Константин Перепечаев
Глазами ветеринара. Невероятные приключения Семена Петровича в эпоху перемен
© Перепечаев К.А., текст, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
* * *
Дед Мазай и курица
Зима. За окнами метель и сугробы, ветер подвывает… Судя по тому, как сразу поднимают воротники и кутаются в шарфы выходящие из ветеринарной клиники посетители, подмораживает прилично. Мой приемный день почти закончился, осталось буквально 30 минут. Холл клиники уже пуст, и вряд ли еще кто-нибудь придет. Ну и хорошо. День сегодня выдался непростой, я от души поработал, можно потихоньку собираться домой. С этими мыслями я уже начал закрывать ноутбук, и тут неожиданно хлопнула входная дверь. Кто-то громко обстукивал от снега обувь на коврике при входе в клинику, а затем мужской басовитый голос произнес: «Здравствуй, девица-красавица!» Голос явно принадлежал пожилому человеку, но звучал нараспев, сочно и красиво. Столь необычное и старомодное обращение, вероятно, было адресовано нашему администратору Светлане.
«И вам здравствуйте, дедушка! – явно подыграла посетителю Светлана. – Вы к кому пожаловали?»
– Я к вашему оХтальмологу. Глазнюку, который зверушек лечит.
– Проходите дедушка, «оХтальмолог» в седьмом кабинете принимает.
«Что за дедушка? С кем он ко мне пожаловал под самый занавес приема? Я же не записывал никого…» – пронеслись в моей голове мысли. В дверь моего кабинета постучали.
– Заходите, пожалуйста!
Дверь открылась.
– Здравствуйте, дохтур! Еле к вам добрался.
Да, такого колоритного посетителя у меня, наверное, никогда не было. Настоящий деревенский дед, прям по Некрасову: «В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах…». На голове огромная меховая ушанка, а на ней целый сугроб снега. «Сейчас весь этот снег на пол потечет», – с грустью успел подумать я… Вдруг дедушка пробормотал:
– Вот я старый олух, снег с шапки забыл отряхнуть, – и пулей выскочил из кабинета.
Пока дедушка на улице тщательно отряхивал ушанку, я с осторожностью разглядывал ту поклажу, которую он аккуратно поставил на пол кабинета. Это была большая плетеная корзина, тщательно укутанная и перевязанная огромным пуховым платком. В корзине кто-то шевелился. Я осторожно дотронулся до корзины, и из нее донеслось сердитое кудахтанье… Курица?!! Ошибки быть не могло – в корзине действительно сидела курица. Вот это сюрприз…
Дедушка вернулся в кабинет. Высокий, худощавый, с красным обветренным лицом и немного всклокоченной седой бородой. Лицо пересекало множество крупных и мелких морщинок, но немного выцветшие серовато-зеленые глаза смотрели на меня живо и весело.
– Как вас, дохтур, звать-величать?
– Семен Петрович. А вас, дедушка?
– Можно дед Мазай… – Увидев мое недоуменное лицо, дедушка серьезно уточнил: – Иван Иванович Мазай. Мы после войны с Белоруссии переехали, Мазай – это наша исконная родовая фамилия. Мы в Солотче проживаем. Оттуда к вам и добирался.
Я опешил:
– Так Солотча, это же километров 20 еще от Рязани… Это что же, вы оттуда ко мне ехали?
– Ну да. До Рязани на автобусе, потом на электричке до Казанского вокзала, потом на метро… Полшестого утра мы с Семеновной выехали, и вот к двум часам дня добрались, слава тебе господи. А как иначе-то…
Я не понял:
– А Семеновна-то ваша где? Вы ее что, на улице оставили?
Дед Мазай заулыбался:
– Так вот она, в корзинке сидит. Семеновна – это курица моя. У меня их с десяток, но Семеновна – лучшая несушка и умная – страсть. Ты не смотри, что птица. Я как по утру на двор выйду: корову подоить, навоз раскидать или ишо какие дела поделать, так Семеновна ходит за мной, что твоя собака. Такая умная птица, просто диву даюсь…
– И что случилось с Семеновной, Иван Иваныч?
