Константин Писаренко
Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры

Полная версия

© Писаренко К.А., 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

История России начала XX века – это история двух революций и очень быстрого, можно сказать, стремительного преобразования государственного устройства империи из наследственной монархии в республику. О том, как именно протекал этот чрезвычайно скоротечный процесс и чьи усилия в наибольшей степени повлияли на него, пойдет речь в основной части сборника. А кроме того, познакомимся с удивительным феноменом, связанным с личностью Николая II, его женой Александрой Федоровной и погубившей обоих Великой революцией.

В последнее время появилось много литературы, посвященной этой эпохе. Очень модно стало осуждать революцию и свержение «законного монарха». Пристрастность таких трудов очевидна, а значит, и пользы от них немного, ибо они не истину пытаются отыскать, а всего лишь меняют один полюс на другой, северный на южный, положительный на отрицательный. Опровергая миф советский, взамен создают миф романовский. Про доброго царя-страстотерпца и его несчастную семью. А почему у «доброго» государя возник конфликт с собственным народом, ответа не дают. Даже избегают касаться щекотливой темы, сваливая всю вину на происки иноземцев или честолюбие социал-радикалов.

Какими бы эмоциональными оценками ни заглушалась неудобная правда, фальшь все равно чувствуется. Как следствие, доверие к новой интерпретации постепенно падает, и неизбежный финал спрогнозировать нетрудно: романовский миф ожидает то же, что и советский. Отторжение! А дальше? Вариантов всего два: либо объективное отражение событий вековой давности, либо уход на второй круг со стряхиванием архивной пыли с советских тезисов о семнадцатом годе и замалчиванием неудобных фактов теперь уже из романовской версии…

И так можно бегать по «адской» спирали до бесконечности! Раз от раза набивая на лбу очередную шишку от ударов истории, не прощающей ошибок, особенно тех, что допускаются сознательно в угоду политической конъюнктуре или сиюминутным общественным настроениям. Кто не хочет знать подлинной истории, тот рискует прочувствовать на собственной шкуре ее самые неприятные моменты. Вроде бы прописная мудрость, но почему-то на практике мало востребованная.

И здесь вполне уместно вспомнить о горькой судьбе Николая II. Если по-прежнему довольствоваться «партийной» экспертизой причин 1905 или 1917 года (борьба классов, измена элит, японские, английские или немецкие деньги), то повторение трагедии сего монарха с кем-либо еще в будущем – вопрос времени. Она случится! Властитель, усилиями ученого мира в чем-то убежденный, начнет вести себя согласно своим убеждениям и непременно в решающий час сам себя загонит в ловушку. Ведь кто-то же уверил, внушил сыну Александра III, что незыблемость самодержавия – краеугольный камень русской государственности. Вот он и отстаивал, причем фанатично, вложенный в него с детства принцип. И доотстаивался…

«Кругом измена и трусость и обман» – самая известная цитата из дневника императора Николая II. Впрочем, на момент написания бывшего. Судя по ней, последний Романов смысла произошедшего так и не понял. Как ни странно, но и по прошествии столетия многие, в том числе и историки, то ли не хотят, то ли боятся признать очевидное: общество не может изменить или обмануть своего лидера. Оно может разочароваться в нем и отвернуться. А вот лидер…

Между тем, одни старательно пытаются несчастного государя оправдать, другие с суровой безапелляционностью осудить. Первые уверены, что монарха, причем именно этого монарха, народ не имел права свергать, как бы тот не провинился перед ним. Вторые, наоборот, роковой ошибкой, если не преступлением, считают сам акт отречения. Мол, Николаю II в ночь со 2 на 3 марта 1917 года надлежало Гучкова с Шульгиным арестовать, а восставший Петроград утопить в крови. Вопрос о том, кто и как мог бы исполнить сии распоряжения, повисает в воздухе…

