Кристина Той
В этих гнилых стенах
Я уже не сдерживал смеха. События того вечера обрастали новыми подробностями с каждым часом. Еще немного – и станут легендой.
– Парень шлепнул ее, это да… Но чай был не горячий. – Я задумался. – Чай был алкогольный мохито, если я правильно помню. И я его даже не ударил. Рише не позволила. Просто выкинул на улицу.
Айзек сглотнул, и глаза его забегали. Первый раз я видел такую реакцию.
– Да брось, ты ведь не собирался ее обижать?
Он беспомощно улыбнулся шутке и молча помотал головой. С кровати раздался шорох, и мы одновременно повернули туда головы. Рита сладко потянулась, отчего ее маечка натянулась и оголила ровный живот. Приподнявшись, она потупила взгляд, а затем быстро переключилась на что‐то «важное» в телефоне.
– Дюк… – прошептала она и закусила губу.
– Да? – Я улыбался, ожидая понятного вопроса. До чего она была мила. Тревожное личико, взъерошенные длинные светлые волосы, нежно-розовые на концах, и по-детски невинные карие глазки.
– Я совсем обнаглела, да?
– Нет, – усмехнулся я. – Все в порядке. Я всегда рад тебя видеть.
Я так проникся фразой Ляли о том, что все мы – выпускники детского дома – одна большая семья, что действительно многих воспринимал как братьев и сестер. Тем более – Марка. Он был раздражающим младшим братом, вечно психующим, с обязательной фразой «Я сам!», а Рита – младшей сестрой, за которую я не раз заступался. Марк знал, что Риту можно мне доверить. А сейчас, как мне казалось, она ждала, что я скажу, чтобы она больше не появлялась на моем пороге.
Поднявшись с кровати, девушка неспешно собрала свои шелковые волосы в высокий хвост.
– Здравствуй, Айзек! – смущенно улыбнулась она парню, с облегчением вздохнув, понимая, что ничего плохого от меня не услышит.
– П… пр… приве-ет.
– Еще раз! – Девушка привычной для нее походкой от бедра двинулась к нам. Наклонилась над стойкой, заменявшей стол, улыбнулась и повторила: – Смотри мне в глаза. И повторяй. При-вет.
– При-вет, – повторил он и улыбнулся.
За это я любил Марго больше всего. Она не только не «зазвездилась» на пике популярности, но еще и подбадривала неуверенных в себе друзей. Делать это Марго не особо любила, поскольку они слишком часто начинали приставать, а вот у Айзека была настолько низкая самооценка, что он не позволял себе даже прикоснуться к ней, просто любуясь издалека. Марго, к слову, и стала первой девушкой, у которой получилось пробить его барьер.
– Марк опаздывает… – Она с тревогой глянула на часы.
– Послушай, Марго. Он приходил… очень уставший, да и вообще… сам не свой был. Я отправил его домой, спать. Пообещал, что мы тебя сами проводим. Ты не против?
Уголки ее губ опустились.
– Нет, конечно… Но я хотела у него еще денег взять на дорогу и… кофту.
– Прости, он передал только извинения и поцелуй в щеку. Денег…
– Я дам! У меня есть лишние. И кофта есть. Теплая, чистая… Честно! Только вчера постирал. Если т-ты-ы не б-брезгуешь…
Видимо, мой совет стараться быть более разговорчивым и действовать решительно Айзек воспринял слишком буквально. Наши с Ритой глаза широко раскрылись, мы молча уставились на парня. Его щеки моментально покраснели, и он, сам удивляясь своей отваге, задержал дыхание. И только когда Рита рассмеялась, выдохнул.
– Дюк, ты это слышал?! Боже, Айзек. Какая ты прелесть. – Она тепло улыбнулась.
Я понял, что Айзек сейчас снова спрячется в свою скорлупу, и решил его поддержать. Ему нечего было стыдиться, и пусть я не показывал вида, даже гордился им.
– Айзек, я думаю, это ответ «да».
Он улыбнулся и, натянув капюшон на голову, направился к себе за кофтой. Рита же не спеша потянулась за своими вещами, собираясь выйти следом.
