Кристофер Клэри
Роджер Федерер. Долгий путь и прекрасная игра мастера

Роджер стал одним из первых клиентов Марколли. По словам Грюневельда, идея заключалась в том, что Федереру помогут изменить его привычки и более систематически управлять своими эмоциями, особенно когда матчи становятся напряженными.

Федерер вряд ли был единственным в своем роде. The Inner Game of Tennis, ставшая классической книгой Тимоти Галлвея о победе над внутренними демонами, была опубликована почти четверть века назад, в 1974 году.

Иван Лендл на пути к № 1 в 1980-х годах работал с Алексисом Касторри, американским спортивным психологом, которого он встретил поздно вечером в ресторане Denny’s в Бока-Ратон, Флорида. Лендл был в мрачном настроении после поражения Эдбергу. Иван использовал методы, которые считались авангардными в то время: визуализация и разговор с самим собой даже во время матчей, чтобы углубить свою способность сосредотачиваться («Иван Лендл хватает свое полотенце. Лендл держит мяч в руке и готовится к подаче…»).

Марколли – харизматичный собеседник и прекрасный рассказчик даже с учетом того, что английский для него второй (или третий) язык. Я спросил его, что отличает теннис от других видов спорта с точки зрения психологии.

– Это, наверное, самый сложный вид спорта в психологическом плане, возможно, наряду с гольфом, – сказал он. – Когда ты уверен в себе, победа дается легко. В теннисе, если ты не уверен в себе, очень одиноко. Это еще и жестоко, потому что игра длится долго. В лыжном спорте через одну минуту гонка закончится, и ты можешь идти домой, но теннис – это долго и жестоко.

Во время матчей мужского турнира официально запрещено вызывать тренера, что усугубляет ситуацию.

– В других видах спорта тренеры могут взять тайм-аут или дать вам инструкции, – сказал Марколли. – Конечно, в теннисе есть командная работа – при подготовке, разработке стратегии и тому подобное, но во время матча вам действительно нужно делать все в одиночку.

Во время матча гораздо больше простоя, чем действия. Перерывы могут длиться от пяти до десяти секунд, между которыми проходит от двадцати до двадцати пяти секунд. В матче из пяти сетов у вас много времени, чтобы зависнуть в своих мрачных мыслях.

– Перерыв – это хорошо, если правильно его использовать, – считает Марколли. – Это огромная, огромная возможность. Я бы даже сказал, что во время перерыва можно переломить ход игры.

Марколли сосредотачивается на управлении дыханием и на контроле взгляда – куда игроки смотрят, чтобы сфокусироваться.

– Для меня всегда важно, как игрок использует свои глаза, – сказал он. – Но есть еще один фундаментальный компонент, который выходит за рамки матча – в мире ли ты с самим собой? Твой общий жизненный план более или менее соответствует тому, что ты находишься именно здесь и сейчас? Или ты бы предпочел быть где-нибудь в другом месте?

Федерер, к его чести, решил заняться своими ментальными слабостями в довольно раннем возрасте. Ему еще не было семнадцати, когда он начал сотрудничать с Марколли. В подростковом возрасте сам Марколли изо всех сил пытался справиться с эмоциями на соревнованиях.

– Я еще не научился этой благодати под давлением, – написал он в своей книге 2015 года More Life, Please! The Performance Pathway to a Better You. – В 17 лет, когда дела пошли не очень, я стал упрямым. У меня была страсть к игре, но я не контролировал ее.

Именно это он увидел и в Федерере.

– У Роджера всегда была страсть к победе, – однажды заявил Марколли французскому спортивному изданию L’Equipe. – В определенный момент своей карьеры он сделал выбор – научиться использовать эту энергию конструктивным образом, чтобы раскрыть свой максимальный потенциал. Это и было целью нашей совместной работы.

Их сотрудничество продлилось примерно два года. Вряд ли они смогли полностью решить все проблемы Федерера, инструменты, которые приобрел Роджер, позволили ему перейти на более высокий уровень.

