Константин Томилов
Обожжённые Солнцем
–И это всё?!!! – глаза французского генерала казались сейчас выпадут из глазниц, – мне, из Мадрида, сообщили о высылке войск, в количестве, достаточном, чтобы ликвидировать проблему…
–Этого вполне достаточно, – прервал "пингвиний треск" командующий десантом, пристально рассматривая "поражённый язвой" алжирский городок, – дерево, как я посмотрю, у Вас уже на исходе.
Окружённый цепью, горящих днём и ночью, костров, городок исторгал из себя волны ледяного смрада.
–Так вторую неделю уже!!! – вновь взвился измученный нечеловеческим испытанием, шатающийся от безсонного изнеможения, командующий операцией, – мой предшественник три батальона впустую загубил! Пока разобрались! Пока поняли, что к чему… Днём ещё, так сяк, а ночью! Страшно, дико страшно, когда солдаты, не выдержав, этих звуков оттуда, как сумасшедшие, бросают оружие и бегом туда. Некоторых удаётся вовремя остановить и привести в чувство. Но многие успевают убежать. У нас скоро в охранение совсем уже некого будет ставить. До ближайших гарнизонов слух дошёл и там массовое дезертирство. Солдаты боятся, что их сюда…
–Сегодня всё закончится, – перебил нескончаемое причитание полковник.
–Ой, ли?! – неверяще скукожился генерал.
–Не верите?
–А я сейчас, монсиньор, и не знаю: чему верить, а чему не верить. Всегда считал, что сирены – это греческие сказки, а бесы – это поповские басни. На деле же, оказалось, вот они, демоны, поющие ангельскими голосами, зовущие, тянущие к себе, так, что душу выматывает, а там…, одному из наших, чудом оттуда убежать удалось, в последний миг как-то очухался. Рассказывает что у них: туловище как у крокодила, пасть акулы, крылья как у летучей мыши, вместо хвоста пучок змей шипящих! И сидит их, по краю бездны разверзнувшейся, несметное полчище, а вас всего сорок человек!
–Этого достаточно! – вновь коротко обрубил полковник.
–Кто вы? – севшим от испуганного понимания голосом вопросил француз, – вы не испанцы, это точно, и не немцы…
–Мы, великороссы, – прервал безсмысленное гадание русский офицер.
Повернувшись спиной к БЕДЕ, посмотрел на отрешённо смотрящего куда-то вверх священника, – батюшка…, батюшка… Отец Афанасий! – удовлетворённо кивнув "вернувшемуся с небес на землю" иеромонаху, – давай…
Легко переместившийся вперёд строя, попадавших, вслед за своим командиром на колени солдат, священник, подняв обеими руками вверх деревянное Распятие, глухо зарокотал:
—ЦАРЮ НЕБЕСНЫЙ!!! Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.
Благослови, Господи, и помоги мне, грешному, совершить начинаемое мною дело, во славу Твою.
Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный Безначальнаго Твоего Отца, Ты бо рекл еси пречистыми усты Твоими, яко без Мене не можете творити ничесоже. Господи мой, Господи, верою объем в души моей и сердце Тобою реченная, припадаю Твоей благости: помози ми, грешному, сие дело, мною начинаемое, о Тебе Самом совершити, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, молитвами Богородицы и всех Твоих святых. Аминь.
–Ну, с Богом, ребятки! – проговорил поднимаясь с колен Герман. Вынув из ножен тяжёлый палаш и поцеловав насечённую на стальной клинок серебряную церковнославянскую вязь: "Аз есмь Альфа и Омега", положил его на плечо и не оглядываясь зашагал вперёд.
–Я, уж думал, что ты, хоть сейчас, в ДЕЛО не полезешь, – покосился на семенящего рядом батюшку, – старый хрыч…, уже давно пора бы о душе подумать, а он всё туда же, всё ему мало…
–Не учи учёного, – прожевал безсменный вояка, заросшим белыми волосами, ртом, лихо выдёргивая из дубинообразного посоха отливающий холодным лунным светом клинок, – без сопливых скользко…
ОНИ пришли из ниоткуда, как будто плывя по воздуху, перед самым закатом. Почувствовавшая ИХ приближение НЕЧИСТЬ, взвыла разрывающим барабанные перепонки визгом и попятилась к начавшей медленно закрываться ЧЁРНОЙ ДЫРЕ.
–Ну, наконец-то, – облегчённо прошептал умирающий, лежащий рядом с тяжелораненным Александром, иеромонах, – ХРАНИТЕЛИ, все ТРОЕ, в полном составе!
