Константин Соловьёв
Канцелярская крыса. Том 1
© Константин Соловьев, текст, 2024
© goldeldarka, иллюстрация на переплете, 2024
© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2024
Часть 1
Джентльмен в саржевом костюме
Человек может поверить в невозможное, но никогда не поверит в неправдоподобное[1].
Оскар Уайлд
«Мемфида»[2] подошла к причалу тяжело и грузно.
В ее старом и порядком проржавевшем корпусе не было изящества морской нимфы, скорее она напоминала уставшую и неуклюжую морскую корову, дотянувшую наконец до привычного стойла и удовлетворенно в нем замершую. Герти ощутил, как задрожала под ногами раскаленная палуба. Дрожь эта передалась его телу, от нее приятно и сладко заныли кости.
«Мемфида» качнулась своим неуклюжим, изъеденным океанской солью телом. На берег, разворачиваясь, потертыми шнурками полетели швартовы.
На причале, чудом не сшибаясь друг с другом, сновали портовые рабочие – десятки гибких тел в комбинезонах цвета хаки. Они показались Герти стаей вертких дрессированных обезьян вроде тех, что карабкались по решеткам вольеров в лондонском зоопарке. Суета, многоголосый хор, в котором решительно невозможно было разобрать отдельные слова, мельтешение тел… Но этот хаос был упорядочен, просто по своим, непонятным новичку законам. Не прошло и минуты, как канаты оплели швартовочные тумбы, а с бока корабля свесился длинный язык трапа.
Герти через силу сделал глубокий вдох. Приятное возбуждение сменилось приступом подавленности. Словно это не «Мемфиду», а его самого привязали к острову прочными канатами. Светло-серый сюртук из хлопчатой саржи[3] («Прекрасный выбор для джентльмена в тропическом климате! Немаркая и легко дышащая ткань!») показался тяжелым и неудобным, как рыцарская кираса. Саквояж и чемодан, которые он механически продолжал сжимать в руках все то время, что швартовался корабль, делались все тяжелее с каждой секундой.
– Добро пожаловать в Новый Бангор!
Герти поспешно обернулся. Наблюдавший за швартовкой офицер шутливо отдал ему честь. На рукаве кителя мелькнул знак: кругляш и две линии под ним. Лейтенант? Сублейтенант? Герти никогда толком не разбирался в морских званиях.
– Благодарю, – пробормотал он и, не зная, что сказать еще, на всякий случай добавил: – Прекрасная, кажется, погода?
– Если верить термометру, девяносто градусов[4] с самого утра. Не завидую я здешним курам. Должно быть, они несут готовый омлет, успевай лишь подставлять тарелки…
– Жарковато, – признал Герти, обливавшийся потом, и оттянул врезавшийся в шею галстук.
– Полинезия, – сказал офицер таким тоном, будто это все объясняло. – Привыкайте. Здесь такая погода царит примерно четыреста семьдесят дней в году.
– Но в году лишь триста шестьдесят пять дней.
– Только не в полинезийском, – усмехнулся офицер. – В полинезийском гораздо больше. Здесь время тянется куда дольше, чем на континенте. Тропики.
Не зная, что на это ответить, Герти огляделся.
И первое, что он вынужден был отметить: раскинувшийся в бухте Новый Бангор решительно не походил на те изображения колониальных городов, что прежде ему попадались на открытках и в газетах. Остров не окаймляли рощи кокосовых пальм и песчаные, медового цвета пляжи. Не было видно и крытых тростником хижин, которые в представлении Герти были неотъемлемым атрибутом всякого колониального острова, пусть на дворе и конец девятнадцатого века. Не было даже леопардов, на которых Герти с удовольствием бы посмотрел – разумеется, в том случае, если бы эти леопарды находились на надежной привязи.
Новый Бангор с первого взгляда показался ему огромным и шумным. Рассыпанный по бухте и тянущийся, сколько мог охватить глаз, этот город словно изображал один из районов Лондона, с поправкой разве что на тропический климат и не вполне привычную архитектуру. Он был пестрым, невыразимо пестрым, и Герти подумалось, что город похож на самую настоящую свалку вещей, высыпавшихся через прореху в мешке старьевщика.