– Он получил ключи, – рассказала Линетт Федерер L’Equipe в 2005 году. – Я думаю, что он все еще использует их на корте. Я никогда с ним об этом не говорила. Это его мир, а не мой, но мне это кажется очевидным.

Грюневельд соглашается с мнением матери.

– Марколли стал Роджеру почти как брат, которого у него никогда не было, – сказал он об их взаимоотношениях. – Он действительно принял это.

Федерер никогда не заходил так далеко и мало говорил о Марколли публично, но он признал преимущества работы с ним в одном из наших ранних интервью. Лундгрен тоже определенно заметил разницу.

– Конечно, это помогло, – считает он. – Это дело игрока. Вы либо верите в это, либо нет. Что касается Роджера, я не думаю, что ему это действительно нравилось, если честно, но он сделал это, и я думаю, что он извлек из этого все самое важное. Слушать такие вещи не так-то просто, особенно когда ты так молод. Ему было тяжело.

Консультации психолога перфоманса тогда все еще считались признаком уязвимости. Это не соответствовало жесткому индивидуализму, который Федерер принял и любил проецировать, когда достиг зрелости, проходя значительные отрезки времени без официального тренера или агента.

– Это было больше похоже на слабость, – отзывается Грюнвельд о спортивной психологии. – Мы просто увидели, что не можем дать Роджеру то, что нужно. Его родители тоже не могли этого сделать. Нам нужен был независимый советник, кто-то, кто будет только на его стороне.

Эволюцию в спорте и теннисе можно увидеть на примере победительницы Открытого чемпионата Франции 2020 года Иги Свёнтек, у которой есть штатный спортивный психолог Дарья Абрамович, которая открыто обсуждает некоторые из их методов.

Марколли написал книги с сестрами Гизин, двумя другими его звездными клиентками. Но ни он, ни Федерер публично не освещали свою совместную работу. Так решил Федерер.

– Мы сразу об этом договорились, а затем поговорили еще раз и опять на этом сошлись, – сказал мне Марколли.

Ясно одно: Федерер, на тот момент успешный юниор, вскоре станет феноменальным.

До этого он не выигрывал крупнейших титулов даже в Европе. Ни Les Petits As, престижный турнир для детей до 14 лет в Тарбе, Франция, где он проиграл в 1/8 финала в 1995 году. Ни на чемпионате Европы среди юниоров, где он проиграл в полуфинале до 16 лет в 1997 году.

Но вторая половина 1998 года стала его звездным часом. После поражения в полуфинале Открытого чемпионата Австралии среди юниоров в январе и в первом круге французского Открытого юниорского чемпионата в июне, он прибыл на Уимблдон с уверенностью в себе и большей невозмутимостью.

Безупречно играя и подавая на траве, он не проиграл ни одного сета на пути к финалу, где встретился с Ираклием Лабадзе, одаренным грузинским левшой.

Финал был сыгран на корте № 2, еще одном корте из юности Федерера, которого больше нет. До того, как его снесли и заменили, его прозвали «кладбищем», потому что на нем произошло столько неприятностей, в том числе проигрыш Джона Макинроя Тиму Галликсону в 1979 году.

Федерер, которому скоро исполнится семнадцать, играл с головокружительной скоростью. Между розыгрышами проходило очень мало времени, как и между его подачами. Он выиграл первый сет со счетом 6–4 всего за двадцать две минуты.

Его каштановые волосы на этом этапе были короткими, голова не покрыта. Его одежда от Nike, с которыми он уже заключил контракт, была мешковатой и похожей на экипировку, которую носил в том году один из его теннисных кумиров Пит Сампрас.

Когда Федерер подавал, он иногда высовывал язык из края рта, как и один из других его кумиров звезда НБА Майкл Джордан. У него была еще одна привычка, от которой он позже откажется: пробрасывать мяч между ног между розыгрышами и подбрасывать его одним движением ракетки, затем ловить его за спиной и снова пробрасывать через ноги.