– Да петух клюнул ее в глаз, будь он неладен… Петух-то хороший… И курочек топчет, и поутру меня будит, и даже собак пришлых отгоняет, но характер у него прескверный. Семеновна какую-то семечку из щели курятника выклевывала, а этот нехристь подлетел и как даст ей клювом… Я как раз в курятнике был, на моих глазах все и произошло. Семеновна прямо закричала… Как человек закричала, у меня аж сердце зашлось… Смотрю, у нее из глаза кровь течет… Она под насест забилась в темноту, а этот ходит, хвост расправил, кукарекает, довольный. Я прямо уж топор схватил, хотел этому гаду сразу голову срубить и в суп… Но потом решил, надо сначала Семеновну спасать.
– Понял. А как вы ко мне-то попали, дед Мазай?
– Да я внучку́ своему позвонил в Рязань, он у меня грамотный, в интернетах разбирается. Он в этом самом интернете информацию нашел и говорит мне: «Так мол и так… Есть такой дохтур-охтальмолог для животных, он-то тебе и нужен. Езжай, говорит, дед в Москву. Там тебе помогут…» Адрес мне сказал, ну, я прямо на следующее утро Семеновну в охапку, в смысле в корзинку, и к вам.
– Да уж, история. Ладно, доставайте Семеновну, будем смотреть.
Дед Мазай осторожно развязал платок и бережно достал из корзины большую пестро-коричневую курицу. Он сел на стул, посадил птицу себе на колени и начал что-то ей нашептывать, нежно поглаживая шею и крылья. Курица немного потопталась, настороженно и беспокойно поквохтала, потом потерлась головой о грубую мозолистую дедову ладонь, доверительно прижалась к нему и замерла.
– Не бойся Семеновна, не бойся, дохтур хороший, он тебе поможет… Он тебя подлечит, он все поправит, мы еще с тобой цыпляток повысиживаем… – услышал я хриплый шепот деда Мазая.
К горлу подкатился комок, в носу противно защипало, я сглотнул. Я совершенно не был готов к такой ситуации. Настоящее, глубокое, какое-то мистическое единение человека и курицы. Они попали в беду и обратились ко мне за помощью, уверенные, что я смогу помочь. Да, дед Мазай был абсолютно убежден, что «дохтур все поправит», но «дохтур» совсем не был в этом уверен.
– Ну, что, Семен Петрович, – пробормотал я, – бери себя в руки, и вперед.
Я надел налобный осветитель и взял в руки диагностическую линзу.
– Отец, поверните Семеновну мне другой стороной. Левый глаз здоровый, это понятно. Мне нужен правый, больной. Ага, разворачивайте птицу… Так… держите голову, только аккуратно… Чуть-чуть за клюв приподнимите… Да… дела, – вырвалось у меня.
– Что, дохтур, все плохо?
– Ну, не очень хорошо. Голова с правой стороны сильно повреждена, сильнейший отек, глаз закрыт. Перья кровью запачканы. Я пока ничего толком не вижу. Мне нужно все это отмыть и осторожно пропальпировать, в смысле пальцами пощупать. Семеновна потерпит? Я постараюсь осторожно…
– Потерпит, дохтур, потерпит. Мы, деревенские, ко всему привычные…
– Отлично, поехали.
Я набрал в лоток теплой воды, надел перчатки, взял ватные тампоны и марлевые салфетки. Потом начал медленно и осторожно смывать кровь, очищать веки и убирать прилипшие кусочки перьев. Семеновна плотно закрыла здоровый глаз и прижалась к деду Мазаю. Она сидела абсолютно неподвижно, как каменная, только иногда вздрагивала от тех прикосновений, которые, вероятно, были более болезненны. Затем я медленно и аккуратно начал прощупывать пальцами травмированные участки, стараясь определить степень повреждения тканей и их границы.
– Так, Иван Иваныч, у меня для вас две новости. Первая хорошая – глазное яблоко, скорее всего, цело. Клюв ударил над бровью и в сам глаз не попал. Вторая… вторая… Короче, надо Семеновну оперировать, и прямо сейчас. У нее над глазом огромная опухоль. Это абсцесс с гноем и кровью, вероятно, часть мышц также разрушена. Надо все это вскрывать, иначе начнется сепсис, и птица погибнет. Не знаю, будет ли видеть глаз. Может быть, и нет… Но других вариантов я не вижу.
– Дохтур, скажите, а там у нее Х-И-М-А-Т-О-М-Ы, – дедушка старательно выговаривал каждую букву, – случаем, нет?
Признаться, я был сильно удивлен, услышав такое необычное слово из уст деда Мазая, но виду не подал.
– Да, дедушка, и гематома там есть… А что, это вам что-то объясняет?
Дед Мазай облегченно выдохнул и, кажется, впервые за весь прием улыбнулся:
– Ну, слава богу! Значит, все будет хорошо. Я по молодости в соседнюю деревню на свиданку бегал… Так меня местные хлопцы однажды поймали и так отбуцкали, прости господи, что еле живым вернулся. Мне кто-то дрыном по харе, простите, дохтур, по лицу попал… У меня глаз закрылся, вокруг шишка огромная красно-синяя, я на этот глаз и ослеп сразу. А в местной больнице хирурх, уважаемый такой человек, так и сказал: «Ваня, не боись, это просто ХИМАТОМА». Вскрыл ее скальпелем, так, вж-ж-ж-и-и-к, и все нормально. Глаз открылся, и я опять вижу. И уже лет 60, как вижу…
Дед Мазай опять улыбнулся:
– Делайте, дохтур, все, что нужно. ХИМАТОМА – это хорошо. Я теперь не волнуюсь.
Ладно, подумал я, позитивный настрой клиента – это уже неплохо. Теперь надо и мне не подкачать. Так, во-первых, мне нужен ассистент.
Я выглянул за дверь:
– Света! Поможешь мне с курицей? – позвал я администратора.
– Будем курицу оперировать? Конечно, помогу. Сейчас, только аптеку закрою.
Хорошо, ассистент у меня есть. Теперь вопрос номер два: как обезболить Семеновну? Под местной анестезией, наверное, не получится. Обколоть новокаином место поражения я не смогу, птице будет очень больно, да и перья мешают. Делать наркоз? Курице? Задача весьма нетривиальная. Может возникнуть множество проблем. Курица – это вам не собака, не кошка и даже не попугайчик. Анестезиологический риск никто не отменял. Ладно. Надо начинать, а там разберемся.
Я быстро достал и разложил на передвижном столике необходимые инструменты. Набрал в разные шприцы антибиотик, антисептический раствор и новокаин. Так… вскрываем стерильные салфетки… Еще на всякий случай иглодержатель… Теперь шовный материал, пластырь, глазные капли… Вроде все.
– Отец, – обратился к деду Мазаю, – у вас будет важная задача. Сидите ровно и держите Семеновну, только сильно не сжимайте ее. И… лучше не смотрите. Просто закройте глаза и подремите. Ну, как будто… подремите. Мне важно, чтобы вы не нервничали. Все-таки вы человек немолодой, уж простите меня за прямоту.
– Понял, дохтур. Не беспокойтесь. Мы с Семеновной вам полностью доверяем.
– Отлично. Так, Светлана, начинаем. Отрежь кусочек пластыря, сантиметра четыре. Мы Семеновне на всякий случай клюв заклеим, чтобы не клюнула. Ага… давай его сюда. Так, держи голову, я заклею клюв. Нет, Света, не так… Ладно, делаем наоборот. Я держу голову, а ты аккуратно заклеиваешь клюв – только самый кончик, главное, ноздри не заклей! Ага… хорошо… молодец.
– Семен Петрович, – зашептала мне на ухо Светлана, – а вы всегда так куриц оперируете?
– Света, – прошипел я вкрадчиво, – я первый раз в жизни курицу оперирую. Курицы гриль не в счет. Все, больше никаких вопросов.
Я уже вошел в «операционный транс». Ничего вокруг, кроме меня и Семеновны, не существовало. Мысли пробегали быстро: «Так, в любом случае мне нужно попытаться обезболить поврежденные ткани сверху. У меня есть хороший местный анестетик в каплях для внутриглазных операций. Он дает анестезию минут на 20. На коже у курицы есть раны и царапины. Анестетик туда попадет, и местная кожная чувствительность снизится. Тогда я, возможно, смогу обколоть поврежденный участок новокаином».
