Константин Ренжин
Апокалипсис доктора Дионова
– Таким образом, подложенную нам, энергетическую установку используем для скачка временного пространства! Продублировав контент и сконцентрировав жизненные потоки космического человечества на теле товарища Венина, мы сможем воскресить его! Ура, товарищи!
Но вместо радостных аплодисментов и восторгов в народе закипало возмущение – какой-то пьяница мешает культурным людям отдыхать, портит аппетит и мешает общаться на актуальные темы. Но Кознаков еще не закончил:
– Правда существует техническая проблема! Это мозг товарища Венина, который сейчас находится в Институте Мозга…
– Спокойно, товарищи! Разберемся, – отреагировал, наконец, человек в кожанке. Оставив свою даму, чекист схватил пьяного ученого за шиворот.
– Товарищ хамиссар, не арестовывайте профессора, – вступилась за него студентка, – Он немного не в себе, но все что он говорил, имеет научную основу…
– Да! – бормотал профессор, – Ведь наш коллега ученый Шрёдингер доказал, что кот может быть и мертв и жив одновременно, это смотря как посмотреть! Человек не хуже кота! Следовательно, согласно уравнению… – заплетающимся языком профессор вывел формулу бессмертия, – И таким образом, мы воскресим товарища Венина!
– Вот видите…
– А ты что, тоже на Лубянку захотела?
Секретный агент выволок профессора из зала. Шокированные студенты засобирались на выход.
– А мне кажется, интересную идею высказал старик, – сказала студентка.
– Да он сумасшедший, – сказал первый студент.
– А вы куда? – преградила им путь Глафира, – С вас пять рублей двадцать восемь копеек!
Дамочка, которая только что познакомилась с очаровательным хамиссаром, поняла, что ей тоже придется расплачиваться за шампанское и постаралась улизнуть под шумок. Но тут в зале возник другой хамиссар и громко рявкнул:
– Всем сидеть! Стрелять буду!
Это был Никровляев. Перепуганная публика притихла на своих местах, даже оркестр заглох. Заметив Глафиру, Никровляев тихо её спросил:
– Ну, где тут доктор Кознаков? Че звонила то?
– Так его увели только что.
– Кто увел?
– Ваши товарищи, хамиссар какой-то уже тут был, он и увел.
– Блондин?
– Точно, он!
– А я его знаю! – вмешался в разговор Фима, – это же ярославский актер Федька Махов.
– Опять этот ряженый! – нахмурился Никровляев.
– Точно! – подтвердила Глафира, – Аферист и бабник! Странно, что он жив, я слышала, его урки грохнули. Он недалеко ушел, если поторопитесь – догоните.
Погоня
Выйдя на мороз, профессор моментально протрезвел, а увидев черную машину, взмолился.
– Товарищ хамиссар, – я ни в чем не виноват, наоборот, я хотел здоровья товарищу Венину, то есть чтоб ему жить. Отпустите меня, пожалуйста, я исправлюсь.
– Зачем вам оживлять Венина? Хотите получить Скалинскую премию? Не дождетесь, – Виктор затолкнул профессора на заднее сиденье, – Сначала поговорим о Натали.
– Я не знаю никакую Натали! Если вы про студенток, то я давно с ними не встречаюсь.
Виктор не успел сесть за руль своего Ford А, как услышал сзади громкий хлопок выстрела.
– Стоять Махов! – кричал Никровляев, целясь прямо в Виктора, – Ты арестован! Руки!
– Я не Махов, – Виктор кивнул в сторону портрета Скалина за спиной Никровляева, – вон он Махов!
– Что? – обернулся Никровляев и получил удар по руке. Выронив маузер, Никровляев получил ещё и хук слева. На миг, потеряв ориентацию и шлепнувшись в лужу, Никровляев заорал патрульным милиционерам, которые мирно прогуливались по парку.
– Что стоите, идиоты! Хватайте его!
