Кристин Террилл
Здесь покоится Дэниел Тейт
Еще минут двадцать я осматривал первый этаж и подвал, обошел все комнаты, пока не освоился с расположением. Проверил панель сигнализации на входной двери – отключена – и отважился выбраться через застекленную дверь во внутренний дворик. Над ним нависала деревянная решетка, увитая плющом и какими-то белыми цветами, а дальше был бассейн, светившийся в темноте, словно бледно-зеленая луна. Я потрогал воду ступней. Вода была приятная, чуть теплая – в самый раз для прохладной ночи. Должно быть, бассейн с подогревом.
Я оглянулся на дом. Там было темно: должно быть, Николас и Лекс наконец заснули. Да гори все огнем, подумал я. Может, мне всего-то одну ночь и быть богатым, так надо хоть пользоваться этим, пока есть возможность. Я разделся до трусов и скользнул в бассейн, с той стороны, где было помельче: пловец из меня не очень. Под водой все звуки сразу смолкли. Я оттолкнулся ногами, сжался в пружину, распрямился и, смеясь, выскочил на поверхность. Потом я лежал, невесомый, на воде и глядел вверх, в звездное небо.
Наконец я вернулся в комнату Дэнни и сразу же заснул.
* * *
Где-то среди ночи я проснулся. Открыл глаза и заморгал: в дверях стояла какая-то темная фигура. Сначала глаза различали только силуэт на фоне слабо освещенного коридора. Не сразу сообразив, где нахожусь, я подумал сначала, что это Джейсон возвращается после ночного налета на кладовую приемника № 8. Но тут же вспомнил.
– Николас? – пробормотал я.
Он молча развернулся и вышел, закрыв за собой дверь, и холодок, пробежавший у меня по спине, нельзя было списать на калифорнийскую привычку запускать на бешеную мощность кондиционеры.
* * *
Проснувшись утром, я уже не мог сказать с уверенностью, было это на самом деле или нет. Воспоминание было похоже на сон: по краям рябь, внутри пустота.
А вот что было совершенно реальным, так это просевшая у меня под боком под чьей-то тяжестью кровать. Я отпрянул назад и откинул одеяло. Под ним свернулась в клубочек Миа, державшая во рту кончик большого пальца. Я вздохнул пару раз поглубже, чтобы сердце так не колотилось, и легонько толкнул ее локтем:
– Эй!
Хорошо еще, что я ее не ударил, когда она лезла ко мне в постель. Должно быть, так устал, что даже не проснулся.
Миа проснулась, нахмурила брови и заморгала.
– Доброе утро, – сонно проговорила она.
– Давно ты здесь? – спросил я. Она пожала плечами и села. – И почему ты здесь?
– Я и раньше иногда сюда приходила спать, – ответила она, – когда тебя не было. Лекс застала меня один раз и ужасно рассердилась. Ты ей не говори, ладно? Она хотела, чтобы я легла с ней, но она брыкается во сне.
Я сглотнул.
– А почему она хотела, чтобы ты спала с ней?
– Сказала, что я могу разбудить тебя нечаянно, если встану ночью, – сказала она. – Я иногда просыпаюсь по ночам. Раньше Магда меня укладывала, и я снова засыпала, но она несколько дней назад уехала домой, в Украину.
– Магда – это твоя няня? – спросил я.
Она кивнула.
– Лекс сказала, что разрешит мне спать у себя в комнате, только если я закрою дверь на ключ и не буду открывать, чтобы никого не разбудить. Не хочу, чтобы она знала, что я нарушила обещание.
– Я ей не скажу, – пообещал я. Уж не опасалась ли Лекс, как бы ее проблемный, потенциально опасный младший брат не сделал что-нибудь с Миа? Мысль сама по себе резонная, но она как-то не вязалась с тем, как Лекс обращалась со мной до сих пор.
– Спасибо, Дэнни, – сказала Миа. – Ты хорошо спал?
– Да как-то… не очень, – сказал я. Я не очень-то умел разговаривать с такими маленькими детьми. Она была для меня каким-то инопланетным существом.
– В новой кровати всегда непривычно, – сказала она. – Поэтому, когда мы едем путешествовать, я всегда беру с собой свою подушку, чтобы не вся кровать была новая.
Я улыбнулся.
– Ловко придумано.
– Ну, завтра эта кровать будет для тебя уже не новой, – сказала она, – тогда, наверное, и спать будешь лучше.