Кажущиеся схимниками фигуры, в серебристо мерцающих, покрытых неведомыми письменами, одеждах, развевающие вокруг себя горячее благоухание ладана, мирра и ещё чего-то забытознакомого, размахивая тонкими, прямыми, изготовленными из непонятного материала, багрово-чёрными посохами, стремительно ринулись В АТАКУ.
–Ну вот и всё. Закончилось, – успокоено прохрипел "отец" Солдатов Спецназа, наблюдая как Хранители Чаши рисуя на песке посохами, "утаптывают" закрытую ими, прорвавшуюся из Ада "Язву", – Саша, ты мой клинок себе возьми. Тебе его завещаю. Не спорь, не выживу я… Да и хватит уже, навоевался, пора и на покой… – откинувшись на спину, смотря на загорающиеся звёзды тускнеющим взглядом, еле слышно завершил, – ныне отпускаеши раба Своего, Владыко…]
–Батюшка когда окончательно понял что выживет, что ещё здесь, на земле останется, так плакал, так плакал. Как трёхлетний ребёнок, у которого любимую игрушку отобрали, – Александр погладил по спине вздрагивающую, всхлипывающую женщину, – иногда, прям, сердце разрывалось его слушать, как он причитал: "за что, Господи? За что, не пущаешь Домой?" Потом угомонился: "Твоя воля, Господи. Видимо, недостоин ещё, не прощён Тобою", а клинок всё равно мне: "ну и что, что жив остался? Ты, Санька, не умничай, молодо-зелено ещё, умничать мне тут, сказал же, твой он, значит твой. А мне хватит уже…" – сокрушённо вздохнув, спросил притихшую Монику, – всё? Довольна? Ну и, Слава Богу. Скорей бы бумаги из России пришли, от Государя разрешение, да мы бы с тобой домой к матушке, она тебя полюбит, вот увидишь! И ты её тоже! А скучать? Скучать по родным местам не будешь? – поцеловал закрытые глаза, радостно улыбающейся, отрицательно лепечущей: "мне всё равно, где, как, лишь бы с тобою", предначертанной от Начала Времён.
***
Вестей из Санкт-Петербурга пришлось ждать более полутора лет. Рассмотрение дела об отставке штаб-капитана спецэкспедиционной роты Гвардейского экипажа: то "тонуло" в канцелярском "болоте" военного ведомства, то "выдёргивалось на поверхность" письмами Командира части. Решение императора о назначении Александру Андреевичу Махотину пожизненной пенсии, награждении его Орденом Святого Георгия 4-степени и о разрешении проследовать, вместе с женой, в своё имение в Нижегородской области для постоянного проживания, пришло когда Пьетро, первенцу супругов Петеньке, исполнилось уже девять месяцев. Поэтому, крёстный отец Герман Сергеевич Голицын, категорически отказал в своём благословении на отъезд, до тех пор, пока мальчугану не исполнится хотя бы два года.
–Саша, может всё-таки с нами? – неуверенно, как бы разговаривая сам с собой, проговорил полковник, – может, ещё недолго, да и нас домой…
–Гера, перестань, – тихонько раскашлялся смехом батюшка, – сам говоришь, и сам же не веришь…
–Да уж, – "обиженно" засопел командир спецназа, – что же мне, уж и помечтать нельзя? Что ж мне, до конца своих дней здесь? С тобой, старый ты хрыч? Домой хочу!
–Перестаньте, – путая русские и испанские слова, взмолилась Моника, – не ссорьтесь хоть перед отъездом!
Александр успокаивающе погладив жену по руке, обвёл взглядом предотъездное совещание:
–Моника…
–Да знаю я! – досадливо перебила его молодая мать, качая на руках уснувшего ребёнка, – знаю я всё, знаю что они оба, по-другому просто не могут. Знаю и всё равно каждый раз боюсь! Кажется, что, на этот раз, ну точно, вот-вот и подерутся!
–Да уж, – виновато забубнил полковник, – досадно мне, конечно, столько лет уж, всё бьёмся, бьёмся здесь, вместе с ним, а результата почти никакого.
–А как ты хотел?! – возмущённо взвился иеромонах, – раз, два и готово? Чтобы подготовить замену тому Подразделению, которое Буонапарте здесь перебил, как ты думаешь, сколько лет надо?!
