Кристофер Райт
Миссия Бога
Теоцентричная позиция Библии и миссия Бога
Но даже если, возвращаясь к введению, мы согласимся, что герменевтика Писания в трактовке Иисуса сосредоточена вокруг его мессианства и вытекающей из него миссии церкви, нам, тем не менее, возможно, придется поставить под сомнение существование миссиональной герменевтики всей Библии, где центральное место занимало бы миссионерство. Эту неуверенность порождает навязчивый, почти подсознательный стереотип, согласно которому миссия, по сути своей, сводится, прежде всего, к нашим действиям – это порученная церкви человеческая задача. Его влияние становится еще сильнее, когда мы излишне упрощенно отождествляем миссию (или миссионерство) с благовестием. Очевидно, что благовестие не единственная важная тема в Библии, и я не пытаюсь провозгласить ее таковой, – хотя благовестие, безусловно, остается основополагающей частью доверенной нам библейской миссии. Несомненно, благовестием занимаются люди, следуя четко выраженным библейским заповедям. Но крайне неубедительно было бы заявить, что, с точки зрения герменевтики, всю Библию можно толковать в контексте миссионерства.
Целесообразность обсуждения «миссиональной основы Библии» становится очевидной только при условии сдвига парадигмы:
• от человека к великому замыслу Бога;
• от миссии в значении миссионерского служения церкви к миссии как к чему-то, что Бог задумал и продолжает осуществлять от века до века;
• от антропоцентричной (или экклезиоцентричной) концепции к радикально теоцентричной позиции.
Меняя угол зрения в попытке дать библейское определение миссии, мы фактически задаемся вопросом: «А чья это миссия?» Мне кажется, ответом на него мог бы стать парафраз песни искупленных в новом творении. «Спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу!» (Откр. 7, 10). Поскольку вся Библия – это история о том, как Бог, «наш Бог», даровал спасение вселенной (наглядно представленная в виде концентрических кругов вокруг Божьего престола в ошеломляющем видении из Откр. 4–7), можно с равной долей уверенности сказать: «Миссия Бога нашего». Миссия принадлежит не нам, а Богу. Вне всяких сомнений, миссия Бога и есть та самая первичная реальность, из которой проистекает любое наше служение. Или, как кто-то справедливо отметил: речь идет не о том, что в мире у Бога есть миссия для церкви, а о том, что у него есть церковь для этой миссии. Не миссия была задумана для церкви; церковь была создана для осуществления миссии – миссии самого Бога.[42]
Итак, миссиональная библейская герменевтика берет начало в назначении Бога и следует по течению всех остальных аспектов миссии, действующих в истории человечества, от единого центра и точки отсчета.
Бог и его миссия
У термина missio Dei, «миссия Бога», долгая история.[43] Вероятно, он обязан своим происхождением немецкому миссиологу Карлу Хартенштайну. Он использовал его для обобщения учения Карла Барта, «который в лекции, посвященной миссионерству, в 1928 г. связал миссию с учением о Троице. И Барт, и Хартенштайн поясняли, что в основании миссии лежит деятельность самого Бога внутри Троицы, а, значит, она выражает собой власть Бога над человеческой историей, единственным достойным ответом на которую является послушание».[44] Таким образом, этот термин первоначально означал: «посылание Бога» – Отец послал Сына, и они оба послали в мир Святого Духа. Любое человеческое служение, с этой точки зрения, видится как участие и продолжение божественной миссии.
Это выражение получило распространение в экуменических кругах после конференции Международного миссионерского совета в Виллингене в 1952 г. благодаря работам Георга Вайсдома.[45] С помощью этого термина можно установить связь между миссией и тринитарным богословием – важное богословское достижение. Миссия – следствие внутренней динамики межличностных взаимоотношений в Троице. Однако кое-где понятие missio Dei утратило свою актуальность, поскольку, по мнению некоторых, оно означает участие в историческом процессе, а не конкретную деятельность церкви. Приписывая миссию одному только Богу, мы перестали называть ее своей! Такого рода искаженное богословие практически исключало благовестие и потому не раз подвергалось вполне справедливой критике.