Завязалась драка. Зимняя униформа милиционеров была плохо приспособлена для кунг-фу. Серое долгополое пальто-реглан и валенки с калошами сковывали движения. А вот Махов в своей кожаной куртке и офицерских сапогах легко уклонялся от попыток достать его боксерским манером. Он сделал ловкую подсечку одному постовому, сбил шлем с другого. Еще пара финтов, удар ногой йоко-гери и оба милиционера полетели в сугроб.
Пока шла эта возня, Никровляев подобрал свой маузер и выстрелил.
Виктор охнул и схватился за бок. Никровляев выстрелил ещё, целясь в голову, но промазал. Виктор успел захлопнуть дверь своего Форда и дал по газам.
Началась эпичная погоня со скрипом и скрежетом, парным дрифтом и стрельбой по колесам. Форд Махова на максимальной скорости (около 90 км час) промчался по Большой Якиманке, проскочил Большой Каменный мост, откуда открывается вид на Кремль, вылетел на Моховую, свернул на Воздвиженку и попытался скрыться в Кисловских переулках. Патрульная машина милиции марки ГАЗ-А не отставала. Обе машины равны по мощности и скорости, ведь ГАЗ-А – это лицензионная копия Форда А-серии. Зато машина Никровляева, новенький тюнинговый Ford-B мог бы легко догнать старенький драндулет, но Емельян не спешил и вел машину аккуратно. Разбить свой личный автомобиль в его планы не входило.
Старый Форд уже почти оторвался от погони, но проезжая мимо Консерватории, внезапно сбавил скорость, будто выдохся и, потеряв управление, врезался в витрину магазина напротив храма Вознесения. Витрина разлетелась вдребезги.
Милиционеры, размахивая наганами, поспешили задержать террориста, но на месте водителя никого не оказалось. Кознаков на заднем сиденье отделался легким ушибом головы и клялся, что его похититель просто исчез.
– Как это исчез? – негодовал подоспевший к разбору аварии Никровляев, – Он наверняка где-то выскочил! А вы что стоите? Ищите его! Он, скорее всего, в Консерваторию забежал! Обыскать здесь всё!
Милиционеры удивленно оглядывались по сторонам, но никуда бежать не спешили.
– Он нигде не выскакивал.
– Мы ни на секунду не упускали его из вида.
– Вы все пришибленные, да еще и пьяны! – недовольно орал Никровляев.
Не желая перечить офицеру НХВД, патрульные прошлись по двору и подергали за ручки дверей. Убедившись, что Консерватория в этот час надежно закрыта на замки, милиционеры развели руками и не знали, что дальше делать. Даже если злодей и выскочил из машины, никуда бы он здесь не спрятался – кругом заборы, все закрыто, улицы пусты.
Никровляев плюнул с досады, схватил за шиворот Кознакова, пребывающего в полуобморочном состоянии, затолкнул его в свой Форд и они поехали в сторону Лубянки, оставив милиционеров самостоятельно разбираться с разбитой витриной и брошенным автомобилем.
Никровляев, даже не думал спросить Кознакова, нужно ли его отвезти к доктору – осмотреть шишку на лбу.
– Значит так, – сказал он, – сейчас мы приедем в одно интересное место и отметим новый год.
В помятой голове профессора возникли образы мрачных казематов: стальные двери, подвалы, крысы, средневековые инструменты пыток. Вся жизнь пронеслась перед глазами…
Воспоминания Кознакова
Он родился в деревне, в семье старообрядцев. Отец, как водится, воспитывал его и двух старших сестер в строгости, с малых лет приучил к грязной работе.
Но вот в деревню приехала семья толстовцев. Они стали учить, как жить. Говорить о том, что священники развратились и поэтому надо собираться в их кружок, изучать истинное Евангелие.
Потом из города приехал учитель. Он стал рассказывать, что жители деревни живут неправильно, что они пережиток прошлого. Скоро грянет революция и все станет общим. Он рассказывал, что в городах лошадей заменят автомобили. Что люди будут летать по воздуху как птицы. А молодежь уедет в города строить новое будущее.
После таких рассказов, юному Кознакову захотелось учиться на инженера. Будет управлять электричеством, изобретать машины. Будущее обещало невиданные перспективы.