– Так, Света, бери флакончик с каплями… Да, этот желтый… Сначала обезболим глаз – капай прямо на закрытые веки. Давай, капай… Три капли прямо на веки. Я считаю капли: раз… два… три…
Тут Семеновна, вероятно, почувствовала падение на глаз тяжелых холодных капель препарата. Она вдруг резко повернула голову, и капли легко и быстро стекли по боковой поверхности головы прямо на ноздри. Курица глубоко вздохнула и… всосала в нос все три капли препарата. Я замер. Три капли глазного хирургического анестетика в нос курицы… это много или мало? Это хорошо или плохо… и что будет дальше? Уверен, что такого эксперимента никто никогда не делал и если сейчас…
Тут Семеновна несколько раз глубоко вздохнула, как-то сонно забормотала и закудахтала. Потом немного повозилась, а дыхание стало заметно более редким и глубоким. Затем мышцы ее шеи расслабились, и голова стала медленно клониться на бок.
– Да она же засыпает, прямо на ходу засыпает, – зашептала Света. – Просто обалдеть…
Но я не слушал Светлану, я уже действовал. Быстро выщипал перья по всему поврежденному участку. Продезинфицировал кожу, пропальпировал и нашел самое тонкое место и вскрыл полость абсцесса… «Ничего себе, сколько гноя… Петух, видимо, клюв не моет… Так и ходит с грязным клювом и разносит бактериальную инфекцию, как Комодский варан». В голове отвлеченно проносились дурацкие мысли, которые, впрочем, совершенно не мешали моей работе. Расширил разрез, очистил полость от гноя и крови, тщательно удалил остатки поврежденных тканей. Затем обильно промыл рану антисептиком и наложил на края разреза несколько швов, оставив промежуток посередине незашитым. Ввел антибиотик в зашитую полость. Осторожно приоткрыл курице веки. Да, глазное яблоко цело… Однако глаз закатился и закрыт мигательной перепонкой, поскольку Семеновна продолжала дрыхнуть… Курица-курицей, а анестетик занюхала, как заправский наркоман… Кому рассказать – не поверят… Ну и ладно. Главное, что операция прошла хорошо.
– Семен Петрович, – шепотом сказала Светлана, – дед Мазай спит вместе с курицей, посмотрите.
Я посмотрел на деда Мазая. Он действительно мирно дремал, сидя на стуле и склонив голову на бок, при этом продолжая бережно удерживать на руках спящую птицу. Вот это да, подумал я. Вот это и называется: родственные души… Даже заснули вместе.
– Иван Иванович, – потряс я дедушку за плечо, – просыпайтесь, операция закончена. Все хорошо!
Дед Мазай вздрогнул и открыл глаза. Курица у него на руках тут же встрепенулась, подняла голову и начала перетаптываться. Потом повернулась ко мне правой стороной. Я увидел широко открытый, яркий и блестящий янтарно-коричневый глаз с черной бусинкой зрачка. Глаз внимательно следил за мной…
– Ох, сынок, ну я и взаправду вздремнул. Закрыл глаза, и прямо таки отключило меня. Ну что там, у Семеновны? А то я вблизи без очков и не вижу… Глаз-то цел? Все хорошо?
– Все хорошо, Иван Иваныч. И Семеновна в порядке, и глаз цел. Думаю, что глаз будет нормально видеть.
– А что там было дохтур? Ничего страшного, просто ХИМАТОМА?
Я бросил взгляд на мусорное ведро, полное салфеток со сгустками гноя и фрагментами разрушенных тканей. Рядом на столике лежали грязные инструменты, пустые шприцы и остатки шовного материала.
– Да, дедушка, это была просто ХИМАТОМА.
Пролог
Многие пациенты спрашивают меня: «Вы стали ветеринарным врачом, потому что животных любите?» Я всегда отвечаю: «И да, и нет» – и это абсолютно честно. Я действительно люблю животных, причем люблю всех. Хвостатых и зубастых, пернатых и копытных, домашних и диких. Люблю даже тех, кого видел только по телевизору, и вряд ли смогу встретить в своей практике. Но при выборе профессии врача мною двигала не любовь к братьям нашим меньшим, а стремление и желание помогать, лечить и спасать. Мне всегда казалось, что это самое нужное, самое сложное и самое благородное дело на земле. Я очень хотел стать «человеческим врачом»… Но тогда, в 90-е годы, это стоило безумных денег или требовало колоссальных связей. У меня не было ни того, ни другого… Оставался единственный выход – стать ветеринарным врачом, чтобы помогать, спасать и лечить животных. Поэтому любовь к животным и любовь к профессии врача – это не совсем одно и то же, хотя одно без другого…
В общем, что-то мы отвлеклись от темы… Как говорится, о чем это я…
Найти мотивацию
Иногда, оглядываясь в прошлое, ты никак не можешь найти ответа на вопрос, почему когда-то давно ты поступил именно так, а не иначе. И если твой поступок потянул за собой цепочку событий, завершившихся печальным результатом, ты мучаешь и истязаешь себя, упрекая в неверном решении. Зачем я так сделал, почему я так поступил, ведь я же понимал, осознавал, не хотел… так почему же, почему, почему…
Но бывает и по-другому. Ты понимаешь, что выбранный тобою путь оказался не самым простым и гладким. Вполне возможно, что и другое направление было бы как минимум не хуже. Однако ты полностью уверен, что тогда в прошлом, принятое тобою решение было единственно возможным.
