Кристина Устинова
Новое поколение
Так как ты у меня всего месяц после дня рождения, мой Любимый-Подарок-Марго, наверняка еще не совсем знаешь нашу классную, точнее, её характер. Вот сейчас мне хочется с тобой поделиться.
Наша фрау Либерт – педагог молодой. Опыт у нее есть, вот только он не вытеснил ее мягкость и нежность. Она всегда с нами общается как с маленькими детками: пренебрегает такими словами, например, как «ключик», «книжечка», «тетрадочка», хлопает большими голубыми глазами и улыбается. Она никогда не ставит плохих оценок и старается тянуть тебя за уши, чтобы ты хотя бы научился буквы красиво писать, а большего для приличного балла и не надо!
За такое ее невозможно не любить. Хороших учителей любят, особенно если это классный руководитель: дарят подарки, готовы помочь прибрать в кабинете, поздравят со всеми праздниками… Вот только я сочувствую таким учителям – они своеобразные жертвы стокгольмского синдрома, которые знаю только метод пряника.
Вот пришла я в кабинет, все мы расселись, и вскоре вернулась к нам фрау Либерт – поникшая такая, печальная.
– Дети, – мягко заговорила она, – а что случилось? Почему меня сейчас вызывали в кабинет директора? Фрау Беккер говорит, что вы ей сорвали урок.
– Да эта дура Марго все начала! – закричал Маслов. – Вот как бы взять палку и…
– А я считаю, – воскликнула Аиза, – что это все Джо!
– Да можешь замолчать, пока я тебе хиджабом рот не заткнул?! И вообще, какого хрена ты села на мое место?
– Ну, вообще-то он прав, – пропищала Мэри, обнимая его. – Могла бы и уступить.
Аиза побагровела.
– Да что же это такое?.. Ну, села и села – и что? На перемене я освобожу…
– Рот закрыла, собака крытая, – заржал Андрей, и смех подхватил весь класс.
– Ребята, успокоитесь, – сказала фрау Либерт, – мы же о другом говорим.
– Да уступи ты ему, жалко, что ли? – крикнула Майн, еще одна подружка Маслова.
Тот дал ей подзатыльник.
– Тихо ты! Ее только Кораном по башке ударить надо, вот тогда и услышит, может быть.
Аиза, вся красная, с грохотом убрала учебники в портфель и села со мной. Я слышала ее дыхание – шумное и прерывистое. Мне стало жалко Аизу, так как она объект насмешек… И для кого? Для Маслова! Хотя только попробуй упомянуть про водку и балалайку – тут же врежет, даже не посмотрит, что ты девушка. Насчет места – его любимейшего, единственного на свете места, то есть за второй партой у окна в первом ряду, – я сама же перегрызлась один раз с ним. Помнишь? Я ему тогда еще средний палец показала, и он отстал. Правда, мне тоже хотелось врезать по первое число, но я дерьмо не трогаю.
– Ну что?! – воскликнула Аиза. – Что не садишься-то? Давай, занимай свое место!
– Уже не хочу, – сказал Маслов и улыбнулся.
– Тебе тогда что, водочку с балалайкой принести, чтобы уютно было?
Он насупился.
– Лучше я буду с медведями танцевать, чем только один Коран слушать. За языком следи, женщина!
Весь класс разразился таким хохотом, что никто не слышал даже ропота фрау Либерт: «Андрюша, миленький, перестань… Ну хватит уже тебе, ну что ты развел-то, конце-то концов?». «Господи! – подумала я, чувствуя, как в самой нарастает злость на Маслова. – На месте учительницы я бы без предупреждения поставила плохую оценку за поведение… но нет». А Маслов все не унимался, шептался со своими подружками, и так прошел весь урок.
В общем, я снова спустилась вниз, в кабинет директора, и там уже увидела Марго с матерью – сухонькой старушкой. Лицо у подруги было заплаканным, а мать обнимала ее за плечи и говорила:
– Ну все, все, перестань… Если хочешь, я могу тебя отпросить с уроков. Хочешь? А завтра не пойдешь в школу…
– Нет, мама, – сказала Марго и отстранилась от нее. – Не надо.
– Но все же…
– Мама, закрой рот!
Фрау Шуппе ахнула.
– Да как ты смеешь?! Настырная девчонка!
