Константин Станиславович Бобринёв
Рассказы мрачного странника. Часть II
– Н-н-невозможно… Не может быть…
Мой истошный крик оборвался с потерей сознания, которое единственно возможным способом оградило разум от безумия.
***
Открыл глаза. Во рту пустыня, сил нет, всего мутит и кружит. Свет горит, обезображенный напарник на прежнем месте. Сосредоточился, вспомнил последнее – всего лишь страшный сон. Смартфон валялся рядом с лужей экскрементов, я подполз, опасаясь пока вставать на ноги. Разрядился. В другом углу я оставил бутылку с мочой. Новый марафон. Добрался, заткнув нос и закрыв глаза, стараясь не думать о содержимом, жадно осушил бутыль до капли.
– Отличненько, ты пал еще ниже, чем я мог представить.
Тара выпала из рук, ужас, подкрепленный адреналиновым бонусом, придал мне сил, я схватил тот злополучный гаечный ключ и вскочил на ноги.
– Попытаешься убить меня второй раз? Ну-ну, только вот с мертвецом такой фокус не пройдет, повторно не умирают.
– Мне это все мерещится, снится, Боб, давай очнись уже, – вымолвил я дрожащим голосом и больно ущипнул себя свободной рукой.
Однако покойник категорически отказался замолкать.
– Помощь не придет, ты обречен последние свои дни провести в моей чудесной компании, как тебе поворот?
– Умолкни, заткнись, замолчи!
– Нет и еще раз нет. Ты больной ублюдок, погубил меня из-за сраного повышения, из-за того, что я просто был лучше.
– Неправда!
– Что? Ты до сих пор веришь в свои бредни, даже спасовав перед моей кодировкой? Хотя, если бы ты действовал по системе Брегана, твое мероприятие могло завершиться успехом. Но о чем я говорю, ты даже не знаешь, кто это. Тупица.
Я знал, кто такой Бреган, только не смог додуматься. Он прав. Осознание истинности его слов окончательно сломило меня, я зарыдал.
– Прости, та должность была для меня заветным окном в светлое будущее, о котором так мечтал.
– Каким же мелочным человечишкой ты оказался! Светлое будущее в качестве первичного руководителя не самой большой фирмы, которая до сих пор не может выйти за пределы Массачусетса, – м-да, предел желаний.
– Да что ты знаешь, я рос один, добивался всего сам, когда тебе все подали на блюдечке родители!
– Болван, который верит своим иллюзиям. Они мне не помогали. Когда я еле окончил школу, мне заявили, что отныне обеспечиваю себя сам, и выперли из дома, оплатив всего месяц съемной квартирки, провонявшей кошачьей мочой. И в отличие от тебя, я нашел еще время получить образование, пока ты проводил досуг в пьянках и онлайн-играх, это, к слову, про добиться успеха упорным трудом.
– Прости меня, прошу.
– Ха! Очень смешно. Неужели действительно рассчитываешь, что банальное извинение спасет тебя? Ты отнял у меня самый драгоценный дар – жизнь, так что не жди легких путей. Ад для тебя начнется прямо здесь и сейчас, а пока выключим свет.
***
Офисный клерк, страдая от похмелья после короткого, но насыщенного отпуска, на следующий день после прилета на родину отправился осмотреть свой офис, которому через неделю предстояло принимать первых посетителей. Он уже успел пожалеть об экономии на охране, ведь дверь ему не открыли и старый лентяй отказывался отвечать на звонки, благо молодой начальник прихватил с собой дубликат ключей. Положительно оценив ремонт, он не смог попасть в хранилище, и оба мобильных молчали. Ситуация повторялась. Обладая хорошей интуицией, Джейки, как называла его жена, почувствовал что-то неладное. Придется звонить в их офис, а там, быть может, и в полицию…
***
– Офицер Томсон! Лейтенант! Чарли, черт бы тебя побрал!
– Давай быстрее, Фернандес, спешу.
– Я тут слышал, ты был на вызове в новом отделении банка, правда, что люди говорят?