Это был бросающийся в глаза трюк. Если бы он сохранил эту привычку на профессиональном уровне, она стала бы визитной карточкой Федерера, но оказалось, что это всего лишь юношеское баловство.

Также было поразительно, что Федерер не осуществил подачу с выходом к сетке в финале. Он играл так, как мог бы играть на харде. Это был прообраз того, как он выиграет Уимблдон в будущем.

Латеральная скорость перемещения Федерера была исключительной, что позволило ему удивить Лабадзе, увеличив продолжительность розыгрышей. И все же он был более прямолинейным в своих действиях, чем станет в расцвете сил. Шаг Роджера между ударами был все еще не таким широким, гибкость менее очевидна, и изменения направления менее точны.

Его подача, уже на тот момент ставшая основным оружием, также заметно отличалась от будущей. Движение было более быстрым, ему требовалось почти на секунду меньше от начала до удара, чем в финале Уимблдона 2019 года против Джоковича. Федерер не переносил вес на переднюю ногу довольно долго, он не отводил ракетку так низко и так далеко назад, сгибание в коленях не было таким глубоким, а прыжок к мячу не был таким взрывным.

Он ожидаемо часто использовал удар слева, но неожиданностью стало то, что даже в ранние годы он выполнял множество плоских бэкхендов или топ спинов.

Перелом в первом сете прошел по классической схеме Федерера, когда он с помощью укороченного бэкхенда вынудил Лабадзе выйти вперед и нанести неубедительный удар из неудобной позиции. Роджер воспользовался предоставленной возможностью и выполнил виннер.

Скоро станут известными и другие его приемы, в том числе самый телегеничный удар: виннер справа, который попадает прямо на заднюю линию.

Жалко, что на трибунах почти никого не было – на матч пришло не более двухсот болельщиков. Один зритель средних лет оперся босыми ногами на верхнюю часть переднего сиденья – не совсем тот образ элегантного Всеанглийского клуба, который сложился у большинства из нас, не так ли? Эта картина резко контрастировала с переполненными трибунами на соседнем Центральном корте, где Сампрас вот-вот одержит победу в пяти сетах над Гораном Иванишевичем, повторив рекорд Борга – пятый титул Уимблдона в одиночном разряде.

Несмотря на свое непостоянство, Федереру в значительной степени, если не полностью, удавалось сдерживаться в матче против Лабадзе. Он часто перебирал струны – классический метод оставаться сфокусированным, – но иногда все же начинал жестикулировать и бормотать себе под нос на швейцарском немецком.

Единственный намек на взрыв появился в начале второго сета, когда при счете 1–1 Федерер пропустил удар слева на подаче Лабадзе. Он подбросил ракетку, накричав на себя.

Зачем же проявлять негатив и рисковать попасть в слишком знакомую ловушку? Тем не менее вместо того, чтобы потерять темп и ритм, Роджер смог обуздать себя. Именно Лабадзе, а не Федерер, позже получил предупреждение – после того, как бросил ракетку во время второго сета.

В итоге Федерер вырвал титул, одержав победу со счетом 6–4, 6–4, не допустив ни одного брейк-пойнта.

Это было впечатляющее выступление, но очень немногие люди предвидели, что Роджер покорит теннисный корт с травяным покрытием.

«Федерер – будущий чемпион Уимблдона?» – задался вопросом Гай Ходжсон в газете Independent в Великобритании. – Наверное, нет, если он не изменит свою тактику. Его взрастили на грунте, и это заметно – он практически не выходил к сетке».

Тем не менее самый важный матч на раннем этапе карьеры Федерера занял всего пятьдесят минут его времени. Возможно, самым большим сюрпризом было отсутствие слез на корте. Вместо этого он поднял обе руки и широко улыбнулся. Еще одну довольную улыбку мы увидим позже, когда он получит свой трофей от герцогини Кентской в Королевской ложе на Центральном корте.

Комментатор BBC Билл Трелфолл, наблюдая за этой сценой, уверенно сказал своим зрителям:

– Мы еще увидим этого парня.