– Что это? – спросила она, обратив внимание на пакет с термосом и ланч-боксом.
– Это от Айзека. Вкуснейший какао и бутеры с лучшей колбасой на весь купол. Он сам всё сделал.
Она с благоговением, даже с некоторым испугом, рассматривала содержимое бокса.
– Марго, он очень старался.
Она молча кивнула, а когда пришла в себя, сказала:
– Дюк, знаешь… Мне соседка такие приносила. Говорила, от друга. Я не брала, передавала через нее обратно… С момента знакомства с Айзеком! – Ее словно осенило.
Поэтому, когда Айзек вернулся с теплой толстовкой, девушка поспешила натянуть ее на себя. Кофта была ей великовата, и, спрятав холодные ладони в рукава, она вдохнула в себя запах порошка и душистого мыла, затем приподнялась на носочках своих красных кед и поцеловала его в щеку.
– Спасибо, – протянула руку. – Ты не против?
Айзек, ошеломленный таким предложением, замер и покраснел, как рак. Я даже на минуту подумал, что его сердце буквально остановилось. Но парень все же пришел в себя и протянул руку в ответ. Ладони их сомкнулись в крепкий замок.
* * *
– Д… Дюк… Я так понимаю, я теперь встречаюсь с Марго?
На этот момент парню только крыльев не хватало. Вспомнив их поцелуй на вокзале, я одобрительно кивнул. Я знал, что он заслужил это.
На углу муравейника, убедившись, что Айзек добрался до дома, я развернулся.
– Ты куда? – вполне искренне удивился он. – Комендантский час же. Сейчас собаки голодные гуляют.
Да, да и да! Я знал об этом. После череды нападений на служителей закона в самые опасные районы куполов – в том числе и в наш – через сорок минут после начала комендантского часа на улицы выпускали голодных бойцовых собак. Мирные граждане уже крепко спали после тяжелого трудового дня, а разросшиеся шайки разбойников правительству было дешевле пустить на корм, чем тратить ресурсы на их содержание в тюрьмах. Это возымело эффект, в куполах действительно стало спокойнее. Количество ночных разбоев и грабежей пошло на убыль, а трупов растерзанных собаками людей прибавилось.
Многие жители протестовали против такой жестокости, но отменять постановление, похоже, никто не собирался. Собак запирали в загоны задолго до рассвета, и к утру команда чистильщиков уже успевала забрать тела с улиц, чтобы не пугать порядочных граждан.
– Со мной все будет в порядке. У меня есть незаконченное дело. Но ты не переживай. Я быстро бегаю.
– Слушай… – Он замялся, неуверенно перебирая руками. – Я думаю, тебе стоит знать. Для его же блага. До меня дошел слух, что Марк собирается принять участие в гонках на выживание.
– Что-о-о? – Я опешил. Этот парень? Хромой? Полуживой? Что он задумал? Помереть?
– Ты же слышал об этом? Мутанты из…
– Да-да… Я слышал. Спасибо, что сказал. Когда следующий забег? – Я коснулся его плеча, извиняясь за то, что перебил, – времени и так было мало. Уважение к нему росло у меня с каждой минутой. Хоть Айзек и не был близко знаком с Марком и беспокойство о нем, скорее всего, возникло из-за Риты, но все же – доверился.
– В следующую ночь, со среды на четверг. – Он отвел глаза с таким виноватым видом, будто сам организовал эти гонки.
Никогда не понимал, почему он воспринимает все так близко к сердцу. Я всегда списывал это на тех девчонок, что доводили его в детском доме.
– Возвращайся домой. С этим я разберусь.
* * *
Мажоры из пятого корпуса, сынки членов правительства и просто очень влиятельных людей, страдающие от скуки, не знающие, какой еще гнусностью развлечь себя, организовали отличную, по их мнению, забаву. Зная о комендантском часе в некоторых районах менее благополучных куполов и о собаках, призванных искоренить преступность, они начали устраивать в это время забеги по ночным улицам, привлекая к участию всех желающих, кто нуждался в деньгах. И вполне ожидаемо этим способом заработка заинтересовались мутанты – выпускники детских домов, жившие как раз в одном из таких районов. В их возрасте легко было рисковать жизнью ради азарта и адреналина. Немалые деньги, доставшиеся победителю таких «гонок», могли заставить забыть об осторожности даже самых рассудительных. Но мне ли их осуждать?
