Козлиная песнь – Константин Вагинов

Об этой книге можно сказать теми же словами, какими автор описывает петербургскую улицу: «журчащая, стрекочущая, напевающая, покрикивающая, позванивающая, поблескивающая, поигрывающая». А узнала я о ней на волне увлечения аутсайдерами русской литературы – «Козлиная песнь» была изъята из печати на без малого шестьдесят лет. И немудрено: главные действующие лица – загнивающая поэтическая тусовка, Арлекины и Коломбины, мнящие себя античными богами и погоняемые новой властью. Из бывших декаденди сыплется песок. Все боятся сифилиса, но стихи сочиняют исключительно о сифилисе. Пронзительная, с сумасшедшинкой манера изложения напоминает о двух самых загадочных романах «о пришествии» – название первого, повествующего о рейдерском захвате Сатаной квартиры на Садовой, даже не нужно озвучивать; второй – это «Сожженный роман / Запись неистребимая» Голосовкера, к сожалению, действительно сожженный и полностью не восстановленный. Причем темы сумасшествия у Вагинова проступают даже болезненнее и отчетливее; напусти он в сюжет нимф, оберни все в вакхический реализм – иметь бы роману статус культового и эпохального. Но лишь однажды является в «Песни» потустороннее создание, потусторонний город, и являются не из глубины веков, а из инфантильных фантазий всё той же поэтической тусовки.Бахтин (который, кстати, становится в ряд к Хайдеггеру, Кундере и Кортасару – всем, в чьих фамилиях я долго по неведению ставила ударение не на тот слог) называл Вагинова (внимание, Вáгинов!) «карнавальным писателем». Наверное, у меня «Песнь» нашла аналогичный отклик, но более девичий: сопереживание скорбящим куклам и смертельно раненым марионеткам, такое себе эмпатическое выслушиванием рыдающего Пьерро («трагедия» переводится с греческого как «козлиная песнь»). Эти трогательные нотки, впрочем, не отменяют то мутное обещание чего-то неприятного, сквозящее даже в самых пасторальных моментах. Все равно что волшебный фонарь вместо сказок Перро показывает порнографические картинки из тех, что так бережно коллекционировал Костя Ротиков. А может, это всего лишь «трупом пахнет», как признается сам автор в предисловии («автор по профессии гробовщик… и любит он своих трупов»). Труп интеллигенции начала XX века выглядит возвышенно и комично. Видимо, придется столкнуться с ним еще не один раз – свое знакомство с Константином Вагиновым я намерена продолжить.

Братья художники, образуем монастырь Господа нашего Аполлона. Будем трудиться во славу его. Тяжел путь, но радостна вера в воскрешение его.Увлёкшись творчеством Хармса, Введенского и Заболоцкого, я не мог не заметить такую важную фигуру в их окружении, как Константина Вагинова. Если вы также пришли к нему за литературным абсурдом, то вы немного не по адресу.

Проза Вагинова(четыре романа и два рассказа) построена не так просто. Для подробного описания этого культурного явления произведения можно разделить на две группы:

1)Раннее творчество

"Монастырь Господа нашего Аполлона", «Звезда Вифлеема», «Козлиная песнь» и «Труды и дни Свистонова» были написаны в двадцатые года прошлого века и посвящены изменениям культурного мира в связи с революцией 1917-ого года. Петербург Имперской России, наполненный чарующими образами античности, со сменой власти теряет львиную долю своего таинственного очарования. «Теперь нет Петербурга. Есть Ленинград; но Ленинград нас не касается – автор по профессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер.» Часть интеллигенции покидает Россию, а те, кто не погиб от рук большевиков, остаются на пепелище старого мира.

Многие герои этих произведений списаны с реальных людей той эпохи. Зачастую они входят в образы собирательные, хотя некоторые персонажи сохраняют индивидуальность. Герой, соответствующий одному человеку, может в конце концов пережить события из жизни другого. Так находят себе отражение многие важные события в жизни интеллигенции, ставшие общим горем для русского народа. В итоге изменяется не только мир вокруг, но и поэты, наблюдающие разрушение старой действительности.

Страшно жить мертвецу среди живых, страшно быть человеком страны умершей.Можно было бы описать все четыре произведения подробно по отдельности, но такое лучше прочитать самостоятельно. Все они в той или иной мере оставили после прочтения хорошие впечатления, потому эту часть книги можно оценить высшим баллом.

2)Позднее творчество

Сюда относятся романы «Бамбочада» и «Гарпагониана», написанные в начале тридцатых незадолго до смерти автора. Петербург здесь уже окончательно становится Ленинградом. Тема магического прошлого уходит на дальний план. Вперёд же выходит причудливый быт нового времени. Сам автор в эпиграфе к Бамбочаде приводит такое словарное определение: «Бамбочада – изображение сцен обыденной жизни в карикатурном виде.»

Главными героями выступают соответственно люди странные, например инженер Торопуло, помешанный на еде, или «систематизатор» Жулонбин, собирающий и сортирующий всё и вся. И все эти причуды не просто увлечения. Это гиперболизированные мании. Торопуло рассказывает о еде, как об искусстве, видит еду в окружении, готовит причудливые блюда и коллекционирует вместе с товарищем фантики. Жулонбин любыми способами старается заполучить всякую мелочь от ногтя до ленточки для волос, чтобы в своей комнате их кропотливо рассортировать. Есть конечно и те, кому можно посочувствовать, но, увы, получается это с трудом.

На меня эти два романа произвели слабое впечатление. Вроде есть и интересные конфликты, и странные персонажи, как я люблю, и умные мысли, но выглядит это как-то не целостно. После прочтения в голвое остаются лишь какие-то обрывочные элементы произведений. Виной тому конечно стала ранняя смерть автора и незаконченная редакция, но если ставить этой части книги оценку, то это будет не больше 3,5.

Скажу сразу, книга пришла ко мне не вовремя. Я не могу сейчас её оценить по достоинству, так как настроена на совершенно иной лад, и юношеский ломано-сумасбродный, высокопарный и манерный стёб автора над современным ему литературным обществом Петербурга, кажется мне вторичным и утомительным. Роман Козлиная песнь(1928) вышел почти одновременно с книгами «Двенадцать стульев» (1927) и «Мастер и Маргарита» (1928), где тоже изрядно досталось собратьям по перу. Видимо время было такое или литературная мода. Многие из прототипов узнаваемых персонажей Вагинова обиделись на него, прочитав роман. Что ж, – их можно понять – мне тоже показалось, что он безжалостен и жесток почти как ребенок с увеличительным стеклом, подпаляющим крылышки предмету исследования.Возможно, я не бросила бы роман, не окажись он весь как на одной ноте, однообразным и затянутым, когда мне все равно, что произойдет с его картонными действующими лицами, потому что трагические судьбы многих прототипов мне известны, а посему

тут "равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух" Книгу не заношу в недочитанные, потому что свои отношения с ней я выяснила, с середины до конца пролистала и возвращаться к ней более намерения не имею.