Не в силах сосредоточиться на чем-то одном, он блуждал взглядом без всякой системы, выхватывая из этого пестрого вороха то один предмет, то другой, точно жадная хозяйка, вытягивающая предметы из тачки старьевщика. Новый Бангор – настоящий, а не тот, что представлялся Герти во время долгого пути, – появлялся перед ним кусками, причем куски эти оказались нагромождены друг на друга. Старые, выгоревшие под солнцем коробки портовых складов; кажущиеся ржавыми кирпичные постройки; спицы телеграфных столбов; покачивающиеся, точно сытые гуси в пруду, корабли…
Герти почувствовал легкое головокружение, которое списал скорее на слишком большую порцию свежих впечатлений, чем на отчаянно воняющий рыбой, краской, водорослями и металлом порт. Никогда прежде не покидавший Лондона, он оказался подавлен незнакомым ему городом – огромным, шумным и состоящим из великого множества частей. Это был совсем не тот тихий сонный колониальный городок, что он представил, едва взяв в руки командировочное удостоверение.
Герти промокнул платком вспотевший лоб.
– Никогда не были в тропиках? – поинтересовался офицер, про которого Герти уже успел забыть.
– А? Нет, не доводилось.
– Этот климат здорово выматывает, особенно с непривычки. Старайтесь не проводить много времени на солнце и пейте лимонный сок.
Герти улыбнулся. У его улыбки оказался столь кислый привкус, словно он уже съел лимон целиком.
– Это поможет?
– Главное, разбавлять его джином в нужной пропорции. Не волнуйтесь, Новый Бангор – вполне милое местечко, если обвыкнуться. Здесь нет малярии, а это уже многого стоит, уж поверьте.
– Не сомневаюсь, что в этой части света даже малярию приходится доставать с трудом…
Офицер с удовольствием рассмеялся. Зубы у него были крупные и белые, как выбеленные океаном кости китов.
– Сберегите свое чувство юмора, приятель. Здесь такого не найти, английский товар… Вы из Лондона?
– Да.
– Я отчего-то так сразу и подумал. Странно, ваше лицо мне незнакомо. А я считал, что видел всех пассажиров на «Мемфиде».
– Признаться, большую часть времени я провел в своей каюте. Эта качка и, знаете, океанский воздух…
– Да, нашу старушку «Мемфиду» качает, как ирландского пьяницу в пятничный вечер, это правда. Простите, как вас зовут?
– Уинтерблоссом, – Герти улыбнулся, как и полагается вежливому молодому человеку, каким он себя искренне считал, – Гилберт Уинтерблоссом.
– Что ж, мистер Гилберт Уинтерблоссом, желаю вам приятного отдыха в Новом Бангоре!
Герти нахмурился, немного уязвленный. Он знал, что его молодость подчас слишком бросается в глаза, несмотря на строгий деловой костюм и шляпу-котелок, как и то, что она часто производит невыгодное впечатление на собеседника. Наверняка этот офицер решил, что Герти относится к сорту молодых людей, что колесят по колониальным городам южного полушария, мня себя поэтами в поисках вдохновения, но на деле оказываются самыми легкомысленными гуляками.
– Я здесь не для отдыха, – внушительным тоном заметил Герти, немного надвигая котелок на глаза, чтоб выглядеть солиднее.
– Никогда бы не подумал, что вы здесь по делам службы. Вы торговый агент? Каучуковые плантации? «Рэндольф и сыновья»?
– Нет, не имею никакого отношения к торговле.
– И вы не инженер?
– Я деловод.
– О, – сказал офицер.
Это «О» показалось Герти окружностью увеличительного стекла, сквозь которое его вежливо рассматривают, от подметок начищенных лаковых ботинок до верхушки котелка.
– Извините, – сказал наконец офицер. – Редко приходится видеть здесь на палубе клерка. Не самая ходовая профессия на острове, если позволите заметить.
Извинялся он зря, в его тоне не было ничего оскорбительного. А вот во взгляде промелькнула толика легкой презрительности. Для расшифровки которой Герти не понадобилась бы энциклопедия всех видов человеческой презрительности.