Он не видел смысла тратить время в церкви, молить Бога о чудесах. Ведь чудес не бывает. Как говорил заезжий учитель – Бога нет. А человек сам может построить все, что захочет.
Настал момент, когда он больше не мог подчиняться отцу. Не мог жить как пережиток прошлого, в этой отсталой от мира деревне. Зная, что отец будет против, младший Кознаков уехал в город, даже не попрощавшись. Бесполезно что-то объяснять этому упертому мужику. Он не оставил записки, так как безграмотные родители все равно не смогли бы ее прочитать.
И вот он приехал в Петербург, поступил в инженерное училище. Начал работать электриком. Поначалу работа казалась интересной, он занимался прокладкой кабелей и монтажом светильников. Потом он задумал поступить в университет. И тут он влюбился.
Конечно, когда он первый раз попал в Петербург, первое, что его поразило – это женщины. Они красиво одевались, были ухоженные, накрашенные. Ездили на извозчиках. Город привык к роскоши. В витринах – наряды из Парижа, в ресторанах подавали изысканные вина, наливали виски из Шотландии, люди курили сигары из Лондона. Когда какой-нибудь министр или вельможа с супругой проезжали мимо на французском автомобиле – это было событие. Приезжие люди стояли посреди тротуара, разинув рот.
Жизнь здесь казалась сказкой. Правда, сам Кознаков жил в грязной комнатушке в доходном доме. Но по сравнению с углом в избе и печкой этот дом казался дворцом. На фасаде были новомодные головки в стиле модерн. Лепнина, мозаика, барельефы! В подъезде – чугунная лестница. В Петербурге было множество соблазнов. Рестораны, магазины, нарядные женщины. На участие в этом празднике требовался входной билет – деньги. Большие деньги. А их у него не было.
Кознаков готовился строить необыкновенные машины, он зарылся в учебники, просиживал дни в библиотеке. Там он и встретил студентку Юлию, совсем не такую как деревенские девушки. Она ходила без платка, в новомодном наряде. Он никогда бы не решился подойти к такой красавице. Дело даже не в красоте. В деревне были девушки и симпатичней, и румяней. Не такие худосочные. Но она поразила его своим дерзким взглядом, а главное, взглядами. А они были настолько свободными, что она первой заговорила с ним. Да еще как заговорила! Все идеи, которые он считал прогрессивными, были ей знакомы. Более того, она стала говорить, что не только имущество будет общим, но не будет и неравенства между мужчинами и женщинами и теперь женщина сама может выбирать, с кем ей проводить ночи. И дабы слова не расходились с делами, она пригласила его на чай.
Вскоре, оказалось, что она беременна. И тут в душу Кознакова запало сомнение. А от кого ребенок? Девушка то, согласно своим взглядам, могла встречаться и с другими. Ведь жили они не вместе, уважая свободу друг друга. Но глядя в ее карие глаза, он забывал обо всем. Ну как он мог подумать такое! Ведь она его любит! Иначе, зачем ей встречаться с таким бедным и малокультурным юношей из деревни.
А вокруг были щеголеватые студенты. Золотая молодежь. Некоторые имели собственные экипажи. А кое-кто и на автомобиле мог прокатить. Но Юлия с презрением отзывалась о таких молодчиках. Буржуи! Аристократы! Им место на помойке истории! Будущее за пролетариатом! За такими как Кознаков.
Это его восхищало, и он отметал все свои сомнения.
На Церковь у нее тоже был свой взгляд. Попы! Паразиты! Держат безграмотный народ в повиновении у какого-то небесного дедушки, которого не существует! Ученым давно известно, что такое эволюция. А эти все молятся, надеясь на чудо. Чудес не бывает – есть физика, химия, биология! Учись, и все узнаешь!
И вот, когда уже должен появиться на свет новый прекрасный человек, биология дала сбой. Современная медицина не смогла спасти ни ребенка, ни мать.
Еще вчера он пил с мужиками шампанское за здоровье будущего ребенка, а сегодня ему сказали, что тело Юли забрали родственники, а ребенок родился мертвым. Он не смог даже узнать, где будут похороны. Какие родственники? А Вы ей кем приходитесь? Как Ваша фамилия?