Более быстрые и выносливые, чем люди, мутанты вполне могли потягаться с собаками. Что не могло не радовать организаторов, старающихся исключить участие людей, ибо в одном из первых забегов мальчишку лет шестнадцати, не мутанта – человека – собаки догнали и растерзали. Расследование приостановили, когда стало известно, дети каких влиятельных людей замешаны в этом, но всю «золотую молодежь» негласно предупредили, что если подобное повторится – наказания не избежит никто. Поэтому состязания людей были перенесены на дневное время и постепенно стали совсем безобидными, и только самых отъявленных и уверенных в себе победителей допускали к ночным смертельно опасным гонкам. Эти игры снимались на видео десятками телефонов и камер и транслировались в определенных кругах на все сектора.
Но как Марку удалось пройти отбор? Подкупил кого‐то? Или для статистики была нужна еще одна жертва? Да, в этом случае Марк отлично подходил на эту роль. Конечно, эти мысли еще не одну ночь будут мешать мне спать… но сейчас предстояло разобраться с проблемой другого рода.
Я закурил электронную сигарету с успокаивающим препаратом внутри, вслушиваясь в вой дворовых собак, и смог даже уловить, как закрываются, одни за другими, деревянные ставни, создавая зловещую мелодию ночи. Скоро должны были включить дождь, и я невольно поморщился, вспомнив, что его вода уже давно стала пахнуть какой‐то гнилью. Натянув капюшон на голову и нацепив маску, на которой светилась фосфорная коварная улыбка, я выудил из тайника в фундаменте нашего дома припрятанную там биту и, уверенный в необходимости своего дела, отправился в путь.
Каждый год одиннадцатого ноября, в день своего рождения, я получал посылку от неизвестного отправителя. Когда мне исполнилось восемнадцать, к посылке прилагалось письмо: «Эта коробка должна быть у тебя ровно в девять. В четыре часа дня я буду ждать тебя в кафе «О’пончик». Не опаздывай».
– И ты пойдешь? – Рише опустила голову на мое плечо, с интересом поглядывая на письмо.
– Нет, на кой черт? Это может быть ловушкой, да и вообще… опасно.
– А если это кто‐то из твоих родственников? – Она опустилась обратно на кровать, разглядывая трещину в потолке.
– Или человек, который хочет закончить начатое давным-давно. – Я прикоснулся к шрамам на груди. Панические атаки давно прекратились, боль утихла, но страх быть найденным не давал мне покоя ни днем, ни ночью.
Подолгу изучая старые статьи, обсуждая всевозможные события, предшествовавшие казни моих родителей, мы с Рише пришли к выводу, что мой отец был не самым хорошим человеком. К тому времени боль утраты притупилась. Осталось лишь желание выжить и какая‐то детская обида на отца – за то, что не уберег семью.
Глава 4
– Давай сходим, а? Я сяду за соседний столик, и, если что, вдвоем мы оттуда точно выберемся.
– Или вместе погибнем… – Я опустил глаза, наконец‐то решившись открыть коробку. В ней лежал новенький мобильный телефон. Черный, матовый, завернутый в плотную обтягивающую пленку. Не то чтобы я разбирался в них.
– Ну неужели! – искренне обрадовалась подруга, подскочив на кровати. Винного цвета волосы, собранные в высокий хвост, резво подпрыгнули вместе с ней и опустились на татуировку – череп с вороньими крыльями – под левой ключицей, плавно спускающуюся к груди. – Дюк… А он очень дорогой.
До этого мне приходили мягкие игрушки, машинки с пультом управления (в том числе «Феррари»), в четырнадцать – ролики, в пятнадцать – скейтборд, в шестнадцать – приставка, в семнадцать – приставка поновее. Каждый год в день рождения – дорогой подарок. И вот теперь появилась возможность познакомиться с этим человеком.