Она неловко сползла с кровати. Я снова подумал – что это все-таки за скобы у нее на ноге? Они врезались какими-то шипами прямо в кожу. Что это – травма или какое-нибудь врожденное увечье? Если Дэнни знал, что у нее с ногой, спрашивать нельзя – подозрительно, а если не знал, то подозрительно будет как раз не спросить.
– Пойду-ка я к себе, пока Лекс не проснулась, – сказала Миа, а затем наклонилась ко мне, обхватила тонкими ручонками за шею и так стиснула в объятиях, что я чуть не задохнулся.
– Я очень скучала по тебе, Дэнни, – сказала она. И это звучало искренне, хотя она, конечно, не могла даже помнить брата, который пропал, когда она была еще почти младенцем.
Я неловко похлопал ее по спине.
– Я тоже по тебе скучал.
* * *
Миа вернулась к себе в комнату, а я почистил зубы, переоделся в свою единственную чистую одежду и спустился вниз. Николас был на кухне. Его мокрые волосы казались почти черными, с них текло на воротник рубашки. Он разливал по стаканам апельсиновый сок, а на столе в уголке для завтрака уже стояло блюдо с тостами.
– Доброе утро, – сказал он, когда я вошел.
Я постарался улыбнуться: решил, что так нужно.
– Доброе утро.
– Как спалось? – спросил он.
Я пристально посмотрел на него. Вопрос прозвучал совершенно невинно, пожалуй, даже слишком – как будто он ждал, что я спрошу, какого хрена, когда я проснулся ночью, он стоял над моей кроватью, как какое-то жуткое видение.
Но, может быть, это была просто паранойя.
– Хорошо, – ответил я.
– Отлично, – отозвался он и снова принялся резать фрукты. – Садись. Завтрак почти готов.
Не успел я сесть за стол, как прискакала Миа и уселась напротив. Я потягивал свой апельсиновый сок, а она намазывала на тост малиновое варенье. На кухонном столе рядом с Николасом лежала трубка беспроводного телефона. Когда он зазвонил, Николас нажал кнопку, и телефон умолк.
– Ну что, Мими, какие планы на сегодня? – спросил он.
– Не знаю. Я собиралась к Элеоноре, – сказала Миа, – но меня же Магда должна была отвезти.
– Я сам тебя отвезу, – сказал Николас. – А что вы там будете делать?
– Репетировать спектакль, – ответила она с полным ртом.
– У вас готовится спектакль? – переспросил я, думая о том, с чего это Магде пришлось так срочно уехать.
Миа кивнула и слизнула с пальца капельку варенья.
– Мы уже давно репетируем. Это пьеса про русалочку-волшебницу. Я играю русалочку, потому что хочу стать актрисой.
– Играть на сцене – это здорово, – сказал я. – Это надо уметь – изображать другого человека.
– Да, и у меня очень даже хорошо получается. А Элеонора заведует костюмами.
– А она что, модельером хочет стать? – спросил я. Оказывается, с этой девочкой не так уж трудно разговаривать.
– Не то чтобы хочет, – ответила она. – Просто актриса из нее не очень, а что-то же делать надо.
Я рассмеялся, но тут же умолк, когда к нам подошел Николас, держа в руках сразу несколько тарелок. Поставил перед Миа рогалик с изюмом, сливочным сыром и медом, а передо мной – чашку хлопьев с только что нарезанной клубникой.
– Я решил сегодня каждому приготовить на завтрак самое любимое, – сказал он с улыбкой, – в честь возвращения Дэнни.
– Спасибо, Ники! – сказала Миа, отодвинула тост и взялась за рогалик. – А маме?
Николас с тарелкой омлета уселся рядом с сестрой, и взял ее недоеденную половинку тоста с вареньем.
– Она, наверное, еще не скоро спустится. Ешь давай, пока не остыло.
Что-то в нем неуловимо изменилось. Я нахмурился, пытаясь сообразить, что происходит, и он это заметил.
– Что-то не так? – спросил он.
Я покачал головой. В дверь за его спиной, потирая голову, вошла Лекс и направилась прямиком к кофеварке.
– Доброе утро, ребята, – пробормотала она.
– Доброе утро, – отозвались мы все.
Я поднес ко рту ложку с хлопьями, и тут вдруг Лекс бросилась ко мне из другого конца кухни и выбила ее из моей руки.
– Дэнни! – рявкнула она. – Не вздумай! Кто дал ему клубнику?
– Я, – ответил Николас.
– У него же аллергия! О чем ты думал?
Николас уставился широко открытыми глазами на нее, потом на меня.
– Прости, Дэнни. Я совсем забыл.
Напряжение повисло в воздухе. Николас смотрел на меня, я на него, а боковым зрением видел, как Лекс сжала кулаки.
Потом она перевела дыхание, и вся комната как будто выдохнула вместе с ней.
– Ну, ничего страшного не случилось, – сказала она. – Я тебе что-нибудь другое приготовлю, Дэнни. Чего бы ты хотел?
Она забрала чашку с хлопьями, вылила в раковину, а я все смотрел на Николаса, и он, так же молча, на меня. Подозревает?
– Ты что, тоже забыл?
Я медленно кивнул и начал выдавливать из глаз слезу. Я всегда умел плакать по заказу, когда захочу. Полезная штука.
– Наверное… – проговорил я. – Я уже так давно не пробовал свежих ягод, что…
Каменное лицо Николаса дрогнуло.
– Ох, милый ты мой… – проговорила Лекс.
– Извините. – Я поднялся из-за стола. – Извините, мне надо…
Я выскочил из кухни. За спиной слышно было, как Лекс отчитывает Николаса и как он просит прощения. Я улыбнулся.
* * *
Я проторчал в комнате Дэнни минут десять, а потом кто-то тихонько забарабанил в дверь – значит, Лекс пришла меня искать.
Я сжался в комочек на кровати, стараясь, чтобы это выглядело пожалобнее.
– Входи.
– Эй, – тихо проговорила она, лишь чуть-чуть приоткрыв дверь. – Все хорошо?
– Вроде бы, – отозвался я. Сел, потер глаза. – Извини. Извини, что я так распсиховался. Я просто хочу быть как все, понимаешь? А у меня ничего не получается, и иногда это так бесит…
– Ну-ну. – Она села рядом и положила мне руку на плечо. – Ты ничего плохого не сделал.
– Расстроил всех.
Лекс погладила меня по плечу.
– Да нет, не расстроил. Мы просто… притираемся пока друг к другу. На это уйдет какое-то время, и без осечек не обойдется. Но ты никогда себя в этом не вини, понял?
Я сглотнул комок и кивнул.
– Ты же знаешь, что можешь всегда поговорить со мной о чем угодно, да? – спросила она. – Не хочу давить, но я всегда рядом.
– Я знаю, – ответил я.
Она улыбнулась и легонько ткнула меня в ногу.
– И не обращай внимания на Николаса, ладно? Я его конечно, люблю до ужаса, но иногда он просто идиот.
Я чуть заметно улыбнулся.
– Ага, вот теперь узнаю своего братишку! – Она взлохматила мне волосы. – Ну что, может, проедемся по магазинам? Будет весело.
Мы сели в машину Лекс и отправились в город, покупать мне все необходимое. Оказалось, что наши с Лекс понятия о «необходимом» сильно отличаются. Несколько часов мы ходили из одного магазина в другой, скупая одежду, туалетные принадлежности, обувь, мобильный телефон, ноутбук, – и за все платила блестящая платиновая кредитка, которую Лекс извлекала из бумажника. Если мне что-то нравилось, она покупала в двух экземплярах, даже не глядя на ценники. Удивляться было нечему – после их дома и роскошного BMW Лекс, – и все же в этом было что-то почти сказочное: взмахнула кусочком пластика – и вот тебе все, чего душа пожелает.
– В понедельник поедем в банк и заведем тебе собственную карту, – сказала она, когда мы уселись за поздний обед. – У нас у всех есть карты, привязанные к семейному счету. На случай, если срочно понадобятся деньги.
Похоже, «срочно понадобятся» мы тоже понимали по-разному. Для меня это означало, что денег не хватает на автобус, когда позарез нужно смыться из города. А для нее – что она увидела на витрине какую-нибудь блестящую штучку, и ей захотелось ее купить.
Ее определение мне нравилось больше.
– Всегда обожала этот цвет на тебе, – сказала Лекс и провела ладонью по рукаву новенькой голубой рубашки, что была на мне надета. Я поглядел на рубашку. Я всегда понимал, каково жить без денег: когда растешь в бедности, это въедается в тебя до мозга костей. А по этим вещам, которые Лекс совала мне для примерки, по этой рубашке из тонкого хлопка я начинал смутно представлять, какой бывает жизнь, когда деньги есть. Оказывается, легко держаться прямо и уверенно занимать место в пространстве, когда на тебе все чистое, мягкое и дорогое. – От него у тебя глаза делаются почти зелеными.