А ведь у него не было ни паспорта, ни вида на жительство. И в училище он не числился, хоть и посещал лекции. И работал нелегально. Если спрашивали – предъявлял чужие утерянные кем-то справки, купленные на базаре у жуликов. В общем, не было у него никаких прав. И в довершении всех бед, оказалось, что его комнатушку обокрали, и он остался без всех накоплений, которые они с Юлей откладывали на обустройство. Именно в тот день, когда он пил шампанское в ресторане, все и вынесли, даже Юлину шубку унесли и все ее платья.
И тут Кознаков вспомнил о своих родителях, о Боге. Бог есть, и Он не простил!
Кознаков захотел узнать об этом небесном дедушке, который послал на него такую кару за безверие и пренебрежение. Он пришел в храм, встретился со священником и так и спросил:
– Почему ваш Бог убил моего ребенка? За что? Пусть убил бы меня. Это я крещенный в детстве Его предал. Я бросил своих родителей. Я насмехался над священниками и прихожанами. Я поддержал свободные взгляды своей женщины и жил с ней без венчания. А ребенка-то за что было убивать?
Он и не думал получить ответ – он пришел в храм высказать свое негодование. На это священник ответил так.
– Твой ребенок на небесах, в раю, вместе с Богом. А если бы он выжил, то также бросил бы вас родителей, сделал бы несчастными многих людей и погиб от пули на войне.
– На какой войне?
– А вот скоро сам увидишь. Недолго осталось процветать этому забывшему Бога миру!
Старик оказался прав, вскоре разразилась война и революция. Та самая революция, о которой мечтал странствующий учитель из детства.
Радости эти перемены не принесли. Началась грызня за власть и резня. Все против всех.
Кознаков не захотел в этом участвовать. Он остался глух ко всем призывам к патриотизму, к построению нового общества, к политической борьбе за светлое будущее. Хватит! Все эти новые идеи только разрушили его счастье и не принесли ничего хорошего. Эти войны и революции прошли без него. Он забился в самый темный угол Петербурга, или Петрограда – ему было все равно. Он работал простым электриком без всякого энтузиазма, лишь бы платили. Вечерами бродил по улицам неспокойного Петрограда, по местам их с Юлей прогулок. А если его пристрелят какие-нибудь анархисты – пусть так и будет.
Оставаясь скромным работником, он не лез ни на какие должности, не выправлял документы, не хотел больше ничего изобретать. Его, конечно, интересовали успехи науки, которые рисовали светлое будущее. Он периодически почитывал научные журналы, но для кого строить новые машины? Для убийц? Он видел хронику в кинотеатре. Как танки своими стальными гусеницами перемалывают людей в окопах. Видел последние изобретения германских ученых – гигантские гаубицы. Один снаряд мог уничтожить целую деревню, со всеми жителями. Он видел корабли, броненосцы. Залпы из орудий разносили в прах прибрежные города, топили мирные корабли. Подводные лодки, дирижабли, самолеты – казалось, все эти изобретения только и были созданы для того, чтобы бросать бомбы и метать торпеды. Мир перестал быть безопасным местом, хранимым Богом.
Кознаков сбежал от призыва в армию. Он все бросил и отправился назад, в свою деревню, надеясь помириться с родителями и поддержать их в старости.
Но он и подумать не мог, что его родители умрут от голода. Как это возможно? Чтобы эти еще не старые работящие крестьяне умерли от голода? Неурожай? А запасы на что? Отняли? На нужды фронта? Он увидел разоренную деревню. А где сестры? Уехали в город? Тоже бросили своих родителей?
Он приехал в Москву, устроился электриком в контору, которая обслуживала здания Академии Наук, работал на полставки сразу в нескольких организациях в Политехническом музее, в Институте Мозга. Жил в каморке или оставался в музее, в подвале, где было просторнее, а вокруг разбитые мечты – техника прошлого. Больше ничего от этой жизни он не хотел. Иногда он прогуливался по Москве, разглядывал приметы новой жизни. Иногда завидовал оптимизму строителей коммунизма, но ничего не предпринимал, понимая, что все это ненадолго – до следующей войны. А в том, что она будет, он не сомневался. По сравнению с первой мировой, танки и самолеты стали все быстроходней, все смертоносней. Ученые уже работали над ядерной бомбой. Он понимал, что миру конец. Стал выпивать по-тихому.
