Кристина Юрьевна Юраш
Паучий Случай
Глава третья. Ты щито такое?
Холодные глаза красавца-отца заставили меня многое осознать. Мне срочно нужен ребенок на пять минут. Верну в целости и сохранности. Готова родить сама. Но только быстро.
– Я освободился, – спокойно произнес отец, пока я прикрывала собой драматично опустевшую колыбель.
В прошлый раз я тоже вздрогнула при фразе «Я освободился!». Ее произнес прокуренный мужской голос за дверью. «Кто там, Фиолетовое Варенье?», – встрепенулась пятилетняя Анечка. «Папа из тюрьмы вышел!», – произнес все тот же прокуренный голос. «Ура! По амнистии! Папа выпустили! Папа у меня убийца – рецидивист!», – радовалась Анечка, пока я дрожащим голосом звонила счастливой обладательнице «наколок с проблесками мужика». «С ребенком теперь будет сидеть папа!», – совали мне денежку. Через три месяца позвонили: «Папа снова сел! Приезжайте!». Я снова учила Анечку алфавиту и стихам про бегемота. Анечка с ангельским видом «чифирила» с куклами, рассказывала им про понятия и назначала «смотрящую» за коробкой. Где-то на кухне истошно орала кошка Урка.
– С дороги, – послышался строгий голос отца.
Я не хотела отходить от колыбели. Мое воображение отказывалось представлять, что будет, когда отец не досчитается наследника. Это было где-то на грани эротики и некрофилии.
Меня бесцеремонно сдвинули в сторону, пройдя к колыбели.
«Мамочки, что сейчас будет!», – съежилась я в предвкушении ужаса. Мои глаза присматривали плинтус, куда можно прошмыгнуть тараканчиком.
Послышался детский плач, а я удивленно открыла глаза. Над колыбелью стоял отец. В колыбели лежал ребенок. Он плакал и тянул руки к отцу. Но отец смотрел на него и молчал. Я моргала так, словно флиртую с целой армией.
– Правило первое, – отчеканил отец, заложив руки за спину. – Ребенок не должен плакать. Все понятно?
– Да! – сглотнула я, робко заглядывая в кроватку.
Вот он, розовый карапуз, лежащий на шелковой простынке. Он пускает слюнку и надувает слюнявые пузыри. Он устроил конкурс на то, как глубоко проникает кулачок в рот. Пока что успехи средние. Но характер чувствуется.
Мой взгляд трусливо пробежал по комнате. По спине отголоском пробежали мурашки. Где-то в темном углу затаился тот самый огромный и страшный паук – каннибал. «Он тебя не съест! Ты просто в него не поместишься!», – успокаивала биология. «А съеденные нервы не считаются каннибализмом?», – возразила я. Биология задумалась и ушла обратно в учебник.
– Правило второе. Никаких телесных наказаний. И вообще никаких наказаний. Ты не имеешь на это право. Узнаю, что ты ударила его – отрублю руку, которой ты это сделала. Это ясно? – послышался голос. Я закивала.
– Правило третье. С ребенком обращаться исключительно на вы. Форма обращения: «Ваше высочество!». Никаких фамильярностей! Это будущий король, – произнес отец, отвернувшись от малыша.
– Это здорово! – закивала я. «Покажи свой профессионализм! Наладь контакт с родителями!», – настаивали недавно пройденные курсы.
– Он так похож на вас, – елейно сообщила я, даря улыбку красавцу, чьи темные волосы скользнули по плечам и прикрыли лицо.
– Лысый, сморщенный и орущий? – меня порезали острым взглядом. – Я пришел не переливать из пустого в порожнее. Правило четвертое.
И он умолк. Так, а где продолжение? Любопытство и инстинкт самосохранения хором требуют продолжения.
– Правило четвертое? – спросила я, глядя в зеленые красивые и злые глаза.
– Вы должны успевать думать, пока я говорю. Правило четвертое. Есть слово, которое ребенок не должен слышать. Это запрещенное слово, – начал красавец, пока малыш солидарно икал.
– Поверьте, я не ругаюсь при детях! – гордо ответила я.
– Слово «мама», «матушка», «мать» запрещены, – произнес красавец, медленно поворачивая голову в мою сторону. – Если я услышу от него слово «мама», я приму меры.