Все сосредоточены на фигуре низложенного царя. Обстоятельства, подлинные причины разразившейся катастрофы, похоже, просто неинтересны. По обыкновению, объективная оценка приносится в жертву субъективным пристрастиям. Хотя подоплека крушения Романовых вполне ясна. Россия на рубеже XIX—XX веков практически созрела для преобразования в республику. Схожий процесс тогда переживала вся Европа. Кроме Франции, Великобритании, Бельгии, Нидерландов и Норвегии, которые переход к новой форме правления уже завершили, соответственно, в 1877, 1837, 1847, 1868 и 1884 годах. Причем Франция – единственная, пожелавшая избавиться от царствующей династии. Прочие августейшие фамилии сохранили в качестве традиционного атрибута, национального символа, представительного института. Однако власть главы четырех стран утратили окончательно, уступив полномочия народным избранникам – премьер-министрам, предводителям парламентского большинства.

Францией тоже руководили народные избранники – президенты, но здесь провозгласили себя республикой открыто и откровенно. Сказались сто лет непримиримой революционной борьбы с Бурбонами и Бонапартами. Соседи подобный радикализм сочли излишним и предпочли республику, спрятанную под королевскими учреждениями и регалиями. Данный вариант стал доминирующим. Повсеместно парламент превращался в ключевой орган принятия решений, как минимум, законодательных, как максимум, и исполнительных, если удавалось поучаствовать в формировании правительства.

Амбиции депутатского корпуса разных государств росли медленно. Тем не менее тенденция наметилась отчетливая. Утверждать одни законы оказалось мало. Появилось стремление взять под контроль деятельность министров. Опять же у всех по-разному. Чем дольше монарх ладил с парламентом, тем позже возникала потребность в его изоляции от кабинета. И наоборот. Увы, наследственная монархия, скованная к тому же правом первородства, соревнование по выдвижению талантливых или просто толковых политиков безнадежно проигрывала. Палата депутатов таковых предлагала чаще, легко и на постоянной основе. А значит, короли и императоры не имели шансов удержать в руках «штурвал». Им предстояло сойти с политической сцены либо по-хорошему, либо по-плохому.

По-хорошему – это как в Дании, где в июле 1901 года Христиан IX смирился с победой на выборах ненавистных ему «левых» («венстре») и более не сопротивлялся созданию оппозицией правительства парламентского большинства во главе с министром религий Й.-К. Кристенсеном. Пример по-плохому продемонстрировали Сербия, Португалия и Турция. В мае 1903 года сербского короля Александра I Обреновича, за полгода до того, осенью, рассорившегося с вождями популярной в народе радикальной партии, зверски убили, а на трон возвели Петра II Карагеоргиевича, настроенного на диалог с командой главного радикала, Николы Пашича. В феврале 1908-го та же участь постигла Карлуша I, короля Португалии, в мае 1907-го неосторожно распустившего парламент. Сменил павшего монарха сын, Мануэл II, не чуждый активному сотрудничеству с Генеральными кортесами. Осману Абдул-Хамиду II, организовавшему в апреле 1909-го мятеж против господствовавшей в Генеральной ассамблее партии «Единство и Прогресс» (младотурков), повезло. Султана, с июля 1908-го фиктивного суверена, не казнили, а сослали в Салоники, посадив на престол младшего брата заговорщика – Мехмеда V, готового подчиняться Мехмеду Талаату, неформальному генсеку правящей группировки.

В двух крупнейших империях Европы – Германской и Австрийской – парламенты на распорядительные прерогативы монархов – Вильгельма II Гогенцоллерна и Франца-Иосифа II Габсбурга – пока не покушались, но за решающий голос в законодательной сфере боролись довольно успешно. Зато в Италии состав кабинета министров чуть ли не со дня образования единого королевства – 17 марта 1861 года – фактически зависел от фракционного расклада в палате депутатов. Король мог настоять на назначении премьером персоны, так или иначе ему близкой, правда, при условии, что та сумеет сколотить из «левого» и «правого» спектра парламента нужное большинство. В принципе, если бы не перманентная министерская чехарда (около полусотни правительств за полвека), снабдившая Савойскую династию достаточным полем для маневра, то итальянское государство скорее являлось республикой, чем королевством.

Другая напоминавшая республику модель возникла на Пиренеях и Балканах (в Испании, Португалии, Болгарии и Румынии). Опыт военных диктатур первой половины и середины XIX века выглядел опасным прецедентом для царствовавших там династий. Во избежание стремительного, чреватого хаосом и анархией их крушения политики придумали схему «мирного поворота»: мнимого антагонизма двух официальных партий – либеральной и консервативной, в зависимости от воли монарха поочередно формирующих правительство и получающих на выборах парламентское большинство посредством административного ресурса или прямых фальсификаций.

Потенциала у сего защитного механизма хватило в среднем на полвека. Первой сломалась Португалия. Парадокс! С легкой руки короля!! Ведь Карлуш I погиб не потому, что препятствовал прогрессу. Он как раз намеревался содействовать постепенному движению к республике: расширить избирательное право, гарантировать свободу печати и ассоциаций, ввести элементы ответственного правительства. И не прихоти ради. Рост народных симпатий республиканской идее побудил монарха возглавить процесс, чтобы успеть капитулировать на почетных условиях, то есть по-английски. К сожалению, обе системные партии, «возрождения» и «прогрессистов», предводителя не поняли и не поддержали.

Разразился кризис: в 1906 году Португалия пережила две избирательных кампании. В апреле победу отпраздновала партия «возрождения», завоевав 104 из 148 мандатов. Ее лидер, премьер-министр Эрнесту Рибейру, реализовывать королевский курс отказался и ушел в отставку. За реформы согласился взяться диссидент партии «возрождения» Жуау Франку, создавший в 1901 году с единомышленниками партию «либерального возрождения». Она в кортесах располагала всего семью депутатами, почему Карлуш I в июне отправил нижнюю палату на перевыборы, которые состоялись в августе. Партия Франку получила 65 мест, Рибейру – 24, а Жозе де Каштру («прогрессистов») – 45. С последним новый премьер короля и сформировал коалицию, просуществовавшую около полугода. В мае 1907-го иссякло терпение второго системного партнера, и союз распался. Парламент в одночасье превратился в штаб антимонархической оппозиции и, естественно, был тут же распущен. Глава династии подвергся страшной травле со стороны и «прогрессистов», и «возрожденцев», не говоря о республиканцах. В итоге «тирания» августейшего реформатора закончилась расстрелом на Торговой площади Лиссабона… А спустя полтора года, в октябре 1910-го, восставший народ сверг Мануэла II, разогнал «системный» парламент и официально провозгласил Португалию республикой.

Обратим внимание, в насколько уязвимое положение вдруг угодили многие европейские монархи на рубеже столетий. Расплачивались жизнью и близорукие, и дальновидные, когда ошибались при прогнозе реакции общественного мнения. Российскому императору предстояло тоже угадать или рассчитать наиболее подходящий момент для передачи всей полноты власти парламенту, дабы сохранить династию в статусе национального символа. Да, развитие России запаздывало в сравнении с Европой в целом. Однако события на континенте влияли, и заметно, на умы русского общества, и, значит, серьезное заражение республиканской «ересью» мог спровоцировать любой более или менее крупный конфликт, прежде всего внутри российской элиты. И позиция русского царя в нем играла ключевую роль: неадекватная становилась благодатной почвой для разных новомодных заимствований.

Впрочем, и верное решение не предотвращало торжество республики, а откладывало на время. Для полной ее блокады требовалось присутствие на троне, причем постоянное, политика гениального, талантливого или, по крайней мере, толкового. Но это для наследственной монархии – утопия. Российской империи и так повезло с Александром III, политиком очень толковым. Именно его деятельность отсрочила популяризацию республиканской идеи в России почти на полтора десятилетия. Сын царя-миротворца счел себя достойным преемником отца, отчего и занялся подражанием кумиру, а не трезвой самооценкой собственных способностей. Отсюда и все беды, как семьи Романовых, так и вверенного ей государства.

Правило первородства вознесло на русский политический Олимп редкого упрямца. Даже когда предпочтительность перемен осознала родня императора, от матери и любимых дядек до юных кузенов в третьем колене, Николай II непоколебимо продолжал настаивать на незыблемости самодержавия в том виде, в каком оно сложилось при батюшке. И напрасно он жаловался на своих подданных. С ним и так российский политический класс церемонился и нянчился сверх всякой меры. Десять лет разными методами, ухищрениями, интригами и уловками пытался убедить, уговорить, внушить, склонить самонадеянного монарха к самоустранению от власти в пользу «лучших людей» России. И лишь потерпев совершенное фиаско, «неблагодарное» окружение венценосца решилось на радикальный шаг – принуждение царя к отречению.

Оппоненты Николая II не собирались рубить династию под корень. Они хотели убрать единственную преграду, мешавшую нормальному развитию страны. Убрать цивилизованно, выпроводив неадекватного человека на покой, на пенсию, вручив скипетр и корону вменяемому дуэту – малолетнему цесаревичу Алексею под опекой родного дяди, великого князя Михаила Александровича, а бразды правления – лидеру парламентского большинства. Все. Получилась бы республика по английскому образцу. Романовы исполняют представительские функции, парламентский кабинет вершит государственные дела.

Николая II не предали и не обманули. Романова-старшего пожалели. А похоже, не стоило. Когда отряд Платона Зубова задушил Павла I, Россия вздохнула с облегчением и обрела четверть века не идеального, но, в целом, позитивного царствования Александра I. Когда народовольцы взорвали Александра II, закончился период спорадических реформ и шараханий, началась, увы, короткая эпоха обдуманных преобразований Александра III. Николая II не задушили, не взорвали и не пристрелили… Как следствие, погибли ВСЕ – и главный виновник, и царская семья, и империя, и миллионы русских людей, «лучших», «худших», «средних», ВСЕХ.

Конечно, цареубийство – грех. Но и смирение перед бездарным величеством – грех не меньший. Выход один: вовремя избавиться от такой особы, сместив с престола и предупредив, тем самым, вариант гораздо худший – атаку террориста или социальный взрыв. К сожалению, Россия попала в настоящий цейтнот. История отмерила ей всего двенадцать лет на то, чтобы успеть и с мыслью о переходе к республике свыкнуться, и с будущим действующего императора разобраться. На подобной скорости очень трудно не промахнуться. Русская политическая элита промахнулась. Думала, у нее в запасе годы, как у европейских коллег, а выяснилось, что дни, которые и были упущены.

На этой короткой исторической дистанции ключевую роль сыграли четыре русских человека. Каждый из них принимал важные решения, принципиально повлиявшие на судьбу республики в России. Особенно отличился четвертый. Если первые трое радели за сосуществование с Романовыми, то он, утратив иллюзии или терпение, сделал все, чтобы с династией покончить, и достиг цели. Впрочем, без усилий трех предшественников у него, естественно, ничего бы не вышло. Тройка заложила фундамент, на котором четвертый начал возводить то здание государственного устройства, в котором мы теперь все живем, – республики на французский манер. Правда, завершали строительство уже большевики, пришедшие к власти опять же благодаря отчаянной активности четвертого в течение 1917 года. В каком-то роде наши четыре героя стали архитекторами и великой русской революции, и формы правления, революцией установленной…

Ниже мы рассмотрим подробнее их политические портреты, проследим шаг за шагом движение России к республике и подробнее рассмотрим тайну Великого Февраля, когда на месте старого режима возникла вовсе не та республика, о которой мечтали «предатели», «трусы» и «обманщики».

С.Т. Морозов – Прометей буржуазной россии

О Савве Тимофеевиче Морозове написано немало. Меценат, промышленник, спонсор революционных партий. За помощь им и поплатился. Покончил с собой или покончили с ним… большевики. Почему-то эта версия трагедии в Ницце обрела большую популярность, несмотря на ряд существенных нестыковок. Каких? Не будем забегать вперед. Для начала посмотрим, каким образом молодой предприниматель, в недавнем прошлом студент Московского университета, сын именитого купца-старообрядца оказался в эпицентре большой российской политики.

Все началось с того, что купечество Москвы, Поволжья, Урала, в большинстве исповедующее Раскол, посчитало гибельным и для себя, и для России попытку преодолеть отставание империи от Европы посредством активного финансирования отечественной экономики извне. Цель правительство ставило благородную – скорейшее строительство новых заводов, санация или реорганизация уже существующих. Между тем капитал Центральной России не без оснований опасался, что конкуренции с европейским не выдержит и со временем утратит лидерство на родном рынке. Наглядным примером тому служила возникшая в царствование Александра II и бурно развивавшаяся под эгидой различных акционерных обществ промышленность Санкт-Петербурга, Баку, Царства Польского и, прежде всего, Юга России (Украины). Ведь контролировали быстро растущие металлургические заводы Варшавы, Екатеринослава (Днепропетровска), текстильные фабрики Лодзи, угольные шахты Юзовки (Донецка), нефтяные вышки на Каспии главы западных инвестиционных компаний. Они же распоряжались и их прибылью.

Александр III, сознавая важность проблемы, государственным покровительством патриотической части деловых кругов приглушил нарождавшийся конфликт. Его сыну, взошедшему на престол в октябре 1894 года Николаю II, предстояло его урегулировать окончательно. Но… тот уклонился от поиска оптимального решения, передоверив трудную задачу самому влиятельному из министров, то есть Сергею Юльевичу Витте. Витте, однако, являлся убежденным сторонником энергичного привлечения иностранного капитала. Пока он работал под присмотром Царя-Миротворца, личные пристрастия высокого чиновника не играли ключевой роли. Государь корректировал инициативы соратника, в случае нужды. Оттого Центр России довольно долго видел в Витте единомышленника.

Выдвиженец Александра III Сергей Юльевич обрел серьезный политический вес в 1892 году, став 15 февраля министром путей сообщения, а 30 августа – управляющим министерством финансов (министром утвержден 1 января 1893 г.). И почти сразу принял боевое крещение: таможенную войну с Германией. Две великие державы давили друг друга максимальными тарифами около года. Наконец, 29 января 1894-го вышли на компромисс: Россия снизила пошлину на промышленный импорт, Германия – на сельскохозяйственный, лес и керосин. Разумеется, фабриканты и заводчики были не в восторге от данной меры, но в целом понимали, что правительство выбрало из двух зол наименьшее, ибо экспорт зерновых приносил казне основную долю валютной выручки.

По-настоящему первый тревожный звонок для купеческой партии прозвучал 8 мая 1895-го. Николай II с подачи Витте ввел в обращение золотой рубль. В порядке эксперимента. К концу года определились с курсом: 66 копеек золотом за 1 бумажный (кредитный) рубль (3 января 1897 года эксперимент узаконили). Конечно, в условиях обесценения серебра подобную реформу денежной системы провести следовало. Причем обязательно с учетом мнения всех, кого она задевала. К сожалению, министр финансов обеспокоенность москвичей, волжан и уральцев перспективой роста иностранной «помощи» под гарантии крепкого, золотого рубля проигнорировал.

Через год нажим на отечественного производителя возобновился. Сергей Юльевич предложил сократить пошлины на ввоз в страну сельскохозяйственных машин и орудий труда. Предчувствуя шумный отпор оппозиции, организовал общественные слушания законопроекта на IV Всероссийском торгово-промышленном съезде, состоявшемся в рамках XVI Всероссийской промышленной и художественной выставки в Нижнем Новгороде летом 1896 года. Выставка открылась 28 мая, съезд – 4 августа. В пяти секциях форума обсуждались разные вопросы. Все прения, кроме одного, протекали благопристойно и практически бесконфликтно. Жаркая дискуссия разгорелась во второй секции, рассматривавшей ситуацию и развитие «фабрично-заводской и ремесленной промышленности». Длилась она три дня – с 8 по 10 августа. Дебатировалась та самая идея о снижении пошлин на импорт сельскохозяйственного машиностроения. В третий день провели голосование. 51 участник высказался «за», 47, в том числе профессор Д.И. Менделеев и председатель секции В.И. Тихомиров – «против». Двое воздержались.

14 августа баталия продолжилась на пленарном заседании съезда. Большинство, на сей раз уверенное, осталось за «аграриями» – 140 против 63. Вроде бы Витте победил. Победил… использовав административный ресурс, ибо делегаты на съезд не выбирались, а приглашались от разных общественных объединений. По квотам, и самую многочисленную, до полусотни, выделили аграрным представителям. А еще отраслевым чиновникам, учебным заведениям, журналистам и т.д. Неудивительно, что оппоненты министра в итоге потерпели поражение.

И вот как они отреагировали на «спектакль». 17 августа прямо перед закрытием съезда на трибуну поднялся председатель Нижегородского Ярмарочного биржевого комитета Савва Тимофеевич Морозов и заявил, что многие участники ярмарки «с постановлением… не согласны» и требуют обсуждения возможности снижения пошлин на собрании уполномоченных ярмарочного купечества, которое намечено на конец месяца. Морозов просил от председательствующего Д.Ф. Кобеко присовокупить купеческую резолюцию к съездовской. Иными словами, хотел, чтобы Витте все-таки ознакомили с особым мнением предпринимателей Центра России. Естественно, публично просьбу пообещали исполнить. Реально, в материалах съезда документ так и не появился…

И какой вывод напрашивается? Удар по изготовителям молотилок, сеялок, серпов и прочего инвентаря – всего лишь первый шаг. Рано или поздно очередь помериться силами с мировым капиталом дойдет и до высших слоев среднерусского купечества – владельцев текстильных мануфактурных империй. Третьяковых, Бахрушиных, Найденовых, Щукиных, Прохоровых, Алексеевых, Крестовниковых, Рябушинских, Гучковых, Морозовых… Судя по всему, нижегородский съезд развеял у «хлопчатобумажных королей» иллюзии относительно Витте. Впрочем, объявлять ему войну они не торопились. Избрали иную стратегию: попытались вписаться в ту систему координат, за которую ратовал фактический премьер-министр. Благо тот не форсировал воплощение в жизнь рекомендации съезда. Таможенные пошлины на агротехнику, дефицитную в России, локомобили и любые запчасти уменьшили с 25 мая 1898 года сроком на пять с половиной лет (до 18 декабря 1903 г.).

Уточним важное обстоятельство. В купеческом сообществе центрального региона, естественно, доминировали москвичи. За многие годы делового сотрудничества у них образовались довольно тесные дружеские и родственные связи с товарищами с Поволжья и Урала. Тем не менее подлинного авторитетного лидера «московская группа» не имела, хотя формально и возглавлялась председателем Московского биржевого комитета, то есть Николаем Александровичем Найденовым, занимавшим этот пост с 1876 по 1905 год. Положение изменилось в 1891 году, когда купечество доверило организацию самой известной российской ярмарки – нижегородской – Савве Морозову (21 октября 1890 года). Ярмарочный комитет по обыкновению беспрекословно подчинялся Баранову Н. М., с 1882-го губернатору края. Так вот, Морозов быстро превратил «карманный» орган в структуру по-настоящему самостоятельную. С генералом Барановым из-за того поссорился. Зато снискал любовь и уважение среди собратьев по ремеслу. Большинство купцов и в Москве, и в провинции признало в нем вожака, что демарш на IV торгово-промышленном съезде и подтвердил. Кстати, на форуме Савва Тимофеевич участвовал, голосовал против снижения пошлин, но в прениях не выступал.

А по прошествии менее года, в мае 1897-го, он вдруг досрочно оставил должность председателя Ярмарочного комитета (период переизбрания раз в три года), чтобы целиком сосредоточиться на деятельности гласного Московской городской думы. Гласным Морозов пробыл совсем мало, два года, после чего, опять же по собственному желанию, покинул престижное место. В 1899-м. Именно в тот год надежда на возможность мирного сосуществования с Витте и его курсом у московской партии окончательно рухнула.

Напомню, ее члены, в том числе и богатейшие, опасались не сдюжить с напором западных конкурентов. Требовалось подбодрить коллег, вдохновить на смелые предпринимательские подвиги наглядным позитивным примером. Кто рискнул стать первым? Близкий друг Саввы Морозова и тезка, Савва Иванович Мамонтов, глава акционерного общества Московско-Ярославской железной дороги. Он, как и подобало истинному финансовому воротиле, еще в 1894 году взялся за создание мощного транспортно-промышленного концерна. Подрядился сразу, во-первых, проложить железнодорожную магистраль от Вологды до Архангельска, во-вторых, оздоровить принадлежавший обществу (с 1890 г.) Невский механический (паровозы, вагоны) и корабельный завод в Санкт-Петербурге вкупе с двумя сибирскими металлургическими заводами – Николаевским и Гурьевским, в-третьих, возвести в подмосковных Мытищах машиностроительный завод.

К сожалению, Мамонтов переоценил свой потенциал. Железную дорогу осилил. 17 ноября 1897-го она заработала в пробном режиме, с 22 октября 1898-го – в постоянном. А на все заводы денег не хватило. Только на Мытищинский. Капитулировать фабрикант не имел права. Потому и нарушил закон, перебросил железнодорожные фонды на переоборудование, главным образом Невского завода. Отдадим должное Витте. Понимая, насколько важен успех на новом поприще человека из Москвы, министр закрыл глаза на допущенные им прегрешения и постарался помочь. Государственными кредитами не побаловал. Однако передачи Мамонтову госзаказа на прокладку железной дороги Санкт-Петербург – Вологда – Вятка добился. 13 июня 1899 года Николай II подписал соответствующую бумагу. Спустя полтора месяца разразилась катастрофа.

30 июля формирование «Общества северных дорог» для сооружения вятской ветки приостановили. Правление Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги уволили в полном составе (С.И., Н.И., С.С. и В.С. Мамонтовы, К.Д. Арцыбашев, М.Ф. Кривошеин), избрав на другой день коллегию директоров из креатур Витте (П.С. Хитрово, Е.Г. Шайкевич, С.Б. Грачев). 11 августа на совещании министров Сергей Юльевич настоял на принудительном выкупе казной за бесценок (тридцать рублей за сторублевую акцию) Невского завода. 27 августа арестовали Кривошеина, 11 сентября 1899 года – Савву Мамонтова.

Вне всяких сомнений, то был акт мести. За что? Похоже, за унижение старика А.С. Суворина, главного редактора газеты «Новое время», рупора главы Минфина. 8 февраля 1899 года (в годовщину учреждения Петербургского университета) столичный градоначальник Н.В. Клейгельс оцеплениями на стрелке Васильевского острова попытался предотвратить хулиганство студентов наподобие того, что те учинили в цирке Чинизелли годом ранее. Излишнее рвение стражей порядка вылилось в избиение университетской молодежи возле Академии художеств конными жандармами. В отместку возмущенные студенты 10 числа объявили бессрочную забастовку. В считаные дни к ней присоединилось большинство высших школ Санкт-Петербурга, Москвы и Киева. Общественное мнение тоже осудило произвол полиции. Между тем в верхах наблюдалось размежевание. Часть министров во главе с Витте защищала студентов, другая в лице министра просвещения Н.П. Боголепова и шефа МВД И.Л. Горемыкина – жандармов. Николай II долго колебался, прежде чем 20 февраля поручил разобраться во всем комиссии генерала П.С. Ванновского.

Вот на это решение и отреагировал Суворин «Маленькими письмами» в двух номерах, от 21 и 23 февраля, неосторожно охарактеризовав волнения студенчества «вредными». Публика и пресса тут же заклеймили позором почтенного автора. Редакцию завалили телеграммами протеста. Алексей Сергеевич подвергся едва ли не всеобщему остракизму, газета «Новое время» – жесткому бойкоту. 11 марта Суворин встречался с Витте, а 17 марта Горемыкин издал циркуляр, запретивший в печати обсуждать как-либо студенческую забастовку. И сразу кто-то пустил слух, что циркуляр «выпросил» Суворин. Градус народного негодования мгновенно поднялся еще выше. Немедленно Комитет союза взаимопомощи писателей призвал предать публициста суду чести. А лучшее перо «Нового времени» А.В. Амфитеатров воспользовался скандалом, чтобы уйти в другую газету – «Россия», основанную «московскими купцами». Купцов тех звали… Савва Морозов и Савва Мамонтов. Дуэт явно хотел «сыграть на неудовольствии против» Суворина и стремился переключить внимание разочарованной петербургской аудитории на газету, учрежденную ими. Рупор московской промышленной группы возглавил Амфитеатров. От него же Суворин услышал о клеветническом слухе о себе и человеке, знавшем «верный источник», Владимире Ивановиче Ковалевском, товарище министра финансов, правой руке Витте…

К лету страсти улеглись. Студенческая «революция» завершилась победой Боголепова и локаутами в университетах с перерегистрацией всех учившихся в них, высылкой неблагонадежных и солдатской лямкой для исключенных вовсе. Суд чести писателей 15 мая вынес Суворину порицание, мягкое в сравнении с тем, что ожидалось. 28 апреля вышел первый номер «России», ловко отобравшей у «Нового времени», а, значит, и у партии, протежирующей иностранный капитал, тысячи читателей и подписчиков. Имя же клеветника, бросившего тень на репутацию Суворина, осталось неизвестным. Но, видимо, не для Витте.

Тайну, погубившую Мамонтова, сановник узнал в середине или в конце июня 1899 года и в пылу гнева не смог сдержаться. То, что Савву Ивановича разорили из мести, а не из корысти, подтверждает факт увеличения размера суммы, нужной для его освобождения из тюрьмы под залог, с установленных законом 763 000 рублей до придуманных кем-то пяти миллионов. Кем?! Знаменитому узнику – меценату и альтруисту – сочувствовала вся Москва, весь цвет российского искусства, столичная и провинциальная интеллигенция. И, несмотря на это, Мамонтов просидел в заточении до 19 февраля 1900 года, пока по состоянию здоровья не удостоился права ожидать вердикта присяжных дома. Суд присяжных длился неделю, с 23 по 30 июня 1900-го. Подсудимых – вышеперечисленных членов правления Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги – оправдали. Хотя от имущественных потерь и не спасли. В общем, Витте за разгром «Нового времени» отплатил спонсорам «России» сполна, а заодно… вольно или невольно продемонстрировал московской группе текстильных «королей», что их надежды на мирное соперничество с конкурентами из Питера и с Юга России эфемерны. По всему выходило, что правительство не желало допускать чрезмерного роста «московского» влияния в российской экономике.