bannerbannerbanner
Проект

Кортни Саммерс
Проект

Полная версия

Я колеблюсь. Печаль мужчины не отпускает меня, воспоминания о последних мгновениях его сына тяжестью лежат на душе. Я чувствую себя в долгу перед ним за несказанное и поэтому не могу оставить его в таком состоянии одного.

– Каким он был? – спрашиваю я.

– Джереми?

Я киваю, и Артур одновременно и напрягается, и оживляется. Он выпрямляется, его плечи каменеют, но глаза загораются. Мой вопрос воспринимается им как крайне важный, поскольку он теперь является хранителем памяти о сыне. Артур выразительно смотрит на сиденье напротив него, и я усаживаюсь за стол.

– Он был милым ребенком и… трудным. Нам с моей девушкой было по двадцать два, когда он родился. Это произошло незапланированно, но мы решили сделать все возможное, чтобы стать хорошей семьей. Что ж… – Артур смеется. – Спустя месяц после рождения Джереми его мама бросила нас обоих. Мы остались вдвоем. Но мы справились, у нас была хорошая семья. – Он замолкает. – Показать фотографию?

Артур опускает руку в карман за бумажником. Тот настолько потрепан, что держится на одном честном слове. Заметив мой взгляд, Артур поясняет:

– Это бумажник Джереми. При нем нашли только его. – У меня сводит живот, когда Артур открывает бумажник и указывает на кармашек с удостоверениями. – Все, что осталось от моего сына.

До боли печально.

Мой взгляд падает на листовку, размером чуть побольше визитки.

– Что это?

Артур недоуменно моргает, затем вытаскивает листовку из бумажника и показывает мне.

– Цитата из Библии, – говорит он.

Вверху листовки голубые небеса. В центре фраза: «Но верен Господь, который утвердит вас и сохранит от лукавого»[5]. Джереми, видимо, использовал ее как ненужный клочок бумаги. Спереди он что-то написал, рвано и небрежно, словно дрожащей рукой. И поставил время: 15:30.

Тяжело сглотнув, Артур опережает мой вопрос своей догадкой:

– Похоже, у него была назначена встреча… где-то. Зачем он носил при себе это напоминание, если собирался покончить с собой?

Я не уточняю, что на листовке не стоит дата. Возможно, встреча уже состоялась.

Артур возвращает внимание к тому, о чем шла речь до этого: к вставленной в бумажник фотографии. На снимке школьный выпускной, и Джереми еще совсем юн. У него обычное, ничем не примечательное лицо, на которое я не обратила бы внимания, если бы не видела его раньше. А поскольку я его видела, меня в нем кое-что цепляет. Джереми не выглядит счастливым, но и несчастным тоже не выглядит. Его лицо расслаблено. Кажется, что если он улыбнется, то улыбка обязательно коснется глаз. С комком в горле передаю фотографию Артуру.

– Вы никогда не упоминали о нем.

Он поджимает губы.

– Последние годы мы отдалились друг от друга. Почти не общались.

Внутри разливается холод.

«Я знаю тебя?»

Артур ерзает, неправильно истолковав мое внезапное напряжение.

– Он был своеобразным… Джереми. Страдал глубокой депрессией. Пытался покончить с собой, но я ему помешал. Он так и не простил меня за это и, как только смог, ушел из дома. Я не был против, лишь бы он оставался… здесь.

– Мне очень жаль, Артур.

– Джереми попал в очень плохую компанию. – Артур на секунду закрывает глаза, потом достает из кармана мобильный. – Посмотри! – Он разворачивает телефон экраном ко мне. – Они удерживали его вдали от меня. Не позволяли мне видеть собственного сына.

Артур открывает галерею и начинает листать фотографии Джереми. На всех он запечатлен на публике и на всех окружен небольшой группой людей различных рас и возрастов. При взгляде на них никогда не придут на ум слова «очень плохая компания». Джереми улыбается той самой улыбкой, о которой мне подумалось раньше, – той, что касается глаз. И тут он постарше, чем на выпускном. Однако все фотографии сняты с далекого расстояния. С такого обычно наблюдают за кем-то.

– Вы сами сделали эти фото?

– Нанял человека.

Артур продолжает листать снимки, возвращаясь к более ранним. Смену сезонов сопровождает новая обстановка и другое окружение. Однако в каждом из этих коротких, запечатленных камерой мгновений Джереми неизменно счастлив и совершенно не подозревает о слежке. Такое прошлое не предвещает ужасного будущего.