Ее лицо, когда она мне улыбалась, сияло такой теплотой и лаской, что я почувствовал, как что-то шевельнулось в груди. Это спящее мертвым сном сердце дрогнуло, пытаясь проснуться.
– Я сейчас, – сказал я и вышел в туалет. Что-то я без конца в туалетах прячусь. Я вымыл руки и долго смотрел на себя в зеркало, пока лицо не утратило знакомые очертания и не распалось на отдельные формы и линии. Я поморгал и несколько раз глубоко вздохнул. Формы и линии опять соединились в лицо.
Когда я вернулся за столик, Лекс запивала таблетки бокалом вина, которое заказала к обеду. Заметив меня, она чуть повела плечом.
– Голова болит, – сказала она и сунула пузырек обратно в сумочку. – Ты готов?
Я кивнул. Еще один взмах волшебной карточки – и обед оплачен, и мы вышли из ресторана.
– Ну вот, – сказала Лекс, когда мы снова садились в машину, – кажется, все купили, что нужно? Должна сказать, шопинг мне нравится куда больше лекций.
– А ты должна быть на лекциях? – спросил я.
– Да! Я неудачница, которая к двадцати четырем годам до сих пор не окончила колледж. – Она улыбнулась, но в уголках ее рта таилась горечь. – Я никогда не была примерной студенткой.
– Это, наверное, из-за меня, да? – спросил я и повернул кондиционер, чтобы не дуло прямо на меня.
– Ну что ты, – сказала она. – Только из-за меня самой. Но я уже исправляюсь и в следующем семестре получу диплом. И свое жилье у меня уже есть, в Сенчури-Сити. Конура, зато своя.
– А-а, – сказал я. – А я думал, ты живешь…
Она покачала головой.
– Нет, я только временно переселилась в свою прежнюю комнату. Мы с Патриком решили, что будет лучше для всех, если я побуду там, пока ты не обживешься.
Я вдруг занервничал. Что значит – «пока не обживешься»? Если Лекс уедет, я останусь в этом доме, можно сказать, один на один с Джессикой и Николасом – с теми, с кем я в этой семье чувствовал себя особенно неуверенно.
Если, конечно, решу остаться.
– А это надолго? – спросил я.
Она бросила на меня быстрый взгляд и улыбнулась.
– Не волнуйся, ты от меня еще не скоро избавишься. Мы даже няню Миа отпустили, раз я все равно дома.
Я не сразу, но улыбнулся ей в ответ.
* * *
По пути обратно в Хидден-Хиллз Лекс остановилась у «Старбакса». Заднее сиденье ее машины, в остальном содержавшейся в относительном порядке, было завалено использованными картонными стаканчиками, и, припарковавшись, она сняла еще один пустой стаканчик с подставки и бросила в общую кучу.
Я вошел за ней в кафе и в который уже раз удивленно поежился под струей холодного воздуха, ударившей в меня с порога. Похоже, в Южной Калифорнии зиму делают вручную. Лекс встала в очередь, достала из сумочки телефон и тут же начала набирать сообщение. Я с изумлением смотрел, как быстро мелькают ее большие пальцы. До сих пор у меня никогда не было смартфона, только дрянные «раскладушки» без абонентской платы, и те долго не тянули, потому что я не мог долго платить.
Пока Лекс была занята, я стал разглядывать кафе. Вот где не ощущалось никакой разницы с моей прежней жизнью. «Старбакс» – он и есть «Старбакс», будь ты хоть бездомным в Канаде, хоть богатым тинейджером в Калифорнии. Как ни странно, это несколько успокаивало. Но и раздражало одновременно. Как будто мне хотят напомнить, кто я есть на самом деле.
Я полюбовался на ряд пирожных в витрине у кассы и стал разглядывать посетителей за столиками. Пожилой латиноамериканец с газетой, скорее всего, вдовец, просто зашел убить время. Скучающего вида белая женщина в штанах для йоги и дорогих темных очках – мамаша, вынужденно сидящая дома с ребенком, – разговаривала по телефону, пока ее двухлетка обкусывал маффин. Девушка-азиатка, чуть помладше меня, что-то печатала в ноутбуке, сидя в кожаном кресле у стены и подогнув ноги под себя каким-то ужасно неудобным с виду способом. Я задержался на ней взглядом чуть дольше, чем на других, стараясь вычислить, кто она такая, – я это механически проделываю со всеми подряд, – и, конечно же, она подняла голову и заметила, что я смотрю. Я тут же отвел взгляд.