Это, без сомнения, было рискованным предсказанием. Юным чемпионам Большого шлема не всегда гарантирован успех. К 2020 году на Уимблдоне собралось шестьдесят девять чемпионов в одиночном разряде среди мальчиков. Только шестеро из них выиграли титул Большого шлема в одиночном разряде, и только четверо из них – Уимблдон: Борг, Пэт Кэш, Стефан Эдберг и Федерер, единственный за последние тридцать пять лет чемпион Уимблдона среди мальчиков, выигравший затем крупный турнир.

Теннис – это действительно жестокий соревновательный вид спорта, где пирамида наверху становится крайне узкой и где самые выдающиеся таланты не всегда оказываются среди победителей-юниоров. Но Федерер, который помимо одиночного выиграл титул и в парном разряде Уимблдона для юниоров вместе с Оливье Рочусом в 1998 году, отправился домой в Швейцарию с определенно большей верой в свои способности.

Он покинул Лондон, не присоединившись к Сампрасу и другим победителям на официальном ужине чемпионов Уимблдона – о чем он сожалеет, – чтобы немедленно сосредоточиться на своем следующем испытании.

Оно состоялось в Гштааде, высококлассном швейцарском альпийском курорте, где он дебютировал с wild card в основной сетке ATP Tour. Это был быстрый переход к высокогорным условиям и грунту после Уимблдона на траве и на уровне моря. 7 июля Федерер в первом раунде столкнулся с Лукасом Арнольдом Кером, ветераном Аргентины, попавшим в основную сетку только после того, как молодая немецкая звезда Томми Хаас снялся с турнира из-за пищевого отравления.

– Мне сказали, что я играю с местным юниором, – сказал Арнольд Кер аргентинскому изданию La Nación двадцать лет спустя. – Я подумал, что мне не могло повезти больше. В то время в Швейцарии был только Марк Россе. Если бы это была wild cart Испании, я бы был поосторожнее, но швейцарский парень меня не волновал.

Арнольд Кер, сильный игрок в парном разряде, который хорошо играл у сетки, воспользовася более слабой стороной Федерера: он подавал ему под левую. На быстрых альпийских кортах Арнольд Кер выиграл 6–4, 6–4 за час и двадцать минут.

– Когда матч закончился, мне даже не пришло в голову, что этот парень будет великим, – вспоминает Арнольд Кер. – Я никогда не думал, что этот юниор станет легендой.

Федерер с нетерпением ждал возможности сыграть с Хаасом, восходящей звездой, одним из его будущих ближайших друзей. Но матч с Арнольдом Кером все еще проходил на втором по величине выставочном корте. Игра по-прежнему была в центре внимания швейцарских болельщиков и средств массовой информации.

Дэвид Лоу, молодой британец, был назначен менеджером по связям с общественностью ATP Tour, помогая Федереру ориентироваться в прессе.

Лоу, ведущий теннисного подкаста, был новичком, как и Федерер, но он быстро понял, что дебют Роджера станет темой недели.

– По сути, они хотели провести пресс-конференцию с момента его приезда, – вспоминал Ло. – Так что я должен был встретиться с ним до начала турнира и разобраться во всем этом, и я помню, что он тоже понятия не имел, кто я такой, для чего я был там. Его все это забавляло. Он был просто удивлен, что люди проявляли к нему такой интерес. Это мне сразу понравилось в нем: игривость, то, что он не воспринимал все это слишком серьезно. Он не нервничал по этому поводу.

Вскоре Роджер стал переключаться со швейцарского немецкого на французский вместе с журналистами: так же, как он будет поступать и в последующие десятилетия.

– Все казалось очень естественным, – вспоминает Лоу. – Не было никакого притворства, никакой игры, никакой неловкости. Он совсем не выглядел подростком, как многие из них.