– Мне это неинтересно. И я не буду им пользоваться, пока не узнаю, от кого он, – уверенно заявил я. На самом деле любопытство распирало изнутри со страшной силой. Может, это и впрямь родственник? Может, отец остался жив? Я ведь не видел, что именно его убили на площади. В любом случае у меня к нему много вопросов…
Однако обмануть Рише не удалось. Да и никогда не удавалось. Она буквально видела меня насквозь каждый раз, когда я пытался схитрить. И сейчас на меня взглянули ее темные, полные понимания глаза.
– Я знаю, что ты туда пойдешь. И я пойду с тобой. – Когда мягкий, приятный голос Рише, по телефону и вовсе детский, менялся на такой решительный, это всегда заставляло меня вздрагивать и смеяться от неожиданности.
– Хорошо. Раз ты хочешь, чтобы я с ним встретился… – Я умолк, глядя в экран телефона. После яркой заставки на экране появилось фото незнакомой девушки. На вид ей было не больше тридцати: волнистые, ухоженные волосы цвета морской волны, несколько родинок на щеке, прямой тонкий нос и пухлые губы. Она вызывала симпатию, и я подумал, что это просто заставка, пока не прочитал текст, идущий по низу фотографии: «С таким цветом волос ты меня точно узнаешь».
Ришель молча протянула мне монетку, азартно так смотря в глаза. Это был наш ритуал. Мы кидали монетку всегда, когда перед кем‐то из нас стоял неразрешимый выбор, и всегда следовали ее указаниям. Доверяешь выбор монетке – и у нее всегда есть свидетель.
– Аверс. – Она вскинула бровь, делая ставку на положительное решение в случае, если монетка упадет лицевой стороной.
Всегда. Всегда эти резвые вращения металла в воздух по ощущениям длились вечность. И всегда смотреть на результат было страшнее, чем следовать ему.
– Только, Рише, я пойду один. Ладно?
– Это она? Красивая. И не бедствует, судя по одежде. Это брендовый шмот.
– Рише, я сказал, что если пойду, то один. Договорились?
Она отвела взгляд в сторону. Я знал, что она не пойдет, только если скажет вслух об этом. В противном случае у нее окажутся развязаны руки, и она обязательно этим воспользуется. А подвергать ее опасности я не мог и не стал бы ни при каких обстоятельствах.
– Рише! – Я слегка повысил голос, и девушка сразу отстранилась. Она растерянно сидела на кровати, опущенные вниз руки застыли. Вид как у котенка, выпрашивающего еду. Мне стало стыдно.
– Если там опасно, я не хочу рисковать тобой, ну неужели ты не понимаешь этого? – словно извиняясь за грубый тон, продолжил я уже просящим голосом. Она взглянула на меня и вновь отвела взгляд. Но я ждал, не двигаясь с места, и, понимая, что деваться некуда, она наконец медленно кивнула.
Телефон у меня был лишь однажды, и, разбив его, другой я уже купить не смог. Денег с подработки едва хватало на еду и квартиру. А то и только на квартиру. Поэтому новому телефону Рише была рада едва ли не больше, чем я.
В назначенное время я уже сидел за одним из столиков указанной в письме забегаловки. Пончики были мне не по карману, и, хоть я часто подрабатывал грузчиком в этом кафе, внутри оказался впервые. Девушка с фотографии опаздывала, и я, попросив лишь стакан воды, сказал официантке, что жду очень важную даму. От нечего делать я рассматривал цветные обои. На них были мелкие пончики разных сортов, всевозможные кофе и коктейли. Все эти рисунки сопровождались ценниками, одним словом – меню на стенах. И чем больше я в них всматривался, тем больше понимал, что проголодался, но едва ли смогу заплатить за самую захудалую булочку.
– Угощение за наш счет. – Девушка в розовом фирменном платье и идеально выглаженном белом фартуке поставила на стол поднос с шоколадным пончиком и молочным коктейлем. Ее пшеничные волосы, собранные в две косы, свесились вниз, касаясь кончиками чистой столешницы. Она так мило и приветливо улыбалась, что, засмотревшись на нее, я пришел в себя, лишь когда она уже двинулась в сторону кухни, и крикнул вслед:
– Эй, я не смогу за это расплатиться!