Этот офицер, пропахший океаном и табаком, отлично сложенный, чувствующий себя как дома на скрипящей и обжигающей палубе, не мог испытывать иного чувства к племени деловодов – прикованных к печатным машинкам рабов пыльных контор. Он был слеплен из совсем другого теста, из которого, вероятно, выпекают дубовой твердости корабельные галеты. Если так, Герти на его фоне должен был выглядеть рассыпчатым пшеничным бисквитом.
Герти постарался незаметно расправить плечи и придать лицу несколько расслабленное выражение.
– Все в порядке, нашествие деловодов на остров не причинит серьезного вреда, – сказал он небрежно. – В конце концов, надо же чем-то платить за отсутствие малярии?
Офицер улыбнулся шутке, как улыбаются люди, много времени проведшие наедине с океаном, – широко и открыто. Болтая с ним, Герти старался уверить себя, что вовсе не тянет время, отсрочивая тот момент, когда ему придется ступить на узкую ленту трапа, подвязанную к борту подобно переломанной руке на повязке.
По трапу уже бежали матросы и портовые рабочие, тащили какие-то звенящие ящики и свертки, сдавленно ругались, обменивались шутливыми тычками и замечаниями. Портовые краны неспешными стервятниками разворачивались, издавая отрывистые возгласы хриплыми железными голосами. Чайки хлопали крыльями над океанской гладью – они напоминали ворох вытряхнутых с небес плохо выстиранных полотенец.
В порту кипела работа, оживленная, полная звона, гомона и суеты. Работа, которая мгновенно поглотила всех присутствующих, но никак не затрагивала Гилберта Уинтерблоссома, обтекая его, как вода в ручье обтекает валун.
– И надолго вас сюда? – спросил офицер с необычным для постороннего человека участием.
Герти пожал плечами.
– Бессрочно. Вполне может быть, что я и состарюсь на этом острове.
– Во имя Святого Павла! Что в наше время надо натворить в метрополии, чтоб заработать подобную ссылку? – притворно испугался его собеседник.
– О, это не наказание. Я сам выбрал Новый Бангор в качестве места службы. Мне показалось, это отличный способ набраться новых впечатлений.
– Насчет впечатлений можете быть спокойны. Новый Бангор предоставит вам исчерпывающий список. В какой-то момент вы даже можете решить, что с избытком. Но неужели вам не тяжело было оставлять Лондон?
– Каждому плоду приходит время оторваться от ветки. – Герти попытался изобразить короткий вдохновенный жест, чему сильно помешал прижатый к боку увесистый саквояж. – Лондон, бесспорно, хорош, но свет на нем клином не сошелся, верно?
– А семья? Вы уверены, что она переживет долгую разлуку так же безболезненно? Впрочем, вы молоды и, должно быть, еще не женаты.
Герти немного помрачнел. Он привык к тому, что выглядит излишне моложаво, и терпеть не мог разговоров о своем возрасте.
– Так и есть, я холост.
– А родители? Друзья?
– С этой стороны я тоже избавлен от беспокойства. Я сирота.
Про друзей Герти не сказал ничего. По той простой причине, что считал себя не обремененным ими, как и семьей. Были приятели-сослуживцы из лондонской канцелярии, были вчерашние сокурсники, были шапочные знакомые в различных министерствах и ведомствах, но назвать кого-то из них другом Герти, всегда сохранявший искренность перед самим собой, не смог бы.
Наблюдая с палубы корабля за суетливой жизнью, кипящей в Новом Бангоре, Герти с грустной усмешкой, не отразившейся, впрочем, на его лице, подумал о том, что в Полинезию он и в самом деле прибыл налегке, не отягощенный никакими семейными, родственными или дружескими связями.
«Это и замечательно, – подумал он. – Нелегко, должно быть, живется людям, вынужденным тянуть на себе подобный багаж. Я же молод, свободен и легок, как пушинка, которую одним только дуновением ветра перебрасывает через океан, на другую сторону земного шара. Будь я прикреплен корнями к чахлой британской почве, едва ли подобная перемена обстановки далась мне так просто».