Несмотря на ошибочное употребление, данное выражение стоит сохранить, как заключающее в себе важную и весьма актуальную библейскую истину (о чем свидетельствует и название моей книги – «Миссия Бога»). В Писании Бог явил свою личность, свой замысел и намерение достичь поставленной цели. В рассказе о сотворении мира он ставит себе задачу, с удовлетворением выполняет ее и отдыхает, довольный результатом. Из великого обетования, данного Богом Аврааму в Быт. 12, 1–3, мы знаем о решительном и неизменном намерении Бога благословить все народы земли в семени Авраама. После печальных событий Быт. 3 – 11 это замечательная новость для всего человечества, Павел даже называет этот отрывок провозвестником евангелия (Гал. 3, 8). С тех самых пор миссию Бога можно кратко выразить словами: «Год сменяется годом, Бог к цели идет неустанно».[46]
Библия предстает перед нами в виде повествования, исторического повествования на одном уровне, и великого метаповествования – на другом.
• Оно начинается с целенаправленной деятельности Бога – сотворения мира,
• Переходит к конфликту и проблемам, возникшим в результате непослушания человека Божьему замыслу,
• Прослеживает историю реализации искупительного замысла в потоке человеческой истории,
• Завершается за горизонтом собственной истории эсхатологическим ожиданием нового творения.
Это повествование нередко принято делить на четыре части: сотворение мира, грехопадение, искупление и грядущее упование. Необходимой предпосылкой такого мировоззрения является телеологический монотеизм, то есть вера в существование одного Бога, действующего во вселенной и в человеческой истории. У этого Бога есть цель, замысел и миссия, которые, в конечном итоге, будут реализованы силой Божьего слова и во славу его имени. Такова миссия библейского Бога.
Конечно же, это повествование не единообразно, как поток, текущий по прямому руслу. Перед нами скорее сложное смешение всякого рода малых повествований, многие из которых носят вполне законченный характер, включающих в себя самые разные вкрапления, так что вся картина напоминает дельту большой реки. Но эта река течет в заданном направлении, которое можно описать предложенными мной терминами. Ричард Бокэм считает важным, что «у Библии нет тщательно продуманной единой сюжетной линии, как у обычного романа. Это, скорее, собрание разбросанных повествований». Библии не свойственно агрессивное стремление подавить все остальные повествования вопреки обвинениям постмодернизма в адрес всех метаповествований. Напротив,
в этих неизбежно присутствующих особенностях повествовательной формы Писания заключено свое содержание: частное имеет свою неприкосновенную целостность, которую нельзя нарушать ради слишком доступного общего. В некотором смысле, Библия рассказывает всеобъемлющую историю, вбирающую в себя все остальные, но это не смирительная рубашка, сводящая все к узко определяемому однообразию. Перед нами история, открытая для значительного разнообразия и напряжения, для споров и даже для заявлений, казалось бы, противоречащих ее собственным.[47]
Итак, читать всю Библию в глобально комплексном контексте миссии Бога – значит следовать всему этому собранию текстов, составляющих канон нашего Писания. В моем представлении, это главная посылка миссиональной библейской герменевтики. С тем же успехом мы принимаем тот факт, что библейское мировоззрение приглашает нас занять свое место в повествовании о вселенной, за которой стоит миссия живого Бога.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу
И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
В старинном английском варианте эта молитва хвалы заканчивалась словами: «…в мире без границ». Это не просто общепринятое окончание молитв и гимнов, а миссиональный взгляд на прошлое, настоящее и будущее. Однажды эту песнь воспоет все творение.