Марк Россе заметил то же качество, когда пригласил шестнадцатилетнего Федерера тренироваться с ним в Женеве. Россе, которому тогда было 27 лет, ожидал, что Федерер будет нервничать и стараться изо всех сил, чтобы произвести впечатление на своего старшего товарища. Ведь Россе в юности вел себя именно так, когда французская звезда Анри Леконт предложил ему выступить в качестве спарринг-партнера.

– Роджер был очень расслаблен и вел себя непринужденно, даже довольно беспечно, – сказал мне Россе. – Я думаю, что это его южноафриканская кровь, которую он унаследовал от своей матери. В этом не было ничего швейцарского. Что меня до сих пор восхищает в Роджере, так это то, что ему удается жить настоящим. У него отличная способность принимать вещи такими, какие они есть. Он проживает момент, переживает его полностью, получает от него удовольствие, доводит его до конца, а затем переходит к следующему. По этой причине возникает ощущение, что с ним все происходит очень естественно. Это талант, и, честно говоря, это очаровывает меня больше, чем его теннис.

Марколли считает, что все сводится к доверию.

– Вы можете тренироваться, чтобы быть сфокусированным, для этого есть свои методы, – говорит он. – Но другой компонент успеха – это вера в то, что жизнь идет в правильном направлении, вера в то, что близкие вам люди делают свою работу и вам не нужно беспокоиться или думать о чем-то другом. И мне кажется, что Роджер всегда умел окружать себя людьми, которым он мог доверять полностью. Чтобы завоевать его доверие, нужно время, но оно безгранично. «Вы уверены в том, что делаете? Это правильно?» Я никогда не слышал таких вопросов от Роджера.

Тем не менее Федерер был подростком. Вскоре после игры в Гштааде он присоединился к Россе и швейцарской команде Кубка Дэвиса, чтобы выступить в качестве партнера по тренировкам к матчу против Испании в Ла-Коронь в июле. Его взяли в команду первый раз – это отчасти было наградой за победу на Уимблдоне среди юниоров.

Россе, прекрасно понимая, что Федерер может стать неотъемлемой частью команды на долгие годы, попросил, чтобы в отеле их поселили в соседние номера со смежной дверью.

– Я хотел взять его под свое крыло, чтобы он почувствовал себя частью команды, – сказал Россе.

Россе принес свою PlayStation, которая, конечно, стала кошачьей мятой для Федерера. Стало трудно сказать, где чья комната.

– Однажды я ушел тренироваться, – вспоминает Россе, – и когда вернулся, он снова был в моей комнате и играл. Я спросил: «Можешь оставить меня одного ненадолго?» Роджер вышел из транса, извинился и ушел к себе. Он мог зависнуть, но это было весело. После той недели я всегда думал о нем как о младшем брате.

Поль Дорошенко, французский фитнес-тренер и физиотерапевт, прибыл в Биль в августе 1998 года. Как и многие в Доме тенниса, он переехал в Швейцарию отчасти из-за возможности поработать с Федерером.

Дорошенко родился в Алжире, когда тот еще был частью Франции. На момент переезда ему было сорок четыре, и он тренировал ряд ведущих игроков, включая Россе. Совсем недавно он был в Испании и гастролировал с Сержи Бругера, двукратным чемпионом Открытого чемпионата Франции по теннису, а также с его отцом и тренером Луисом.

У Дорошенко сильный характер, а по мнению некоторых, даже эгоцентричный. У него также есть склонность к научным экспериментам. В последнее время он сосредоточился на том, чтобы помочь спортсменам поменять привычные техники, такие как подброс или замах справа, с помощью низкочастотных звуков.

Работая с Бругера в 1990-х годах, он глубоко проникся профессиональным спортом.

Федереру предстояла работа, много работы.

– Говорю, как есть, – признался Дорошенко. – Роджер был эмоционально уязвим. Он не мог смириться с поражением и не выкладывался на тренировках. Он не был большим тружеником. Большую часть времени Роджер дурачился. Что касается фитнеса, я много требовал от него, заставлял совершать часовые пробежки, которые, откровенно говоря, не нужны для тенниса, но полезны для психики.