– Твою мать! Голди, блин, я же просил ее молчать! Да, убил сначала товарища, а потом, через несколько дней, оказавшись запертым наедине со своей жертвой, забил сам себя молотком.
Откровение палача
Мрачным, как всегда дождливым лондонским утром Джек спешной походкой шел на прием к старому судье. Нельзя сказать, что они являлись друзьями, слишком велико было их сословное различие. Хотя более уместно сказать – коллег разделяла социальная пропасть. Лорд Уильям Ноллис – потомственный дворянин, уважаемый вершитель закона города на Темзе, и Джек, фамилия которого так же безлика, как и вечно бурлящее серое море столичных рабочих, нищих да окрестных батраков. Однако обоих объединяло общее дело – приговор. Ноллис выносил его, а Джек исполнял на протяжении долгих двадцати лет. Так что, вопреки чудовищной разнице в статусе, они знали друг друга; более того, лорд относился к своему подопечному со своеобразным уважением, ведь не раз и не два его кошель наполнялся монетами, когда речь заходила о карающей руке, – Джек мог за один удар лишить головы преступника, а значит, свести к минимуму смертные муки. Поверьте, не каждый палач настолько хорошо владеет навыком, а ранний проситель овладел ремеслом в совершенстве.
Порыв холодного ветра, насыщенного каплями влаги, заставил прохожего поглубже зарыться в ворот плаща и отпустить пару проклятий в сторону ненастья. Но Джек любил дождь: он прибивал вонь, смывал с улиц грязь и нечистоты, то и дело норовившие обрушиться на зазевавшегося жителя с любого окна. В одном из пьяных разговоров, будучи вдохновленным горячительным напитком, палач сравнил свой труд с дождем: якобы сродни ему он также очищает Сити от человеческого мусора. А пока его терзала тревога, люди, как всегда, не замечая чужой беды, бежали по своим делам. Лавочник выкладывал на прилавок утренний улов, из трубы пирожковой уже вовсю валил дым, у какой-то благородной дамы очередным порывом унесло шляпу, и лакей, стремглав понесшийся за ней, задел плечом худосочного студентика, усадив того в лужу. Жизнь продолжалась, а Джека съедало горестное сомнение.
Дверной молоток в виде головы льва на дубовых воротах судьи грозно смотрел на гостя, иной раз заставляя того передумать о своем визите. Однако у Джека не было выбора, иначе он рисковал потерять возлюбленную. Стук в дверь прозвучал для него ударом колокола, тяжелая воротина приоткрылась, и на пороге предстал чопорный дворецкий в дорогом костюме, надменным взглядом презрительно оценивая пришедшего.
– Если пришли за милостыней, то…
– Нет, я Джек… Мне назначено, – несколько растерявшись, ответил проситель.
– А, это вы. Прошу прощения, входите, только разуйтесь… Хотя не стоит, так будет еще хуже.
Скромный слуга закона, большую часть жизни обитавший в небольшой комнате в здании суда, служившей ему и рабочим местом, от изумления раскрыл рот. Множество свечей в роскошных люстрах и канделябрах освещали не менее богатую мебель, атласные ткани, мягкие узорчатые ковры и прекрасные картины. Сам лорд ожидал в уютном кресле, спасаясь от уличной промозглости напротив горящего камина, смакуя чашку чая и вкусно дымящую курительную трубку.
– Здравствуй, палач. Признаться, я удивлен твоему прошению о встрече, что же послужило столь несуразной мысли в твоей голове?
– Здравствуйте, Ваша честь. – Джек стоял напротив, ибо ему никто не предложил сесть. – Простите меня и, прошу, не гневайтесь. Ничего не могу с собой поделать, больное сердце тоскует и тревожится по девушке.
– Вот так не думал! Невеста палача! Становится все интереснее, продолжай.
– Завтра Вы будете рассматривать дело.
– Стой, не могу поверить, та самая девка твоя суженая?!
Человек, прекрасно рубящий головы, кротко кивнул своей.
– И что же ты от меня хочешь?
