Кристина Зайцева
Собственность мажора
Глава 7
– Ого… – плюхает Анька на парту рядом со мной свою сумку. – Это что?!
– Эксперимент… – отвечаю, грея руки о кофейный стакан.
Окна лекционки обросли инеем. Еще бы, за окном холод собачий, и внутри тоже. Помещение постепенно заполняется народом. Ваня, мой бывший одноклассник, машет мне рукой. Да, иногда город у нас ну очень маленький.
– Ничего себе эксперимент, – бормочет Анька над моей головой.
– Ань… – вздыхаю я. – Не пялься. Я знаю, что эксперимент неудачный.
– Нет! – поспешно восклицает она. – Не то чтобы…
Подняв глаза, смотрю на нее с упреком.
Она кусает свои губы, пытаясь подобрать правильные слова, но что уж тут.
Завтра Новый год, а у меня на голове каре, выкрашенное в пепельный блонд. Мама вообще не нашла слов, чтобы описать свои эмоции. Просто тактично промолчала.
Парень, у которого я уже пару лет подравниваю кончики, еще в прошлом месяце предложил за деньги побыть его моделью в одном мастер-классе.
Деньги всем нужны. Зато я купила подарки.
– Цвет классный… – замечает подруга, заправляя за уши свои кудряшки.
Она бы узнала о моих планах, если бы появлялась на парах на этой неделе.
– Каким ветром? – интересуюсь, кутаясь в свой пуховик.
Ее глаза все еще пялятся на мою прическу. Распахнутые и немного испуганные.
Сделав глубокий вдох, философски смотрю в окно, за которым опять идёт снег.
Кто-нибудь выключит его?
– Подарок принесла, – говорит Аня, роясь в своей сумке. – Вот…
На стол рядом с моим стаканом ложится флеш-карта, перевязанная красным бантиком. Удивленно выгибаю брови.
– Это лекции по вышке, – смущается она, явно не собираясь снимать свой пуховик.
– О, – смотрю я на флешку, сухо замечая. – Дубцов бывает полезен.
Я не знаю откуда во мне столько желчи. На этой неделе я сама себе противна. Но к моему удивлению, в ответ на свое замечания я получаю тихое хихиканье.
Кому, как не сынку декана и мэра добывать для своей… девушки лекции по вышке? На самом деле статус их отношений для меня немного неясен. На прошлой неделе он встречался с другой.
Свой подарок я не захватила, так как не ждала ее сегодня.
Лицо моей некогда вменяемой подруги становится красным, заставляя предполагать, что же такого ей пришлось сделать, чтобы получить эти лекции? С учетом того, что уже неделю она посещает от силы одну пару в день.
Долго думать мне не приходится, потому что мистер Решала появляется на пороге лекционки не своего потока с закинутым на плечо пуховиком.
Пресыщенно скучающий, как обычно.
Игнорируя удивленные взгляды, уверенно движется к нам, ориентируясь на рыжую макушку подруги. Остановившись за ее спиной, обнимает руками вместе с сумкой и шепчет, прижавшись носом к ее уху:
– Бу…
Анькины веки опускаюсь.
Дубцов не двигается, продолжая дышать ее запахом, как будто кто-то нажал на паузу.
Смотрю на них, хлопая глазами и не решаясь подавать голос.
– Закончила? – спрашивает наш универский принц, целуя ее висок.
У меня в горле образуется комок.
Меня никто и никогда так не полюбит.
Я какая-то не такая. Не нежная и не изящная, чтобы обо мне заботились. Чтобы доставали мне лекции по вышке.
Может мне пора начать притворяться? Строить глазки. Улыбаться. Я даже не могу винить Дубцова, ведь Анька не притворяется.
Когда моя самооценка так упала?
Не знаю…
Опять хочется плакать.
Вчера на лестнице я столкнулась с Колесовым. Он был в компании своих футболистов и сделал вид, будто меня не существует. Не поздоровался. Просто бросил на меня равнодушный взгляд и прошел мимо. Это задело больше, чем я могла представить.
– Почти… – бормочет Анька, откидывая на плечо Дубцова голову.
Заглянув в ее лицо, он берет себе еще одну из этих пауз, будто они с Анькой, черт их побери, год не виделись. Но они уже неделю друг от друга не отлипают!
Это отвратительно.
Я даже не знаю, когда у них все это случилось.