– Моя дочурка сказала ведь, что это за счет заведения! – Обернувшись, я увидел, что на пороге кухни стоит толстенький мужичок – господин Роберт, владелец и хозяин кафе, смешно поглаживая свои огромные усы. – Сказала же?
Девушка, продолжая улыбаться, молча кивнула. Возникла пауза, которую спустя мгновение прервал мелодичный звон изящной побрякушки над входной дверью. Я обернулся.
– Господи, как стыдно‐то! Опоздала! – Женщина, в которой я сразу узнал девушку с фотографии, изящным движением поправила свою черную строгую юбку и слегка одернула рукава пиджака.
Я одно время подрабатывал в одежной лавке, где любимым занятием моей пожилой начальницы было стоять рядом и рассказывать об одежде на прохожих. Конечно, она была еще той занудой, и я довольно быстро от нее сбежал. Видимо, ее довоенная должность дизайнера не требовала навыков общения с людьми, но, надо признать, в том, что осталось сейчас от моды, она разбиралась отлично.
Благодаря ей я узнал, что такое фетр, нейлон и многое другое, как называется пиджак с короткими рукавами и чем он отличается от фрака. И теперь мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что стоимость наряда таинственной незнакомки превышает мою зарплату за год. От этого мой желудок издал звук раненого кита, напоминая, что сейчас не время думать о каких‐то тряпках: у нас есть проблемы поважнее. Я выпрямился, вспоминая об угощении, нос уловил запах бананового молочного коктейля и свежего пончика.
– Ты получил подарок? Ах, ну да, ты же тут… Принесли ровно в девять? Я пригрозила устроить скандал, если в девять посылка не окажется у тебя.
– Ровно в девять… – От осознания, что это действительно моя родственница, а не агент, подосланный меня убить, я готов был расплакаться. – Извините, но кто вы? – Я перебирал в памяти все возможные варианты, но ни один из них не показался мне убедительным. Неужели я теперь не одинок? Неужели есть кто‐то из прошлой жизни, очень близкий мне? Меня слегка потряхивало от возбуждения. Весь этот груз ранней самостоятельности, рутинная суета и проблемы постепенно сводили меня с ума.
Она мило улыбнулась, затем, медленно протянув ко мне руку, провела ладонью по щеке.
– Андрей… – прошептала тихо.
Опешив, я слегка отстранился от ее теплого прикосновения. Она назвала имя, данное мне при рождении.
– Ты меня совсем не помнишь? – Женщина заметно поникла.
Сейчас, когда я разглядывал ее, стоя лицом к лицу, гостья уже не казалась мне такой молодой, как на фото. Мелкие морщины избороздили бархатистую кожу в уголках глаз и губ, взгляд был печальным и задумчивым, да и вечерний макияж не добавлял ей свежести. Когда она сняла свой розовый шарфик, я разглядел небольшое родимое пятно на шее.
– Тетя Николь…
В один миг я вспомнил все, связанное с моим детством, что касалось ее. Те теплые воспоминания, что я спрятал глубоко внутри, убеждая себя, что все это в прошлом. Ее нежные руки, убаюкивающие меня, наши игры в догонялки, как она любила катать меня в надувном кругу, плавая в нашем бассейне…
– Тетя… – повторил я, ощущая, как на глаза наворачиваются слезы.
– Ну, вспомни-и-ил! – насмешливо протянула она, весело улыбаясь. – А то я волновалась, что знатно постарела. Уже давно за четвертый десяток перевалило, как-никак, – она понизила голос и, кокетливо прикрыв рот ладонью, хихикнула.
Тетя Николь была мне не родной. Она была невестой моего родного дяди. Дядя… глаза широко открылись.
– Николь, я вспомнил. Дядя Артем… – Я догадывался, но так боялся спросить.
– Он умер. Помнишь?
Я сглотнул ком в горле. Теперь я все помнил. Помнил, как открыл глаза в первый раз, жадно глотая воздух ртом. Помнил, как было больно, помнил, как эти жгучие шрамы еще долго не давали мне спать. Голос тети: «Он проснулся. Господи, что за родители, ребенок второй раз помер». Помню дрожащий голос дяди: «Собирай его, быстрее», – и дальнейший спор о том, что я слаб и меня нельзя переносить… Противный запах запекшейся крови, исходивший от моей бордовой майки.
