Константин Куприянов
Желание исчезнуть

Уже одетый, в дверях он увидел старый стационарный телефон. Цифры Лениного номера сами собой пронеслись в голове, он скинул варежки, шапку и прильнул к трубке. «Проклятый идиот», – ругал он себя, пока тянулись гудки. Прошла добрая минута, но Лена не отвечала. Андрей нахмурился. Наконец что-то скрипнуло на том конце, он набрал в лёгкие воздух и замер, готовясь услышать её голос, но за скрипом ничего не последовало. Тишина квартиры соединилась с молчанием принимающей стороны.

Постояв в нерешительности пару минут, он набрал ещё раз, скрип повторился, как и последующая тишина. Третья попытка, четвёртая… Андрей почувствовал, что в леденящем безмолвии он не один: кто бы ни обрывал его вызов снова и снова и снова – это была осмысленная, человеческая фигура, и она знала, что это журналист Андрей Городков из газеты звонит Лене в Москву. Ужас ошпарил, когда он представил, как навлекает на неё взгляд машины, управляющей городком. Он медленно попятился от телефона и снова очутился у двери.

Андрей отправился на вокзал, во рту тлела сигарета. Было утро, до начала рабочего дня оставалось немного времени, город заметал снег, редкие фонари были беспомощны – тьма торжествовала.

Глава третья
На вокзале

Приблизившись и услыхав шум поездов, Андрей начал идти медленнее: он сомневался, насколько его пребывание тут законно. Не было никаких запрещающих знаков, вокзал находился на отшибе, вдоль дороги были только гаражи и безнадёжно мёртвые деревья. Городок казался крайней точкой любого путешествия.

По пути встретилось несколько машин и пара автобусов. Видимо, только что прибыл поезд, и людей везли расселяться по квартирам городка точно так же, как его недавно. Он добрёл до здания и заглянул внутрь: посреди зала ожидания топтались несколько полицейских и служащих железной дороги. На скамьях сидели люди с пожитками, кое-кто даже с домашними животными, хотя он точно помнил, как настойчиво повторяли не тащить никаких питомцев.

Андрей вошёл. Он чувствовал себя голым. Казалось, сейчас на него все обратят внимание, окружат, начнут расспрашивать. Но ничего не произошло. Один из полицейских в натянутом до ушей бушлате чуть повернулся в его сторону и осмотрел заплывшими от холода глазами. Андрей замер как статуя, но полицейский почти сразу отвернулся, продолжив переминаться с ноги на ногу.

Андрей прошёл здание насквозь. Все кассы были намертво заколочены досками, продажа билетов из Городка не производилась, о чём по залу ожидания висели объявления формата А4, помещённые в прозрачные файлы. Люди, сгрудившиеся на скамейках с чемоданами и тюками, в основном дремали. Он подступился было к одним, но те оказались нерусскими и не захотели с ним разговаривать, сделав вид (или действительно), что не понимают его речи. С другими повезло больше, он услышал слово «пересадка».

– А куда дальше?

– Говорят, еще полдня езды, в другой городок. Тут уже негде расселять.

– А откуда вы?

– Питер.

– О, Питер! И как там?

– Всё спокойно было, когда уезжали.

– Тогда зачем эвакуировали? – удивился Андрей.

– За детей тревожно, – отозвалась замотанная в шарфы и пледы фигура, – сами бы не поехали.

– То есть там всё нормально?

– Ну да, более-менее, по-прежнему.

– А война? – не успокаивался Андрей. – Есть война?

– Всё как было: то ли есть, то ли нет, – уклончиво сказала фигура. – По телевизору – есть. На улице – особо нету. В интернете – есть, а в домах – всё спокойно. Как всегда, в общем.

– Как всегда… – повторил Андрей задумчиво.

Осмелев, он вышел на платформу. Натянутые на невидимых проводах, на ветру трепыхались фонари, пытаясь пробиться сквозь тьму и снег. Их свет едва доставал до бетонных плит, куда с поезда ступали люди. Шли они под наблюдением полицейских – точь-в-точь как и в тот вечер, когда прибыл Андрей. Тогда ему показалось, что их ведут через узкий коридор из сросшихся огромных фигур, вооружённых автоматами, но сейчас он увидел, что полиции довольно мало и никакого оружия, по крайней мере наготове, при них нет.

Андрей прошёл к центру платформы и встал посреди потока тёмных, нагруженных тюками, чемоданами и рюкзаками фигур. Ему казалось, что все проходящие мимо сгорблены тяжёлой ношей. Люди шли в темноте и походили на призраков, прибывших из далёкой живой точки на станцию для пересадки, откуда продолжат дорогу в небытие.

Подойдя близко к ещё не остывшему поезду, Андрей на мгновение подумал прыгнуть внутрь и спрятаться где-нибудь на верхней полке. Но почти сразу он отверг эту идею и замер на краю, пропуская мимо вереницы людей: семьи, парочки, одиночек.

Через несколько минут поток стал иссякать: последние пассажиры сходили с поезда, затем стали выходить и проверявшие документы полицейские. Вывели из головного вагона семью: у них, судя по обрывкам разговора, было не всё в порядке с бумагами. Андрей вспомнил своих соседей по купе, и мокрый, прилипчивый страх ненадолго вернулся.

Он провёл руками по телу, будто проверяя, не навредило ли ему шествие людей-призраков, и хотя этому не было никаких подтверждений, он всё-таки нашёл себя живым. Страх отступил, и слабое любопытство подтолкнуло его вперед. Он подошёл к полицейским, окружившим трёх человек в штатском. Впрочем, одного отпустили через полминуты, и он тут же затерялся в ночи.

Остались двое: мужчина и женщина. В темноте было трудно рассмотреть, но Андрею показалось, что они примерно одного с ним возраста. Он сделал ещё пару шагов. Никто по-прежнему не останавливал его, никто не глядел в его сторону. Лишь приблизившись вплотную, Андрей привлёк к себе внимание полицейских.

– Вы что-то хотели? – строго, но вполне спокойно, даже вежливо спросила у него девушка в униформе.

– У этих людей проблема с документами?

– Представьтесь.

– Я Андрей Городков, журналист. Я бы хотел написать репортаж про прибытие новых поездов.

Девушка пришла в замешательство. Нижняя часть её лица была защищена от холода маской. Собственно, он видел только раскосые чёрные глаза, переносицу и часть лба. Несколько намертво замёрзших волосинок выбивались из-под ее шапки.

– Э-э, я должна спросить у руководства, – промямлила она. – А у вас точно есть право находиться здесь?

– Конечно, – не задумываясь сказал Андрей.

Девушка попятилась и отошла к большой группе полицейских поодаль. С задержанными людьми теперь осталось всего двое её коллег.

Андрей рассмотрел прибывших как следует. Пожалуй, они были даже моложе, чем он. Мужчина был примерно его роста, женщина – на голову ниже. Её вид выражал уверенность и нетерпение, она не выглядела запуганной или уставшей. Андрей предположил, что под толстым слоем одежды должна скрываться приятно плотная фигура.

Её спутник было гораздое худее и походил на типичного столичного интеллигента: точёный еврейский нос, круглые запотевшие очки, приоткрытый в недоумённой улыбке рот, модное лёгкое пальто и лакированные ботинки. Впрочем, когда их взгляды встретились, Андрей увидел, что незнакомец также совершенно не испуган, а скорее удивлён.

– Слышал, вы журналист? – сказал он первым.

Андрей не ожидал, что с ним заговорят. Полицейские покосились на него, их лица тоже были спрятаны за масками, глаза выражали неимоверную усталость – видимо, они успели промёрзнуть тут до полусмерти.

– Да, я журналист.

– Погодите-ка, а вас не Андрей зовут?! – вдруг воскликнул мужчина. Полицейские без интереса переводили взгляды из стороны в сторону, но не вмешивались.

– Да, Андрей.

– А я Пётр! Пётр Фоков! Я коллега Елены, помнишь?!

Незнакомец так запросто бросил на морозный ветер имя Лены, что Андрея передёрнуло. Секунду спустя последний из сошедших с поезда штатских вошел в здание вокзала, над платформой погасли фонари. Теперь людей ничего не освещало, кроме струек света полицейских фонариков и огней поезда.

– Да, Петя, привет! Не признал вначале, – ответил Андрей, хотя пока не вспомнил его.

– Вы их знаете? – услышал он голос у себя за спиной. Это была девушка-полицейский. Она привела второго, старшего по званию.

– Да, – снова не задумываясь ответил Андрей. Он начал переминаться с ноги на ногу, постукивая правым валенком о левый и наоборот. Только его новоявленный знакомый и спутница стояли прямо, будто их не трогал холод.

– У них нет справки об эвакуации. Если вы за них поручитесь, их можно будет разместить в городе до установления личностей, – сказал полицейский.

– Да, конечно, почему бы нет, – с ходу сказал Андрей, чем вызвал возглас восторга у обоих.

Их проводили в здание вокзала, которое переполнилось теперь, когда все пассажиры последнего поезда зашли внутрь.

– Это просто несчастье! Пропал листок, хоть ты тресни! – торопливо объяснял Пётр, пока они пробирались через зал ожидания вслед за полицейскими. – Я им всю дорогу пытался сказать об этом, а они заладили: «До выяснения, до выяснения»… Сейчас вышли, и говорят: «Ну, где ваш листок, рассказывайте!» А я плечами жму: что тут рассказывать, провалился сквозь землю! Будто украл кто! Может, правда украли, как ты думаешь, Андрей?

– Думаю, всякое возможно.

– Слушай, ты бы человеку спасибо лучше сказал, чем всё это на него навешивать, – вмешалась женщина. Андрей теперь мог лучше рассмотреть её. Пожалуй, она была постарше, чем Пётр, у неё было округлое, немного осунувшееся лицо, большие губы, серые водянистые глаза и длинные чёрные ресницы. Казалось, она как раз достигла зенита молодой, ни от чего не зависящей красоты, после чего может в любой день начаться неминуемое движение вниз.

Оба начали горячо благодарить его. Хотя они только избежали опасности, в словах Петра уже слышались насмешка и ирония над ситуацией, а вот его спутница была совершенно серьёзна.

Их впустили в большое конторское помещение вокзала с высоченным сводчатым потолком и несколькими хрустальными люстрами. Впрочем, из них горела только одна, поэтому находящиеся в конторе люди сидели в сумерках.

На мониторах их компьютеров Андрей увидел графики и таблицы, напоминающие расписание, но прочитать что-либо не смог. Никто не проявил к вошедшим интереса. Клерки продолжали печатать что-то на многочисленных, мерно гудящих машинах, а полицейские, зевая, обступили батареи и принялись отогреваться, не снимая масок.

В центре помещения, прямо под люстрой, в клубке белого света, за широким столом сидел уставшего вида старик с огромной амбарной книгой. Он был единственным, кто не глядел в монитор, а что-то записывал от руки. Полицейский склонился к старику и негромко забормотал ему на ухо. Тот поднял уставшие глаза на троицу москвичей и сказал:

– Поручаетесь?

В другой ситуации Андрей, пожалуй, спросил бы, что именно подразумевает его поручительство, какие обязательства он на себя берёт и всё в таком духе, но сейчас он не почувствовал ничего, кроме усталости, и с ходу ответил:

– Да.

Ему показалось, что на мгновение все присутствующие перестали колотить по клавиатурам, а вполглаза покосились на него, но через секунду стук возобновился. Старик переписал информацию из его паспорта в книгу, затем попросил Андрея расписаться, и через пару минут он был свободен.

Дожидаясь своих новоявленных знакомых, он опять курил «Северные» и думал, кто этот Петя и откуда они знакомы. Кажется, был какой-то скандал, где-то далеко и миллион лет назад, но тяжёлая головная боль заволакивала его взгляд каждый раз, когда он пытался вернуться к тем событиям. Тем более раз что-то внутри противилось вспоминать, то наверняка дело касалось давно минувших дней и больше не имело значения.

Минут через пятнадцать появились Пётр со спутницей. Теперь их лица тоже были спрятаны под шарфами, и они больше походили на местных, чем до этого.

– Кстати, позволь представить, это Олеся, моя жена! Вы же не знакомы, да? Мы поженились намного позже того события, – Петр доверительно моргнул, как будто намекая, что о событии Олесе знать не обязательно. И Андрей, пожимая ей руку, тоже моргнул, хотя не помнил ни события, ни, собственно, Петра, но соглашался играть в игру.

Глава четвёртая
Выставка современного искусства

Утром в понедельник Андрея вызвали к редактору. Он с трудом заставил себя идти. Все выходные он плохо спал и ничего не делал, только курил «Северные», а когда они кончались – выходил на улицу и покупал новую пачку. Выходить довелось трижды: утром и вечером субботы и утром воскресенья, и все разы город был укрыт плотной полярной ночью. Он знал, что где-то в полдень далеко на юго-востоке, меж заводских труб, круглосуточно выбрасывавших потоки серого дыма, пробивается солнце, подсвечивает дно облаков, крыши домов, серебрит окна, тускло отражается в поверхностях машин. Но уже через пару часов снова наступают сумерки, и затем стремительно падает темнота.

Свои «Северные» он курил прямо в комнате, игнорируя истошный хозяйкин стук. Он вдруг осознал, что ни один поезд не уходит из городка обратно в Москву с пассажирами, а значит, шансов, что его выселят, не так много, и просто перестал её слышать, позволяя едкому дыму пропитывать одежду, бельё и книги на полках.

Сейчас, когда он отправился к редактору, то прыснул на себя одеколоном, потому что въедливый запах забился глубоко в одежду и воскресное проветривание (весь вечер он запрещал себе курить) уже не выручало.

Кабинет редактора заполнился книгами и журналами, на столе появилось два монитора, окна занавесили чёрной шторкой, так что никакие следы короткого зимнего дня больше не могли проникнуть сюда. Редактор сменил костюм, но остался верен коричневым тонам. Он снял очки и поглядел на гостя раздражённо. Андрею чудилось, что он может заклевать его в любую секунду. Он покорно остановился в дверях.

– Присядьте.

Андрей присел и опустил глаза на стол.

– Как продвигается работа?

– Я только начал.

– Вот как? Во сколько вы приходите на службу?

– В девять утра.

– Мне кажется, если ваш рабочий день начинается в девять утра, то приходить надо хотя бы в восемь тридцать, не так ли?

– Да, вы правы, – автоматически согласился Андрей. Он не помнил, когда именно решил соглашаться со всем, что говорит редактор.

– Вам, похоже, не слишком нравится наша газета, – заметил редактор.

– Я прошу прощения, но я до сих пор не знаю, как могу к вам обращаться.

– А что, вы с коллегами не обсудили мое назначение? – удивился редактор.

– Я не общаюсь с коллегами.

– Почему?

– Не нужно, – простодушно признался Андрей и угадал, что редактору это понравилось. Тот усмехнулся.

– Понимаю такой подход, хотя я бы ожидал от журналиста, что его больше будет интересовать происходящее вокруг.

– Я сдаю тексты для трёх коротеньких колонок по триста слов каждая, – сказал Андрей, – для этого объёма не обязательно сильно интересоваться делами коллег.

– Что верно, то верно. Меня зовут Сергей Владимирович. Вам, может быть, любопытно узнать, что я назначен сюда временно и в скором времени у вас будет настоящий редактор?

– А вы, стало быть, ненастоящий?

– Моя специальность – это настроение людей, – неожиданно сообщил Сергей Владимирович. – Мне было поручено выяснить, в каком состоянии находится редакция и как долго может функционировать. Проведя проверку и ряд бесед, я обнаружил, что прошлый редактор не исполняла свои обязанности должным образом. Поэтому я её отстранил. Сейчас я смотрю, как работают сотрудники газеты, чтобы понять, не нуждаемся ли мы в других перестановках.

– А, то есть грядут увольнения, – безразлично подытожил Андрей.

– Возможно.

– Ясно.

В кабинете повисла тишина. Андрей всё так же не поднимал глаз.

– Вас действительно это не беспокоит или вы слишком подавлены? – поинтересовался редактор.

– Подавлен? Нет, я в порядке.

– Вы пахнете куревом, а прежде, кажется, не курили.

– Я курил… пару лет назад.

– И зачем начали снова?

– Чтобы занять себя в промежутках пустоты.

– Долго длятся эти промежутки?

– Всё время, что я не занят газетой.

– А разве ваши новые друзья не заполняют часть этой пустоты?

Андрей вздрогнул и посмотрел на него. Оказывается, на носу у редактора снова были очки, и он глядел заострившимся любопытным взглядом хищной птицы.