Видимо, его новый знакомый истолковал задумчивость Герти как подавленность и отчасти был прав.
– Ну, здесь вы не пропадете, мистер, – сказал он, поправляя фуражку. – К слову, Новый Бангор отнюдь не край мира, каким, наверно, сейчас вам кажется. Это большой и современный город. Может, он уступает иным городам в метрополии, но в то же время немало из них способен заткнуть за пояс. Мельбурн, например, по сравнению с ним просто дыра. Много ли вы городов знаете в Англии, где есть метрополитен?
– Вы это серьезно? Метрополитен? Тут?
– Настоящий. Двенадцать станций. Тринадцатую откроют через полгода.
– Потрясающе! – искренне сказал Герти. – Не думал, что технический прогресс добрался и до Океании.
– Уж он-то распространяется даже быстрее, чем грипп, – хмыкнул офицер. – На дворе, если вы не заметили, тысяча восемьсот девяносто пятый год, а не какое-нибудь Средневековье. Здесь хватает всяких технических штучек, есть на что посмотреть. Одних только локомобилей, кажется, несколько тысяч…
– Что вы говорите? Локомобили?
– А вы полагали, здесь все передвигаются на собачьих упряжках или чем-то в этом роде?
– Ну, готовясь к путешествию, я читал брошюры… М-м-м… «Нравы Полинезии» Спенсера и О’Коннора, «Тысяча островов» Блуминга…
– Используйте их на самокрутки, – благодушно посоветовал офицер. – За последние двадцать лет здесь все здорово изменилось. Это уже не медвежий угол в Тихом океане, знаете ли. В одном только Новом Бангоре живет триста тысяч душ, из которых не менее половины – подданные Ее Величества.
– А остальные? – зачем-то спросил Герти.
Офицер пожал плечами.
– На острове можно найти больше народов, чем тараканов на камбузе «Мемфиды». Американцы, германцы, итальянцы, голландцы… Переселенцы, чиновники, фермеры, работники фабрик, торговые агенты, хозяева лавок, отставные военные… Новый Бангор за последние полвека приютил немало европейцев, сэр. Хватает также осси и киви[5], от этих больше хлопот, чем пользы, но, как правило, они безвредны как овцы. Но больше всего, понятно, полли.
– Полли?
– Полинезийцы, – пояснил офицер. – Здешние аборигены. Преимущественно из племени маори, но бывают всякие, от самоанцев до таитян. Мы их всех называем полли. Славные ребята.
– Дикари? – уточнил Герти настороженно, чем сразу заслужил насмешливый взгляд офицера.
– Ваши Спенсер с Блумингом, небось, считают их поголовно каннибалами?
– Н-ну… – пробормотал Герти неуверенно.
Соответствующие абзацы в брошюре были давно обведены им чернильным карандашом, а на полях, похожие на зловещие копья дикарей, торчали восклицательные знаки.
– Это все вздор, – решительно сказал офицер. – Просто… Уилкинс! Попробуй еще раз уронить этот ящик, и я взыщу с тебя три шиллинга! Нет, сэр, каннибалов среди них не больше, чем у нас в Палате лордов. Хотя, понятно, и среди полли попадается всякий сброд… Как правило, они совершенно безобидны, хоть и простоваты. Не обижайте их. И, к слову, можете сразу учить маринглиш. Это здешняя жуткая смесь из маорийских и английских слов, повсеместно в ходу.
– Не уверен, что захочу изучать что-либо подобное.
– У вас будет время найти себе занятие по душе. В следующий раз «Мемфида» зайдет в Новый Бангор только в январе. Думаю, мы с вами еще свидимся и пропустим по стаканчику. В здешнем Шипси есть чудесные места, например «Дубовая затычка»… Куда послать весточку при случае? Где вы будете служить?
– В канцелярии, полагаю.
На лице офицера не шевельнулась ни одна мимическая мышца, но Герти отчего-то ощутил произошедшую в нем мгновенную перемену. Должно быть, опытные моряки подобным образом чувствуют приближающуюся грозу по ясному еще небу.