– Дядя пытался меня вывезти за стены купола. Авария! – от переполняющих меня чувств я выкрикнул это довольно громко. – Он погиб… И так я оказался в детском доме, нас же нашли солдаты!
Николь жестами попросила меня говорить потише и настороженно огляделась. Поняв, что в кафе мы одни, не считая персонала, перевела дух и снова взглянула на меня. Я же был слишком обескуражен лавиной воспоминаний, которые до этого дня вообще не всплывали в моей памяти, и лишь виновато потупил взгляд в ответ на ее немое обвинение.
Неловкую паузу прервала дочь владельца кафе:
– Что‐нибудь будете заказывать?
Улыбка ее теперь была натянутой, а радость и беспечность в глазах сменились настороженностью. Будто от Николь исходила аура властности и величия, заставляя окружающих видеть в ней кого‐то гораздо более могущественного, нежели они сами. Но едва я открыл рот, чтобы вновь напомнить ей, что я не самый состоятельный посетитель, как меня опередила тетя.
– Да. У этого парня сегодня день рождения! Нам самый большой и вкусный торт! – радостно воскликнула она, разведя руки в стороны. Видимо, пыталась показать, какого именно размера нужен торт.
– Ого! – девушка вновь расцвела и, с улыбкой развернувшись в сторону кухни, чуть ли не бегом бросилась туда, выкрикивая: «Отец! У него день рождения! Самый большой…» Тут она резко остановилась, будто напоровшись на невидимую стену, и, быстро повернувшись ко мне, спросила с таким нетерпением, что мне показалось, будто, если я не отвечу сию же секунду, на кухне взорвется бомба:
– А какой ваш любимый торт?
И бомба бы взорвалась, потому что я не знал, какие они бывают. Неловко переминаясь с ноги на ногу, промямлил:
– Я не зна…
– Торт-мороженое, самый вкусный! – прервала меня тетя Николь, предотвратив «взрыв». – Ты очень его любил в детстве. Да и вообще – ты все вредное любил. Чипсы, сладкое, мясо только в бургерах ел, от остального отплевывался. – Она засмеялась. – И мама тебя баловала… – произнесла она следом уже совсем другим, поникшим голосом. Я невольно перевел взгляд на нее. – А ты так на отца похож…
– Почему ты не приходила раньше? – растерянно произнес я, убедившись, что девушка-официант отошла на приличное расстояние.
– Я боялась, Андрей. Это было опасно, наши встречи могли выдать тебя.
Я промолчал, понимая, что она права.
– И вообще, как это не приходила?! Я приходила, приносила тебе вещи, одежду, передавала подарки. Забрать не могла, это да… Я бы не смогла тебя укрыть. Встречаться тоже было рискованно… Но я часто подолгу наблюдала за тобой и твоей подругой. Теперь она твоя девушка? Скажи «да»! Такая красавица!
Я усмехнулся. Вышло довольно криво, но Николь не обиделась. Она ласково взглянула мне в глаза, чувствуя, как в моей душе разливается приятная теплота. Мне этого так не хватало. Кто‐то близкий из прошлого интересовался мной, моей жизнью. Кому‐то я был небезразличен…
– Нет, она… У нас нет отношений. Мы как брат с сестрой. Мы как‐то говорили на эту тему… – нерешительно сказал я, пытаясь понять, стоит ли об этом рассказывать.
– И? – нетерпеливо переспросила она, побуждая меня продолжать.
– Говорит, что привыкла все решать сама, а я безрассудный и слушать ее не буду, мы будем постоянно ругаться и точно расстанемся. И еще говорит, что очень боится меня потерять…
– Хмм… А она умнее, чем кажется. В вас обоих этот… как его… – Она защелкала пальцами в попытках вспомнить слово. – Стержень, да? Будете оба до конца отстаивать свое?