– Сэр, я никогда не сомневался в справедливости Ваших решений, но моя дурная голова не дает мне покоя, Вы же знаете, ее оклеветали.
– Серьезное заявление, надеюсь, ты больше никому не говорил так?
– Нет, но я…
– Молчи и слушай. Ее обвинили в краже и ложном доносе на благородного человека, она украла фамильный перстень, а после заявила об изнасиловании. Тягчайшее преступление.
– Это все ложь! Все в трактире видели, как он проиграл кольцо в карты, а потом как поднимался по лестнице за Аннет, что работает там официанткой, и как она с криком бежала вниз без одежды, обнажая срам.
Старик призадумался, будто его настигла ностальгия по чему-то очень далекому.
– Френк, неси виски и два бокала.
Дворецкий вышел из соседней комнаты, даже не постаравшись скрыть своего удивления.
– Сэр, я не ослышался?
– Кончай придуриваться, ты никогда не страдал глухотой.
– Слушаюсь.
Вскоре он принес два хрустальных бокала, на четверть наполненных благородным алкоголем отменной выдержки.
– Твое здоровье.
Опробовав зелье, палач понял, что до этого он вкушал лишь пойло.
– Джек, я искренне хотел бы тебе помочь, но, пойми, жизнь устроена куда сложнее, чем ты думаешь. Тот мерзавец – отпрыск лорда Кембелла, да, того самого. Если я ее оправдаю, придется осудить его, а это обернется полной катастрофой – меня лишат всего, а девушку все равно убьют в какой-нибудь подворотне. Мои руки связаны, прости, здесь я ничем тебе не помогу.
– Умоляю Вас, сэр. – Палач встал на колени.
– Полно тебе. Аннет, Джейни, Бетти – таких, как она, тысячи на улицах столицы, забудь ее, найди себе другую.
– Она одна такая.
– Я все сказал, ступай.
***
– Шокирующие новости! – Мальчишка в шляпе не по размеру горланил на весь переулок, надеясь до обеда раздать всю кипу. – Шокирующие новости, сэр, возьмите газету. Палач, вчера приведший в исполнение приговор, выпил яду, покончил с собой.
– Взаправду ли? Давай сюда.
Третий сын короля
В одном далеком царстве, где ночи были короткими, а дни долгими, произошла одна история, которая, быть может, послужит нам уроком, а может, и нет, кто знает…
Агвилон процветал под властью короля Эннея III. Его поля золотились пшеном, города росли и богатели, торговые корабли бороздили все известные свету моря, а армии расширяли границы. Трех сыновей родила ему красавица-жена королева Вестиния. Старший сын был высок, хорош собой, храбр и статен, истинный наследник. Его взял на воспитание сам король, с ранних лет облачив в латы, желая вырастить великого полководца и волевого правителя. Средний сын вышел худ и скромен, но компенсировал недостатки умом и талантом в искусствах. Видя в нем неограненный алмаз, королева взялась за опеку над сыном, открыв пред ним двери науки, поэзии и живописи. Третий сын родился в славный праздник Благоденствия и, казалось, был наделен всеми достоинствами своих братьев, но родители уже не могли уделить ему должного внимания, тратя время на государственные дела и взятых под личную опеку отроков, поэтому его воспитанием занялась бабушка, не чаявшая души в любимом внуке. Однако самые хорошие, на первый взгляд, поступки могут привести к дурным результатам.
Шли годы, дети выросли, вступив во взрослую жизнь со своими заботами, радостями и печалями. Король гордился своим чадом и благословил старшего на первый военный поход, из которого тот вернулся лежа на щите. Королева сумела воспитать ученого мужа и замечательного художника, который, к удивлению всего двора, отказался от прав на трон и ушел в монастырь, чтобы посвятить всю свою жизнь трактатам и росписи величественного собора Святого Стефана. Третий сын стал жертвой слепой любви бабушки, которая благо не узрела окончательного падения младшего отпрыска Эннея. За свои детские годы он не познал слова «нет», напротив, вседозволенность, излишества, чрезмерная опека загубили в нем хорошие ростки, оставив на древе жизни лишь уродливые коряги – эгоизм, невежество, беспочвенную гордыню и беспредельное чревоугодие. Уничтоженный горем отец собрал всю свою оставшуюся волю в кулак и, обнажив меч, пошел к своему единственному наследнику наверх в высокую башню, ибо знал: новый правитель загубит все непосильные труды прошлых поколений. Однако, увидев родные черты, старик не смог… Дрожащая рука опустила клинок, а разбитое сердце не выдержало последнего испытания и, не желая больше страдать, остановилось.