– Простите? – переспросил офицер, зачем-то понизив голос.
– Я направлен в канцелярию, – сказал Герти. – В здешнюю колониальную администрацию. Должно быть, весьма пыльное и скучное местечко. Вы же знаете эти заштатные канцелярии, в которые даже почта приходит раз в месяц…
Офицер взглянул на него с каким-то новым выражением, которого Герти не понял.
– Доброго пути, мистер Уинтерблоссом, – сказал он голосом холодным и сухим. – Надеюсь, вам понравится в Новом Бангоре.
Герти немного растерялся. Перемена в дружелюбном и словоохотливом собеседнике, который минутой раньше приглашал его опрокинуть стаканчик, показалась ему странной и даже необъяснимой.
– Уверен, мы с вами еще встретимся. За полгода я определенно соскучусь по новостям из Англии! Признаться, я начал скучать по них еще прежде, чем спустился на берег…
Но швартовочные концы, что он метал, падали в холодную океанскую воду, бессильные за что-либо зацепиться.
– От лица экипажа «Мемфиды» желаю вам приятного пребывания. Извините, я занят, надо следить за разгрузкой.
Офицер отвернулся и тотчас стал руководить спуском какой-то пузатой бочки, уйдя в этот процесс мгновенно и с головой. Было видно, что к Герти он больше не повернется.
– Морская обезьяна!.. – пробормотал Герти себе под нос, подхватывая саквояж и чемодан. – Подумать только!
Судя по всему, служба в губернаторской канцелярии считалась среди морских офицеров чем-то вроде синекуры для столичных хлыщей, которым доктора прописывают морской воздух. Если так, Герти не собирался вступать в спор, чувство собственного достоинства решительно противилось этому. В конце концов, джентльмен всегда остается джентльменом, даже тогда, когда ему приходится четыре недели торчать в ржавой железной коробке вроде «Мемфиды».
Трап ужасно раскачивало и время от времени било о борт корабля. Герти спускался медленно, стараясь балансировать саквояжем, и все равно едва не скатился кубарем. То-то был бы повод для смеха самодовольному офицеру!
На берегу, с удовольствием ощутив твердость камня под ногами, Герти вытер лицо платком, но только растер пот по коже. Солнце лишь двигалось к наивысшей точке в зените, но расточаемого им тепла хватало для того, чтобы камень пирса обжигал даже сквозь подошву. Воздух плавился и стекал вниз, в его мареве Новый Бангор дрожал и оплывал подобно позабытому в печи пудингу.
Пожалуй, первым делом стоит заглянуть в магазин головных уборов и присмотреть себе легкую шляпу-канотье. Если он еще час проносит на голове котелок, голова превратится в сваренное вкрутую яйцо.
Но Герти решительно оборвал эту мысль. Шляпу придется оставить на потом. Прежде всего надо разыскать канцелярию и доложиться по всей форме. Возможно, тамошнее начальство уже знает о том, что «Мемфида» бросила якорь, и ждет не дождется своего нового деловода. Заставлять ждать в первый же день службы – дурной задел для репутации. Испытывая сдержанное удовольствие от собственной ответственности, Герти зашагал по причалу в сторону, противоположную океану, где должен был находиться выход из порта.
В жизнь Нового Бангора он окунулся мгновенно, сам того не заметив.
Спустя каких-нибудь десять минут Герти уже чувствовал себя так, словно провел здесь целый год. И весь этот год он уворачивался от портовых рабочих в грязных робах, норовивших огреть его связками ржавого лома, перепрыгивал мазутные лужи и лавировал между пыхтящими грязным паром гусеничными погрузчиками. Здешний порт совершенно не отличался от знакомых ему портов Англии, он был беспорядочен, грязен и суетлив. Он походил на бродягу – тот особенный тип бродяги, что подвизается на сезонных работах и имеет обыкновение производить впечатление упорно и даже напряженно работающего, но на деле тратящего больше сил на видимость работы, чем на саму работу.
На будущее Герти наказал себе начать путевые заметки со слов «Порт Нового Бангора жил своей особенной жизнью…» – и даже попытался мысленно сплести первые несколько предложений, но скоро бросил эти попытки. Когда двигаешься в лихорадочном и быстро меняющемся узоре из человеческих тел, сложно мыслить гладкими книжными строками.