Моей подруги больше нет. Осталась только ее влюблённая оболочка, но он и оболочку скоро присвоит.
– Хм… а че, у нас Хеллоуин? – вдруг говорит Кирилл.
Изобразив на лице прохладный интерес, смотрю на него.
С дурковатым выражением пялится на меня.
– Кир! – протестующе пищит моя бывшая подруга в его руках.
– Ты че? – продолжает глумиться он. – Банку с химикатами на себя опрокинула?
– Кирилл! – повышает голос Анька, совершенно неправдоподобно пытаясь вырваться из его рук.
– Расширь свои горизонты, Дубцов, – бросаю, вставая.
Хватит с меня.
Я никогда не прогуливала. Я ответственная и исполнительная. К черту все…
Сметаю со стола флешку и бросаю в сумку, буркая:
– С Наступающим.
Глава 8
– Мам? – кричу, стягивая с себя пуховик и убирая его в шкаф.
Выдвинув ящик комода в прихожей, обнаруживаю там ее звонящий телефон.
На экране неизвестный номер, и я раздумываю ровно секунду, прежде чем взять трубку, потому что сама она на этой неделе принимает звонки только от меня и от деда, ботинки которого, кстати говоря, аккуратно пристроены на обувной полке.
– Да? – снимаю шапку, морщась от собственного отражения.
Дело вовсе не в том, что мне не идут каре. А в том, что я выгляжу, как инопланетянка. Я не похожа на себя. Я выгляжу странно и неопределенно. Я выгляжу, как мультяшка…
– Привет, – слышу знакомый хрипловатый голос в трубке. – Давай поговорим. Когда мне подъехать, скажи?
Это застаёт меня врасплох, поэтому я торможу некоторое время.
– Оль, – вздыхает голос. – Давай не будем, как маленькие, лады?
Внутри меня нарастает самый настоящий протест.
Будь он хоть пятьдесят раз богач и триста раз меценат, если это извинения, то он явно ошибся адресом.
– Это не она, – говорю ледяным голосом. – У нее подскочили гормоны, а это угроза гипертонуса. На ее сроке такое чревато преждевременными родами.
Я не знаю, понял ли он хоть одно слово из того, что я сказала, но, по крайней мере, я смогла заставить его замолчать.
– Она на дневном стационаре, это значит…
– Я знаю, что это значит.
– Так что, как вы понимаете – ей сейчас не до вас. От слова «совсем».
Я вру, но я не знаю, кто тянет меня за язык. На самом деле, она стала похожа на какую-то заблудившуюся тень. Ещё чуть-чуть, и начнет лбом собирать стены.
– Как она добирается? – вдруг слышу я в трубке.
– Куда? – спрашиваю непонимающе.
– В стационар.
Поворачиваю голову, уловив движение в коридоре.
Дед, одетый в старый и потертый рабочий комбинезон, рассматривает меня с изумлением на бородатом лице.
Ну, началось…
– На общественном транспорте, – сообщаю я очевидное.
На чем же ещё?
Пока она жила в его доме, у нее был свой водитель. А ее муж был слишком занят, чтобы хотя бы один раз отвезти ее к врачу самолично. Водил своих подруг по ресторанам, просто весь в делах.
– Она что, без телефона уехала? – слышу угрозу в его голосе.
Этот вопрос и меня саму очень интересует! Вообще-то, она уже должна была вернуться.
– А что, на нее это не похоже? – намекаю я на то, что он о ней ни черта не знает.
И судя по всему, я попала в точку.
– Что за стационар? – лает он в трубку.
Не отвечаю, потому что в комнате за спиной деда раздается оглушительный треск.
– Садовая восемь, – срываюсь я с места вслед за дедом.
Я ответила только потому, что и сама волнуюсь. Она могла застрять в пробке, но черт! Сейчас мне хочется на маму хорошенько накричать.
– Ах ты ж гаденыш… – трясет пальцем дед.
Заглядываю в комнату через его плечо, прижав к груди телефон.
– Э-э-х… – сокрушается дедуля.
Мимо со сверхзвуковой скоростью проносится маленькая чёрная тень, а на полу валяется большущая новогодняя елка и разлетевшаясь на осколки макушка, которой было лет пятьдесят, не меньше…
– Эмм, досвидания, – поспешно бросаю в трубку. – У нас тут… в общем елка упала.