Пышные похороны навек упокоили Эннея III, вскоре, не видя более себя среди живых, рядом легла и матушка. Вся страна скорбела, только не юный принц. Он снова жаждал, ему нужна была корона, но на его пути встал давний друг короля и по совместительству Предстоятель Главенствующей Церкви – Ренул, что получил в народе прозвище Строгий. Как ни парадоксально, но его сложно было назвать праведным человеком, скорее он представлял собой государственника, сторонника сильной центральной власти, чем первое духовное лицо, и тем не менее он прекрасно справлялся со всеми своими обязанностями. Почему же он воспротивился закону престолонаследия? Ренул знал о посмертной воле короля и был согласен с ним в ужасных последствиях воцарения младшего из династии. Предстоятель отложил церемонию, сославшись на нарушение процедуры отречения среднего сына, и отправился в собор Святого Стефана уговаривать безумца передумать. И ему это почти удалось – если бы в среде дворянства не нашлись те, кто не нуждался в сильном лидере, наоборот, они желали большей самостоятельности для набивания своих и так полных золотом карманов. Средь бела дня верные войска окружили знаменитый храм и сожгли вместе со всеми его обитателями, за раз устранив на пути к власти обе помехи.
Народ был шокирован, но оскорбленный, обиженный, будто дитя, принц пошел дальше. В тот же день водрузив корону, он велел разогнать предавшую его, как считал глупец, Церковь, отвергнуть старого Бога, «жестокого и требовательного к своей пастве», и принять в своей душе Номону, что «благоволит желаниям смертных». Встав на пьедестал, гордо запрокинув голову, он вещал: «Почему мы должны себя ограничивать? Все мы твари земные, и, если нам дан голод, значит, имеем право насытиться, если вожделеем, то позволено отдаться страсти, если боги даровали нам вино, значит, не грех утолить им жажду! Нужно принять, а не отвергать свою природу! Мы такие, какие есть, со всеми своими недостатками, возлюбите их!» Речи нового короля ядом растеклись по людским душам, немало мирян отвергли веру и прильнули к новому идолу, однако большая часть не желала видеть на троне братоубийцу, еретика и глупца, началась гражданская война.
Опершись на личные войска заговорщиков и отряды наемников, обеспеченных богатой казной своего отца, новый правитель приказал утопить восстание в крови. И пока на полях сражений гибли люди, он упивался и обжирался, не покидая пределов столицы. О его гареме шли легенды, и не самые приятные. Девушки, девочки, мальчики, даже экзотические животные – тиран хотел перепробовать все. Столы на пирах ломились от яств и выпивки, наливали даже сторожевым псам. Люди обжирались и упивались, тут же сношаясь друг с другом, или насиловали прислужниц, набранных из крестьянских дочерей. Но и этого было мало. Огромные деньги ушли в разоренной войной стране на строительство бойцовской арены, где каждую неделю устраивали зрелищные бои между плененными противниками. Если же таковые отсутствовали, набирали заключенных или просто хватали людей на улицах. Деспот, ведомый своей больной фантазией, узаконил инцест, скотоложство, развращение детей, объяснив поступок достижением свободы личности. Этим безумец не ограничился, следующим шагом он сделал неподсудным все лояльное себе дворянство, открыв настежь ворота садизма. Отныне охота на людей стала любимым развлечением «благородных» мужей и их спутниц. Те, кто был против, жестоко преследовались обновленной инквизицией. Виселицы и металлические клети заполонили половину страны, пирамиды отрубленных голов маяками народного горя раскинулись на перекрестках, кормя бродячих собак и ворон, а дым ритуальных сожжений закрывал собой солнце. Рука об руку с войной пришли чума и голод. Даже самые несмышленые советники осознали, что нужен мир, иначе некому будет праздновать победу. Они взмолились королю о переговорах и уже вечером в один ряд болтались на главной площади столицы. Недостойный, отойдя от гнева, нехотя все же признал правоту покойников и разрешил проблему, пообещав половину земель непокорных соседнему правителю в обмен на военную помощь. Обретя нового союзника, восставших разбили; те, кто мог, бежали, оставшихся увели в рабство или предали мечу.