Ничего, у него будет еще время после того, как схлынет накипь первых впечатлений, багаж будет распакован, бумаги оформлены, а ужин съеден. Не случайно в его саквояже помещались три толстых разлинованных блокнота для записей и набор американских чернильных ручек «Уотермэн». Для себя Герти уже решил, что будет исписывать по странице в день. Страница – всего лишь две-три сотни слов, не так уж и много.
На прежнем месте работы, в лондонской канцелярии мистера Пиддлза, сослуживцы уверяли, что у мистера Уинтерблоссома из отдела документооборота весьма легкое перо, вот и будет возможность это проверить. Сначала, наверно, будет получаться неуклюже, но упорная работа – залог успеха. Уже через пару месяцев можно будет попробовать послать что-то из заметок о колониальной жизни в «Атенеум»…[6]
Задумавшись о записях, Герти не заметил, как налетел на матроса. Это было бы сложно, занимай тот вертикальное положение подобно прочим. Однако матрос полулежал на груде каких-то канатов, легкомысленно вытянув ноги в вонючих стоптанных веллингтонах[7]. Герти зазевался и прошелся прямо по ним, в придачу зацепив матроса углом чемодана по уху.
Сизое то ли от грязи, то ли от копоти лицо матроса мгновенно налилось зловещим багровым цветом.
– Киа экара пару![8] – рявкнул тот так, что Герти чуть не отшвырнуло, подобно мошке от паровозного ревуна. – Глазами шарь, куда плывешь! Ногами на рабочего человека… Рыбы, что ли, объелся? Шляпу нацепил и идет!..
Герти не стал останавливаться, но идти на всякий случай начал быстрее. Вне сомнения, некоторые элементы английской культуры проникают в глухие уголки Тихого океана быстрее, чем блага цивилизации и технического прогресса. Ругаться с портовыми грузчиками с тем же успехом можно где-нибудь в Портсмуте. Кроме того, Герти не без оснований опасался того, что у подобных людей грубость словесная редко расходится с делом. И, судя по жилистому и тяжелому, как старая коряга, телу матроса, дело могло принять дурной оборот.
Нет, прочь из порта! Прочь от моря, от его изъеденной тысячами перьев романтики, вездесущего запаха гниющих водорослей и дымящих котлов! Про море пусть пишут молодые недоумки с чахоточным румянцем, воспевающие сладкую, как розовое шампанское, юность рассветов над океанской гладью. Он, Гилберт Натаниэль Уинтерблоссом, порядком хлебнул этого моря за последние четыре недели и нашел его утомляющим.
Вперед, к каменным устоям цивилизации и ее порочным отпечаткам в виде мощеных улиц и уютных ресторанов, где можно съесть сочный бифштекс и выкурить трубку! Долой застоявшуюся рыбную вонь!
К рыбе за последние четыре недели у Герти накопился приличный счет. Дело в том, что на борту «Мемфиды» по какой-то так и не выясненной им причине рыбу подавали с удручающим постоянством. Герти всегда считал, что не имеет ничего против морской кухни, но путь из Лондона в Новый Бангор заставил его в этом усомниться самым серьезным образом. Прежде он был не прочь съесть ломтик хорошо прожаренной стерляди с лимоном или отведать свежей форели, особенно с подходящим гарниром. Однако же камбуз «Мемфиды» по какой-то причине из всех рыбных блюд мог предложить своим пассажирам только тушеную макрель, что и совершал – с обескураживающей настойчивостью.
Сначала это не казалось Герти очень уж досадным обстоятельством. Тушеная макрель не самая скверная штука, тем более если принимать ее после брошюры Спенсера о некоторых аспектах традиционной полинезийской кухни. Однако изо дня в день тушеная макрель настигала Герти с неумолимостью рока, постепенно сделавшись его злым ангелом. Тушеная макрель подавалась на завтрак, с тостами и фасолью. Или на ланч, с сырными крокетами и пудингом. Но если каким-то образом Герти удавалось разминуться с тушеной макрелью в первой половине дня, во время ужина она непременно настигала его и брала реванш, безжалостный, как атака кавалерии Сомерсета при Ватерлоо.