Единственно, что его интересовало – это достижения науки в области медицины и биологии. Он частенько засиживался в библиотеке имени Венина – изучал научные журналы, читал труды, наивно надеясь, что наука в ближайшее время найдет средства для воскрешения мертвых.
Однажды, проверяя проводку в одном из подсобных помещений морга, посреди старого хлама и личных вещей неопознанных трупов он обнаружил странный прибор. На его ярком экранчике светилась надпись: "Заряд батареи меньше 10%, подключите зарядное устройство"
– Что за зарядное устройство? – проворчал Кознаков.
– Вам нужно приобрести готовый блок питания с USB-выходом, – ответил прибор, – Это самый простой и безопасный способ. Но если вы хотите сделать свое зарядное устройство, надо найти схему печатной платы для зарядного устройства. Приобрести все необходимые компоненты: резисторы, конденсаторы, транзисторы, микросхему, диодный мост, трансформатор, разъем USB и другие мелкие детали. Собрать все компоненты на печатной плате в соответствии с выбранной схемой. Убедитесь, что все соединения сделаны правильно и соответствуют схеме…
В ресторане
Воспоминания Кознакова прервал грохот джаза. Он очнулся на мягком диване за столиком в роскошном зале ресторана "Савой".
Здесь была елка, украшенная заморскими игрушками, французское шампанское лилось рекой, черная икра раскладывалась поварешками из серебряных ведер, публика вся в перьях, бриллиантах и шиншиллах. Биг-бэнд играл буржуазный свинг и хиты из бродвейских мюзиклов вроде "42-ая улица". Смуглая чрезвычайно гибкая танцовщица, на которой кроме глярусманных бус и юбки из банановых корок из папье-маше ничего не было, подражая Жозефине Бейкер из кабаре Фоли-Берже, тряслась и пела "Оревуар Париж". После нее на сцену вышла завитая в мелкие кудряшки блондинка с ангельским личиком и запела "Ах ты мерзкий человек" в точности как восходящая звезда Голливуда Фэй Элис. Затем прозвучали американские романтические хиты уходящего года "Не говори спокойной ночи" и др. В зале мелькали лица знаменитых артистов московских театров драмы и комедии, фигурки балерин.
Напротив, на диване развалился хамиссар Никровляев:
– Очнулся, товарищ подозреваемый? – расслабленно спросил он, – Давай показания!
– Я вам не научный прибор, показания давать, – буркнул Кознаков, находясь в слегка измененном состоянии сознания из-за выпитого и пережитого.
– Тебя в каком году расстрелять? В старом или в новом?
– Шекспир в таких случаях говорил: «Дни нашей жизни сочтены не нами…»
– Какие дни? До нового года остался час времени, так что у тебя пять минут.
– Минуточку, дайте подумать. Расстрел конечно приятнее, чем сожжение на костре, но я бы предпочел почетную грамоту или орден.
– Не наглей! Будет тебе орден на подушке и эпитафия: Здесь похоронен великий ученый дурак.
– А можно без дурака?
– Можно без ученого.
– Ну, хорошо, тогда напишите так: Пред свиньями метал он бисер…
– Кстати, какой был смысл метать свой бисер-высер перед пьяными свиньями в ресторане?
– Я до этого уже выступал на отчетном собрании академии наук. Ученые меня не поняли, так может простой народ поймет!
– Простой народ по ресторанам не ходит.
– Но как же мне донести до общественности мои идеи?
– Донеси куда следует, а мы тебе поможем.
– Я писал в Академию наук, в Нархамат просвещения…
– Вот теперь и поговорим.
– А вы, простите, из какой разведки? – спросил Кознаков.
– Я что, похож на шпиона?
– Предыдущий товарищ, тоже не был похож на шпиона. Он был похож на агента НХВД.