Наступил сомнительный мир. Некогда великой державе предстояло тяжелым трудом восстановить утраченное, только вот вместе с падением нравов пришли леность и безразличие к общему делу. Знать выжимала последние соки из крестьянства, а то, утратив какие-либо ориентиры, топило свою незавидную долю в кабаках, что усеяли разбитое отечество как грибы после дождя. А король, возомнивший себя победителем, в это же время разжирел до таких размеров, что потерял способность к передвижению. Шесть крепких парней таскали его тушу, обремененную единственным переживанием. Скука томила его, уже ничто не могло возбудить в нем прежнюю страсть, все стало пресно. Но недолго длились его терзания. Погибло ничтожество в шелках подобающим образом, подавившись косточкой. Ему никто не стал оказывать помощь, да даже если б и хотели, вряд ли пробились бы через нагромождения плоти. В итоге придворные просто стояли и смотрели, как погибал самый жалкий правитель из всех, что носила на себе земля.
На похороны по статусу не осталось денег, так опустела казна, и шеф-повар, отобранный лично почившим, ловко вышел из ситуации, объявив помин в день смерти. Присутствовавшие на нем отмечали необычайно сочное и жирное мясо со странной «изюминкой» во вкусе.
***
Вскоре началась новая междоусобица, окончившаяся нашествием южных кочевников, что навсегда смело с карты мира государство «полной свободы», населенное рабами своих желаний.
Письмо пропавшей супруги
– Товарищ следователь, я прошу вас возобновить поиски Ирины.
Старший лейтенант Долчанов, уставший после суточного наряда, уныло посмотрел на просителя, уверенный в бесперспективности затеи. Два года назад в Алтайских горах, а точнее в районе Коргонского хребта, без вести пропала молодая женщина, супруга человека, что сейчас бессмысленно тревожит полицейского.
– Арсений Дмитриевич, понимаете, от нее нет известий уже два года. Лучшие поисковые команды тогда прочесали все окрестные хребты, в каждый уголок страны разослали ориентировку. Как бы вам ни было тяжело, пора смириться с потерей и продолжать жить дальше.
– Прекратите свои нравоучения! – Вдовец вскипел, более не в силах сдерживать возбуждение. – Простите. Я не безумец, смотрите, вот что я получил полтора часа назад.
И дрожащими руками он протянул письмо.
***
«Дорогой мой Сеня, любимый муж, я пишу тебе эти строки, слабо надеясь, что ты когда-либо прочтешь их, но мне больше ничего не остается, ты мой последний шанс выбраться отсюда. Все мое повествование покажется тебе странным, будто мой разум болен и увиденное является плодом галлюцинаций покалеченного сознания. Прошу, отбрось стереотипы! В мире еще осталось нечто выходящее за рамки привычного понимания, и, к несчастью, я познала на своей шкуре данный, некогда казавшийся абсурдным, факт.