Часть 1. Тренерский совет
Этот день оказался очень длинным и чрезвычайно богатым на события. Закончив тренировку, я вышел из раздевалки, закинув на плечо спортивную сумку.
– Семен, постой, – окликнул меня тренер, – я сегодня на машине, подкинуть тебя до метро?
Толкаться в жарком переполненном автобусе или хотя бы на 15 минут комфортно расслабиться в мягком автомобильном кресле, давая отдых болящим мышцам и ноющим связкам? В общем, меня не пришлось спрашивать дважды…
Новенькая темно-синяя «шестерка» (автомобиль «ВАЗ-2106») неторопливо несла нас по Большой Академической. Машину тренер купил совсем недавно, и чувствовалось, что это его первый автомобиль. На стоянке он закрывал авто брезентовым чехлом, сдувал с него каждую пылинку и ездил медленно и осторожно, аккуратно объезжая все лужи и выбоины.
– Слушай, Семен, а ты в каком институте учишься? – спросил тренер.
– В ветеринарной академии, второй курс…
– А чего тогда санитаром не работаешь, утроился бы в какую-нибудь клинику… Сначала, конечно, полы будешь мыть… Потом навыков поднаберешься, знакомства заведешь, будешь постепенно учиться, двигаться вперед и станешь ветеринарным врачом…
– Да как сказать, дядя Володя… – Я задумался. – У меня в принципе работа уже есть. Я профессионально занимаюсь дрессировкой, работаю в кинологической службе на авторынке. У меня хорошо получается, да и платят прилично (шел 1995 год, я зарабатывал в месяц около 1000 долларов, что по тем меркам было весьма неплохой зарплатой для молодого человека).
– Погоди, Семен, – возразил тренер, – но ты же в институт поступал, чтобы профессию получить… Я, конечно, слышал, что ты неплохой инструктор, но, извини, чтобы с собаками бегать, высшее образование не нужно…
– Не знаю, дядя Володя… В институте нас практике не учат, а знакомых в ветеринарии у меня нет… А тут и деньги платят, и перспектива вроде есть. Может, и не нужна она мне, эта ветеринария…
– Дам я тебе совет, Семен. Все же я постарше тебя, да и жизненный опыт у меня побольше… Деньги – это, конечно, хорошо, но специальность – это совсем другое. Если будешь врачом, в любое время в любом месте пригодишься. Врач, дорогой мой, это настоящая профессия. А собак дрессировать ты хоть до старости можешь, если нравится… Но ты парень взрослый, смотри сам… Ну, вот и метро!
Тренер включил поворотник и свернул к обочине:
– Давай, Семен. Удачи тебе. Маме привет передавай!
Часть 2. Честный договор
В полупустом вечернем вагоне метро, сидя на скрипучем коричневом диване, я думал о том, что, собственно, именно к маме я и начинаю сейчас свой ночной вояж.
Тут тоже было все непросто… В год моего поступления в институт в Московской ветеринарной академии официально открыли платное отделение, и все москвичи, как самая платежеспособная часть студентов, независимо от уровня знаний и полученных оценок попадали именно туда. Я не был исключением. За мое обучение согласились заплатить, но поставили жесткое условие: в течение лета все выходные я должен работать на даче. Мама поставила мне данное условие, когда я сообщил, что недобрал 1 балл до проходного (по странному стечению обстоятельств из студентов платного отделения этот злосчастный 1 балл не набрал никто). У меня было два варианта: учиться на платном, отрабатывая трудовую повинность летом на даче, или идти в армию… Я почему-то выбрал первый вариант.