–Да ничего я не думаю, – досадливо махнул рукой, на собрата по оружию, уничтожитель нечисти, – здесь такие ребята РАБОТАЛИ, что ого-го! Больше трёхсот лет непрерывного опыта, из поколения в поколение, и как агентам Жозефины их выследить то удалось? Хотя чего там, как да как, – тут же возразил сам себе, – у неё тогда вся европейская власть и все деньги, всё в одних руках было…, стерва вонючая… Ох, Господи, да что это я? – сокрушенно хлопнул себя по лбу, встретившись взглядом с укоризненно смотрящей на него Моникой.
–Точно решили через османов? – задумчиво подёргал себя за бороду батюшка, – может всё-таки северным путём?
–Ох, ниет, отиец Авваниси! – коверкая от волнения слова акцентом, затараторила Моника, – сейчас уже конец лета, скоро холода, в каретах, на постоялых дворах кругом сквозняки, грязь…
–И это ещё, она про Европу говорит, – тихонько рассмеялся Александр, приобняв худенькие плечики своей жены, – это она ещё Польшу и Россию не видела…
–А что там? – вопросительно округлила глаза женщина, как птичка, поглядывая на троих смеющихся мужчин, – хуже?
–Лучше! Лучше! – дружно-протестующе замахали все трое в ответ, – сказочная страна!
–Ну дай, Бог! Дай, Бог! – вздохнул отсмеявшись Духовный Отец, – может всё и обойдётся. По большей части пути, вас сопровождать будут, я дал распоряжение…, в-общем, что мог сделал. До Крыма доберётесь, уже считай дома…
––
Храмовники выследили их и напали уже на Крите, когда, после провала их неудачной акции, устроенной в Неаполе, Александр преждевременно успокоился.
–Всё, теперь они не смогут, – уверенно убеждал его, при прощании, командир итальянского Подразделения, – мои люди, в Ватикане, передали мне, что во время этого Дела были уничтожены все их агенты присутствующие в этом секторе. Пусть, конечно, совет кардиналов нас и перехваливает, и по пути вашего следования, этой гадости полным полно, но думаю что, выследить вас, им уже не удастся.
Так и было. До самой этой вынужденной стоянки в критском полудеревенском порту. За все, предыдущие, три месяца плавания, сначала вокруг юга Италии, потом вдоль Забалканских стран в Грецию, с многочисленными остановками и многократными переменами транспорта, ни одного раза у супругов не возникло тревожного чувства, ощущения какой-либо опасности. Облако какой-то безпечной радости окутывало их всё это тёплое, лучезарное время мягкой средиземноморской зимы. И только тогда, когда их шхуну, несильным весенним штормом унесло от греческих берегов на Крит, где из-за усилившейся непогоды, семья приняла решение временно пожить на берегу, Александр почувствовал, где-то глубоко внутри себя беспокойство, первый признак приближающейся беды.
–Моника, родная моя, нам бы перейти на корабль, – неуверенно промямлил, мятущийся от своей безпомощности, муж, не глядя на измучанную безсонной ночью женщину, – капитан сказал, что наверное завтра отплытие, ветер попутный, и всё такое…, если останемся здесь, то неизвестно, сколько придётся снова ждать, когда будет попутное судно…
–Сашенька, милый мой, конечно мы не останемся, конечно поплывём, – через силу улыбнулась, обезсиленная болезнью ребёнка, мать, – ты скажи капитану, мы завтра утром. Вещи, все, можно перенести сегодня, я уже всё приготовила, собрала. Оставила только самое необходимое. А ночь…, ночь, здесь, может побудем? Петечке только-только получше стало, может хоть поспит спокойно, на судне там всё равно не так. А что такое? Что-то не так, родненький мой?
–Да, ну нет, – "сломался" под напором обстоятельств глава семейства, так и не решившийся рассказать об увиденном, – всё нормально, всё хорошо, всё Слава Богу, – нежно обнял и поцеловал, разом обмякшую, тревожно заглядывающую в его "убегающие" глаза, – просто переживаю за нашего сына, за тебя, чтобы ты, ещё, не разболелась, от усталости.
Посадив к себе на колени и покачав как ребёнка, благодарно чмокающую его: "люблю, люблю, люблю тебя" женщину, попросил:
–Поспи хоть немножко. Отдохни. А я, пока что, займусь делами.
Поговорив тихо, почти шёпотом, с нанятой из местных служанкой и отдав распоряжение, сопровождающим их, бойцам из греческого Подразделения:
–Григорис, ты, пожалуйста побудь здесь, а мы с Лазарем сходим в порт, наймём носильщиков и поговорим с капитаном. Повнимательней здесь… Хорошо?
Спустившись, через опустевший от полуденной жары городок к портовой площади, остановившись в тени широкой, соединяющей два дома арки, Александр осторожно выдвинулся боком и посмотрел в сторону причала:
