– Простите. – прикладывая ладонь к груди, извинился Ушьян. – Фаста, что случилось?
– Пастас меня толкнул, и я разбила тарелку.
Горе было бескрайним. И дело, похоже, даже не в разбитой тарелке. Вряд ли воспитанница Ушьяна пришла бы ябедничать. Вероятней всего, с тарелкой пропал и её обед, и она останется голодной.
Ушьян присел на корточки. Уже сильно не молодому «профессору» это далось с трудом. Сильно болели колени. Он погладил девочку по голове и её колючий ёжик защекотал его ладонь.
– Успокойся. – беря её руки в свои, Ушьян улыбнулся. – Обед? Сейчас напишем записку. Хорошо?
– Угу. – шмыгнув и размазывая слёзы по щекам, успокаивалась Фаста. – Прости.
– А Пастаса мы накажем. – Гальс присел рядом и тоже протянул руку погладить девочку. – Правда, профессор?
– Не надо. – Фаста в ужасе отпрянула. – Не надо записки, только не наказывайте Пастаса. – в её глазах снова появились слёзы.
– Не будем, не будем. – поспешил успокоить её Ушьян. – И записку напишем, и ты голодной не останешься. Вот, – он быстро чиркнул по клочку бумаги, – отдашь поварихе. А Пастусу скажи, чтоб убрал осколки тарелки, а ещё лучше, уберитесь вдвоём. Справишься?
– Да, Ушьян. – ответила расслабившаяся девочка. – А почему он, – она указала на Гальса, – называет тебя профессор?
Чаккор почесал ей макушку.
– Всё, беги. И не забудьте убрать осколки! – крикнул он ей вдогонку.
– Ладно! – крикнула она в ответ, даже не обернувшись.
– Голодно у нас. – словно извиняясь, прокомментировал поведение своей воспитанницы Ушьян. – А так живём дружно.
– Да полно вам извиняться. – отмахнулся Гальс. – Дети есть дети. У меня их двое. Вот, взгляните. – он достал из внутреннего кармана маленький триптих – Это моя семья, жена, сын и дочка. Кстати, ваше творчество тоже нравится моему сыну. Я дважды читал ему «Зелёное Знамя». Он в восторге.
– Красивый мальчик. – Ушьян посмотрел на фотографию. – Даже по меркам Санда.
– Вы так считаете? – в голосе Гальса прозвучала неподдельная нежность. – Он моя гордость. Но господин Чаккор, я здесь не только чтоб познакомиться с вами и показывать своих отпрысков. У меня к вам серьёзный разговор.
– Слушаю вас. – Ушьян указал посланнику на стул. – Присаживайтесь. Не бойтесь, он чистый.
– Благодарю, профессор.
– Итак?
– Скажите, почему вы отказались подать прошение на признание вас полноценным? Признаюсь, я не нахожу этому объяснения. Вам сразу всё оформят, а я добьюсь для вас гражданства Земли. Такой, как вы достоин этого. А на Земле вам сделают коррекцию глаз, и никто, кроме спецслужб, не будет знать, что вы из неполноценных.
– Вы видели девочку, которая здесь была? На кого я здесь, – Ушьян обвёл комнату руками, – её оставлю? На повариху, что обкрадывает детей, таская продукты? На администрацию, которой нет до них дела? Они без меня пропадут. Вы знаете сколько умерло, пока я сюда не пришёл? – Чаккор плотно сжал губы. – А сказать сколько умерло после моего прихода? Ни одного.
– Но дорогой мой профессор, нельзя спасти всех. Чего вы добьётесь, оставаясь здесь?
– Я буду рядом с ними, что бы ни случилось. У них нет никого, кроме меня.
– А что дальше? – не унимался Гальс. – Дальше что?
– И дальше буду оставаться с ними. Я их не оставлю.
Посланник заметался по комнате, силясь придумать подходящие доводы для убеждения упрямого старика.
– Я вот даже и не знаю, как вас переубедить. – Гальс заломил руки. – Давайте так – вы хорошенько, слышите, хорошенько подумаете и передумайте. Я не должен вам этого говорить, но времени у вас мало.
– И что должно случиться? – уже подозревая нехорошее, спросил Ушьян.
Гальс глубоко вздохнул.
– Будет поздно.
*
Громкий вой сирены прервал занятие в самом начале. Снаружи раздался звук подъехавших машин, короткие, отрывистые команды и топот ног, взбегающих по ступеням.
– Что это, господин воспитатель? – почти весь класс прилип к окнам. – Это за нами?
– Сядьте. Сядьте, пожалуйста. – призывал к порядку старшеклассников Ушьян. – Отойдите от окон. Гама, Прокл, Фемила, – назвал он имена старост, – наведите порядок.