Человечество и его миссия
Используя в качестве точки отсчета теоцентричное утверждение о наличии у Бога собственной миссии, мы можем коротко остановиться на других важных аспектах миссии, красной нитью проходящих через всю Библию, которые мы будем подробно исследовать в остальных главах нашей книги. Вначале познакомимся с человечеством и его миссией на планете, специально созданной для нашего появления. Бог поручил нам наполнять землю, владеть ею и властвовать над остальным творением (Быт. 1, 28). Наряду с этой властью человек получил заповедь «возделывать и хранить» Эдемский сад (Быт. 2, 15). Забота о Божьем творении – задача каждого из нас. Наше предназначение на этой земле вытекает из творческого замысла самого Бога. Из такого понимания природы человека (телеологического, как и наше учение о Боге) следует наша забота об окружающей среде, экономическая деятельность, включая труд, его производительность, товарообмен, торговлю и развитие культуры. Быть человеком – значит играть достаточно важную роль в Божьем творении. К этой теме мы вернемся в главах двенадцатой и тринадцатой.
Далее, на фоне человеческого греха и восстания против Бога в Быт. 3 – 11, мы встречаем Израиль с его миссией, начиная с призвания Авраама в двенадцатой главе Бытия. Израиль появился на свет с миссией, доверенной ему Богом как часть более широкого замысла благословения всех народов земли. Избрание Израиля не означало презрения к остальным народам, напротив, это было сделано ради них. Универсальный характер Божьего замысла, одновременно впитывающий в себя частный характер избрания одного конкретного народа, – повторяющаяся тема и сложная богословская задача (для Израиля, равно как и для современных богословов). Вместе с Израилем мы пройдем самую длинную часть библейского пути, на котором нас ожидает миссиональное осмысление главных тем: избрания, искупления, завета, поклонения, этики и эсхатологии. Им посвящена третья часть этой книги.
Иисус и его миссия
Среди этого народа, впитавшего в себя Писание, живущего памятью и надеждой в ожидании Бога, появляется Иисус со своей миссией. Иисус не просто явился. Он убежден, что был послан. Голос Отца, прозвучавший в момент крещения Иисуса, объединил личности Раба Божьего из Книги Исаии (пользуясь фразеологией Ис. 42, 1) и мессианского царя из рода Давидова (см. Пс. 2, 6). Оба эти аспекта его личности и призвания подкрепляются пониманием Иисусом собственной миссии. Миссия Раба Господня заключалась в возвращении Израиля к Яхве и посредничестве в Божьем спасении, достигающем концов земли (Ис. 49, 6). Мессия-царь из рода Давида должен был править искупленным Израилем согласно многочисленным пророчествам, а также принимать в наследие народы и пределы земли (Пс. 2, 8).
Осознание Иисусом своей миссии – цели, мотивы и знание себя, стоящие за его словами и действиями, – всегда было предметом тщательных научных исследований. Очевидно, что свои приоритеты Иисус выбирал в соответствии с тем, что, по его мнению, было важнее всего для Бога-Отца. Желанием Христа было исполнить волю Отца, о чем он не раз говорил. Миссия Бога определяла его, Христа, собственную роль. В Иисусе радикально теоцентричная природа библейского назначения получила свое самое четкое и сконцентрированное выражение. В послушании Иисуса, даже до смерти, миссия Бога достигла своей кульминации: «Потому что Бог во Христе примирил с Собою мир» (2 Кор. 5, 19).
Церковь и ее миссия
Наконец, библейское повествование представляет нас самих как церковь со своей особой миссией. Как показывает отрывок Лк. 24, 45–47, Иисус доверил церкви миссию, в основании которой лежит его собственная личность, страдания и победа распятого и воскресшего Мессии. Сразу после этих слов Иисус говорит: «Вы же свидетели сему», – и вновь повторяет то же в Деян. 1, 8: «…будете мне свидетелями». Лука определенно хочет, чтобы мы увидели, как эти слова перекликаются с обращенными к Израилю словами Яхве в Ис. 43, 10–12.
А Мои свидетели, говорит Господь,
вы и раб Мой, которого Я избрал,
чтобы вы знали и верили Мне,
и разумели, что это Я:
прежде Меня не было Бога
и после Меня не будет.
Я, Я Господь,
и нет Спасителя кроме Меня.
Я предрек и спас, и возвестил;
а иного нет у вас,
и вы – свидетели Мои, говорит Господь, что Я – Бог.
Израиль знал живого истинного Бога, Яхве, посему ему было доверено свидетельствовать о Творце народам и их богам. Теперь ученики по-настоящему узнали распятого и воскресшего Иисуса, посему им доверено нести свидетельство о нем до края земли.[48] Миссия церкви определяется личностью Бога и его Христа. Наше свидетельство – прямой и неизбежный результат познания Бога и Иисуса.
Павел идет еще дальше, отождествляя свое служение с миссией Раба Господня, обращенной ко всем народам. Цитируя Ис. 49, 6 в Деян. 13, 47, он прямо говорит:
Ибо так заповедал нам Господь:
«Я положил Тебя во свет язычникам,
чтобы Ты был во спасение до края земли».
Невозможно было бы привести более яркий пример миссиологической герменевтики Ветхого Завета. Павел, не колеблясь, меняет местоимение «ты» единственного числа (обозначающее Раба Господня) на множественное число, «нам» (имея в виду себя и небольшой отряд своих соратников). Вновь миссия церкви логически вытекает из миссии Бога и выполнения нами его поручения.
Итак, миссия, с библейской точки зрения, хотя и требует нашего участия в ее планировании и реализации, не зависит, в первую очередь, от наших дел и нашей инициативы. Миссионерство в значении усилий, предпринимаемых человеком, означает серьезное участие Божьего народа в реализации Божьего замысла относительно искупления всего творения. Миссия принадлежит Богу. Чудо заключается в том, что Бог приглашает нас участвовать в ней.
Миссия рождается в сердце Бога, которое затем говорит с нашим сердцем. Миссия – это вселенское служение вселенской церкви, принадлежащей Творцу и Хранителю вселенной.[49]
Если свести все сказанное в единый контекст, миссиональная герменевтика означает попытку читать любую книгу Библии в свете:
• Божьего замысла для всего творения, в том числе искупления человечества и создания новой земли и нового неба.
• Божьего замысла для жизни человека на нашей планете и всего, что сказано в Библии о человеческой культуре, отношениях, этике и поведении.
• Исторического избрания Израиля, его самосознания и роли в отношении других народов, а также требований, которые Бог предъявлял к их поклонению, этике общественной жизни и всей системе ценностей.
• Главенства Иисуса из Назарета, его мессианства и миссии в отношении Израиля и остальных народов, его распятия и воскресения.
• Призвания Богом своей церкви, сообщества верующих иудеев и язычников как продолжения народа, рожденного Авраамовым заветом, чтобы нести Божье благословение всем народам во имя и во славу Господа Иисуса Христа.
Герменевтическая карта
Предлагая тот или иной контекст для исследований в области герменевтики и библейского богословия, мы должны быть всегда открыты для критики. Те же, кто ее высказывают, обязаны смиренно признавать, что, в конечном итоге, контекст подчиняется тексту, а не наоборот. Этим и объясняется сложность вопроса, заданного мне Энтони Биллингтоном: «Способен ли тот или иной контекст отдать должное сути текста, с точки зрения библейского богословия? Или же он только искажает текст?»[50] Еще раз замечу, что вполне разделяю озабоченность Биллингтона. Я лишь прошу оценить эвристическую полезность миссионального контекста, предложенного мною на страницах этой книги. Отдает ли он должное основной идее библейского канона? Облегчает ли он понимание? Может ли он выражать собой логическую связность и единство содержания Библии? На эти вопросы сможет ответить только читатель, если у него хватит терпения вместе со мной пройти долгий путь по страницам Писания.