– Видишь? – спрашивает меня Артур. – Ты видишь?

«Нет», – мысленно отвечаю я, но потом вдруг замечаю справа от Джереми девушку. Она обнимает его рукой за плечи и шепчет ему что-то на ухо. Сердце останавливается. Окружающий меня мир медленно блекнет, звон в голове заглушает звуки бара…

«Я знаю тебя».

Выхватываю у Артура телефон, и стоит ему оказаться в моих руках, как замершее сердце начинает бешено колотиться в груди. Звуки бара возвращаются, оглушая. Я долго смотрю на фотографию, а потом начинаю листать снимки и вижу эту девушку снова… и снова… и снова…

– Джереми был членом Проекта «Единство»?

– Откуда ты знаешь?

Качаю головой. Голос отказывается повиноваться. Ответ на вопрос Артура покоится слишком глубоко в душе. Мне трудно оторвать взгляд от экрана мобильного, от лица, которое я не видела…

– Ло?

…годы.

– Простите, – наконец выдавливаю я, – это просто…

– Я знаю.

Нет, он не знает!

Артур забирает у меня мобильный, и я безропотно отдаю его, хотя все во мне противится этому. Мне хочется смотреть на фотографию. Хочется смотреть на нее вечно. Я поднимаю глаза и встречаюсь с пристальным, напряженным взглядом Артура. Он так сильно напоминает мне своего сына, что я отвожу взгляд в сторону.

– Я просто не понимаю, – говорит он. – Почему он прыгнул? Почему?!

Отголоски уличной непогоды проникают в бар, и в воздухе разливается затхлый, почти металлический запах дождя и асфальта. Затхлый и металлический запах дождя и железнодорожной станции. Я прикрываю веки и вижу Джереми, но теперь уже по-другому.

«Они убили моего сына».

Я открываю глаза.

Артур плачет, обхватив голову руками.

– Проект чист, – заявляет Пол.

Я стою в углу его кабинета, скрестив руки на груди. Он стоит у окна, устремив взгляд в пасмурную даль. Редкий случай, когда Пол позволяет себе полюбоваться видом, а смотреть-то сейчас и не на что. Отвернувшись от окна, он садится за стол, вперяет взгляд в экран компьютера и опускает руки на клавиатуру. В любой другой день я поняла бы намек: разговор окончен, возвращайся к работе, – но Пол сам устроил мне выходной, и я не покину это здание, пока не узнаю все, что ему известно об участии Джереми Льюиса в Проекте «Единство».

– Это гребаный культ, Пол.

– Как и католическая церковь, – отвечает он, не глядя на меня. – И ты не первая, кто говорит подобное о «Единстве». В своем расследовании я зашел настолько далеко, насколько только мог, Денэм. Весь последний месяц копал под Проект, связывался с его представителями и пообщался чуть ли не со всеми, кто имеет к нему отношение…

– Ты говорил с Львом Уорреном?

Пол хмурится, не отрывая взгляда от монитора. Лев Уоррен не общался с прессой с 2011 года, после своего интервью для журнала «Вайс». Журнал (якобы) утаил от него, что статья будет не отдельной, а одной из прочих в большой серии про культы: «Растущее социальное движение или зародившийся культ? Все, что вам нужно знать о недоучившемся семинаристе Льве Уоррене, Проекте «Единство» и его священной миссии – спасти нас от нас самих». Вердикт журнала: потенциал высок.

Когда статья вышла, «Единство» незамедлительно сделало заявление, что интервью было взято обманным путем и Лев более не будет общаться с представителями СМИ. Двумя неделями позже он появился в новостях по другой причине.

В видео, где отговорил девушку-суицидницу прыгать с Миллс-бридж.

Это была трехчасовая пытка, трясущееся изображение с места событий, транслируемое с мобильного прямо на «Ютьюб» и одновременно передаваемое по телевидению. Льва опознали примерно через сутки. Все поисковые системы на запросы о Льве Уоррене в верхних строчках выдавали сайт «Единства» и статью в журнале «Вайс», приобщая бессчетное количество людей к новой уорреновской теории искупления и спасения, согласно которой из-за своих грехов человечество лишилось Божьей благодати, а «добро, творимое ”Единством“, искупит грехи человечества и к концу света дарует всем спасение».