Входная дверь открывается, являя присыпанную снегом маму. Она стряхивает его с рыжего меха свой шубы, которую дед в прошлом году откопал где-то на чердаке.
Почему-то эта находка их обоих очень обрадовала. Длина явно не рассчитана на мамин рост, эта вещь не ее. Это бабули.
– Что у вас упало? – переспрашивает Барков-старший.
– Елка, – выдыхаю с облегчением. – И мама нашлась. Так что… не парьтесь. Хорошего дня.
Быстро кладу трубку и убираю телефон в карман джинсов.
– Дед приехал? – устало спрашивает мама, разуваясь. – А ты почему дома?
Она немного бледная. И вялая.
Так нельзя!
– Прогуливаю, – помогаю ей раздеться. – Дед ёлку привез.
Заглядываю в пакет с продуктами, стоящий на полу.
– Зачем? – пеняю ей. – Я же сказала, что сама схожу.
– Я не инвалид, – говорит она все так же устало. – Ты мой телефон не видела? Сунула куда-то…
Я начинаю терзаться, пытаясь решить – стоит ли говорит ей о звонке Баркова-старшего или нет?
Я не знаю, звонил ли он до этого. Кажется, нет. Я уверена, что Барков-старший – это ее ошибка. До него у нее тоже была ошибка. Ей вообще с мужчинами не везет, а этот уж точно не для неё. Я хотела помочь ей оформить заявление на развод, но у неё всегда находятся дела поважнее.
Оставив телефон в своем кармане, решаю не волновать ее лишний раз.
– Ольга, – кричит из комнаты дед. – Ты Аленушку не видела? А то тут какая-то в парике околачивается.
Мама кусает свою очень увеличившуюся губу, поднимая на меня глаза.
В них пляшут смешинки, а потом появляется сочувствие.
– Он просто ничего не понимает, – успокаивает она.
– Очень смешно, – бормочу себе под нос.
Подняв с пола пакет, волоку его на кухню, на ходу прикидывая, что она собиралась готовить, исходя из ингредиентов.
– Что за погром? – смеётся мама, а с узкого кухонного подоконника на меня смотрит Черный.
– Допрыгался? – спрашиваю, разбирая продукты.
Мой собственный телефон вибрирует в кармане.
«Ты тут?», – очень настойчиво интересуется Анька.
Настойчиво, потому что слишком много восклицательных знаков.
«Да», – отвечаю ей.
«Барков бросил свою кикимору!», – захлебывается словами подруга.
Мое сердце подскакиваешь к горлу и разгоняется мгновенно, а щеки начинают полыхать.
Бросил?
Мне все равно. Все равно. Все равно…
Сглатываю, следя за бегающими точками, означающими, что мой собеседник печатает.
«Ну или она его», – продолжает Анька. – «Вообще никто ничего толком не знает. Говорят она уже два дня на пары не появляется. Вроде у неё там депрессия. Но это так, слухи.»
Я даже не спрашиваю, откуда у неё информация. Она заседает в одном чате, куда меня не взяли, потому что он только для «своих», а ее туда позвала двоюродная сестра…
«Ты ещё тут?», – читаю я.
«Да», – отвечаю, ненавидя себя за то, что пишу следом. – «И что? У него теперь новая телка?»
Перед глазами возникают черты ненавистного лица. Глаза, нос, скулы. Губы, о которых я мечтала, как дура. И чертовы кубики на его животе. О них я тоже мечтала. И о том, что он прижмет меня к своему большому и очень сильному телу… возьмёт за руку. Поцелует. Именно он, а не кто-то другой.
Я мечтала быть на месте этой Леры.
Не хочу о нем ничего знать.
«Кирилл говорит, что нет», – отвечает на мой вопрос подруга.
«Ань, мне нужно маме помочь», – вру я. – «Не пиши мне про него, ладно?»
Она молчит целую минуту, а потом печатает:
«Как скажешь. И… у тебя классная прическа. Просто, ну знаешь, непривычно»
Отправив ей смайлик, откладываю телефон. Пытаюсь возобновить разбор продуктов, но теперь все валится из рук!
Я просто мазохистка. Неисправимая.
Глава 9
– Может в кино тогда? – тянет Ваня – мой сокурсник и бывший одноклассник. – Ну будь другом, Морозова.
Развалившись на соседнем стуле, он залипает в своей игровой приставке, деля внимание между ею и мной.
– Нет, – рисую бессмысленные зигзаги и круги в своей лекционной тетради.