И все же в определенном смысле любой контекст в какой-то мере искажает текст. Единственный способ избежать этого – воспроизвести текст Писания в его первоначальном виде. Всякие попытки кратко передать его содержание, создать систему или модель, облегчающую это понимание, так или иначе искажает исходную реальность – сам текст.
В этом смысле герменевтический контекст для чтения и толкования Библии (как и все другие приемы библейского богословия) чем-то похож на карту. Любой картограф признает, что карта всегда искажает отображаемую реальность. Самый яркий пример тому – карты мира. Невозможно с абсолютной точностью изобразить трехмерный земной шар на двухмерной плоскости. Поэтому все карты, проекции мира допускают искажения там, где этого невозможно избежать, – в форме материков, их относительной площади, в расположении параллелей и меридианов, на полюсах земли, в ориентации компаса и так далее. Все зависит от назначения карты и от того, что она, прежде всего, должна изображать.
На картах более крупного масштаба (например, для загородных прогулок или ориентации в городе) возникает другая проблема: что следует отметить, а что опустить в символическом изображении, которым, по сути своей, являются все карты. Не все особенности реального ландшафта можно поместить на карте. И опять перед нами встает вопрос: для чего предназначена эта карта? Что важнее всего четко разглядеть человеку, который возьмет ее в руки? И что в этом случае можно пропустить – не потому что этого нет на реальной местности, просто сейчас эти особенности не имеют первостепенного значения. Наверняка, где-то существуют карты канализационных сетей Лондона. Они, несомненно, востребованы инженерами городских служб, а вот туристам пригодятся едва ли. Им нет необходимости знать такие подробности. Карта Лондонского метро блестяще воспроизводит пути движения транспорта, и потому бесценна для туристов, пока они находятся под землей. Но как только они выходят на поверхность, польза такой карты почти сводится к нулю. Она искажает реальность для простоты и ясности. Эта классическая схема дает гораздо более полное представление о Лондонской подземке, чем карта, на которой отображались бы реальные повороты, длина и направление линий метрополитена. Всем известно, что схема метро искажает реальность ради достижения той цели, для которой она была создана, – помочь нам быстро и безопасно ориентироваться под землей. Допущенные искажения оправданы, и никто не станет обвинять создателей карты во лжи и желании ввести нас в заблуждение. Искажение в данном случае не означает неточность. Схема Лондонской подземки, по-своему, подробный и очень точный документ.
Сравнение герменевтического контекста с картой может оказаться полезным. Реальностью в этом случае является сама Библия. Ни один контекст не может учесть все детали, так же, как ни одна карта не отображает все мельчайшие подробности ландшафта. Но, подобно карте, герменевтический контекст позволяет нам увидеть всю местность в целом, ориентироваться на ней, замечая наиболее существенное и готовясь к встрече с самой реальной действительностью. Точно так же карта подсказывает, чего нам следует ожидать, когда окажемся в изображенном на ней месте. Миссиональная герменевтика, которую я обрисовал, по-моему, удовлетворяет некоторым из этих требований. Она не претендует на разъяснение каждой детали бескрайнего библейского ландшафта или возможности заранее определить толкование того или иного отрывка. Но если встреченные вами в пути особенности местности не отмечены на карте, вы не будете по этой причине отрицать их существование. Вполне возможно, вы даже не посетуете на картографа, исключившего эту деталь. Ведь карта помогает нам установить ее правильное местоположение по отношению к другим географическим объектам.
Чем больше я пытался использовать миссиональную карту Библии, ориентированную, прежде всего, на миссию Бога или побудить к этому других, тем яснее мне виделись не только основные элементы ландшафта. Менее заметные тропинки и не столь живописные, с точки зрения ученых туристов, достопримечательности обнаруживали неожиданную и многообещающую связь с главной панорамой.
Часть 2. Бог и его миссия
Вот у Господа, Бога твоего, небо и небеса небес, земля и все, что на ней (Втор. 10, 14).