– Молодец, что бдишь. Мы тоже не сразу его раскусили. Что ему нужно было от тебя?
– Понятия не имею. Кажется, поступили жалобы, будто бы я мешал публике культурно отдыхать. А когда началась стрельба и погоня, я подумал, что меня хотела похитить вражеская разведка.
– И это тебе польстило?
– Признаться, приятно, когда тебя признают за ценный кадр.
– А ты ценный кадр?
– В Академии наук так не считали.
– Поэтому ты связался со шпионами? Они следили за тобой?
– Мне кажется, что настоящие шпионы так себя не ведут. Не хватают людей у всех на виду. И вообще, ему был нужен не я, а какая-то Натали. Он всю дорогу твердил: Где Натали? Куда ты дел Натали? Как ревнивый муж какой-то. Мне кажется, он тоже был пьян. Понятия не имею, что за Натали. А потом он просто исчез. Ну, я, может, моргнул, а он в это время вывалился по дороге. Не знаю. Кстати, а что нужно вам? Я вижу мы не Лубянке…
– Тебе туда очень хочется? Могу устроить экскурсию по казематам.
– Спасибо, я там уже был.
– В качестве кого?
– Это секретная информация.
– Ты мне тут не финти. Я твои секреты знаю. Искал себе девственницу для опытов?
– Это не для меня. Для института.
– Ты тоже работаешь на товарища Бекию?
– Не знаю, лично у меня был начальником академик Нехтерин. Это была его идея использовать приговоренных к расстрелу в качестве подопытного материала.
– Понятно. Значит, вы товарищ Кознаков замечательный ученый, но извиняюсь, зачем надо было трубить в ресторане о ваших секретных разработках?
– Но я же не трубил, что мы ставим опыты над людьми. Да, мы очень близко подошли к разгадке некоторых тайн жизни. Виноват, выпил, решил похвастаться. Но это же важные открытия для всего человечества!
– Важные открытия – для важных людей, а неважные – для всего человечества. Излагайте мне ваши идеи. Я пойму, в отличие от академиков наук.
– Вы тоже ученый?
– Чему только жизнь не научит.
Никровляев налил профессору коньяку. Настоящего коньяку. Никто бы тут не посмел поставить чекисту бурду. Они выпили.
– Так как вы дошли до жизни такой, товарищ Кознаков?
– Понимаете, когда я работал в Институте Мозга, мы исследовали мозг самого Венина. Была идея осуществить пересадку мозга на живое новое и молодое тело. Для этого было проведено множество опытов на собаках, обезьянах. И тут я понял, что методы коллектива ошибочны. Но я всё записал, все данные исследований, формулы, анализы. Потом я перевелся в Институт Переливания крови, и некоторое время работал с телом Венина. Точнее с мумией. Увы, наука на тот момент не была готова, и пришлось срочно применять древнеегипетские методы. Потом уже поднималась проблема омоложения клеток, велись исследования. Я всё это записывал, копил материал… А потом меня выгнали из-за новаторских идей. Всё пропало!
Кознаков раскис и заплакал.
– Ладно, не унывай. Расслабься, выпей. Я может, и передумаю тебя расстреливать. Продолжай, давай, что ты там говорил про омоложение и вечную жизнь?
– Ну, вечность это ведь нормальное состояние вселенной, а смерть – это энтропия, то есть разрушение, противоположность эволюции…
– Давай проще, к практическим занятиям… За что тебя уволили?
– Я старался объединить все знания и донести до руководства необходимость подключения к проблеме специалистов физиков и некоторых оккультных практик. Ибо помимо оживления физического тела, нужно было решить проблему, как бы это проще сказать, возвращения души. Вы меня понимаете?
– Отлично понимаю, в молодости я сам работал в цирке. Гипнотизеры, месмеризм… Продолжай.
– Ну вот, совсем недавно у нас в Институте было собрание. Отчетное. Ну, все говорили как обычно, ни о чем: регенерация и все такое. Поддерживаем мумию в свежем состоянии, и всё. А я выступил с рацпредложением, а давайте работать над оживлением, благо знаний накоплено много. Более того, метод был известен еще 2000 лет назад. В Библии об этом сказано. Ну вот, изложил я все свои доводы и думал, что меня поддержат, но выступил академик Нехтерин и все испортил. Он обозвал меня шарлатаном и мистиком…
– А это, разумеется не так?