– А где его мама? – спросила я, удивляясь все больше и больше.
– Не твое дело, – произнес отец, склонившись над колыбелью. Я заметила, с какой отрешенной брезгливостью он смотрит на ребенка. Пустая комната и отсутствие игрушек начинали меня смущать.
– Правило пятое. Никаких игрушек. Он – будущий король. Ему не нужны игрушки, – произнес отец. Луч света падал на колыбель, освещая паутинку.
– И последнее. Для тебя. Если с ребенком что-то случится, – внезапно произнес отец, делая шаг в мою сторону. Я застыла, стараясь смотреть со всем пониманием, которое у меня было.
– Если ты не сможешь его уберечь, – отец сделал еще один шаг в мою сторону. Понимание заканчивалось. Я спрашивала у нервной системы, когда будет подвоз. Она не знает.
– Если мальчик погибнет, – на меня смотрели очень многообещающе. Бледная рука легла на мою щеку.
Я, пожалуй, вычеркну это из моих романтических грез. Я внесла это по ошибке!
Вокруг не было ничего, кроме зеленых глаз. Просто глаза, которые смотрят на меня из темноты. Я пыталась поднять руку и осторожно напомнить, что в газете про «О.Р.А.Л» была ошибка. Но моя рука не могла пошевелиться. Что-то мешало ей.
В сознании все странно подплывало, пока я смотрела в зеленые огоньки глаз. Я забыла о ребенке, о правилах, обо всем, чувствуя, словно меня вертят вокруг своей оси в кромешной темноте. Словно заворачивая во что-то липкое.
– Если с ребенком что-то случится, – послышался шепот, от которого я чуть не организовала новый туалет. – Ты родишь мне нового.
Все дернулось перед глазами. Я очнулась, слыша, как с грохотом закрывается дверь. Что это было?
Мне показалось, что внутри меня сжался тот самый орган, которым я отвечаю за наследника. По всей комнате летала тонкая, липкая паутина.
– Фу! – передернуло меня, а я сползла по стенке и села на пол.
– Ам! – произнес детский голосок, а мне на грудь упал тот самый паук, размером с кошку. Колыбель была перевернута, а на меня смотрели восемь горящих паучьих глаз.
Видимо, это было первое слово, которое сказал наследник. Меня смущало лишь то, что звонкое «Ам!» адресовалось мне.
Я до конца не знала, чем кормили наследника кроме нервных клеток очередной няни. Про это отец беспечно не рассказывал. Возможно, об этом не рассказывают няням из-за огромного расхода тех самых нянь.
– Ипучий случай! – выдохнула я. И было в этом восклицании столько эмоции, что нервная система решила перезагрузиться в аварийном режиме.
Я брыкнулась в обморок. Там, в глубоком обмороке было хорошо, уютно. Мне показалось, что я выспалась за всю трудовую книжку.
Когда я разлепила глаза, паука уже не было. Я опасливо осмотрелась по сторонам. Кому я подарила девственность нервной системы? Где это лохматое чудовище?
Только я расслабилась, как мне на голову что-то мягко приземлилось, нежно обнимая пушистыми лапами.
– Ам! – послышалось сверху.
Видимо, няни до этого не помещались в его рацион. Но очень хотелось.
Волосатая лапа свесилась, путаясь в моих почти седых волосах. Если дело так пойдет и дальше, то по моему пронзительному крику в замке будут сверять время кормления. Другого средства борьбы с пауками, мышами и тараканами я еще не освоила. Может, оно и не столь эффективно, как другие. Но пусть им будет стыдно!
При виде второй лапы, ерзающей по моему лицу, я затряслась, как лысый цуцик в преддверии первых заморозков. И решила залечь в зимнюю спячку раньше положенного срока.
Когда мои глаза снова открылись, я первым делом проверила голову рукой. В комнате было тихо и страшно. Настолько тихо, что если прислушаться, можно услышать, как визжат мои вставшие дыбом седые волосы. Пустая разворошенная колыбель валялась на полу.
Дверь в коридор была заманчиво приоткрыта. А из нее полоской света виднелся мой конец. Наследник сбежал!
Вскочив на ноги, я бросилась к двери и высунулась в коридор. В коридоре было тихо и пусто. На стенах подрагивали тусклые синие огни странных свечей. Я не обнаружила признаков жизни. Признаки жизни не обнаружили меня.