– Может быть, – неопределённо сказал Андрей, – но мы не так уж близки. Я не общался с ними с того вечера, как они прибыли.

– Очень опрометчиво. Ведь вы взяли на себя поручительство за них. Ответственность.

– Не знал, что вам это известно.

– Настроение, – вкрадчиво, почти ласково повторил редактор, – не забыли? Я специалист по настроениям. Я бы хотел, чтобы и мои подчинённые, и все жители городка, особенно временные, были в хорошем настроении. С вами у меня, кажется, происходит какая-то беда.

– Беды нет, – поспешно заверил его Андрей.

– Тогда вам стоит быть повеселее. И присматривать за своими друзьями. Все мы здесь понемногу присматриваем за вновь прибывшими. И вы не исключение. Это стандартная взаимопомощь между горожанами, понимаете?

– Кажется, понял.

– Надеюсь на это. Если вы поняли, то я напишу в своих отчётах, что с вами можно продолжать работать, и новый редактор оставит вас на вашем месте. Это не так плохо, учитывая, что в городе всего одна газета.

– Это чудесно, – ответил Андрей.

Они некоторое время молчали, и он задавался вопросом, надо ли что-то рассказывать о том, что он увидит, «присматривая» за вновь прибывшими? Следует ли говорить о каждом их шаге или только о чём-нибудь подозрительном? Или, наоборот, это проверка его молчаливости?..

– У вас остаются вопросы?

– Пожалуй, нет.

– Хорошего вам дня, Андрей. Не забудьте прислать материалы для номера в срок.

Андрей не помнил, как оказался на своем месте. Короткий переход по коридору вывалился из памяти, и через пару часов, прокручивая разговор с редактором, он начинал сомневаться, наяву ли это происходило. Тем не менее он решил не навлекать на себя недовольство шефа и вечером позвонил в справочную. Выяснив номер телефона Петра, он тут же набрал и предложил встретиться.

– Как здорово, что ты объявился! Мы уже нервничали! – воскликнул тот.

Связь была довольно скверной. Все пользовались городскими стационарными аппаратами. Казалось, звук целую вечность проходит по проводам под давлением тонн снега.

– Что у вас тут интересного в городе? Ты вроде как уже местный! – сказал Пётр.

– Ничего не знаю. Давайте просто встретимся на площади и погуляем.

– Холодно гулять, – резонно заметил Пётр. – Я видел объявление, у вас открылась выставка современного искусства в музее. Как насчёт этого? Немного ярких красок посреди зимы не повредит!

Андрей согласился. Сразу после работы он купил «Северных» и встретил своих знакомых у здания музея.

– Ужас, какая холодрыга, – сказал Пётр, – ты уже привык?

– Ага.

Они разделись в слабо освещённом гардеробе и купили билеты на выставку. Было написано, что она приехала из Москвы.

– Получается, ехала примерно в одно время с нами, а открылась только сегодня, – заметила Олеся.

– Да уж, никогда бы не подумал, что уеду из Москвы в чёртов городок, чтобы смотреть на московскую выставку, – рассмеялся Пётр.

Выставка занимала семь залов, они осмотрели ее довольно быстро. Андрей шёл позади своих знакомых и пытался определить, каково их настроение, чтобы доложить редактору и чтобы тот отвязался от него и оставил на работе. В любом случае он собирался сообщить, что настрой у них отличный и всё в порядке.

Тем временем парочка весело болтала, обменивалась впечатлениями, читала пояснения возле картин и особо не обращала на него внимания. Андрея это вполне устраивало. Сам он не видел никакого смысла в картинах, тем более основная их часть была совершенно бессюжетной.

– Ты знаешь, что Олеся тоже художник? – спросил Пётр, когда они очутились в последнем зале.

– Ну что за глупости ты говоришь! Конечно, он не знает. – Олеся покраснела, поправила волосы, на мгновение отвела взгляд с полуулыбкой. Андрей слабо усмехнулся. – Не обращай внимания, – сказала она, – я просто рисую для себя и друзей.

Андрей подумал, что она только изображает стеснение и на самом деле гордится своим увлечением.

– Вы тоже рисуете нечто подобное? – спросил он.

– Почему это ты на «вы»? Давай-ка общаться по-товарищески!

– Хорошо. Ты тоже рисуешь вот это? – Андрей показал на ближайшую картину. На его взгляд, она была не имеющим смысла смешением бледных сине-голубых красок на болезненно-сером фоне. Называлась она «Зима».

– Мне нравится современное искусство, – призналась Олеся, улыбнувшись, – но нет, я обычно занимаюсь другим творчеством. Мне, например, близок символизм начала двадцатого века.

Пётр почему-то усмехнулся и отошёл к другой картине. Они последовали было за ним, но, сделав пару шагов, остановились.

– Я тебе как-нибудь покажу, над чем сейчас работаю. Это было единственное, что они мне разрешили забрать с собой.

– А что, были какие-то ограничения?

– Оказывается, они не хотели, чтобы мы забирали с собой слишком много. Декор был ограничен одним предметом. Мне пришлось раздаривать все свои работы накануне отъезда.

– Не знал о таком, – признался Андрей.

– А ты много знаешь о городке вообще?

– Особо ничего не знаю. Меня просто привезли сюда, дали комнату и работу. И все вокруг говорят, что мы скоро вернёмся в Москву.

– Вот как? Ну, судя по количеству людей, которых вывозят, не так скоро. – Улыбка пропала с её лица, теперь она говорила даже немного ожесточённо. Казалось, ей причиняет боль этот разговор. – Ведь нас везли не сюда, – вполголоса проговорила она, – а в другое место. Здесь, говорят, уже некуда подселять, и людей везут дальше на север, уже чуть ли не к океану. И конца этому не видно. Они, по-моему, хотят вывезти пол-Москвы, а может, и всю, – она перешла на шёпот. – Ты не представляешь, как это страшно выглядит там! Пустые улицы, пустые дома… Зачем они это делают? Ведь войны нет. По крайней мере, если верить телевизору. Зато куча денег тратится на то, чтобы развеять народ по этим снежным пустыням…

Он невольно поежился, вспоминая о Лене. Она ни за что не хотела уезжать, клялась, что останется любой ценой. Что, если прямо сейчас они насильно выкорчёвывают её из привычной жизни, заставляют выбросить любимые вещи, картины и мчаться на вокзал, пугая бряцающей на пороге столицы «угрозой»? Андрей на мгновение отчетливо увидел её искажённое болью и обидой лицо.

– Эй, вы как? – Пётр коснулся его плеча. – Что, Леська всё за свое? Конспирология?

Андрей не смог сразу ответить, просто покачал головой, пытаясь выдавить из себя улыбку. Олеся спокойно ответила вместо него:

– Просто делимся мыслями об этой эвакуации. Повезло нам, что оказались в одном и том же месте. Хоть какие-то знакомые. Представляю, как тебе было странно тут одному в первые дни.

Андрей благодарно посмотрел на неё, и она кивнула ему так, словно между ними установилось некое тайное ото всех понимание.

Они стояли перед огромной сферой, выложенной из кусочков зеркала. Автор использовал неоднородные осколки, взятые, видимо, из разных источников; поверхность из-за этого была неровной, узкие полоски ржавого металла разъединяли массивный овал на части. Сфера отражала лица и предметы с сильным искажением: одна сторона увеличивала, другая уменьшала, третья уродовала и так далее. Тем не менее даже в них можно было угадать себя. Пётр с женой отошли в сторону, а Андрей застыл перед экспонатом, который был им же самим. Он подумал, что больше доверяет этому рассечённому на десятки чешуек образу, чем собственному тускнеющему представлению о себе. Человек, приехавший сюда вместо него настоящего, больше походил на кучу осколков: они умеют выполнять все прежние функции, но перестали быть соединены какой-либо целью.

Он провёл рукой вправо, потом влево: сфера ответила движением зеркал-чешуек. Он попытался вспомнить, каким последним проектом занимался для журнала. Оказывается, прошло уже не несколько недель, а месяца три или четыре. Было лето, жара. Они носились по городу взмыленные, в машине сломался кондиционер… Это касалось фармацевтической мафии: несколько фирм сговорились и разом подняли цены на ряд лекарств и их аналоги – подобное сплошь и рядом происходило в той прошлой жизни, но никто не обращал внимания, потому что люди, имевшие вес в этом обществе, обычно были здоровыми и сильными, а больные и слабые никого не интересовали, их голос не пробивался через бюрократию и коррупцию.

Андрей замер, замерли и чешуйки отражений. Казалось, вокруг стало темнее. Он оглянулся и увидел, что ни его друзей, ни других посетителей в зале нет. В углу только безмолвно стоял смотритель. Он походил на птицу – длинношеюю озёрную утку, насторожённую близким присутствием человека. Он стоял к Андрею вполоборота и, кажется, глядел на него боковым зрением, немигающим чёрным глазом. «Почему все они в этом чёртовом городке походят на птиц?!» – подумал Андрей.

Смотритель зашагал вдоль стены, и его походка тоже напомнила птичью: он шёл медленно, чуть отбрасывая ноги, его седая голова качалась вперёд-назад, а чёрный стеклянный глаз впился в Андрея. Дойдя до конца стены, он щёлкнул выключателем, и верхний свет в зале потух. Теперь действительно стемнело. Подсвеченными остались лишь экспонаты. По остальным залам прокатилась волна таких же щелчков, и тьма распространилась по музею. Однако по-прежнему никто ничего не говорил. Подождав ещё немного, Андрей отвернулся к единственному экспонату, который его тронул.

Так что там было в этом расследовании?.. Они ездили из одного конца города в другой: на склады продукции, по аптекам и домам престарелых – и говорили с самыми слабыми и незащищёнными. Они написали отличный, громкий, кричащий материал, от которого в любом другом мегаполисе мира не посмели бы отмахнуться. Но на следующий день после выхода номера Москва проснулась неизменно спокойной и равнодушной, и никакой политической или социальной реакции не последовало.

Он припомнил лица выпускающего редактора и девочки-студентки, помогавшей собирать материал. На этих лицах были только смертельная усталость и равнодушие – две отличительные черты москвича. Они уже тогда знали, не сговариваясь, что всем будет всё равно. Ничего не изменится, но они получат зарплату, а журнал – колонку и инвестиции. Движение колеса, таким образом, будет продолжено, хотя больше всего на свете ему необходимы остановка, смазка, отдых…

Андрей попытался почувствовать то же, что он ощущал после выхода его последнего материала (хотя тогда он ещё не знал точно, будет ли этот материал последним): волнение, страх, надежду на изменения?..

До закрытия музея было ещё полчаса, его до сих пор никто не поторапливал. Но он был последним, кто покинул здание. Пётр с женой вышли из музейного ресторанчика и вопросительно взглянули на него.

– Засмотрелся.

– А ты тоже любитель? – спросил Петя. – Олеся во всех поездках тащит меня на современное искусство, и я каждый раз спрашиваю: «Чем оно тебе так нравится?»

– А я отвечаю: нравится тем, что я могу додумать каждую деталь. Могу додумать название или, наоборот, обойтись без названия и всё равно прекрасно представить и понять, что изображено. А ты, Андрей?

– Мне понравился один экспонат. Мы стояли там перед тем, как вы ушли. Сфера с зеркалами.

– Да, интересно, – безразлично сказал Пётр.

– Давайте чаще видеться, – предложила Олеся.

Андрей кивнул.

– Вы живёте на Юбилейном?

– Да, нас поселили с ещё одной семьёй… Они нас ненавидят, мы только приходим туда спать. Там двое детей и муж с женой. Не могу их винить, – Олеся покачала головой, – но надеюсь, это скоро прекратится. У меня места в шкафу было, кажется, больше, чем там в нашей «половине». Да слушай, это даже не половина!

Андрей подумал, что ему ещё повезло с его каморкой. На мгновение в нём проснулся порыв предложить им подселиться к нему. Но потом он одумался и закурил свои «Северные», чтобы заполнить чем-нибудь наступившее молчание.

– Знаешь, я бы у тебя одолжил, если ты не против, – вдруг сказал Пётр.

– И я. Ты не обидишься?

– Нет-нет, берите, разумеется. Тут совсем не на что тратить. Будем тратить на них, – Андрей усмехнулся.

Когда его знакомые сделали по первой затяжке, поднялся ветер, и снег начал заметать их фигуры.