– Ну конечно, я же все по науке… А они… короче, меня уволили. Изгнали из научного сообщества… Я стал изгоем… Теперь что я не скажу – все будут только смеяться, при этом никто не вникает в содержание… Никто меня не понимает!
– Я понимаю…
– Меня выбросили на улицу, да так неожиданно, что я не успел забрать свои бумаги, наработки, препараты – всё, с чем работал. Мне перекрыли доступ, аннулировали пропуск, запретили вход в здание на Якиманке, а главная папка лежит в лаборатории мавзолея, я думал так надежнее всего, если обыск у меня в квартире или на рабочем месте. Завтра туда придут сотрудники, и она попадет в руки неизвестно кого. А там чертежи метро. Вы понимаете? Все мои идеи украдут.
– Минутку, причем тут чертежи метро?
– Это когда я работал в Метрострое…
– Так-так, интересно, а где еще ты поработал, список давай.
– Э-э, электрическая компания… Представительство Сименс…
– Так я и знал. Немецкий шпион! Зачем тебе схемы метро? Это ты диверсию готовил?
– Что вы! Это для физического эксперимента, я хотел еще до открытия линии проверить возможность временного скачка. Дело в том, что металлическая труба такого гигантского размера как в метро идеально подходит для экранированной среды, а еще там много электроэнергии… Короче, у меня идей не на одну Нобелевку…
– Что такое нобелевка?
– Разве вы не знаете? Это Нобелевская премия за научные достижения.
– Где ее дают? В Америке?
– В Европе.
– Ага, а чем тебя не устраивает Скалинская премия? Хочешь продать свои изобретения на Запад?
– Ну, если бы я захотел, то давно уже…
– Понятно! Хвалю! И сколько в долларах эта шнобелевская премия?
– Послушайте, мне премия не нужна. Это я так говорю, если папки попадут в другие руки… ну если только такой же ученый как я…
– Ладно, не стесняйся, колись, за сколько можно продать твои папки?
– Там вообще бесценные сведения! Ну не знаю, миллион долларов, но не в этом суть…
– Хищение в особо крупном размере, от десяти лет до вышки…
– Погодите, вы же не хотите меня арестовать? Я не сделал ничего плохого…
– Украл секретные сведения. Это статья, от десяти лет до вышки.
– Я не крал – это моё! Это для науки, вы ничего не понимаете… Если меня расстреляют, то без меня они ничего в этих записях не поймут…
– Разберемся.
Никровляев отвлекся на основное блюдо.
– Мы не закончили разговор, – сказал он, жуя шашлык, – Выпей, закуси и продолжай.
– Ну да. Так вот. Что же мне было делать? Я предложил им воскресить товарища Венина, а они вместо того чтобы обрадоваться просто меня уничтожили! А ещё видные ученые, профессора и академики… Я им пытался объяснить…
– Кому? Этим администраторам от науки? Увольте, что они понимают в воскрешении? Ограниченные люди, а вы им такую мистику завернули. Да они бы ладно и не такой бред выслушивали, но знаете, что их больше всего напугало?
– Что?
– А то, что Вы собираетесь воскресить товарища Венина.
– Странно это слышать от вас. Ведь партия Венина…
– Какой ты наивный товарищ. Партия! Ну, кому сейчас нужен живой Венин? Он итак жив в сердцах народа и ладно. Зачем воскрешать? Представляете, что будет, если Венин и правда воскреснет? Что тут начнется? Всех этих деятелей расстреляют, а вас посадят под замок, чтобы не болтали лишнего. Потом расстреляют всех, кто с почтением строил мавзолей и произносил траурные речи. В первую очередь самого товарища Скалина. Оно ему надо? А ваши академики знают, что ему надо и поэтому такой прыткий умник как вы никому не нужен. Кроме меня и ещё кое-кого. Вам партия поручила ухаживать за мумией и больше ничего. А вы тут с рацпредложением. Действуете слишком прямолинейно, и поэтому всегда будете натыкаться на препятствия, пока не помрете так и не признанным гением. Самое обидное, почти у цели. Уж я-то изучал дела подобных вам ученых…
– До практических результатов еще далеко… пройдет не один год экспериментов…
– Чепуха! Ускоримся! Есть важное дело. Мы вам дадим лучшую лабораторию, штат помощников, любые материалы… я думаю, не хватает самой малости. Такого триггера, щелчка, направления мысли и… грамотного руководства…
– Простите, вы от какой организации? В Академии Наук итак полно лабораторий, оборудование…
– В этих академиях ничего нет, кроме допотопных склянок.