Тут я увидела то, от чего прям обомлела: Марго замахнулась на мать… но не ударила. Та опешила и тут же сказала:
– Ладно, доченька, я пошла. Коль не надо, так не надо.
Так мать и ушла. Меня аж передернуло: да если бы я себе позволила такое в отношении своей матери, она выпорола бы меня как сидорову козу! Что же это такое – поднимать руку на мать, тем более такую старую?! Я направилась к ней и задала тот же вопрос, а она мне:
– Отстань, у меня и так плохой день.
Я промолчала. Это ее дело, я не лезу в чужие семьи, а маме своей говорить не буду, а то мало ли, что она потом на меня будет думать, вдруг буду брать со своей подруги пример.
Я упоминала, что не могу спорить. Вот и здесь так же. Марго особо не говорила о своей семье: только то, что мама-бухгалтер у нее, отец умер от рака. Она долгожданный ребенок. Может, это и послужило тому, что мать сдувала с нее пылинки? Опять же это не мое дело. Я не хочу семью, я не мать, я не имею понятия о воспитании, если только не брать примеры из книг или передач, или фильмов.
Однако теперь у меня мнение о Марго сложилось другое – и уж точно не в ее пользу.
Ладно, я заканчиваю на сегодня, а то уже рука болит.
6 октября, вторник, 17:45
Дорогой дневник!
Вчера я отвлеклась и забыла сказать, как прошла беседа с директором. И Марго, и ее мать требовали, чтобы фрау Беккер уволили, но в результате той лишь сделали выговор. В итоге конфликт исчерпан.
Сегодня же тема не касалась ни Беккер, ни Аизы, ни Маслова. Наш первый урок у фрау Либерт начался с таких вот слов:
– Сегодня, дети, к вам пришел новенький, сын нашего завуча. Встречайте, Диди Шульц!
В кабинет вошел широкоплечий, элегантно одетый высокий парень с бородкой. Он держал впереди себя портфель, его взгляд был то устремлен в пол, то бегал из стороны в сторону – это я сразу подметила. Его встретили аплодисментами, а фрау Либерт заговорила:
– Ну, привет, Диди. Расскажи о себе. Не стесняйся, у нас дружный класс. Как мы знаем, ты сын завуча?
– Угу. – Диди кивнул, даже не посмотрел на учительницу.
– Ну что, куда ты хочешь сесть?
– На первую, – прошептал он. – У меня зрение плохое…
Фрау Либерт кивнула и усадила его на первую. В классе зашептались, послышались смешки. Диди украдкой огляделся по сторонам и достал аж целый «военный набор»: тетрадки, учебник и даже бумажный дневник, а еще пакет с соком.
Потом фрау Либерт говорила – уже не помню, что именно. Я так, чисто из любопытства поглядывала на новенького и поняла, что он мне не нравится. Господи Иисусе, какой же он зажатый! Сидит себе, втянулся, руки положил на парту, смотрит только на учителя, иногда кивает, словно изображает из себя паиньку-отличника! Я не говорю, что это плохо, но зажатость… «Ладно, – думаю, – может, он просто стесняется? Новый коллектив как-никак».
Не зря мама говорит, что я часто поспешно делаю выводы!
Но меня убило другое, дорогой дневник. На этого Диди смотрела Марго – еще каким взглядом! Я никогда не влюблялась, но, насмотревшись всяких второсортных мелодрам по телевизору, примерно представляю, как выглядит влюбленная девушка. Господи, ее глаза прям сияли, она оторваться от него не могла!
Подруга повернулась ко мне и прошептала:
– Симпатичный, правда?
Я нахмурилась и честно высказала свое мнение. Марго махнула рукой и сказала:
– Да ну тебя! А вот я с ним познакомлюсь.
Не стала ничего говорить, это все-таки ее дело. На перемене она действительно подошла к этому Диди. Они сели на лавочку и говорили практически всю перемену, а я стояла в стороне, залипала в телефон. Голубки расстались со звонком. На уроке мне не удалось пообщаться с подругой, а потом мы вместе пошли домой. По дороге в раздевалку мы слегка отдалились от толпы, и Марго сказала:
– Да, ты в какой-то степени права. Он действительно зажатый человек, но, поверь, не настолько.
– Что же он тебе сказал? Каков он в общении?
– Если честно, из него и слова не вытянешь! По большей части говорила я. Ну что он рассказывает? Говорит, что пришел из соседней школы, что учится хорошо, читать любит – прям для тебя!