Как и другие тренеры в Биле, Дорошенко изобретал Федереру необычные задания, чтоб тот был занят и не заскучал.

– Мы наняли парня из циркового училища, чтобы он приходил к игрокам и учил их жонглировать, – вспоминает Дорошенко. – Федерер был спонтанным и очень талантливым, но ему не хватало организованности. Мне иногда приходилось его искать, потому что он просто забывал прийти на тренировку. Его квартира напоминала последствия катастрофы. Вы не можете себе этого даже представить. Утром, когда я заходил туда, я не мог понять, был там сам Роджер или нет, настолько было грязно.

Тем временем Питер Картер и другие тренеры в Биле были сосредоточены на структурировании игры Федерера в долгосрочной перспективе, а именно на совершенствовании техники и стиля игры, которые позволили бы ему максимально раскрыть свои способности.

Грюневельд, обеспокоенный слишком низкой траекторией мяча при ударах Федерера с отскока, натягивал веревку на высоте метра над сеткой и заставлял Федерера попадать в нее, удерживая мяч в игре. Требовалось сильное вращение, и Федерер уловил суть, но, как это с ним обычно и происходило, он усовершенствовал это упражнение, найдя способ сочетать мощное вращение и скорость. Тот мощный форхенд, который он научился делать с помощью этого подхода, был еще и непредсказуем («клиффхэнгер»).

– Мяч летел с таким количеством оборотов в минуту, что казалось, он вылетит в аут, но в последнюю минуту он падал прямо на линию, – вспоминает Греневельд. – Я знаю, что, говоря о скорости головки ракетки, мы вспоминаем Рафу Надаля, но у Роджера невероятно быстрая рука. Рафа достиг свой скорости именно с тем типом ракетки, который он всегда использует. Роджер долгое время играл стандартной ракеткой, и без своей руки он никогда не смог бы закрутить мяч так, как надо для клиффхэнгера, иначе он получил бы серьезную травму.

На этом этапе Федерер играл Wilson Pro Staff Original с головкой восемьдесят пять квадратных дюймов (548 кватрадных сантиметров). Такая же ракетка была у двух его кумиров: Сампраса и Эдберга. Вес был сравнительно тяжелым – 340 граммов. Тонкая рукоятка и маленькая головка ухудшала ситуацию при попаданиях мяча не в центр струн.

Но Федереру нравилось играть этой ракеткой. При правильном тайминге ощущения были действительно приятными, и Роджер, в конце концов, не планировал вести битвы на истощение, не уходя с задней линии. Он собирался атаковать со всего корта, делая розыгрыши относительно короткими.

Дорошенко часто обсуждал игру Федерера с Питером Картером. Одной из областей интересов Дорошенко была латеральность, доминирование одной стороны мозга и контроль над функциями тела. Особенно тренер был сосредоточен на глазах и на том, как взгляд может повлиять на игрока.

Дорошенко определил, что у правши Федерера доминирует левый глаз, а это означает, что левый глаз передает информацию в мозг быстрее и точнее, чем правый глаз.

Обычно доминирующий глаз человека соответствует доминирующей руке. Федерер обладал перекрестной доминантой, такое наблюдается лишь у 30 процентов населения.

Это означало, что наиболее естественным ударом Федерера был удар справа, потому что при развернутых плечах доминирующий левый глаз мог отслеживать мяч.

– Когда у вас доминирует правый глаз и вы правша, удар слева – это естественный удар. Такую ситуацию можно наблюдать у Ришара Гаске или Стэна Вавринки, – считает Дорошенко.

Дорошенко, сильный игрок клубного уровня во Франции, вспоминает, как играл с Роджером в тренировочном центре на выходных и поддерживал интерес к матчу, заставляя Федерера играть левой рукой.