– Ну жить сложно, когда ты осознаешь, что никто не будет делать ни для тебя, ни за тебя ровным счетом ничего. Все-все ты должен делать сам. Она слишком гордая, и да, ты права, очень умная, чтобы принимать мою помощь. Ее советы я, конечно, всегда выслушиваю, но не всегда выполняю. – Я снова усмехнулся, только сейчас осознав, что это действительно так.
– Еще она притворялась, что не понимает нашего языка, и тем самым спасла вас, да?
– Да. – Холодная дрожь пробежала по телу, и я не сразу понял – это от воспоминаний о былых кошмарах или от такой осведомленности тети. И решил сменить тему, боясь дальнейших расспросов:
– Николь, можно вопрос о родителях?
Женщина испуганно осмотрелась по сторонам:
– Конечно, милый.
– Я долго думал над тем, кем они были. Преступниками, верно? Первые за довольно долгое время, кто был казнен публично. И этот мутаген… Бомба… Это все мой отец, да?
Николь резко выпрямила спину и вновь посмотрела по сторонам.
– Я рада, что ты сам спросил.
– Он был плохим, да?
– Кто тебе такое сказал? Конечно, нет! Твой отец был прекрасным человеком. Ты бы знал, скольким людям он помог! Просто… Он связался с плохими людьми. Мне жаль, что ты пришел к такому выводу. Слушай, как было дело… – Николь тяжело вздохнула. – Мира Соколь, еще до того как стать леди пятого сектора, родила больную девочку, она сейчас была бы года на три старше тебя. У девочки было генетическое заболевание, и Мира искала способы лечения, хотя все пальцем у виска крутили на ее просьбы. Твой отец был лучшим ученым-генетиком в стране, и она обратилась к нему. Он как мог продлевал ей жизнь, да так, что ребенку действительно становилось лучше. Но затраты были огромные, и Мира придумала новый проект, который должен оправдать деньги на врача-генетика. Ну знаешь, просто скрыть расходы и принести дополнительную пользу.
Я молчал, показывая, что готов слушать дальше, и она, переведя дыхание, продолжала:
– Ей удалось обманом вовлечь твоего отца в генетические исследование, гарантируя, что никто не узнает, если проект провалится, и она его во всем прикроет. Он должен был сделать препарат, который поможет «элите» выживать в последствиях постъядерной войны. Ну так, чтобы радиация не влияла на них. Лабораторию охраняла целая армия, обязанная защищать комплекс, кругом уже начались боевые действия. В это же время озоновый слой рушился, обрастал дырами от этих химикатов. Ты знаешь… говорят, судьба вознаграждает тех, на кого взваливает сложные испытания. И она его вознаградила. После стольких лет попыток завести ребенка твоя мама оказалась беременной…
Глаза мои открылись от удивления, спина невольно выпрямилась. Ничего этого я не знал.
– Но это оказалось еще одним испытанием. Ведь у ребенка были пороки развития, настолько тяжелые, что он бы, скорее всего, не выжил. И знаешь, что он сделал? Он сделал сверхчеловека! Мутанта, способного жить в мире, где нет озонового слоя, невосприимчивого к солнечному излучению, обладающего фантастической регенерацией. Все аномалии развития были исправлены внутриутробно! – Переполненная эмоциями, она взмахнула руками, едва не сбив на пол стакан с молочным напитком, все еще сиротливо стоявший передо мной. – Он шел на риск, потому что все его работы: лекарство для дочки Миры, его эксперимент – все это было запрещено международной конвенцией по правам человека. Его предшественника, который на уровне эмбриона вылечил двух близнецов, казнили. Но он готов был идти на риск ради ребенка. А затем случилось самое страшное. Этот малыш родился мертвым. Потому что никто не смеет спорить с природой…
Они сделала паузу.
– …кроме твоего отца. Не обращая внимания на протесты коллег-акушеров, он терпеливо ждал, постоянно проверяя данные приборов и продолжая реанимацию. И у него получилось! Малыш начал дышать! Ты начал дышать! – Радостно взмахнув рукой, она указала на меня.