– Паукан! – негромко позвала я, пробегая глазами обозримый коридор. – Паукадла? Ты где?
Может, стоило по титулу?
– Ваше паучество? – робко повторила я свой призыв. Таким голосом хорошо собирать армию: «Пс-с-с! Пойдем, сходим на врагов!». Раньше я была очень строгой и бескомпромиссной няней. И гавкала «Мой руки!» так, что приучала к гигиене даже соседей через стенку. Одна соседка очаровательного Кирюши однажды призналась мне, что за год моей работы набрала двадцать килограмм. Всему виной «Иди, ешь!». Мне даже было немного стыдно.
– Ваше паучество! – чуть громче позвала я, поглядывая на потолок.
Мамы часто жаловались, что дети бегают по потолку и садятся на голову. В моем случае это не жалоба, а констатация факта.
В ответ была тишина. Страшно не тогда, когда ребенок носится и крушит все на своем пути. Страшно не тогда, когда он визжит дурным голосом и пытается проломить или диван, или голову. Страшно тогда, когда он затаился.
Вот тогда пробирает холодок похлеще фильмов ужасов. Слава Фредди Крюггера меркнет в свете невинных детских глаз, перепачканных ладошек и обоев за тыщу рублей метр. Куда уж там маньяку с бензопилой против милой улыбки и снежинок из тысячных купюр! И уж тем более убийцам против молотка, юного программиста и ноутбука в мелкое какаду! Скрипнув дверью, я вышла в коридор. Где-то здесь меня поджидали большие неприятности. Я надеялась прошмыгнуть мимо них, пока они меня не заметили.
Признаваться в том, что я только что «прооорала» наследника, было стыдно, неловко и даже немного смертельно опасно.
Мои трусливые шаги отдавались шелестом в длинной кишке коридора, которая неожиданно поворачивала направо. Я распахнула огромную черную дверь.
– Ты здесь? – спросила я, боясь заходить в роскошную комнату. – Выходи!
Комната застряла где-то между «я столько не заработаю!» и «нам так не жить!». Она сверкала дорогими подсвечниками, успокаивала мягким бархатом и эротичными изгибами мебели. Мне казалось, что у мебельщика были явные проблемы. Он пытался вырезать себе идеальную женщину. А все неудачные попытки лакировал, оббивал и продавал очень дорого.
Мне стало немного неловко. Я не знала что лучше для возможных, ничего не подозревающих обитателей комнаты. Либо крикнуть не своим голосом: «Ваше высочество!» или прошипеть что-то вроде: «Паукан… Иди с-с-сюда!».
Нервные клетки на меня обиделись. Они посчитали, что я их предала. Поэтому кончали жизнь самоубийством одна за другой.
– Думай про места, которые нравятся паукам, – прошептала я сама себе. – Что нравится паукам?
Мои тапки, угол туалета и стена возле моей кровати. Всего вышеперечисленного здесь не было. Поэтому я решила искать по старинке в темных уголках.
Комната оказалась больше, чем я думала. И дороже. Понадобилось бы сто моих почек, чтобы позволить себе такое убранство.
– Ам! – на меня упала черная тень. Пока я выживала, как умела, дверь по-хозяйски открылась.
Я резко обернулась, прижав к себе паукана. На пороге стоял тот самый красавец со взором печальным и презренным. Если я однажды возьму и доживу до двадцать третьего февраля, то поздравлю начальство одеколоном «Дихлофос». И ему приятно, и мне спокойней.
– Вы что здесь делаете? – спросили у меня странным тоном. В этот момент мне показалось, что лучше отвечать на эти вопросы набегу.
– Э… – протянула я, поглаживая наследника, как котенка. – Мы пришли похвастаться! Мы выучили первое слово! Да!
Я, конечно, не ожидала щенячьих слез умиления. Обычно этим грешат мамы и прочие родственники в юбках. Отцы же в этот момент почему-то сурово шмыгают и заявляют, что в этом возрасте уже читали по латыни, складывали логарифмы и разбили первую машину.
– Ну, скажите папе первое слово, – я подняла паука на дрожащих руках, как маленького Симбу. – Не стесняйтесь, ва-а-аше высочество!
