Константин Крохмаль Жозефина: из куртизанки в императрицы. История восхождения к власти

Уроки мести

Жозефина предана и обманута, её душевная невинность украдена, и это становится толчком к первой мести и началу её восхождения. Её обманули. Не грубо и не шумно – мягко и вероломно, как ложь в бархатной обёртке, обещания, тёплые слова, имя, записанное на клочке бумаги. Обидчик хорошо знал, как удержать её внимание, тихий голос в сумерках, выбор вина, умение смеяться в нужный момент. Она поверила. Поверила в то, что казалось наиважнейшим – вера в незнакомого человека не принесёт ей вреда. Когда правда вырвалась наружу, она не могла назвать это предательством, называлось это просто исчезновением границ, полностью разрушивших её мир. Оказалось, что «невинность» её – не в теле, а в доверии. Его предательство было ножом, оно сожгло ту её часть, которая верила, что люди говорят правду.

В первую ночь после откровения Жозефина лежала в своей маленькой комнате и считала трещины в потолке. Утром она посмотрела на себя в зеркало и едва узнала: глаза были похожи на глаза матери, когда та не смогла сдержать обиду. Губы – плотно сжаты, как будто в них вросла стальная игла. Впервые за долгое время внутри у неё не было слёз; вместо этого пришло тихое, ясное понимание, злость – это тоже ресурс. Её первая месть не должна быть эмоциональным порывом, она должна была быть холодным расчетом.

Девушка начала с простых вещей. Убрала старые вещи из шкафа, не бросая ничего – только сложила в коробку и отнесла на чердак. Прощание с прошлой наивностью уже не нуждалось в привычных ритуалах, которые она использовала, чтобы спасти собственную совесть. На обугленном углу старого семейного альбома она написала карандашом одно слово: «Обман». Это был её маленький обряд: признать то, что произошло, назвать это по имени.

Следующий шаг был тоньше – разрушение легенды, которую она строил о себе. Она питала своё эго рассказами о щедрости, о бескорыстных жестах, ненавязчивой помощи от влиятельных людей. Она взялась за создание своего собственного образа, не разрушителя, не праведницы, а женщины, у которой свои правила. В небольших разговорах, в улыбках у общих знакомых, она начала вкрадчиво сдвигать акценты, о её работоспособности, её чётких границах, о том, как легко она распознаёт ложь. Слова – инструмент, и она научилась, как будто невзначай подкладывать их в заранее подготовленную благоприятную почву.

Её месть была не криком в лицо, а тихим демонтажем авторитета. Люди прислушивались к ней, потому что её слова были аккуратно выстроены и подкреплены фактами, а не горой эмоций. Те, кто до этого слепо принимал её рассказы, вдруг столкнулись с деталями, которые не укладывались в блестящую сказку. И капли сомнений проливались в разговорах и разрушали сформировавшееся мнение.

Но самое главное – она начала строить то, что у неё отняли – собственную историю. В письмах, которые она стала писать себе по ночам, не было ни просьб, ни упрёков – только план. План с точками опоры, образование, независимость, друзья, власть, статус, богатство. Деньги были не возмездием, а инструментом независимости.

Начало восхождения, разврат, пьянки, обман

Ночь над портовым городком ложилась тяжёлыми покровами, в воздухе витал запах солёной воды, пота и дешёвой лаванды. Таверна стояла у самого пирса, где бочки и верёвки отбрасывали сложный, едва различимый узор на морскую глину. Внутри было тесно и жарко: пьяные голоса, стук кружек, смех, в котором то и дело проскальзывала злость и нецензурная брань. И среди толпы, словно яркое пятно на старой тряпке, мелькала она – юная Жозефина, с глазами, бьющими как два огонька в прогоревшем угле.

Она появлялась в полутёмном зале, как на сцене и играла в созданным ею собственном театре, внимательно следя за своей манерой сидеть, движениями рук, игривым прищуром. Её волосы всегда были немного растрёпаны, платье простое то, что можно найти у уличных торговок, но она умела сделать из бедности роскошь, – шарф, случайно заброшенный на плечо, становился в её исполнении короной и шлейфом. Мужчины замечали её не сразу – сначала их притягивало что-то иное, тихая уверенность походки, и лишь потом они понимали, как сильно хотят услышать её смех.

Таверна скрывала свои тайны, служанки знали верный подход к сердцам мужчин, хозяин – маршрут к кошельку приезжего, а юная Роза – язык, который мог открыть любую дверь. Она смеялась, говорила комплименты, слушала откровения и, сделав вид, что доверяет, незаметно переводила разговор в выгодное русло. Иногда её голос был как согревающий глинтвейн – мягкий, ободряющий, и мужчины в ответ раскрывали свои тайны – о жёнах, о долгих дорогах, о потерянных деньгах и обещаниях, которые не были выполнены.

Разврат здесь понимался иначе, чем в роскошных домах: это была игра тела и слов, где каждая ласка – торговая единица, а каждый поцелуй – ставка. Жозефина знала свои правила: никогда не впутывать в это тех, кто по-настоящему ей дорог; никогда не позволять страху управлять собой; никогда не оставлять за собой следа, который мог бы выдать её слабость. Но в этой игре были и мрачные стороны. Иногда кутёж переходил в грубость – и тогда она уходила, поглядывая на тонкие пальцы, которые пахли табаком и вином, а в груди было чувство, будто у неё вырвали часть души.

Обман путников был ремеслом, доведённым до искусства. Постояльцы приходили – уставшие от долгих дорог, с глазами, полными ожиданий и доверия, и то, как они смотрели на Розу, было для неё призывом и сигналом к действию. Она могла прикинуться наивной, шутницей, доброй знакомой, и в зависимости от роли выбирать манёвр: рассыпать истории о спрятанном наследстве, придумать несуществующую родственницу, поверить воле случая и милости провидения. А её сообщники – старый шкипер с крючковатым носом и шутковатой улыбкой, парочка шустрых мальчишек – знали, когда и как надо работать, пока один отвлекает, другой тихо берёт кошелёк, а третий – запирает дверь за спиной невнимательного гостя.

Она не смотрела на своё ремесло с презрением: у неё были причины. Она видела своеобразную справедливость в том, что города и дороги забирали у людей гораздо больше, чем её ловкие руки – надежду, время, честь. И всё же ночью, когда звук музыки исчезал и пропадал последний посетитель, она оставалась одна, понимая, что только собственное сердце может посчитать убытки.

Пьянки были обрядом – иногда коллективным, где смех смешивался с плачем, иногда одиночным, когда она заказывала вина и вглядывалась в глубину тёмной жидкости, как в зеркало, где отражение казалось совсем чужим. В моменты опьянения её границы размывались, она забывала о планах, хитростях, скрытом договоре с судьбой. Тогда она могла дать волю чувствам: крепко обнимать незнакомца, петь серенаду нежным голосом, или делить пирожок с бедняком, который однажды спас её от ночного дождя. Но поутру при первых лучах солнца возвращалась холодная реальность: хозяйка таверны уже подсчитывала выручку, шкипер хмыкал, а Жозефина аккуратно прятала в кармане не только монеты, но и те крошечные остатки радости, которые ей давало это место.

Не все её поступки были однозначно дурными. В своих уловках она часто искала способ помочь себе и тем, кого считала друзьями. Она берегла несколько лиц – старуху-тару1, что готовила и продавала специи по цене, ниже рыночной; мальчика, у которого не было ни родных, ни дома, а только мечты о море; женщину, что однажды спасла её от грабителя. Для них она играла другую роль: не ловкий обманщик, а яркий свет в ночи. Эти мелочи давали ей право смотреть на себя в зеркало по утрам без полного презрения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Старуха Тара, местная целительница, собирала зелье и готовила яды. В том числе рассказывала про то, как и что действует на людей и в каких дозах это надо применять. Она научила Розу готовить приворотное зелье.