Я понимаю сейчас и уже понимал тогда, что человек в любом возрасте хочет устроить свою личную жизнь. И мое обучение оплачивала НЕ мама, и желание поиграть в «деревеньку с крепостными» было тоже НЕ маминым, она лишь транслировала мне желания и хотения ее второго мужа, весьма и весьма небедного человека. Безусловно, сельскохозяйственные работы типа копания, пиления, таскания, окучивания, собирания, кошения и т. д. приучают к труду, закаляют характер, дисциплинируют и бла-бла-бла… Но ощущать себя рабочим, сданным в сезонную аренду, было, безусловно, не слишком приятно.
В общем, выбрав обучение в институте и дав обещание исполнять весенне-летнюю трудовую повинность, слово свое я держал. Причем чем взрослее и сильнее я становился, тем выше была эффективность моих сельскохозяйственных работ, что не могло не радовать моих «работодателей». Все было блестяще организовано. В пятницу, после института меня забирали на машине и отвозили на дачу, где я впахивал все выходные, а в воскресенье вечером меня доставляли в Москву.
Проблемы начались, когда я начал ходить на тренировки. Последняя тренировка заканчивалась в пятницу в восемь вечера. Мама уезжала на машине в пятницу днем, поэтому я должен был добираться до дачи своим ходом. Появилось новое условие: если я хочу ходить в пятницу на тренировку, значит, в субботу, на первой же утренней электричке должен прибыть на место назначения. Электричка в Рязань уходила с Казанского вокзала в 7:10. Чтобы успеть на нее, мне нужно было сесть на самый первый поезд метро, который прибывал на станцию «Щукинская» в 05:45. Для этого мне нужно было выйти из дома не позднее чем в 05:30, соответственно, я должен был проснуться и встать (а это, знаете ли, не одно и тоже) в 5 утра…
Я очень старался, это правда… За уши вытягивал себя в 5 утра из постели, не завтракал, чтобы сэкономить время и успевал в 7:10 втиснуться в битком набитую рязанскую электричку, на которой мне предстояло ехать стоя три часа. Выжатый как лимон, я выпадал из поезда на станции перед городом Рыбное, чтобы совершить 4,5-километровый марш-бросок и прибыть в 11:00 к месту выполнения сельскохозяйственных работ. Меня быстро кормили, вручали орудия труда и выпускали в поле…
Я держал этот темп в течение месяца, но потом все-таки проспал… Может быть, не зазвонил будильник, а может, я его не услышал, но факт остается фактом, на первую утреннюю электричку я опоздал. Вместо 11 утра я прибыл на дачу около двух часов дня, и… на меня, наверное, никогда в жизни так не орали…
Я узнал о себе все: что я ленивый, неблагодарный, безответственный, не ценю доброту и заботу, живу на халяву, подвожу мать и т. д. Еще я должен был всегда помнить, что если бы не ОН – добрый и щедрый, то я бы сейчас в армии унитазы зубной щеткой чистил… Но самое главное, что из-за моего позорного опоздания я не успею выполнить запланированный на эти выходные фронт работ…
Сидя за рычагами трактора и в течение двух часов окучивая наше «крохотное» картофельное поле, я с грустью понимал, что мои пятничные тренировки закончились.
И вдруг, о чудо, мне позволили увидеть луч надежды. Оказывается, есть еще ночная рязанская электричка. Она уходит с Казанского вокзала в 21:56, и идет до г. Рыбное почти без остановок. Я высажусь на станции в 01:00 и, быстро преодолев 4,5 км по ночному лесу, в два часа ночи уже буду на даче. Таким образом, в 10 утра, выспавшийся и свежий как огурчик, я смогу приступить к своим обязанностям.
Я буду спокойно успевать на электричку после вечерней тренировки, и все будут довольны, и сельское хозяйство не придет в упадок… Мне милостиво дают последний шанс, но если хоть раз не приеду, то… Короче, я понял, что, если ночную электричку вдруг отменят, мне придется идти до дачи пешком по шпалам…
Именно с такими «веселыми мыслями» я ехал на метро в тот вечер после тренировки. И еще почему-то в голове постоянно крутилась фраза тренера: «Врач, дорогой мой, это настоящая профессия».