Пауканчик помолчал. Видимо, няню ему обещали на ужин. Если няня будет себя плохо вести. Поэтому он приближал этот момент со скоростью второй минуты тишины.
– Не стесняйтесь, – повторила я, искренне надеясь, что «Ам!» произведет фурор, как новое платье кинодивы на ковровой дорожке.
Молчание продолжилось. Где-то в тишине было слышно, как умирает чье-то терпение. Вот-вот оно издаст последний хрип.
– Ипусий слусяй! – звонко выдал паучок прямо в лицо отца. – Ипусий слусяй!
Мне казалось, что с обоев сейчас отвалятся все тараканы. Если таковые вообще есть в замке. Отпадут и перестанут подавать признаки жизни. В норках похолодеют мыши. А где-то закашляется моя персональная кукушка, отмеряющая остаток моей жизни.
Я испуганно посмотрела на отца. Признаков счастья я почему-то не заметила. Восторг тоже не светился в его глазах.
Совесть, которую я ласково называла «Спящая красавица», открыла глаза и осмотрелась по сторонам.
– Э… Он имел в виду «паучий случай»! – отчаянно оправдывалась я. – Очень полезное выражение для будущего монарха! Оно всегда безошибочно и емко… эм… характеризует любую политическую ситуацию! Да!
Мне почему-то казалось, что сейчас мне выдадут брусок мыла. И веревку. Но лишь банальная лень возвращаться в наш мир и искать новую Мери Поппинс со стальными нервами останавливала счастливого отца от моего убийства.
– Плохая няня, – наконец обрело дар речи его величество. – Несите следующую. Первое предупреждение. А теперь вон отсюда!
Я прижала к себе паукана, как родного и бросилась из королевских покоев. Теперь я была готова продать двадцать почек, чтобы купить машину времени. Желательно чужих.
Влетев в комнату с колыбелью, я прикрыла двери.
– Ипусий слусяй! – радовал паукадла, перебирая пушистыми лапками по моей груди. Няни нормальные люди. Просто не давайте им нянчить детей! «Поппинс» у Мери сжался и решил не разжиматься никогда.
– Ипусий слусяй!!! – слышался писклявый детский голосок.
– Скажи … эм… папа! – предложила я.
– Ипусий слусяй!!! – отозвался паукадла, забираясь мне на голову.
– Па-па! – ласково настаивала я, отбивая пломбированными кастаньетами похоронный марш. – Па… Па!
– Ипусий слусяй! – сообщило юное пушистое создание. Паук решил изобразить мою шапочку.
Дверь открылась так внезапно, что меня едва не сдуло. На пороге стояли хмурые мужики пропитой наружности.
– Приказ его величества. Рост какой? – спросил меня самый пропитый. Говорил он сипло и негромко. Видимо, боялся разбудить свою совесть.
– Ме-ме-метр ше-ше-шестьдесят де-де-девять, – ответила я, подозревая худшее.
– Тапки какие? – снова поинтересовался главный по глазомеру.
– Белые, как полагается, – обреченно вздохнула я, чувствуя, как на мне катается наследник.
– Бери больше, чтобы ноги помещались, – предложил заместитель главнюка.
Глава четвертая. Сказки с овсяной смазкой
Через полчаса дверь открылась. Я уже рефлекторно вздрогнула. В дверном проеме показался кокетливый уголок кровати. Молчаливые, от того и очень злые слуги красноречиво матерились, но молча.
Я чувствовала себя очень дорогой, любимой и горячо желанной женщиной. Причем в самой грубой форме. В глазах грузчиков читались такие немыслимые позы, что моя фантазия объявила себя фригидной.
– … Левее! – с красноречивыми паузами командовал процессом главный замерщик женских прелестей. – К стене!
Кровать поставили с грохотом отборных пожеланий. Рядом с ней сиротливо приютилась тумбочка. Если все, что мне желали сквозь стиснутые зубы сбудется, то утешает лишь одно. Размножаться мне будет не суждено.
Хмурая, как недоброе утро, служанка принесла еду для меня и наследника. Здоровая пища выглядела нездорово. Попробовав ее на кончике ложки, я поняла, что это самая здоровая еда, которую я выплевывала.