Я ошарашенно откинулся на спинку стула. Осознание того, что я не должен был родиться, болезненно кольнуло. Но как следует обдумать все это я не смог, потому что она продолжала:
– Потом его настигла новая беда. Он узнал, что, обладая этим мутагеном, Мира захочет оставить людей в куполе на погибель и с горсткой избранных уйти создавать новый мир. Но это не все, она распространит новую болезнь под предлогом разработок твоего отца. Тогда он взял в банке огромную сумму и вернул ее Леди, объяснив этот шаг тем, что эксперимент провалился. Сумма не покрывала и половины расходов, Мира злилась… А когда она узнала, что слова твоего отца – ложь, то пострадали все, кто в нем участвовал. Твой отец отдал свою жизнь, чтобы сыворотка не попала ей в руки.
Она замолкла, обеспокоенно глядя на меня. Видимо, мое лицо было не самым приятным в этот момент, потому что щеки тети слегка побледнели.
– Андрей, все в порядке?
– Меня зовут Дюк.
– Дюк. Сам имя выбрал? – Уголки губ приподнялись, и она вновь протянула ко мне руку, пытаясь коснуться, но я отодвинулся.
– Папа в детстве играл в какую‐то игру на компьютере, там так персонажа звали. Рыжий такой. Мне он нравился, всегда забавно прыгал через ямы. Вот и взял его имя. Документов при дяде не было, поэтому сделали новые.
– И назвал день рождения мамы. – Боже, я был готов растаять от ее нежного голоса и переполненных любовью глаз. Хоть и не родственница по крови, любила она меня не меньше, чем родители. И ничего с тех пор не изменилось.
Я молча кивнул в ответ.
– Да. В детском доме у меня часто спрашивали, почему я приношу тебе подарки в ноябре, если у тебя день рождения в апреле. – Она засмеялась, вспоминая об этом.
– Тетя Николь, а как они узнали об эксперименте? Тебе известно?
Она замялась, было очевидно, что на этот вопрос ей отвечать не хочется.
– Дюк…
Я молча опустил взгляд и поднял его на собеседницу, лишь когда она тяжело вздохнула.
– Ты тогда с папой играл. И с соседским мальчиком. Мяч выкатился на дорогу, и малец помчал за ним. Твой отец бросился следом. Он подхватил паренька, на которого несся автомобиль. Он успел перебежать дорогу, но не мог предугадать, что ты, испугавшись за него, побежишь следом… Он говорил, что ты полумертвый был. Изломан настолько, что кости буквально из каждого перелома торчали наружу. Крови было море… Я не в городе тогда была, сама не видела всего этого кошмара. Говорил, он спешно увез тебя в деревню, чтобы дать время на восстановление. Но, вероятно, кто‐то тоже все это видел, и, когда он вернулся, его уже ждали…
«Так, значит, все это время виноват в их гибели был я», – мелькнуло в моей ошалевшей от всего этого голове. Внезапно я понял и еще кое-что. Она не просто соскучилась. Проглотив ком в горле, я решился спросить:
– Тетя, видимо, что‐то случилось, раз ты решила обратиться ко мне напрямую?
Она в одно мгновение стала серьезней.
– Ан… Дюк, послушай. Артем должен был вывезти тебя в деревню, к отцу Ани.
– Ани? – перебил ее я.
– Ты что, не помнишь свою невесту первую? Из бутылочки ее кормил! – Она опять повеселела, но поникла, когда я отрицательно помотал головой. – Беда…
Она тяжело вздохнула и полезла в свою дамскую сумку. С минуту покопавшись в ней, что‐то сердито пробормотала и вывалила на стол содержимое. Пока она складывала помаду, флакон с какими‐то явно дорогими духами, бумаги и прочее содержимое обратно, я неспешно взял пончик и, повертев его в руках, поднес ко рту.
– Вот же они!
Я поторопился и откусил огромный кусок, о чем сразу же пожалел. Увидев то, что она протянула мне, я поперхнулся вкуснейшим пончиком, закашлялся, дышать стало невозможно, и отверстия на моей шее, руководимые инстинктом самосохранения, раскрылись и взяли на себя дыхательную функцию. Николь, захлопав своими длинными ресничками, поспешила вскочить, одной рукой прикрыла мою шею карточками, второй схватила меня за левую руку и подняла ее, как смогла высоко, над моей головой.