– Я много работал с ним над его левой рукой, и этим улучшал общую координацию, ведь работа мозга становилась более симметричной, – рассказывает Дорошенко. – Федерер был творческим типом, парнем, у которого не было особой концентрации, у которого игра состояла из взлетов и падений. Он ломал ракетки и отдавал матчи. Он был действительно не очень хорош в отношении контроля над эмоциями, и поэтому мы решили: «Хорошо, давайте создадим для Федерера специальный теннисный корт». Главным конструктором был Питер Картер. Я не думаю, что Федерер осознает все, что было сделано для него, но это привело к разработке его индивидуальной техники. Никто не вписывал Федерера в шаблон. Шаблон был сделан специально для Федерера.

Атакующий теннис, ориентированный на удар справа, требовал отличной подвижности и мощных ног. Поскольку Федерер уже подрос, они работали над его питанием и силовыми показателями. К тому времени, когда в начале 2000 года Дорошенко покинул Швейцарскую федерацию, чтобы присоединиться к команде Бругера, Федерер мог жать лежа более 100 килограммов (220 фунтов), несмотря на его телосложение. Для молодого теннисиста у него также был солидный показатель VO₂ max, что предвещало его игру на пять сетов.

– Ошибка, которую люди допускали, глядя на него, заключалась в том, что они думали, что он довольно хрупкий, – сказал Дорошенко. – Но он был сильным, достаточно сильным, и на этом этапе его VO₂ max составлял 62, что для атакующего игрока считалось высоким аэробным уровнем. Для сравнения, у Марка Россе было около 50. Хорошему велосипедисту хватило бы 75 или 80. У Бругера было 72, но игра Федерера была выше уровня типичного атакующего теннисиста. Итак, у Федерера не должно быть проблем с длинными матчами, и вы можете видеть, сколько пятисетовых игр он провел за свою карьеру. Он никогда не сдувался.

Но для Дорошенко самым ярким аспектом Федерера как спортсмена была его скорость и динамичность. Роджер был исключительно способным в плиометрических тренировках, где основное внимание уделялось повторяющимся взрывным упражнениям, например прыжкам на ящик.

– Он побьет все рекорды, – предсказал Дорошенко. – В то время, как другие за тридцать секунд могли сделать примерно пятьдесят пять прыжков, Федерер прыгал семьдесят раз. На самом деле, он был замечательным спортсменом, но поскольку психическая сторона и удары слева были несовершенными, Питер Картер чувствовал, что необходимо сосредоточить внимание на сокращении длины розыгрышей. Весь секрет в том, чтобы остановиться на нужном количестве ударов. Для такого парня, как Бругера, это было одиннадцать ударов. Для Федерера – три, четыре, максимум пять.

Сказать проще, чем сделать. Федереру с его вспыльчивостью и жаждой разнообразия, потребуется больше времени, чем некоторым из его сверстников, чтобы научиться правильно выбирать удары и добиваться стабильного успеха.

Питер Картер прекрасно это понимал и часто защищал Федерера на заседаниях швейцарской федерации от тех, кто считал его прогресс слишком медленным и вспоминал, что величайшие чемпионы тенниса обычно получали крупные титулы к двадцати годам (Сампрас, Борг, Макинрой и другие). Но Картер был непреклонен – Федерер придерживался другого расписания, он пытался сосредоточиться не на двух или трех важных ударах, а на всех ударах.

Андре Агасси, один из лучших и наиболее интуитивных игроков современности, тоже это почувствовал. Вернувшись в топ-10 в октябре 1998 года, Агасси встретился с Федерером в первом раунде швейцарского турнира на закрытых кортах в Базеле. Это было через неделю после того, как Федерер вышел в основную сетку турнира ATP в Тулузе и выиграл два раунда у опытных игроков Гийома Рау из Франции и Ричарда Фромберга из Австралии, а затем проиграл голландцу Яну Симеринку.

Агасси, один из десятки лучших соперников Федерера во всей его карьере, победил его со счетом 6–3, 6–2. После матча тренер Агасси, Брэд Гилберт, отправился в раздевалку – обсудить то, что во многих отношениях выглядело, как обычная победа.