– Хочешь чего-нибудь, Дэнни? – спросила Лекс.
Я покачал головой. Лекс сделала заказ и протянула кредитку. Я перебирал музыкальные диски у кассы, пока Лекс ждала свой кофе, но невольно мой взгляд снова упал на девушку в кресле.
И снова она подняла глаза и снова заметила. Вот гадство. Я отвернулся. Но, когда мои глаза сами собой повернулись к ней в третий раз, девушка все еще смотрела на меня.
Она скосила глаза к носу.
Я рассмеялся.
Только через секунду до меня дошло, что это за звук. Рот сам собой захлопнулся. Девушка усмехалась.
– Что тут такого смешного? – спросила Лекс, когда бариста протянул ей латте.
– Ничего, – ответил я.
Выходя из кафе, я оглянулся, но девушка уже снова ушла в свой ноутбук.
* * *
В этот вечер Патрик приехал к ужину. Джессики дома не было. Никто, кроме Миа, не выказывал ни беспокойства, ни любопытства по поводу ее отсутствия, и, когда Лекс уговорила Патрика остаться ночевать и все разошлись по спальням, ее все еще не было. Если бы я ожидал, что, став Дэниелом Тейтом, обрету более любящую и заботливую мать, чем та, что вырастила меня, то был бы разочарован, но теперь чувствовал только облегчение. На Лекс-то я мог играть, как на скрипке, а вот Джессика меня беспокоила. Я ее не понимал. Я вообще не очень-то хорошо умею ладить с матерями.
Когда все легли спать, я сидел на полу в комнате Дэнни, разложив перед собой все, что Лекс мне накупила утром. Тут было все, что нужно, чтобы с хорошими шансами попытаться смыться отсюда. Одежда, в том числе и новая куртка, достаточно теплая даже для Ванкувера, несколько пар хорошей обуви на выбор. Ноутбук и смартфон – за них отстегнут толстую пачку наличных в любом ломбарде. Паспорт на имя Дэниела Тейта с моей фотографией. Если поворачиваться пошустрей, чтобы успеть долететь до Канады, пока Тейты меня хватятся и поднимут тревогу, с этим паспортом вполне можно пересечь границу.
У меня было все необходимое для побега.
Но я так и сидел больше часа над этой кучей вещей, а затем поднялся и начал ее разбирать. Одежду повесил в шкаф, ноутбук поставил на стол и включил в розетку, новенькую зубную щетку бросил в стаканчик на раковине в ванной Дэнни. Я остаюсь. Не стоит обманывать себя – я принял решение еще вчера ночью, когда лежал на воде в бассейне и смотрел в небо. Я доведу эту аферу до конца, использую свой шанс на настоящую жизнь.
Я стану Дэниелом Тейтом.
У меня был миллион отговорок. Остаться – это, как ни странно, самый безопасный ход. Сейчас они все, кроме, может быть, Николаса, верят, что я Дэнни. Если я убегу, они все поймут. Деньги и связи Тейтов размазали государственную бюрократическую машину, как масло по бутерброду, чтобы вытащить меня из Канады, и то же самое они могут сделать снова, чтобы разыскать меня и упечь в тюрьму. Много лет я полагался на свое умение разбираться в людях и был уверен, что замечу, если они начнут меня подозревать. Еще успею вовремя смыться, если что. А пока хоть поживу по-царски.
Я умел врать себе ничуть не хуже, чем другим, и поэтому даже сам поверил, что это и есть настоящая причина.
Сон не шел, и я решил еще раз пройтись по дому, пока все спят. Походил по коридорам второго этажа, проверяя, запомнил ли, где какая дверь, а затем спустился вниз. Осмотрел все шкафчики и ящички в кухне, выяснил, где Тейты держат вилки и противни, какие хлопья едят на завтрак. Побывал в парадной гостиной – до сих пор в нее, кажется, никто не заходил. Я как раз рылся в ящиках приставного столика, когда за окнами вспыхнули фары.
Джессика приехала.
Через секунду я подпрыгнул от внезапного шума за окном. Треск, похожий на звук прогибающегося пластика, и вой автомобильного гудка.
Холера! Со всей быстротой, на какую только были способны затекшие ноги, я кинулся к лестнице. Но было поздно. Я услышал, как хлопнула дверь, как загрохотали над головой шаги, и снова попятился в гостиную. Лекс с Патриком вдвоем бежали по лестнице.
– А, чтоб тебя, – выругал кого-то Патрик по пути к входной двери.
– Она должна это прекратить, иначе… – Ответ Лекс потонул в ночи: она уже выбежала из дома вслед за Патриком. Я тихо двинулся за ними и, стоя в тени приоткрытой двери, выглянул наружу. Джессика вылетела на своем внедорожнике на лужайку и врезалась в бетонное основание, на котором стояла огромная декоративная кадка с цветами. Перед машины был смят и дымился.
– Мама? – позвал Патрик.
Джессика на нетвердых ногах вышла из внедорожника.
– Все нормально, – сказала она.
– Какое там нормально! – взорвался Патрик. Она была явно пьяна в хлам.
– Господи, мама, – проговорила Лекс. – Ты же могла погибнуть!
Патрик шагнул к матери и подхватил ее под руку, когда она споткнулась. Она шаталась на высоких каблуках, путавшихся в траве, и пыталась оттолкнуть его от себя.
– Что случилось?
Я обернулся. За спиной у меня стоял Николас. Подкрадываться он умел еще похлеще меня.
– Я… – Я не придумал заранее, что бы соврать. – Я не…
Он выглянул через мое плечо в открытую дверь и вздохнул.
– Супер.
– Не пойду я… – говорила Джессика, когда Патрик повел ее в дом, а Лекс забралась в разбитую машину, чтобы заглушить двигатель. – Не пойду туда.
– Ты бы лучше шел наверх, – сказал мне Николас. Он вышел, чтобы помочь Патрику увести мать. Она уже плакала и что-то бормотала – я не мог разобрать.
Я смотрел на это, застыв, и видел на красивом лице Джессики тени своего собственного прошлого.
И тут я расслышал ее слова.
– Это не мой сын, – проговорила она – невнятно, но ошибиться было невозможно.
* * *
Сердце у меня упало, как якорь на дно моря. Все кончено.
* * *
– Мама! – рявкнул Патрик. – Прекрати!
– Это не мой сын! – сказала Джессика, обращаясь к Лекс.
Не успело последнее слово затихнуть в теплом апрельском воздухе, как раздался звук пощечины – ладонь Патрика отпечаталась на щеке Джессики. Она покачнулась. Он не так уж сильно ее ударил – я видел, – но она рухнула на лужайку как подкошенная. Лекс закричала на Патрика, изо всех сил толкнула его обеими руками в грудь и склонилась над матерью, стонавшей на траве. Николас обернулся и посмотрел прямо на меня.
– Закрой рот! – сказал Патрик, нависая над упавшей матерью. Джессика подняла глаза на него, затем на Николаса. Увидела, что он смотрит на меня, что я стою в дверях. Патрик с Лекс тоже повернулись ко мне. На несколько секунд все замерло и стихло: я во все глаза глядел на Джессику, а все смотрели на меня.
Джессика опустила взгляд и вцепилась ногтями в траву, пытаясь подняться.
– Ты не мой сын, – повторила она и подняла голову, но теперь смотрела не на меня. Она смотрела на Патрика. Лекс схватила ее за руку и хотела помочь подняться, но Джессика оттолкнула ее.
– Ты не моя дочь. Вы все не мои дети! Родные дети так со своей матерью не обращаются!
По моему телу прошла мучительная дрожь облегчения.
– Вы все не мои дети! – всхлипывала Джессика.
Патрик смотрел, как она пытается встать. Его тень падала на лицо Джессики, и я не видел его выражения.
– Никогда больше так не говори, – сказал он. Затем развернулся и пошел в дом, задев меня плечом, когда проходил мимо, и я остался стоять, будто застыв на месте.
– Ники, – проговорила Лекс, когда он ушел, и жестом подозвала Николаса к себе. Вдвоем им удалось подхватить Джессику и помочь ей встать.
– Все в порядке, Дэнни, – бодро проговорила Лекс с таким видом, будто сама в это свято верила. – Иди спать.
Я вернулся в свою комнату, закрыл дверь и загородил кондиционер стопкой книг, чтобы попытаться хоть немного согреться.
* * *
Лежа в постели, я слышал, как Лекс с Николасом отвели Джессику наверх, и где-то над головой зажурчала вода. Где-то через час я уже начал наконец засыпать, и тут в дверь легонько постучали. Так тихо, что я подумал, не показалось ли, но тут дверь чуть-чуть приотворилась, и я смутно разглядел, как блестят шелково-пшеничные волосы Лекс в свете ночника Миа.
– Спишь? – прошептала она.
– Нет.
– Можно войти?
Я кивнул, и она вошла, закрыла за собой дверь, и мы оказались вдвоем в полной темноте. Она присела на край кровати, а я приподнялся и оперся спиной на подушки.
– Мне жаль, что ты это видел, – тихо сказала она.
– Ничего страшного, – ответил я.
– Да нет, страшно. – Она положила мне руку на колено, правда, я этого почти не почувствовал сквозь толстое одеяло. – Надеюсь, она тебя не напугала. Она это не всерьез. Она всегда так говорит, когда напьется: вы не мои дети, это не мой дом, это не моя жизнь. Она… иногда она очень несчастная.
Я вспомнил свою мать – свою настоящую мать – и кивнул.
– Видимо, все это слегка выбило ее из колеи, – продолжала Лекс, с похвальной сдержанностью подобрав наиболее мягкое выражение. – Но это пройдет. Мы об этом позаботимся. Тебе не о чем волноваться.
Я постарался поярче припомнить, как страшно бывало в детстве, когда мать пропадала на несколько дней. Постарался, чтобы все эти давно уже затянувшиеся коркой переживания отразились на лице, и кивнул.
– А Патрик… – Лекс неловко поерзала на кровати. – Он не… В общем, я не хочу, чтобы ты думал, что он какой-то… агрессивный. Он никогда не обидит никого из нас, и ты его не бойся. Хорошо?
Я нахмурился: до сих пор мне и в голову не приходило бояться Патрика, если, конечно, он не узнает, кто я на самом деле. Тут уж в любом случае хорошего не жди.
– Я все понимаю, – сказал я. – Он просто хотел меня защитить.
– Да! – Лекс ухватилась за мои слова, как неопытный пловец за спасательный круг. – Да, вот именно. Он не плохой человек.
– Нет, конечно, – смущенно проговорил я.
– Вот и хорошо. – Лекс улыбнулась и протянула руку к моему лицу. Но в последний момент остановилась. То ли я что-то сделал не так, то ли она просто передумала, но она лишь провела ладонью возле моей щеки. Меня коснулись только молекулы воздуха, вобравшие тепло ее кожи.
Лекс убрала руку, встала, посмотрела на меня.
– Спокойной ночи, Дэнни, – сказала она и вышла.
* * *
Когда Лекс ушла, я встал с постели и подошел к письменному столу у окна, где оставил свой ноутбук. Я чувствовал, что все равно не засну, а время было вполне подходящее для того, чем я собирался заняться уже несколько дней.
Я открыл браузер и ввел в поисковик имя Дэниела Тейта.
Первая ссылка вела на сайт Центра помощи пропавшим и пострадавшим детям, из которого я и узнал о Дэниеле. Вторая – на новостную заметку, опубликованную через два дня после его исчезновения, которую я распечатал в ту же ночь и прочитал, прокравшись обратно в постель. Ничего нового.
Третья ссылка вела на заметку «Associated Press» о моем возвращении, с фотографиями из аэропорта, на которых, к счастью, меня было почти не видно: только бейсболка и уголок челюсти. «Дэниел Тейт, пропавший ребенок, герой недавней статьи в «LA Magazine», вновь пробудившей интерес публики к этому делу, встретился со своей семьей…»
Я задал новый поиск:
«Дэниел Тейт LA Magazine».
Статья нашлась. «Две тысячи дней спустя: исчезновение Дэниела Тейта» – детальное изложение подробностей дела ровно через шесть лет после того, как Дэниела видели в последний раз. Опубликована чуть больше трех недель назад.
Дверь комнаты приоткрылась, и я захлопнул крышку ноутбука.
– Дэнни? – Миа просунула голову в комнату.
– Привет, – шепнул я. – Все в порядке?
– Пить хочу.
– А у тебя разве стаканчика в ванной нет?
– Там вода невкусная, – ответила она. – Магда всегда мне оставляла стакан воды из кухни, а Лекс забыла. Сходишь со мной вниз? А то там темно.
Я от души пожалел, что забыл запереть дверь. Но тут вспомнил, как сам в детстве боялся темноты, не зная, какие опасности могут там подстерегать, и насколько было бы легче, если бы кто-то держал меня за руку. Я вдруг увидел перед собой вместо Миа мальчика со щербинкой во рту, в детской бейсбольной форме, и улыбнулся ему.
– Ну конечно, – сказал я. – Идем.
* * *
Следующий день, а за ним еще один, и еще, прошли однообразно. Завтрак, душ, новая дорогая одежда, которая была слишком хороша, чтобы торчать в ней весь день дома. Все расходились по школам, а я оставался с Лекс, целыми днями не отходившей от меня ни на шаг. Я ждал, когда придет время допроса в полиции, и каждое утро, спускаясь к завтраку, мысленно готовился к нему, но, видно, Патрик и правда сказал или сделал что-то убедительное, чтобы меня оставили в покое. В результате делать мне было абсолютно нечего, оставалось только убивать время с Лекс. Мы часами смотрели вместе телевизор, сидя на диване в непарадной гостиной. Лекс вводила меня в курс дела по ходу просмотра любимых сериалов: Харрисон тайно влюблен в Саванну, Люсинда изменяет Джеку с Матео, а тормоза в машине Сабины испортил не кто иной как Кларк, – и я начал понимать, почему она до сих пор не доучилась в колледже. Правда, я не мог ее всерьез винить. Сериалы вызывали странную зависимость, и я даже полюбил смотреть их вместе с ней, передавая друг другу миску с попкорном, который Лекс щедро поливала растопленным маслом.
Я прочитал статью в «LA Magazine» об исчезновении Дэнни. Она была похожа на плохой бульварный роман: история бессмысленной трагедии, от которой пошли трещины по идиллически-гламурному фасаду Хидден-Хиллз. Во всех подробностях описывалось, в каких туфлях Джессика была на пресс-конференции, а вот фактов было маловато. Однако, судя по сотням комментариев под статьей, публику она зацепила. Неудивительно, что папарацци слетелись в аэропорт.
Дважды я поговорил по телефону с Робертом Тейтом, звонившим из тюрьмы общего режима на севере штата, где ему предстояло провести еще полтора года. В первый раз он почти все время проплакал. Во второй мы уже поговорили по-человечески, и он проглотил мою историю так же легко, как и все прочие. Я пообещал, что скоро приеду к нему на свидание.
Джессику я почти не видел. Она очень редко выходила из комнаты, и то только затем, чтобы тут же сесть в арендованную машину и уехать. Куда она ездит, я понятия не имел, да и никто другой, кажется, тоже. Что еще более странно – никого это, кажется, не интересовало.
Однажды утром, когда все разъехались, Лекс спустилась в подвал и принесла альбомы с семейными фотографиями и несколько дисков с домашними видео.
– Не хочу на тебя давить, – сказала она, – но вот подумала – может, это поможет тебе кое-что вспомнить. Хочешь посмотреть?
Я кивнул. Симуляцией амнезии можно усыпить подозрения только на время. Пора начинать изучать такие вещи, если я хочу заставить всех поверить, что я Дэниел Тейт.
Лекс переворачивала страницы, называла всех по именам и рассказывала, что за события происходят на фотографиях. Иногда поднимала глаза на меня и спрашивала: «Ну как, что-то вспоминается?» Я отвечал уклончиво, и она не настаивала. Этого мне и надо было. Чем больше имен кузин и кузенов я заучу наизусть, чем больше вечеринок в честь дней рождений просмотрю на DVD с подписанными наклейками, тем легче пойдет превращение в Дэниела Тейта. На обед Лекс сделала мне хрустящий сэндвич с арахисовым маслом и повидлом, и я с довольным видом его уплел, хотя к арахисовому маслу был равнодушен. Дэнни его любил, а значит, теперь и я буду. Чтобы хорошо врать, нужно самому в какой-то мере поверить в свою ложь. С каждым новым кусочком его прошлого, с каждым днем, прожитым в его доме, в его семье, я все больше чувствовал, как Дэнни прорастает во мне. Он был паразитом, а я – всего лишь питательной средой. В конце концов он пожрет меня, и от меня останется только кожа, в которой будет жить он.