Ни соли, ни сахара, ничего. Зато богата витаминами и минералами. Не уверена, что она готова ими делиться с растущим организмом, но попробовать стоит.
– Мммм! Как вкусненько! – зачерпнула я ложку и давила авторитетом.
Паукан был со мной не согласен. Видимо, у него уже был опыт. Я пыталась зажать его коленями. Ложка неумолимо приближалась к пушистому комочку.
– Кушай! – ласково произнесла я, осатанело пытаясь засунуть ложку в чужой рот. – Ложечку за папу!
Яростная схватка продолжалась. Однажды ее увековечат на страницах истории. Битва при каше. Так и назовут. Поставят дату и заставят школяров знать ее наизусть. У меня почти получилось, как вдруг: «Ам!».
Я на секунду застыла в скромной нерешительности.
– Так, чем ты это сказал? – взволнованно напряглась я.
Это было тот самый неловкий момент, когда понимаешь, что немного перепутала отверстия. Грубо говоря, рот у шарика был абсолютно с другой стороны.
– Так, – возмутилась я, пытаясь усадить неугомонного паукана на колени. – Ложечка за папу!
Из черного пушка на меня смотрели грустные глазки. Они убеждали меня в том, что я – живодер. Кожа на лице и волосы обещали быть мягкими и шелковистыми. По моему лицу стекала маска из здоровой пищи.
– Ложечку за королевство как его там! – требовала я, пытаясь наугад найти то, что именуется ртом.
Один мой глаз видел плохо. В нем была каша. Каша была у меня в носу. Она свирепо сопела вместе со мной.
– А я тебе сказку расскажу, – сладко убеждала я, охотясь с ложкой на открытый рот.
В нашем мире можно было надменно заметить, что никаких игр, телевизора и мультиков, пока не съешь. А потом отойти в сторонку и смотреть, как вылизывается тарелка. То здесь угрожать отключением интернета было бесполезно.
Паукан вырвался и побежал по стене. Он засел под потолком. Чтобы я не могла до него допрыгнуть. Я чувствовала себя провожающим на вокзале.
– Ой, вкуснотиффффя! – съела я ложку, приторно улыбаясь. – Сейчас другие паучки прибегут и все съедят!
Очередь из пауков не строилась. А может, и строилась. Просто они стеснялись. В костюме «усратой» няни, я продолжала дразнить восьмилапый цирк «Дю Солей» ложкой и кашкой. Мне начала приоткрываться истина. Если бы я так вела себя со всеми мужчинами, то никогда бы не застряла в тоскливом состоянии женского одиночества.
С таким даром убеждения я бы смогла работать дипломатом, вести сложные переговоры с террористами и рекламировать на всю страну чудо хренотерку с пятью насадками и аптечкой в подарок.
– Только сегодня и только сейчас! Сама полезная каша! Одобрена папой и попой! – настаивала я, обдувая ложку. – Едите ложку и получаете в подарок сказку! Специальное предложение действует только сегодня! Если вы съедите ложку каши прямо сейчас, то в подарок вы получаете вторую ложку! Две ложки по цене одной! Это самое выгодное предложение! Если найдете более выгодное, то мы уменьшим цену в два раза! Спешите! И станете обладателем двух… Целых двух! Ложек каши! Но это еще не все! Третья ложка каши бесплатно! Вы представляете?
Я понуро опустила тарелку, облизала ложку и чуть не выплюнула ее в стену. Мне казалось, что эта каша была у меня даже в трусах! Чулки из грязи покрылись интересным узором. А я не чаяла найти место, где можно искупаться. Но для начала нужно было уложить спать шустрого паукадлу.
Есть целая наука «Уложить ребенка спать». По сложности она намного страшнее квантовой физики. Если в квантовой физике все понятно, то здесь полный трындец. Защитить докторскую диссертацию по этой сложнейшей науке не могут даже опытные няни и многодетные мамы. Гипотезы, формулы, теоремы разбиваются об «Я не хочу спать!». Неопытные няни начинают зевать еще на «жили-были». Оставшуюся часть сказки они рассказывают как-то так: «Катится, колобок, катится… И …. Эм …. снес колобок лисе яичко… Баба плачет, дед плачет… Хр-хр-хр…». Няни со стажем стойко доходят до середины сказки. Я слышала про няню, которая умудрялась рассказать всю сказку целиком и уснуть после слова: «Конец!», но что –то мне подсказывало, что это- просто легенда.
– Давай я тебе сказочку расскажу, – улыбнулась я. Ко мне уже подкралась зевота.
Колыбель была поднята, а паучок засунут в роскошные пеленки.
– Жили – были, – зевнула я. – Дед и баба. Старенькие… И не было у них детей…
– Ипусий слусяй! – воскликнул паучок.
– И вот решили они слепить себе колобка, – продолжала я, начиная клевать носом.
– Ипусий слусяй! – обрадовался паукадла.
Мне казалось, что колобок – ближайший родственник льва. Он разговаривал с громким и непреодолимым зевотным рычанием. Видимо, это передалось ему по наследству от бабки с дедкой. Они разговаривали примерно так же, поэтому агрессия у них – дело семейное.
– Катится колобок, катится, – замедлялась я, сонно глядя на паучка. – А навстречу ему заяц! Заяц смотрит на колобка и говорит…
– Ипусий слусяй! – вставил паукан, вызывая у меня скупую слезу умиления.
Сказка продолжалась. Любой няне в этот ответственный момент срочно нужен помощник, который будет вовремя тыкать ее палочкой. – И съела лиса колобка! Ам! И все, – обреченным голосом закончила я.
Где-то должны зашуршать аплодисменты. А ко мне, спотыкаясь о красную ковровую дорожку, должны бежать с Оскаром в руках.
– Понравилась сказка? – спросила я, качая колыбель.
В квадратных глазах паучка читалось примерно следующее: «Очень интригующая, остросюжетная и захватывающая история! Неожиданная и непредсказуемая развязка! Постоянно держит в напряжении! Несет в себе глубинный философский смысл! Можно смело снимать сериал «Игра сусеков». На целых шесть сезонов! На главную роль обязательно позвать Джонни Деппа. Чтобы в момент ухода от очередного зверья, он пафосно говорил: «Это день вы запомните, когда чуть не поймали Капитана Колобка!». У меня даже слеза потекла от такой драмы. И моя фантазия была не готова к такому!».
– Ипусий слусяй! – резюмировал паучок, упорно не желая ложиться на бочок.
По глазам было видно, что он срочно требует колобку брата, пафос, нечисть и старое авто! И чтобы в конце каждого сезона кто-то из них продавал душу дьяволу. Исключительно с целью воскресить родственника!
Я тряхнула головой. Филин позавидовал моим зрачкам. Мне это просто почудилось. В колыбельке спал обычный ребенок.
– Фу-у-ух! – я встала с кровати и побрела в сторону коридора. Теперь осталось найти место, где можно искупаться.
Скрипнув дверью, я прикрыла ее. Длинная кишка коридора вела меня в направлении неизвестном, но интригующем. Где-то позади меня хлопнула дверь. Я ускорилась. Через минуту я спускалась по темной лестнице так, словно у меня были запасные руки и ноги.
Казалось, это не я одна быстрым шагом пересекаю тусклый холл. А за мной с топотом крадется стадо слонопотамов. С шага «я слегка опаздываю на важную встречу» я перешла на шаг « стой, последний автобус!».
Припав к черным дверям с паучьими ручками, я приоткрыла их. Сначала высунулась моя голова. Мне ее было не так жалко. Это – самый бесполезный орган, по мнению многих мужчин.
На улице было темно. Время было позднее. Где-то между «Ой, а кто это в кустах прячется!» до «Ничерта не видно!». С синего неба на меня аппетитно смотрел бледный блин луны, освещая садовые дорожки. Под ложечкой заныло. Я еще не настолько проголодалась для вкусной и здоровой пищи.
Кусты напоминали братков из девяностых. Все как один со стрижкой «площадочка». Темные заросли изредка пестрили цветами. Я уже забыла зачем шла. Хотя, нет.
Мой взгляд придирчиво выбирал кустик. Куда сходить по нужде девушки выбирают намного тщательней, чем за кого сходить по любви. Возможно, в этом причина всех любовных разочарований.
В мою руку впился огромный комар. Мне казалось, что он сейчас жужжит: «Импортная! Заграничная!». Не хватало, чтобы он рекламировал меня другим местным комарам. Поэтому я пришлепнула его, как ненужного свидетеля.
Я брела наугад, рассматривая все, что попадалось на глаза. Огромные пышные кусты намекали, что они опытные во всяких грязных делах. Поэтому мой выбор пал на них.
Листья возмущенно шуршали. Я занималась важным делом и высказывала свое мнение яростным сопением. И по поводу средневековых удобств, и по поводу технического прогресса, который решил сюда не заглядывать, и по поводу ситуации в целом.
Мимо меня пролетело что-то светящееся. Я подняла глаза и увидела озеро. Синяя водная гладь напоминала шелк, на котором были вышиты светящиеся лилии. Десятки светлячков летали над водой в этот удушающий жарой вечер.
Прислушавшись к тишине сада, прикинув, что места здесь нехоженые, я скинула одежду и постирала ее. Платье я повесила на кусты. А трусы на веточку дерева. Туфли, покрытые седой пылью и засохшей до трещин грязью, встали рядком на траве. Они напоминали стареньких бабушку и дедушкой. На бабушке остался бантик, а на дедушке нет.
Моя нога проверила воду. И, довольная результатом, ступила на шелковистое дно.
– Есть в графском парке черный пруд, там лилии цветут! – мурчала я, осторожно заходя в воду. Синяя магма воды всколыхнулась, пока я рассекала ее грудью.
– Невесте графа де ля Фер, – мурчала я, покрываясь мурашками. – Что там дальше? Эм… Натер в воде мочал…
Я была не уверена, есть ли вообще такое слово «мочал». Но он бы мне сейчас очень не помешал. Мокрые волосы липли к спине. Я с наслаждением раздвигала руками воду и заглядывала в кувшинки. Встав в полный рост, я сняла с обнаженной груди водоросли. Как вдруг краем глаза увидела что-то странное.
Мне показалось, или кто-то стоит возле дерева с трусами?
Я резко повернула голову и увидела знакомый силуэт. Поскольку в этом мире я знала только двоих, и один из них спал в колыбельке, меня прошиб холодный пот. Подводная лодка пошла на погружение, прикрывая руками два буйка.
– Паучий случай! – выдохнула я, понимая, что встреча не сулит ничего хорошего.
– Кто разрешал тебе купаться в этом пруду? – в голосе послышался металл.
Я уже поняла, что нарушила какой-то закон. И за красавцем не заржавеет. С минуту я смотрела на бледное лицо, которое выделялось на фоне траурных одежд.
Хозяин пруда недовольным взглядом смотрел на пантомиму русалочки. Я честно пыталась взглядом передать ему все, что о нем думаю. А так же все строительные знания по организации ванной комнаты.
– За купание в этом пруду положена казнь. Стоит тебе вылезти из воды, тебя казнят, – произнес он сексапильно хрипловатым голосом.
Я стояла в пруду, как акулой укушенная. Чувство легкого абсурда щекотало меня под водой чуть пониже спины. Казнить за купание в пруду?
– За что? – спросила я, слыша, как надо мной вьются хищной стаей комары.
– За купание в пруду, – пояснил мне хозяин это лужи с кувшинками.
– Вы точно здоровы? – на всякий случай поинтересовалась я. – Просто это звучит, скорее, как шутка!
– Я абсолютно серьезен, – надменно произнес любитель грязных нянь. – После того, как ты сейчас же вылезешь, тебя казнят.
– Ква! – подтвердила маленькая, но голосистая хозяйская лягушка прямо на ухо.
– А где табличка «Купаться запрещено»? Штраф – одна голова? – спросила я, приседая на ногах. Так было теплее.
Комары раздосадовано пикировали на меня. Они лучше всех знали местные законы, поэтому покусать меня напоследок, было дело чести!
– А если я не вылезу? – спросила я, сдувая комара – камикадзе.
– Вылезай, – надменно произнес красавец. – Немедленно!
– Так меня же казнят? – пожала плечами я, сидя по шею в воде. – А смысл мне умирать раньше времени? Я лучше здесь посижу. Или поживу немного. Вы сами сказали, что казните меня, как только я вылезу?
Хозяин этой лужи чудился мне капитаном пиратского корабля. Широко расставленные ноги в сапогах, камзол и черные волосы, развевающиеся на ветру. Не хватало только шпаги, мачты и крика: «Все на абордаж!». Мои трусы веселым Роджером развевались на ветке от каждого порыва ветерка.