В течение первой недели Герти, маявшийся от морской болезни, еще не видел в диктатуре макрели серьезной угрозы, питаясь преимущественно чаем с галетами. Но уже под конец второй недели плаванья зловещий призрак макрели стал явственен и осязаем. Коротая третью, Герти почти уверился в том, что «Мемфида» от носа до кормы забита макрелью, которую во что бы то ни стало надо успеть скормить пассажирам, прежде чем корабль зайдет в Новый Бангор.
Тушеная макрель преследовала Герти подобно нелюбимой жене, от общества которой невозможно надолго отделаться и которая неизбежно встречает тебя всякий раз, когда переступаешь порог дома. Чем бы ни занимался Герти, рано или поздно навязчивый запах проклятой макрели безапелляционно вторгался в его мысли, безжалостно ломая их строй.
Когда до Нового Бангора оставалось всего три или четыре дня, Герти не выдержал. Он нашел стюарда и осторожно поинтересовался (Герти всегда отчего-то робел перед стюардами, официантами, швейцарами и лифтерами, быть может, из-за их грозной униформы, напоминающей уланские мундиры), отчего пассажирам каждый день дают макрель.
Стюард не удивился этому вопросу, лишь выкатил прозрачные невыразительные глаза.
– Это же рыба, сэр. Все едят рыбу.
Больше ничего добиться от него не удалось. К тому моменту, когда Герти ступил на трап, макрель вела счет с разгромным преимуществом. Герти поклялся, что отныне и в рот не возьмет рыбы, пусть даже придется умирать с голоду. С рыбой покончено. Отныне его верные спутники – ростбиф, эскалоп, гуляш, яичница с беконом и колбаса.
Покидая порт, Герти улыбался. Несмотря на саднящие с непривычки подошвы, на невыносимую жару, на тяжелый саквояж и душащий галстук, он ощущал себя в начале нового пути. Это неизведанное доселе чувство оказалось достаточно возбуждающим, чтобы тело перестало замечать мелкие неудобства, а сознание преисполнилось трепета.
«К дьяволу Лондон! – решительно подумал Герти, проталкиваясь к выходу из порта. – С его зловонным смогом, сыростью и ужасной стряпней. Здесь начнется моя новая жизнь, свежая и полная новых впечатлений. Впору выкинуть сомнения и нерешительность. В бой, Гилберт Уинтерблоссом, покори этот остров, как твои предки покоряли все прочие острова, встреченные на пути!»
* * *
В город Герти влился почти мгновенно, сам не заметив как. А может, это город всосал Герти, мигом превратив его из вольной морской пылинки в часть огромного воинства внутренних его организмов.
Привыкший к тесноте каюты Герти обнаружил себя посреди вымощенной улицы, промеж прохожих, локомобилей, гужевых повозок и витрин. Прежде чем он успел свыкнуться с этим, какой-то мальчишка плюнул ему под ноги, дама обругала чурбаном, а подвыпивший мастеровой попытался выклянчить пенни.
Офицер-хам с «Мемфиды» оказался прав, Новый Бангор отнюдь не походил на медвежий угол. В нем было что-то одновременно и безнадежно-провинциальное, с запахом затхлости, и свежее, ни на что не похожее.
Многоэтажные каменные и кирпичные дома сверкали тысячами стеклянных глаз, и все эти глаза с любопытством смотрели на Герти. Здесь было маловато свежей краски и деревьев, но в целом город производил благоприятное впечатление, ничем не уступая Хаммерсмиту или Стратфорду[9], разве что тут было поменьше полицейских и бродячих собак.
Народ здесь был преимущественно рабочий, что не удивило Герти, все-таки сказывалась близость порта. На фоне потертых пиджаков, латаных штанов и бесформенных кепок его собственный саржевый костюм-тройка выглядел, пожалуй, несколько броско, пусть даже обильно перепачканный в городской пыли.