Господи, Боже Израилев… Ты один Бог всех царств земли, Ты сотворил небо и землю (4 Цар. 19, 15).
Вот, Я – Господь, Бог всякой плоти; есть ли что невозможное для Меня? (Иер. 32, 27).
Искупитель твой – Святый Израилев: Богом всей земли назовется Он (Ис. 54, 5).
Судия всей земли поступит ли неправосудно? (Быт. 18, 25).
Ибо Бог – Царь всей земли (Пс. 46, 8).
Повсюду в ветхозаветном каноне мы находим отрывки, провозглашающие Яхве, Бога Израилева, единым Богом всей земли, всех народов или всего человечества. Яхве создал все сущее, он владеет и управляет всем. Приведенные выше примеры заимствованы из Торы, исторических и пророческих книг, из псалмов. Уникальность и вселенский характер Яхве – основополагающие аксиомы ветхозаветной веры, которая, в свою очередь, лежит в основании новозаветного христианства, его поклонения и миссии. В трех главах второй части мы исследуем некоторые аспекты этого аксиоматичного монотеизма, во многом определившего наше понимание библейской миссии.
Если Яхве – единственный живой и истинный Бог, явивший себя Израилю и пожелавший явить себя до концов земли, цели, которые мы ставим перед своей миссией, должны быть достойны его замысла (гл. 3).
Если Иисус из Назарета воплощает собой личность и миссию Яхве, если он тот, кому Богом дана вся власть на небе и на земле, тот, перед кем преклонится всякое колено и кого всякий язык исповедует Господом, значит, именно он – сердце и слово нашей миссии (гл. 4).
Если конфликт между живым Богом и его Христом, с одной стороны, и всеми лжебогами и идолами, возводимыми усилиями человеческими и сатанинскими, с другой стороны, составляет великую вселенскую драму библейского повествования, то наша миссия должна побудить нас вступить в эту войну с идолопоклонством, будучи уверенными в окончательной победе Бога над всем, что противостоит его царствованию над вселенной (гл. 5).
Но прежде, чем приступить к обсуждению этих тем, необходимо сделать два вступительных замечания.
Во-первых, в круг интересов нашей книги не входят вопросы, касающиеся библейского происхождения монотеизма в древнем Израиле. На протяжении многих лет они остаются предметом большого числа научных и критических исследований, но у нас нет возможности уделить им серьезное внимание. Еврейские священные писания, которые мы, христиане, называем Ветхим Заветом, дошедшие до нас в рамках канонической традиции усилиями представителей официального иудейского вероучения, не дают возможности проникнуть в религиозное самосознание среднего израильтянина на том или ином этапе ветхозаветной истории. С уверенностью можно лишь предположить, что в нем зачастую царила страшная неразбериха. Даже на страницах израильских писаний на протяжении жизни многих поколений неоднократно говорится о постоянном противостоянии между популярной религией и защитниками монотеистической веры завета, представленной в исторических и пророческих книгах. Одни были убеждены, что вера завета требует от них исключительного поклонения Яхве, тогда как другие, по многим причинам, считали возможным поклоняться иным богам вместо Яхве (а, вероятнее всего, и одновременно с ним). Археологические свидетельства подтверждают впечатление, которое складывается у нас от чтения пророчеств Осии, Иеремии и Иезекииля, о широком распространении политеизма в Израиле (в том числе поклонения женским божествам, например, Астарте).[51]
Исследователи религии Израиля предлагают различные версии этапов, которые Израиль прошел на пути к истинному монотеизму. Очевидно, уже на самых ранних стадиях люди понимали, что быть израильтянином означало признание Яхве своим единственным Богом. Его иногда называют «моно-Яхвеизмом». Вопрос о том, считался ли Яхве при этом единственным истинным божеством (или единственным божеством, которому должен был поклоняться Израиль)? А если нет, то какой путь пришлось пройти израильтянам, чтобы убедиться в этом, продолжает оставаться предметом постоянных и недоказательных споров.[52]