– Андре сказал: «Черт, у этого парня, Федерера, серьезные навыки, и он скоро станет великолепен», – вспомигает Гилберт.

В следующем раунде Агасси победил двадцатидвухлетнего соотечетвенника Федерера, Иво Хойбергера, со счетом 6–2, 6–2. Дэвид Лоу, работавший над мероприятием для ATP, сопровождал Агасси на пресс-конференцию и по дороге спросил, кто победит в матче Федерера и Хойбергера. Агасси ответил:

– Что ж, если они сыграют сейчас, Хойбергер выиграет. Но парень, у которого будет карьера, – это Федерер.

Это будет карьера, не похожая ни на одну другую, определенно более грандиозная, чем мог бы представить себе Агасси. Но сначала будет много интересных моментов, таких как, например, история в Кюблисе, живописной швейцарской горной деревне недалеко от австрийской границы.

После Базельского турнира прошла неделя, и, хотя Федерер все еще был в своей стране, он находился в другом мире и изо всех сил пытался приспособиться к реальности. Вместо того чтобы сражаться с Агасси, одним из мировых знаменитостей спорта, он должен был встретиться с Армандо Брунольдом, малоизвестным двадцатиоднолетним швейцарцем, попавшим на 768-е место рейтинга. Они играли первый раунд сателлитного турнира в городе с населением менее тысячи человек. Все внимание было направлено на Федерера.

Питер Лундгрен, один из немногих присутствующих, кипел, наблюдая, как Роджер, по сути, бросил игру после того, как проиграл на тай-брейке в первом сете, пропуская удары с отскока.

– Я сходил с ума, – вспоминает Лундгрен. Прибыл судья турнира, Клаудио Гретер, тот же персорнаж, который ранее предсказал Аллегро, что тот больше не победит Федерера. На этот раз Гретер сказал Лундгрену, что намерен сделать Роджеру предупреждение за недостаточные усилия.

– Я сказал: «Вперед! Сделай это!» – делится Лундгрен.

Гретер вышел на корт и остановил матч, чтобы сделать объявление. Федерер, наказанный, все еще продолжал проигрывать в двух сетах.

Лундгрен, которому пришлось ответить на звонок от родителей Роджера, сказал, что Федерер был оштрафован на 100 долларов: гроши с учетом более чем 100 миллионов долларов призовых, которые он заработает. Но на этом этапе 100 долларов были больше, чем чек проигравшего в первом раунде. Прежде всего это не прошло незамеченным в Швейцарии. В средствах массовой информации, которые только что закончили освещать игру Федерера в Тулузе и дуэль с Агасси в Базеле, появилось несколько критических заголовков.

Лундгрен и Картер сказали Федереру, что если на следующем турнире будут какие-то подобные моменты, то они с ним больше не работают.

Федерер принял этот ультиматум и выиграл два из следующих трех турниров в серии сателлитов и вышел в финал в третьем. При этом он дважды обыграл своего соседа по дому и напарника Аллегро.

– Это типичный Роджер, – усмехнувшись, сказал Лундгрен. – Его зажали в углу, а он выиграл сателлит.

Трудно не отметить такие моменты, которые воспитают Федерера как человека и как игрока.

Испортил занавес на корте в раздражении? Убирай корты и туалеты на рассвете.

Проявил неуважение к турниру и спорту? Получи штраф и выговор.

Нужно вспомнить и такие воспитательные моменты, когда Роберт Федерер отправил своего темпераментного сына самостоятельно добираться домой в Базель или остановил машину и окунул молодого Роджера головой в снег, чтобы охладить его после выступления.

Несмотря на крепкую семью и эмпатию, Федерер мог бы стать совсем другим, если бы в юности мальчика баловали в свете его потенциала.

Без сомнения, он был немного расслаблен. Взять хотя бы артистов цирка в Биле-Бьенне и уступки в связи с его непродолжительной концентрацией внимания. Несомненно, он не был полностью связан с реальностью. Подписание контракта с Nike в подростковом возрасте и неоднократные признания вашего таланта окрыляют.