– Так вы, все-таки, простите, шпион?
– Ну-ну товарищ, не заговаривайтесь. Когда я пьян, бываю добрым, а могу и… Пока я добр, скажем так, представляю интересы высших сил. Видишь ли, твоя речь привлекла внимание, но тебе никто не даст осуществить амбиции. Да, воскресить вождя мировой революции – это звучит громко, но мировая общественность это не оценит. Нобелевскую премию не дадут, сволочи!
– Но я ради страны…
– А «Скалинскую» тем более не дадут – дадут лет десять лагерей, а то и вышку. Я лично напишу, что вы завербованы вражеской разведкой, белогвардейским подпольем, и вам поручено уничтожить тело Венина. Лично расстреляю и на могиле ничего не напишу! Так что не наглей! Усек?
– Я не понимаю, что вы предлагаете?
– Мы с вами поработаем пока без огласки.
– Но я же…
– Бросьте амбиции. Забудьте про Венина. Никакой карьеры у вас здесь не будет. Ваш труд будет оценен гораздо более могущественными силами. Мы с вами вышли на уровень, где государственные границы не имеют значения, где не имеет значения ни социализм, ни капитализм. Вы стоите на пороге вечности. Но вечности не для кучки политиканов и интриганов, а для себя, и для избранных.
– А товарищ Скалин?
– Да, он потенциальный игрок в этом деле. Но есть и другие.
– Вы все-таки шпион да? Британский?
– Не наглей, я сказал! Так я тебе и раскрыл все карты! Хочешь праведного социалистического суда, а именно решения расстрельной тройки? Никто о тебе плакать не станет!
– Похоже, у меня нет выбора?
– Выбор есть всегда. Ты держись меня или погибнешь. Но памятника за геройство нам не поставят, и вообще никто ничего не узнает. Короче, предлагаю прекрасную должность руководителя проекта «Вечная жизнь». Мы будем с вами жить в теплой далекой стране подальше от всех этих идиотов.
– Уж не в Рио-де-Жанеро? В белых штанах? Хрустальная мечта детства великого комбинатора?
Никровляев хитро ухмыльнулся.
– Почти угадал… Да, Ильф и Петров знали кое-что об Америке, но им и здесь неплохо. А нам с вами…
– Может, лучше выбрать страну поближе? Болгарию или Грецию?
– Скажу по секрету, Европа не лучшее место – грядет большая война и надо держаться от этого подальше. Я уже все продумал, но нам нужен стартовый капитал. У вас есть фамильные бриллианты?
– Откуда! – ответил Кознаков, – Я приехал в Москву из деревни.
– Эх, ладно! Материальное обеспечение нашего акционерного тайного общества беру пока на себя! Хватит о делах. Утомил.
Никровляев кивнул официанту, тот подобострастно согнулся и выслушал новый заказ.
– Принеси еще бутыль шампанского и Нинель с подругой.
Две ухоженные аппетитные дамочки в облегающих платьях с глубоким декольте, скинув меховые накидки, очутились в объятьях Никровляева.
– Девочки, познакомьтесь с великим ученым. Это товарищ Кознаков, он знает секреты вечной молодости, так что рекомендую с ним дружить. Сэкономите на креме и пудре.
– Ему самому не мешало бы припудрить нос и замазать морщины, – презрительно скривила ротик танцовщица Нинель.
А вот её подруга явно заинтересовалась и села поближе к Кознакову.