Тем не менее, тот факт, что заверения в уникальности и вселенском характере Яхве изобилуют во всех жанрах израильских писаний, позволяет сделать вывод о радикальном монотеизме, который с самых ранних дней лежал в основании иудейского вероучения, как бы велико не было пагубное влияние на него повседневной религиозной практики.[53]
Кроме того, необходимо задаться вопросом: что именно означает монотеизм в данном контексте? Попытавшись воспользоваться стандартным определением монотеизма в абстрактных философских терминах, а затем оценить в соответствии с ним положение дел в Израиле, мы получим весьма ограниченное представление об израильском монотеизме. Как показали в своих работах Натан Макдональд и Ричард Бокэм, определение монотеизма, данное просветителями, в плену которого так долго находилось Западное богословие, привело, с одной стороны, к серьезному недопониманию позиции Израиля по отношению к Яхве, а с другой – к умозрительным заключениям об эволюции израильского монотеизма, которые отнюдь не находят подтверждения в самой Библии.[54]
Если же вместо этого мы спросим, что именно имел в виду Израиль, говоря: «Яхве – Господь, и нет иного, кроме него», возможно, наше представление о монотеизме будет лучше соответствовать реальности живого вероучения избранного народа. Иными словами, мы должны понять религию и богословие Израиля изнутри, не пытаясь пропускать их через фильтр своих собственных понятий и категорий.
Задавшись вопросом, что имели в виду израильтяне, говоря о «познании Господа», перед нами откроются щедрые россыпи библейского учения о монотеизме. У этого удивительного универсального термина несколько важных граней. Яхве явил себя Богом, который хочет быть познанным. Это его желание очевидно в его творении, откровении, спасении и суде. Мы призваны познать Яхве как Бога, нисколько не сомневаясь, что можем его узнать и, более того, должны это сделать. Это знание доверено избранному народу, заключившему завет с Богом, и должно находить отражение в их жизни. Но однажды все человечество, так или иначе, узнает Яхве как истинного Бога. Посему помогать людям в познании Бога – звено миссии тех, кто призван к участию в миссии Бога, который хочет быть познан. Итак, «познание Яхве» – один из наполненных глубоким смыслом ветхозаветных терминов, посредством которого израильтяне выражали идею, известную нам как монотеизм. Мы с вами отправляемся в путешествие, где нас ждут удивительные открытия. Как сам Израиль познал Яхве, Бога? Каким они видели процесс познания его другими народами?
В следующих трех главах нам предстоит пройти особый путь. В третьей главе мы увидим, как Израиль познал уникальность Яхве, испытав на себе действие искупительной Божьей благодати, в частности, в главных событиях исхода и возвращения из плена. Не останется без внимания и обратное – Израиль и другие народы познали Яхве в его суде и гневе. В четвертой главе, оставив позади Ветхий Завет, мы увидим, как Новый Завет заполняет пробелы в познании Бога, узнавая его в личности Иисуса из Назарета, Господа и Христа. Далее, связывая воедино нити повествования этих двух глав, мы задумаемся о причинах, по которым библейский монотеизм носит миссиональный характер, или, следуя замыслу книги, как миссиональная герменевтика просвещает наше прочтение великих истин библейского монотеизма, относящихся к Яхве и к Иисусу Христу. Однако нельзя закончить обзор понятий монотеизма и миссии, не уделив внимания его темной стороне, – противостоянию богам и идолам. Поэтому в пятой главе мы проанализируем ветхозаветное свидетельство об этом явлении и одновременно попытаемся разобраться с поверхностным и высокомерным недопониманием содержащейся в нем полемики. Наконец, мы задумаемся о том, как именно христианская миссия должна отражать актуальную и в наше время проблему идолопоклонства, используя тонкие приемы, представленные в миссионерском служении и посланиях апостола Павла.