– Ну хочешь в кафешку сходим? Или на ватрушках покатаемся?
Я не хочу на ватрушках. И в кафешку не хочу. По крайней мере не с ним, это точно. Когда парень предлагает тебе совместное времяпрепровождение, потому что ему надо позлить свою настоящую девушку – это повод задуматься о многих вещах в жизни.
Когда я дошла до уровня липовых девушек?
Как хорошо, что сегодня мне практически на все плевать. Сегодня Новый год, и я планирую войти в него очищенная от всяких посторонних мыслей. Сконцентрироваться на учебе и на своем светлом будущем. Кажется мне светит стать исполнительной трудоголичкой, на которой все будут ездить.
– У меня есть дела поважнее тебя, – бормочу под дребезжание звонка.
Мне нужно купить новую макушку для нашей елки. И, может быть, бесцельно побродить по торговому центру. В то время, пока все вокруг встречают Новый год со своими парнями и девушками, я буду есть Оливье и смотреть телек в вязаных носках, колпаке и с котом в кармане.
– Че, футбол пойдешь смотреть? – вдруг усмехается парень.
– В смысле? – спрашиваю я.
– Да так, забей, – бросает он, вставая.
Смотрю на него настороженно. Когда меня успели записать в футбольные фанатки?
– Когда ты стал сплетницей? – говорю прохладно.
– На вышку пойдешь? – потягивается Ваня, игнорируя мой вопрос.
– Да, – вяло складываю в сумку свои вещи.
От Аньки со вчерашнего вечера нет вестей. Когда люди счастливы, им на других людей становится плевать. Я ее не виню, такова жизнь. Просто про меня как будто вообще все забыли. Зачем я вообще выползала из дома? Универ пустой, как после зомбиапокалипсиса, но я рассчитываю собрать свою первую в жизни сессию автоматами, а для этого нужна… стопроцентная посещаемость.
– Схожу за чипсами, – извещает мой собеседник, закидывая на плечо рюкзак.
– Очень за тебя рада, – тихо говорю я.
– Тебе взять?
– Нет…
Два часа последней в этом году пары по высшей математике тянутся бесконечность. Хрустение чипсов рядом немного раздражает, но не настолько, чтобы просить Ваню пересесть на другой ряд. Пока он ест молча, его компания вполне сгодится.
Глядя на то, как по доске плывут ровные ряды интегралов, думаю о том, что не хочу в торговый центр. Тем не менее, когда выхожу из универа, отправляюсь именно туда.
Количество людей здесь – невменяемое. Из набитых продуктами тележек вываливаются сетки с мандаринами и мишура. Временный отдел с елочными игрушками и прочими радостями прямо на входе.
– Эта самая популярная, – на прилавке перед моими глазами возникает елочная макушка в форме покрытой инеем звезды.
Безумно красивая штуковина с таким же безумным ценником.
– Я не ведусь на массовые предпочтения, – убираю ее в сторону. – Вон ту покажите, красную.
– Девушка, праздник раз в году, порадуйте себя действительно красивой вещью, – миролюбиво улыбается мужик с бородой и в футболке пиротехнического сетевика.
– Я скупердяйка, – сообщаю также миролюбиво.
На мое признание у него комментариев нет, поэтому, забираю свою красную макушку и на сдачу прошу отмерить мне немного мишуры. Мишуру завязываю поверх своего шарфа, и только после этого покидаю торговый центр.
На часах почти четыре дня, но уже начало темнеть.
Выдыхая пар, пробираюсь по тротуару, который снегоуборочная машина завалила снегом по самые гланды. Глядя под ноги, медленно плетусь вдоль старых пятиэтажек, в окнах которых мигают огни на все лады.
Мои шаги замедляются, а сердце делает рывок, когда рядом со своим подъездом я вижу паркующийся черный БМВ.
Косясь на машину, перехожу на противоположный тротуар и лезу в карман куртки, чтобы поскорее достать ключи. Рев мотора за спиной заставляет обернуться. Из под заднего колеса мажорской машины Баркова вылетают комья снега.
Так ему и надо.
Наши заваленные снегом дворы – это не среда обитания для таких тачек.
Кое-как втиснувшись в узкий парковочный карман, машина резко дает по тормозам, и в следующую секунду я вижу водителя.
Это Никита Барков, и он слегка психованно захлопывает дверь, после чего трусцой направляется ко мне.
На нем черные джинсы, пуховик до колен и капюшон толстовки на голове. Он смотрит прямо на меня, сокращая расстояние, и я понимаю, что теряю драгоценные секунды на то, чтобы пялиться на него.
Я не знаю, зачем он здесь, но я… кажется я не готова его видеть. Я не готова к перепалкам. Не готова к его колкостям. Совсем не готова. В эти дни я сама не своя. С меня всего этого хватит. У меня и так все не как людей…
Отвернувшись, быстро иду к подъезду.
Схватившись за ручку, прикладываю к замку таблетку и роняю ключи, когда в дверь рядом с моей головой упирается рука. Дверь захлопывается, а я возмущенно оборачиваюсь и влипаю в два хмурых голубых глаза.
Нависнув надо мной, Барков кружит глазами по моему лицу. Я делаю тоже самое с его лицом, глядя снизу вверх.
В нем ничего не изменилось. Это он. Его скулы, подбородок, губы. Все то, что мне в нем так нравится.
– Чего тебе? – спрашиваю грубо.
Вместо ответа он вдруг протягивает руку и, хмурясь еще больше, зажимает между пальцев торчащую из-под моей шапки прядь волос.
– Че за?.. – бормочет, без разрешения срывая с меня шапку.
– Эй! – возмущаюсь, пытаясь вырвать ее, но он отводит руку и поднимает ее вверх.
От возмущения мои щеки начинают полыхать, и, кажется, подскакивает давление.
На лице этого просто беспредельного нахала выражение комичного изумления. Настолько натуральное, что я могла бы засмеяться, но мне совсем не смешно.
– Офигеть… – все также бормочет он, продолжая на меня пялиться. – Прикольно…
Где-то очень глубоко внутри меня загорается маленькая красная лампочка. Она мигает, как ненормальна, предупреждая об опасности.
– Иди в задницу, – отрезаю я. – Дай сюда!
Возвращает мне шапку, и я быстро натягиваю ее на голову. Барков наклоняется и поднимает упавшие к моим ногам ключи.
– Пошли, прогуляемся, – машет головой на тротуар за своей спиной.
– Ага, сейчас, только валенки зашнурую, – протягиваю руку. – Дай ключи.
Засунув в карманы руки, вздыхает:
– Не-а.
Этот ответ приводит меня в ступор. Он одновременно простой и непостижимый. Смотрю на него, приоткрыв рот.
– В смысле? – требую я. – Мне домой надо.
– Зачем? – склоняет Ник на бок голову.
Мои брови сами собой хмурятся.
С ним что-то не так. Он какой-то не такой. Нет, в общем и целом он очень даже такой, как обычно, но какой-то… странный? Расслабленный?
– Чтобы тебя не видеть, – отвечаю ему. – Дай ключи.
– Не хочешь меня видеть, правда?
– Не.Хочу.Тебя.Видеть.Никогда.
Проговариваю это по слогам, делая шаг назад.
Почему он так смотрит?! Пристально и исподлобья.
– А трогать хочешь? – спрашивает не менее странно.
– Ты… ты пьяный что ли? – хрипит мой голос, а сердце подпрыгивает к горлу.
Лицо Баркова вдруг посещает улыбка.
Я в жизни не видела, чтобы он улыбался. Это сложно назвать полноценной улыбкой, но ему просто до обморока идет.
Посмотрев куда-то в сторону, он молчит секунду, а потом говорит:
– Теперь можешь смотреть. И трогать тоже можешь. Где захочешь.
Повернув ко мне голову, серьезно смотрит в мои глаза.
Сглатываю, потеряв дар речи.
Теперь?
Нет, нет, нет, нет…
– Я не собираюсь тебя трогать, – сиплю я. – Мне надо домой. Дай ключи…
– Домой пока рано, – делает он шаг вперед, глядя на меня так… так…
Его слова с колоссальным опозданием доходят до меня.
Ах вот как? Там дома его отец, можно даже не сомневаться.
Меня накрывает разочарование. Такое острое, что я прячу глаза.
– Ты мне… зубы заговариваешь, да?
– В том числе, – сжимает ладонями мои плечи.
– Ты издеваешься?!
Дернув меня в сторону, заставляет отойти от двери и прижимает спиной к стене рядом. А потом подходит так близко, что я чувствую его всего.
Проклятый транс сковывает движения. Смотрю на него, пока мои мысли сталкиваются друг с другом и рассыпаются на мелкие кусочки.
– Отомри, Оленёнок, – делает он глубокий вдох.
Смотрит на меня еще секунду, а потом себе под нос бормочет:
– Ладно. Погнали…
– Что?..
Смотрю на его руку, которой он упирается в стену над моей головой. Смотрю в его глаза, которые смотрят на меня с высоты его роста.
– Барков… – предупреждаю я, но в моем голосе паника.
Его ладонь обнимает мою щеку и подбородок.
Мое сердце выскакивает из груди.
Склонив голову, он замирает в миллиметре от моих губ, обдавая их дыханием.
У меня слабеют колени.
Глаза закрываются, и я перестаю дышать, превратившись томительное ожидание.
Я так долго этого ждала. И ничего не изменилось! Сейчас я его просто ненавижу.
А потом происходит это – лёгкое касание, от которого мое тело взрывается мурашками. Шумный вдох Баркова, и его губы сминают мои.
Немного жесткие и слишком напористые.
Хватаюсь пальцами за его плечи, чтобы не упасть. Его рука сдавливает мою талию.
Оторвавшись от моих губ, он смотрит в мое лицо. Его собственные губы приоткрыты, глаза сверкают.
Смотрю на него шокированно.
Как в замедленной съемке поднимаю руку и отвешиваю ему пощечину.
По его лицу, как вспышка, пробегает улыбка. В ответ он кладет ладонь на мою шею и целует опять.
Господи…
Он грубиян во всем. Даже в поцелуях.
Когда отстраняется во второй раз, я, не открывая глаз, шепчу:
– Я думала… ты умеешь лучше…
– Лучше чем Колесов? – слышу я грубый вопрос.
– Да…
Моей щеки касается холодный нос.
– Он тебя целовал?
Губы очерчивают скулу. Меня не держат ноги. Жмурю глаза, откидывая голову.
– Не твое собачье дело…
– Понравилось с ним?
Щекочет губами щеку.
– Да…
Сейчас я даже вспомнить не могу, как было с ним!
Губы Ника опять на моих. Только теперь мои знают чего ждать, поэтому подстраиваются под этого неандертальца.
Громко дышим в сумерках двора, которые навалились непонятно откуда.
– Расскажешь ему про это?
Это немного отрезвляет. Тряхнув своими куриными мозгами, открываю глаза.
Я не собираюсь пускаться в долгие объяснения того, почему не собираюсь рассказывать об ЭТОМ кому-то, кроме Аньки.
Барков смотрит на меня, сжав челюсти.
– Об этом? – пытаюсь вырваться из его рук. – О чем тут рассказывать?
– Напомнить? – сильнее стискивает он мою талию.
– В отличии от тебя, он знает, что в поцелуе участвуют двое!
Кажется впервые в жизни мне удалось лишить его самообладания!
– В… смысле? – спрашивает, прищурившись.
Мой опыт с парнями такой, что из него с трудом можно составить какие-нибудь рейтинги. Тем не менее, я с удовольствием сообщаю:
– В прямом! Потренируйся на помидорах. Мне нравится, когда меня целуют, а не когда… жрут…
Его лицо каменеет.
Упрямо смотрю в его глаза.
– Допустим… – тянет он мрачно.
Кусаю губу, безумно довольная собой. Я хотела его обидеть… но я ведь не шучу! Он целуется, как бульдозер.
Дверь подъезда распахивается, и оттуда появляется хозяин заводов, газет и пароходов.
Ник разжимает руки, оборачиваясь вслед за ним.
– Поехали, – отрывисто велит Барков-старший, направляясь к машине и даже на нас не взглянув.
Вид у него совсем не радостный. Это вселяет огромный оптимизм.
– Ключи, – говорю, отскочив подальше.
Мне нужно собраться с мыслями.
Все та же красная лампочка внутри меня бьет тревогу и к ней присоединилась сигнализация.
Я не могу пустить его в свое сердце. Уже сейчас я понимаю, что тогда мне конец…
– Заеду за тобой завтра, – лезет он в карман. – Часов в одиннадцать.
Достав оттуда ключи, плавно бросает их мне.
– Я… – пячусь к двери, чувствуя стеснение в горле. – Не могу… я с тобой никуда не поеду…
– Позвоню тебе.
– Я не возьму, – мотаю головой.
Но он уже идет к своей машине.