– Скажите, – обратился Герти к случайному прохожему, не выпуская клади из рук, – простите… Не могли бы вы подсказать дорогу?
Тот остановился, оглаживая основательную полуседую бороду. Судя по застрявшей в бороде стружке, прохожий работал то ли плотником, то ли мебельщиком. В подобного рода вопросах Герти разбирался не лучше, чем в морских званиях.
– Да, дружище?
– Мне надо в канцелярию. Не могли бы вы…
Прохожий уставился на Герти с таким видом, будто тот предложил ему на паях съесть прямо здесь дохлую кошку из своего дорожного саквояжа.
– Что?
– Канцелярия. Не подскажете, как я могу побыстрее туда попасть?
Щеки прохожего порозовели, точно он опрокинул в себя рюмку доброго шотландского виски.
– По-твоему, это смешно?
– Простите, я…
– Думаешь, значит, это смешно – цепляться к людям и морочить им голову?
Прохожий сделал шаг к Герти, его борода задрожала от гнева так, что из нее выпало несколько аккуратных деревянных стружек.
– Что вы, сэр! Я ничуть не думал над кем-то…
– Займись работой, сопляк! Канцелярию ему! А будешь шляться по улицам и издеваться над людьми, сам не заметишь, как там окажешься!
Прохожий двинулся прочь, оставив Герти в немом изумлении смотреть ему в спину. Нет, все-таки это не Хаммерсмит и не Стратфорд.
Следующим прохожим оказался долговязый тип лет двадцати пяти, похожий на великовозрастного студента. Судя по неуверенной походке, за сегодняшний день он пропустил примерно равное количество лекций и кружек пива.
– Извините, сэр, на минутку! Вы не подскажете, как я могу попасть в здешнюю канцелярию?
Долговязый захихикал.
– Куда? В канцелярию?
– Ну да.
– А вы, значит, не знаете?
– Знал бы – не спрашивал! – немного раздраженно ответил Герти. – Вы можете указать мне путь?
– Фьють! – Студент рассмеялся, хлопая себя по ляжкам. – Вот те на! В Канцелярию собрался, а куда – не знает! Ну ты и жук, приятель.
– Неужто сложно сказать?
– Стало быть, решил в крысиное логово сунуться?
Герти нахмурился, пытаясь казаться старше и солиднее.
Он терпеть не мог, когда его называли канцелярской мышью, а уж крысой…
– Соизвольте ответить на вопрос, сэр, или не тратьте мое время! – отчеканил он.
– Впервые вижу, чтоб человек сам шел в Канцелярию. Зачем вам?
– По службе, – с достоинством ответил Герти. – Собираюсь приступить к работе.
К его удивлению, со студентом произошла та же метаморфоза, что и с офицером на палубе «Мемфиды». Он враз сделался холоднее, недружелюбнее и как-то не по-хорошему напряженнее.
– Ах, по службе… – сказал долговязый… и больше ничего не сказал. Но так внимательно посмотрел на Герти, что тот почувствовал себя неуютно и поспешил вновь подхватить чемодан.
Судя по всему, в этом городе считается доброй традицией дурачить приезжих. Мальчишеские забавы. С некоторой ностальгией Герти вспомнил, как и сам откалывал подобные фокусы в бытность безусым юнцом. Нет ничего смешнее, чем отправить приезжего откуда-нибудь из Сандерленда, желающего попасть в Южный Кенсингтон, куда-нибудь в Ист-Энд[10] и наблюдать за тем, как бедняга мучится, пытаясь отыскать там музей естествознания. Если новобангорцы считают, что могут навешать лапши на уши коренному лондонцу, то придется им утереться.
Не теряя достоинства, Герти двинулся вверх по улице.
Наконец ему улыбнулась удача. Среди скопления людей он разглядел высокий шлем полисмена, выделяющийся подобно пирогу на праздничном столе. Здешние «бобби»[11] носили знакомый мундир, лишь немногим посветлее цветом. И профессиональное подозрение, которым полицейский окатил Герти, тоже показалось ему знакомым. Обижаться на него было бы столь же нелепо, сколь обижаться на собаку за то, что она лает. Просто все полисмены в мире так устроены.