Коргонский хребет прекрасен. Покрытые хвойными лесами горы, разбавленные плодоносными кустарниками и одинокими пасеками, прохладные речки, просторные луга, а какой здесь потрясающий воздух! Но за всем великолепием таится смерть. Ты знаешь мою нелюбовь к туристическим маршрутам. Не считая четвероногого спутника, я всегда была одиночкой, не страшащейся трудностей и опасностей. Вот и тогда мой путь завел меня слишком глубоко в горы к заброшенному руднику, не отмеченному ни на каких картах. Во мне заиграл интерес, азарт неизведанного, и я пошла дальше. Помню, меня на мгновение смутила странная тишина, казалось, остановилось время: ни дуновения ветра, ни стрекота жучка, ни пения птицы. Бим поджал хвост, чуя невидимую человеческому взору опасность. Однако, не найдя ничего угрожающего, по своему легкомыслию, я отбросила сиюминутное сомнение и вскоре натолкнулась на еле заметную тропинку. Каково же было мое удивление: люди, здесь, в такой глуши?! «Вперед, навстречу приключениям!» – с энтузиазмом молвила я, не ведая, что творю. Около часа, а может и больше, память штука ненадежная, ноги вели меня сквозь необычайно густой лес по крутым подъемам и хлипким мостам над обрывами, пока я не вышла к одинокому поселку, которого, клянусь, не видела даже на спутниковых снимках, не думаю, что и ты на этом поприще добьешься успеха. Заметив сельчанку, спешащую по своим делам с ведрами воды, я, как и прежде в подобной ситуации, с улыбкой на лице пошла знакомиться, надеясь за кружкой чая послушать местные легенды. Ее звали Наташа, упокой Господь ее душу, завидев меня, она выронила тару и начала причитать о моей незавидной доле и о том, что мне немедленно нужно встретиться со старостой. Я опешила от подобного приема, и, наверное, впервые за тот день по-настоящему испугалась, сочтя, что вступила на землю какой-то секты безумцев, а тем временем вокруг меня стали собираться люди с самыми разными вопросами. Смутно помню, что отвечала, прикидывая возможные пути отступления, до тех пор пока меня крепко не схватили за руку и не потянули к большому железобетонному зданию с внушительными металлическими воротами. Меня охватил ужас; преданный Бим, отчаянно лая, кружил вокруг, пытаясь помочь хозяйке. Я попыталась вырваться – безуспешно, пальцы сжали мое плечо только сильнее, тогда пнула казавшегося недруга и уже была готова прорваться в образовавшуюся брешь, как вдруг впервые услышала трубный глас, от неожиданности сбивший мой порыв. Окружившие меня люди на секунду также оцепенели, и уже в их лицах читался страх. Больше со мной не церемонились и, обхватив со всех сторон, занесли внутрь. Собака, едва успев, прошмыгнула следом, прямо перед тем как тяжелые ставни захлопнулись под натиском двух коренастых мужчин, тут же накинувших засов в виде отрезка железнодорожного рельса, добытого в одной из шахт. Вопя что есть мочи, я проклинала, угрожала, молила вплоть до того, пока не услышала могучие удары в дверь и подобие рыка, который сложно передать словами… Он есть средоточие чистой ярости и вечного голода. Я поминала всех святых в надежде, что старые петли выдержат, и не я одна – все жители стояли на коленях у единственной иконы, моля о защите. Сложно сказать, сколько длилась первая для меня атака, думаю, как всегда, не более получаса. Зверь, как тогда, так и впоследствии, видя бесполезность своих попыток, заглянет в каждую пустующую хату, вынюхивая задержавшихся в поле, и с добычей или без нее уходит обратно в чащу.