Битва ключевых слов в поисковых системах приглашала общественность решить, во что верить, но в конечном итоге вирусный видеоролик с удаляющейся фигурой Льва, который, уклоняясь от внимания СМИ, просто спустился с моста и затерялся в людской толпе, был куда убедительнее всего остального.

С тех пор Лев хранит молчание в СМИ, но работа «Единства» говорит сама за себя. Любой желающий услышать речь Льва может либо посетить его ежегодную публичную проповедь, либо стать членом Проекта. Само собой, если бы Пол сейчас взял у Льва интервью, для «СВО» это стало бы огромной удачей.

– Скажу тебе то же самое, что сказал Артуру: нет ничего, что даже отдаленно намекало бы на причастность «Единства» к смерти Джереми.

– Не верю.

– Иди домой, Денэм.

Я беру стоящий у стены стул, ставлю его напротив Пола и сажусь.

Пол со вздохом сдается и, оторвав взгляд от монитора, наконец уделяет мне внимание.

– Ладно. Давай взглянем на Проект «Единство». – Тон его голоса подразумевает, что он оказывает мне большую услугу. Пол открывает на компьютере документ и начинает читать свои записи: – Активы в Мореле, Беллвуде и Чапмэне. В каждом из этих городов ими открыты круглосуточно работающие приюты. Приютами управляет «Союз Единства», который помогает нуждающимся и предоставляет необходимые услуги: профессиональных адвокатов, подходящих в каждом конкретном случае; различные программы вроде «Начни сначала»; программы наставничества для молодежи и взрослых; программы поддержки для подростков из группы риска, для пострадавших от домашнего насилия и для людей с зависимостями; психологическую и юридическую помощь; и так далее, и тому подобное… Это еще не говоря о регулярной раздаче нуждающимся еды и одежды, а также пожертвованиях в благотворительные организации, не имеющие никакого отношения к Проекту «Единство». А после ежегодной проповеди на ферме Гарреттов все присутствовавшие на ней хотят только одного: сделать мир лучше. Что плохого можно сказать после этого о «Единстве»?

 

– Они считают, что Лев Уоррен обладает духовной властью и способен искупить грехи человечества…

– Через акты служения и оказания помощи людям. Сказать, чем они заняты сейчас? Мобилизацией помощи Пуэрто-Рико.

– Ты член Проекта или его фанат, Пол?

– Ни то ни другое. Но, думаешь, я стану бросаться обвинениями в убийстве в одну из самых обожаемых групп штата Нью-Йорк без единого на то доказательства? Более того: никто не толкал Джереми на рельсы. Лев Уоррен известен тем, что отговаривал людей от суицида, а не тем, что доводил до него.

– Подтолкнуть к этому можно разными способами.

– По-твоему, я что-то упустил? Не справился с собственной работой? – смотрит Пол на меня, и мое лицо вспыхивает. – Ладно, съем это. Я понимаю Артура. Его сын погиб. Он жаждет справедливости и пальцем может указать лишь на «Единство». Но тебе-то какое до этого дело, Денэм?

Опускаю взгляд на руки, заламываю пальцы и останавливаю себя тем, что сжимаю ладони в кулаки. Я думаю о парне из Проекта, которого перемололи колеса поезда.

О мертвом парне из Проекта, который знал Би…

– Денэм?

…и меня.

– Я была там.

– Что?

Заставляю себя посмотреть Полу в глаза.

– Я была на станции, когда это случилось.

Он хмурится.

– Когда Джереми…

– Я видела, как он погиб, Пол.

Он медленно переваривает услышанное. И чем дольше тянется пауза, тем мучительней мне.

– Боже, Денэм…

– Да, – глупо отвечаю я, – это было ужасно.

На глаза наворачиваются слезы. Сдержать их не получается, несмотря на то, что я быстро вытираю веки.

Пол вскакивает и пересекает кабинет. Слышен тихий звук воды, льющийся из установленного в углу кулера. Секундой позже Пол сует мне в руку бумажный стаканчик. Я беру воду, избегая его взгляда.

Он садится на свое место.

– Почему ты не рассказала мне об этом?

– Потому что это ничего не изменило бы.

– Тогда что это меняет сейчас?

Я ставлю стаканчик на стол. Не могу сделать ни глотка – горло сдавило.

– Перед смертью он кое-что сказал.

– Тебе?

– Вроде как… всем. Я была рядом.

– Что он сказал? – помедлив, спрашивает Пол.

– «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее…» – Жутко слышать эти слова, произнесенные собственным голосом. От них муторно на душе, хотя в случившемся моей вины нет.

Пол на короткий миг прикрывает глаза, тоже ощущая их гнет.

– Это цитата из Библии. Как думаешь, где Джереми ее услышал?

– Денэм…

Я подаюсь вперед:

– Ты должен был сказать мне, что копаешь под них, тогда бы я призналась тебе в этом раньше.

– Во-первых, я оказывал услугу другу. Такую услугу, которая требовала большой осторожности, – резко отвечает Пол. – А во-вторых, Денэм, я много чего тебе не говорю. Часть историй требует исключительной осторожности и секретности. Ты узнаешь то, что тебе нужно знать, в положенное для тебя время.

– Ты должен еще раз взяться за это дело.

– Это ни к чему.

– Но я только что сказала тебе…

– Давай я тебе кое-что объясню, – прерывает меня Пол. – Джереми был болен. Этот паренек рос на моих глазах, и если он не боролся с собой, то боролся с отцом. Артур приложил все усилия для того, чтобы его сын жил – и я его понимаю, – но тем самым разрушил их отношения. Как только Джереми исполнилось восемнадцать, его и след простыл. Объявлялся только за деньгами. Я все это наблюдал собственными глазами. После смерти бабушки Джереми получил наследство – двадцать пять тысяч. Артур слышал о нем в последний раз, когда тот присоединился к Проекту.

– А что потом?

– Судя по всему, жил припеваючи. Работал в воспитательной программе для молодежи. Обожал Льва Уоррена, как и все остальные. Артуру это было не по душе. Джереми хотел возобновить с ним общение через «Единство», но этому помешала гордость Артура. Так был забит последний гвоздь в крышку гроба их отношений.

– Но слова Джереми перед смертью…

– Он много чего говорил, переживая очередной кризис.

– Артур сказал, что все, что осталось после Джереми, – бумажник.

– Джереми добровольно передал все свое состояние «Единству». Так оно, наверное, принесет больше пользы. – Пол на мгновение устало прикрыл глаза ладонью. На его лице отразилась боль, и до меня вдруг дошло, что Джереми, вероятно, много для него значил. – Ты пережила очень травматичный инцидент, Денэм. Когда случается нечто настолько бессмысленное, совершенно естественно и человечно желание придать ему какое-то значение, какой-то смысл. В случае с Артуром – найти виноватого даже в ущерб истине, просто для того, чтобы стало чуточку легче. Но я не для того здесь сижу, и ты не для того здесь работаешь. – Он вздыхает. – Надеюсь, Арт со временем меня простит. Проект чист, и точка.

А что насчет девушки с фотографий?

Девушки с моей фамилией, шепчущей что-то на ухо Джереми?

Если Пол не спрашивает меня о ней, значит, копал недостаточно глубоко.

– Что-нибудь еще? – интересуется он.

Я качаю головой.

Пол прочищает горло и утыкается в экран компьютера.

– Хорошо. Поскольку у меня полно работы, а помощницу я уже отправил домой… Понятно?

– Да, – поднимаюсь я, – понятно.

* * *

Когда я возвращаюсь в свою квартиру, расположенную над «Похоронным бюро Фрайтов», в сознании уже прочно поселились мысли, посетившие меня после ухода из офиса. А мыслей столько, что не хватает места в голове.

Я плетусь на второй этаж и захожу домой. Квартира у меня небольшая: кухня, переходящая в своеобразную гостиную; две двери справа – одна ведет в мою спальню, другая – в ванную. Мне нравится. Очень функционально. Выбрать ее мне помогла Пэтти.

Пэтти умерла прошлой осенью. Мне пришла открытка с соболезнованиями. Мои сомнения, должна ли я попытаться сообщить об этом Би, разрешило присланное на е-мейл письмо: «Примите наши искренние соболезнования. Проект «Единство». Посыл понят. Би – часть их, они – часть ее, а я не являюсь их частью.

Я снимаю верхнюю одежду, разуваюсь и оставляю вещи у двери. Пальцы щелкают по выключателю, и комнату заливает холодный свет диодов. Закидываю замороженную еду в микроволновку и иду в ванную, где изучаю свое отражение в зеркале шкафчика над раковиной. День был долгим, и выгляжу я соответствующе: темно-каштановые волосы спутались под дождем, глаза красные, лицо бескровное. Однако, глядя на меня, никто бы этого не заметил. Все внимание оттянул бы на себя широкий сморщенный шрам, пересекающий левую сторону лица: берущий начало от брови, спускающийся по щеке, проходящий всего в сантиметре от губ и резко обрывающийся у подбородка. Я каждый день смотрю на него.

Порой только его и вижу.

Прижав ладонь к отражению изуродованной щеки, тихо говорю:

– Ты – Ло.

2011

Глория.

Глория – латинское имя; «Слава».

Когда Ло начала лопотать, Би безумно хотелось, чтобы первым словом сестренки было ее имя. «Слова ”мама” и ”папа” не считаются», – упорствовала она. Склонившись над посапывающей в кроватке сестрой, Би всячески пыталась поспособствовать этому. Как только она не изощрялась: за заунывно долгим повторением имени – Би, Би, Би – следовала цепочка столь же повторяющихся вопросов: «Кто я? Как меня зовут? Назовешь мое имя, Ло?»

Ло произнесла имя Би в тот же день, когда Би сдалась, приняв тот факт, что этого не случится. Стоял прекрасный солнечный день. Папа, растянувшись на траве с Ло в руках, подремывал на солнышке. Би качалась на качелях с целью достать ногами до неба. Ей давно хотелось это сделать, но родители запрещали раскачиваться сильно, поскольку качели висели на очень старом дереве. Может, дерево и старое, но Би знала сердцем: оно сильное.

Она начала с осторожного и неторопливого ритма, чтобы не привлечь внимания к своей тайной цели, а потом стала набирать скорость, качаясь все быстрее и быстрее, взмывая все выше и выше – выше, чем когда-либо за всю свою жизнь.

– Пониже, Жужжа, – сказал папа прежде, чем она успела поцеловать облака, и это привлекло внимание Ло.

Головка малышки повернулась в сторону Би, глаза расширились и вдруг…

– Би!

Беатрис – латинское и итальянское имя; «Благословенная».

Би никогда не забудет, как Ло произнесла ее имя. Не приветствием, не восклицанием – мольбой, словно Ло почувствовала желание Би улететь и отчаянно испугалась быть покинутой.

Их не воспитывали с верой в Бога. И недостаток веры никак не мешал Би жить. Просто так было, и все. Вера была бездоказательна, Бог невидим, и религия представлялась Би чем-то вроде магического шоу, успех которого полностью зависит от желания аудитории верить в то, что за обычными фокусами стоит нечто большее. И так было до той минуты, когда она стояла в изножье больничной кровати Ло, вытирая с глаз слезы после ухода врача. Его слова эхом отдавались в голове.

«Чудо. Не что иное, как чудо».

Сестра дышала, находясь по эту сторону жизни.

Благодаря ему.

Лев – еврейское и русское имя; «Сердце», «Лев».

* * *

Би дрожит.

На ферме Гарреттов холодно, к тому же так далеко от больницы она не уезжала с самой аварии. Ло, столько времени находящаяся без сознания, напичканная лекарствами и не знающая о своих травмах, вот-вот очнется. Би хочет быть рядом, когда сестра откроет глаза, но Льву она нужна здесь: чтобы она увидела, что он видит, узнала, что он знает. В первый раз Би отказалась ехать сюда. Мысль о том, чтобы быть где-то еще, кроме как у постели сестры, была невыносима и причиняла почти физическую боль. Лев сказал, что понимает ее, но также сказал: «Это единственное, о чем я тебя прошу». Би тогда затопил нестерпимый стыд. Как она могла отказывать ему после всего, что он для нее сделал?

В следующий раз она не отказала.

Теперь Би немилосердно тянет к Ло, и она всеми силами пытается этого не показывать. Ее отдали под начало Кейси, которая, видимо, очень дорога Льву. Когда-нибудь в будущем Би постарается держаться так же, как Кейси – уверенно и грациозно, пока же она чувствует себя маленькой и неловкой рядом с ней и нервничает под ее пристальным взглядом.

Они останавливаются у ворот, ограждающих территорию, и наблюдают за членами Проекта, которые таскают в сарай скамьи. Через несколько часов здесь, по словам Льва, будет проходить «семейное собрание». Он попросил Би приехать пораньше, хочет познакомить ее с семьей. Би упивается этой мыслью. Ночи вне больницы она проводит в пустом доме, где ее собственной семьи нет и никогда не будет.

– Что тебе известно о Льве? – спрашивает Кейси. – Помимо того, что он совершил для тебя?

Еще недавно Лев и «Единство» были для Би чем-то абстрактным, существовавшим где-то вдалеке и не затрагивавшим ее. Би – та, кем она являлась – была довольно далека от осмысления его миссии. Она лишь помнила девушку, пытавшуюся летом покончить с собой на мосту, и разворачивавшуюся на экране телевизора сцену, перед тем как – стыдно признаться – переключила канал. Теперь Би известно гораздо больше, и она жаждет узнать, вошел ли Лев Уоррен еще в чью-то жизнь так же драматично, как и в ее, и сколько принес с собой чудес. Би размышляет, стоит ли ей заговаривать о найденной в журнале «Вайс» статье. Не потому что верит написанному – нет, не верит, а потому, что упоминание о ней кажется невежливым и некрасивым. Би же хочется понравиться Кейси.

Она бросает на Кейси взгляд, и та ободряюще улыбается, словно знает, о чем Би думает.

И она, конечно же, знает.

– Статья в «Вайс» показала, – произносит Кейси, – что людям настолько комфортно в тюрьмах, в которые они сами себя заточили, что они инстинктивно отвергают возможность освобождения. Журналисты, изучавшие Проект «Единство», не смогли увидеть сути. Ты согласна?

Би кивает.

– Тогда давай я расскажу тебе о Льве так, как доˆлжно.

И Би впервые слышит его историю здесь, на ферме Гарреттов.

* * *

1980, Индиана. Родился мальчик.

Мама не любит его. Она показывает это кулаками.

 

Ему больно. Он зол и одинок. Он жаждет быть увиденным.

Забредя в церковь в семнадцать, он ощущает тягу к Богу, сам еще не понимая своих чувств. Это место полно тепла. И любви. Когда он присоединяется к прихожанам в молитве, случается чудо: злость уходит. Он больше не одинок. Жизнь мальчика наполняется смыслом. Приходит осознание: он – божий инструмент.

Бог призывает следовать за Ним, и он подчиняется.

Кейси и Би идут вдвоем по дорожке к сараю. Их пальцы переплетены.

Мальчик становится мужчиной. Судьба приводит его в семинарию, где он готов всю жизнь посвятить служению Богу, но вскоре он осознает, что в церкви нет Бога, есть лишь люди, скрывающие за ее стенами свои грехи. Мужчина чувствует ее гниль, чувствует, как та душит Божью благодать, поэтому он поворачивается лицом к миру и находит в нем еще больше гнили: войны ради получения прибыли; неимущих, чьи карманы опустошил экономический кризис; протянутые за помощью руки и руки, не протянутые в ответ. Мужчина не на том пути, по которому стремился идти. И он уже не знает, где тот самый путь. Он возвращается домой, к своей матери, которая ненавидит его, туда, где она унижала его, убивая в нем личность, и опускается на колени. Он молится. Молится тридцать часов. Без отдыха, сна и еды.

Они останавливаются у дверей сарая. Внутри стоит Лев, в центре людского круга – вокруг него собралась семья.

И все они, осознает вдруг Би, ждут ее.

– На тридцатый час, – говорит Кейси, – Бог послал Льву видеˆние. И Лев хочет поделиться им с тобой. Он выбрал тебя.

Кейси отпускает ее руку и отходит к остальным, теряясь на общем фоне. Лев идет к Би, не сводя с нее глаз, и останавливается совсем рядом. Прикасается к ее лицу ладонью, теплой и любящей.

– Готова прозреть? – спрашивает он.

* * *

Би стоит в одиночестве на поле, по ее лицу струятся слезы, вокруг сердца возводятся стены храма. Она не чувствует печали. Она не боится. Она прозрела. Все видится теперь по-иному. Би смотрит на солнце, в голове тихонько звенят колокола. Потом она осознает, что это звонит ее телефон. Пришли сообщения от Пэтти.

«Ло очнулась», – говорится в первом.

А во втором: «Ло очнулась и зовет тебя».

5Новый Завет: Второе послание фессалоникийцам, 3:3 (синодальный перевод).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru