадке минут десять, переминаясь с ноги на ногу, Александр, отбросив привычную осторожность, позвонил в соседнюю дверь. Впрочем, и оторванная от очередной серии «Санта-Барбары» глуховатая бабуля в цветастом халате и дурацком чепце не добавила ровным счетом никакой ясности – дескать, ничего не видела и не знает, потому что на скамейке с соседскими наседками судачить не в правилах ее жизни. Сбежав вниз, Лисовский в надежде застать у подъезда местных пенсионных вершителей судеб и агентов последних новостей обнаружил лишь пустую надломанную скамейку, обескураженно присел на нее, оглянулся вокруг, заметив у металлических гаражей лишь парочку выпивох, отметивших великий праздник с самого раннего утра…
– Ну что! «Время пить “Херши”»! – гулко донеслось, как хриплым голосом молвил один из них, жадно прикладываясь к бутылке.
Упомянутый напиток, правда, алкоголя не содержал, однако прочно и окончательно запал в душу пьющей аудитории. Собутыльник тут же повторил рекламный слоган, гогоча и улыбаясь:
– «Время пить “Херши”».
День казался бесконечным. За битых два часа томительного бдения уважаемому главе банка на глаза попалось лишь несколько бродячих собак, с криками «пошло все на хрен» вылетевший с последнего этажа не новый телевизор, одна мамаша с коляской и авоськой да все те же выпивохи, сновавшие от подъезда к гаражам и обратно, каждый раз цитируя популярный рекламный слоган. Александр со страхом несколько раз поднимался на четвертый этаж, звонил в дверь, прислушивался, что там, за ней, спускался, вглядываясь в окна и пытаясь понять, заметно ли там какое-то движение, однако Сашенька не появилась. Он быстро сделал несколько шагов со жгучей мыслью: «А вдруг она меня больше не любит?» Теперь казалось, что вся жизнь зависит от того, любит она его или нет. Уловив порыв свежего весеннего ветра и запах недавно пробудившейся молодой травы, Лисовский остановился, обернулся на мгновенье и, измучившись от незнания и бессмысленного ожидания, наконец, уехал.
Настроение было испорчено. Возвращаться домой, где надолго поселилась терзающая ругань, совсем не хотелось. И он не придумал ничего лучше, чем отправиться к взрослому сыну, живущему с некоторых пор вполне самостоятельной жизнью в подаренной отцом квартире. Впрочем, и того дома не оказалось.
Намаявшись, Александр напросился к давнему соседу, дабы вместе душевно истопить баньку да попариться в удовольствие. По случаю праздника к легкому пару присоединился третий сосед с пивом, так что мужская троица расслабилась на несколько часов кряду, позабыв о всем на свете, умиротворенно разговаривая по-мужски под дивный пенный напиток.
– Как тебе там, в столице, Александр Николаевич, – полегче, чем тут, с земляками? – расспрашивал Федор Константинович.
– Небось, денег куры не клюют, – предполагал Владимир Петрович.
– Сложно все, намного сложнее. Здесь все на виду, всех знаешь. А там куда ни глянешь – все трясина, шаг влево, шаг вправо – и провалишься… – вздыхал Александр. – Еще недельку потерпеть и будет все хорошо. Петрович, послезавтра где-то в районе семи утра мне на работу, могу на машине подвезти…
– Спасибо, дружище, но мне лучше на электричке.
– Тогда вечером встретимся, уезжаю в Вильнюс. Перед отъездом загляну…
– По делам или в отпуск?
– Какой отпуск, все дела…