Староста налил мне стакан самогона и как мог растолковал безнадежность ситуации. Войти в Угодья можно, а вот выйти уже никак, и, как ты, наверное, уже догадался, не люди здесь охотники. Поверила ли я ему сразу? Конечно нет. Переночевав, на следующее утро мы с Бимом попытались прорваться. Осторожно пробираясь сквозь лес, прислушиваясь к каждому шороху, медленно и, как мне казалось, верно я удалялась от поселка, пока не вышла к нему с другой стороны. Глава поселения, глядя на меня, махнул рукой и посоветовал прислушаться к голосу разума. «Зная, что в доме живет чудовище, разве мы бы не покинули его? Многие пробовали, если бы ты была повнимательнее, то обнаружила бы их останки. Бесполезно. Не знаю, в чем причина, но, уходя в одну сторону, всегда возвращаешься с противоположной. Дьявольский круг». Только ты же знаешь – я упертая. И меня хватило до четвертой попытки, когда, заблудившись, я бродила по одним и тем же местам, пока вновь не почувствовала, как природа замирает. Пес тревожно уставился в одну точку, мое сердце ушло в пятки, а мысли лихорадочно искали верный путь. И тут я услышала треск ломающихся веток. Не нужно было видеть, чтобы понять: монстр впереди. В тот момент меня спас Бим. «Мальчик, веди к людям», – проскулила я, полагаясь на чудо. И оно пришло, собака тронулась с места. Ветки рвали мою одежду и кожу, легкие горели огнем, но мне было плевать, инстинкт самосохранения брал свое, ведь жаждущий крови зверь не знает усталости. Наконец я услышала трубу, ее зов придал мне сил – спасение близко, нужно лишь вопреки всему поднажать! И мне удалось заставить сведенные мышцы совершить последний рывок. Но, залетев в поселок, к своему ужасу, я уткнулась в запертые ворота убежища. «Впустите, он еще далеко, умоляю!» Однако металлические ставни, испещренные следами когтей и могучих ударов, не шелохнулись. Верный Бим, не желая бросать хозяйку, рычал, глядя в лес, готовясь к своей последней схватке, шум приближающейся твари становился все невыносимее, с дуновением ветра я уже почувствовала мерзкий запах гнили и разложения. И тут мне снова улыбнулась удача. С дозорной башни, что возвышалась из основания капитального строения, бросили канат. Схватив собаку, я вцепилась в веревку, чувствуя приближение неведомого. Сверху с силой потянули, и, предвкушая грядущее спасение, я поддалась такой неотъемлемой человеческой черте, как любопытство, и обернулась, желая взглянуть на преследователя. Увидела его во плоти – и сомнений не осталось: гадина не есть творение природы. Нечто, немного напоминающее паука, только не с восемью, а с девятью лапами, увешанными шипами и острыми когтями на концах. Брюха ни тогда, ни потом я не заметила, существо не плело паутину, из спины чудовища торчало бесчисленное количество щупалец, хаотично разведывающих пространство. Голова, как и глаза, отсутствовала, в самом туловище зияла треугольная пасть, унизанная несколькими рядами кривых зубов, по бокам ее окаймляли мощные жвала. Тело мерзости покрывало что-то вроде маленьких волосков наподобие поросячьей шерстки, густо измазанной слизью. Позже мне, к сожалению, довелось наблюдать, как оно нападает на жертву. Щупальца обвивают добычу, крепко удерживая ее крючковидными костяными наростами и присосками, затем приподнимают над землей, девятой лапой монстр пробивает грудную клетку, после чего начинает кормиться, шинкуя жвалами плоть павшего. Тогда же, держась за трос последним усилием воли, я увидела, кого опередила в смертельной гонке, запаниковала и могла лишь истошно вопить: «Тяните меня быстрее, пожалуйста, быстрее!». А чудовище в яростном исступлении от ускользнувшей добычи визжало и тщетно пыталось вскарабкаться на гладкую стену Убежища. Когда я оказалась внутри, меня трясло от страха, а староста, вместо того чтобы успокоить, влепил пощечину. И правильно сделал, в тот день я привела волка к агнцам.