– Ква! –согласилась лягушка – экстрасенс.
– Не вылезу, – ответила я, отплывая подальше не всякий случай. – Если вы отрубите мне голову, мне нечего будет красить и причесывать. Жизнь потеряет смысл!
Маленькая русалочка сделала вид, что слабо знает этого жестокого и прекрасного принца.
– Это приказ! – произнес хозяин лужи. Мои влажные трусы отомстили ему, шлепнув по лицу.
– Это каприз! – ответила я, понимая, что еще слишком молода, чтобы кончать жизнь самоубийством.
У меня пронеслась дерзкая мысль, что капитан уйдет. Ему надоест и он оставит меня в покое. Лягушки- экстрасенсы поддержали меня. Но уходить хозяин и не думал.
– Если нужно, я буду стоять всю ночь, – обозначил он, пытаясь разбудить женские пошлые мечты. Пошлые мечты зевнули и снова легли спать, как только меня за щеку типнул комар.
– Хорошо, – скромно заметила я, пытаясь скрыть от лягушек – экстрасенсов отвратительные, гадкие мысли. – Тогда ждите. Я докупаюсь и вылезу казниться!
Я пошла на погружение. Волосы облепили меня гулким шлемом.
– Долго еще? – спросил хозяин, когда я в очередной раз терла пятку на мелководье. Я даже предупредила его на всякий случай, что все еще нахожусь в воде.
– Я только начала! Девушки иногда сутками могут просидеть в ванной! – удивилась я мужской наивности, смывая размокшую грязь.
Я уже слегка подуспокоилась. Еще бы, вода теплая, комары злобные, а терпение хозяина небезграничное.
– Его кусайте, – намекала я комарам, облепившим меня.
Но комары, видимо, уже пресытились хозяином. Не удивлюсь, если услышу писк: «Фу, только не он! Мама-мама! Я не могу есть одно и тоже каждый день!».
– Злой кома-а-арик, что ж ты вье-е-ешься! Над мое-е-ею голово-о-ой! – пела я, аккомпанируя себе на мужских нервах. – Ты добы-ы-ычи не допье-е-ешься! Злой кома-а-арик я не твой!
– Я жду, – напомнил о предстоящей казни добрый хозяин этого бассейна.
– Я иду, – ответила я, расчесывая пальцами копну мокрых волос. – Уже скоро. Минут пять!
Женщины всегда говорят: «Еще пять минут!». Особенно, когда санузел смежный. Даже через два часа можно услышать: «Ну, дорогой, еще пять минут!». В этот момент они наслаждаются единственной возможностью полностью завладеть мужскими мыслями.
– Из далека до-о-олго! Течет река Волга-а-а! – пела я, по громкости заменяя три народных ансамбля. – В воде есть ту-у-уалет!
– Ква! – поддакнули лягушки. Они здесь давно. Им виднее.
В глазах хозяина читался Пушкин. «Русалка на ветвях висит!», – как бы намекал его взгляд. Причем, висит при помощи макраме, несовместимого с жизнью.
– Затянуло буратиной гладь старинного пруда, – зловеще спела, выныривая, с кувшинкой на голове и сплевывая тину.
Время шло, нервы кончались. Вода, нагретая солнцем за целый день, остывала. У меня зуб на зуб не попадал.
– Что ты делаешь? – послышался голос за моей спиной. Я обернулась и ополоснула руки. Маленький ров, выкопанный моими трясущимися руками, наполнялся водой.
– Копаю, – усмехнулась я, сквозь дрожь. – До ближайшей воды.
– До ближайшей воды пятьдесят лиг, – расширил мои географические познания хозяин.
Или он привалился к дереву. Или дерево к нему. Я еще не поняла.
– Лягушек много, я настырная, – предупредила я, копая дальше.
Хотя, кого я обманываю? Шансов мало. Да, попала я, так попала! Никогда не думала, что буду всю ночь сидеть в пруду. И отращивать жабры и хвост.
Внезапно послышался детский крик: «Иса капка ам!». Мне в лицо прилетело что-то большое, мохнатое и орущее. Я плохо помню, что было дальше. Последнее, что я слышала: «Иса капка ам!».