Знаю, сложно поверить моим строкам, но в них истина. Поселок называется Никольское – да, не самое редкое название, но рядом с ним располагается заброшенный урановый рудник, о котором обязательно остались какие-нибудь документы. По обрывкам старых газет я узнала, что в советское время его переименовали в Красный Горняк, поищи его следы в архивах, так ты сможешь определить наше местоположение. А пока постараемся выжить. Нас осталось девятнадцать, все пришлые, коренных давно пожрало существо. С едой и водой проблем нет, питаемся с небольшого поля и огородов, работает колодец, есть свой курятник в здании Убежища, пара кошек и выводок певчих дроздов. Они раньше всех чувствуют приближение чудовища, даже лучше Бима, но зато собаку всегда берем с собой в поле, где уже он опережает своих коллег из дозорной башни. Он очень умный пес, и ты, вероятно, догадываешься: если я отпустила его от себя, случилось нечто экстраординарное. Так оно и есть. Судя по надписям на стенах, здесь жило не одно поколение людей, поддерживая крепость в должном состоянии, однако время и частые атаки делают свое дело – она разрушается, и у нас не осталось материалов починить ее. Сейчас обходимся всем, что попадется, запаса прочности хватит на месяц, может, два от силы, а дальше – гибель, нам больше негде будет укрыться, тварь учует нас и пожрет одного за другим.
Любимый, я не дура и понимаю, что шансы у Бима доставить письмо близки к нулю, но он моя, нет, наша последняя надежда, и, если ты читаешь нацарапанные огрызком карандаша строки, значит, ему удалось. Он же и главное доказательство подлинности сообщения. Собаки удивительные животные, накорми и приласкай его, этот пес заслужил куда больше, чем многие из прямоходящих.
Я всегда кичилась своей самостоятельностью, но сейчас от всего сердца прошу: Сеня, любимый, спаси нас, предай огласке мою пропажу, направь к нам вооруженную до зубов спасательную команду. Всей душой заклинаю тебя – сделай все, что в твоих силах, и даже больше. С любовью, твоя жена Ира.
К письму прилагаю составленные общими усилиями примерные координаты на случай, если архив не даст плодов; а также список моих друзей и товарищей по общей беде, они также должны числиться пропавшими без вести. Передай, пожалуйста, их родным весточку, пусть не теряют надежду, мы обязательно вернемся. Многократно целую тебя, мой милый».
***
– Смотрите, девочки, кого я нашла.
В пещере, исчерченной загадочными символами, увешанной всевозможными травами и засушенными частями животных, при тусклом свете свечей за большим круглым столом в окружении склянок со странным содержимым сидели одетые по последнему писку моды красивые девушки, катастрофически диссонируя с окружающей обстановкой.
– Фу, Тома, зачем ты притащила сюда дохлую шавку? Да еще и платье испачкала.
– Плевать, куплю новое. Кобель жив, хоть его и задел Идол.
– И что, теперь каждого подранка тянуть сюда будешь? – язвительно заметила другая дама.
– Заткнись, Эля, к ошейнику собаки привязано письмо.
– Вот это другой разговор, предлагаешь поиграть?
– Именно. К тому же необходима свежая кровь, вскоре Он доломает дверь, и нужны будут новые жертвенные бараны, одной строительной бригады все же будет маловато.
– Значит, кто-то просит в нем о помощи?
– Да, та туристка, которую мы подтолкнули два года назад.
– Ира, по-моему.
– Какая, к черту, разница, как ее зовут? Главное, она просит своего муженька о спасении.
– Тамар, а ты не боишься, что ей поверят и сюда придут подобные тем, что когда-то почти уничтожили наш ковен?
– Брось, те скверные события произошли полторы сотни лет назад, в мире не осталось волшебства, никто не поверит.
– Пока есть наш ведовской круг и Он, колдовство останется в природе бренного бытия, – властно произнесла сестра, что наблюдала за разговором, укрывшись в тени дальнего угла пещеры.
– И вместе с ними наше бессмертие. Правда, подпитываемое страданиями других. Эх, что поделать, всем не угодить.
Ведьмы разразились дружным смехом.
– Аня, подлатай его и внуши путь, сам он не найдет дорогу.
***
– Арсений Дмитриевич. – Следователь отвел взгляд от письма. – Конечно, написано неплохо, местами захватывающе, и не хотелось бы вас разочаровывать, но вы стали жертвой чей-то искусной и вместе с тем гнусной мистификации. У вас есть враги? Не ссорились ли с кем в последнее время?
– Подделка? Нет. Я абсолютно уверен, это ее почерк, и собака, ожидающая меня дома, – Бим.
