Женщины Абсолюта
Предисловие редактора
Сделай свое сердце местом поклонения Любви,
Заполни его благоуханием покоя,
Зажги в нем светильник мудрости,
Укрась его цветами радости.
И тогда высший экстаз полностью завладеет тобой
И сделает образом самого Бога.
Папа Рамдас
Так уж сложилась, что на духовном поприще у нас царят в основном мужчины – они основывают религии, создают всевозможные учения, пишут тексты, комментарии к ним, комментарии к комментариям, сравнивают и категоризируют, отстаивают свою правоту в нескончаемых интеллектуальных баталиях, фехтуя оружием логики и «здравого смысла», доказывают превосходство своих доктрин, поучают, наставляют.
Женщинам же активность такого рода не свойственна, и они редко получают широкую известность в роли духовного учителя или лидера.
И потому складывается впечатление, что духовных высот достигают, как правило, мужчины. Но это не так.
В этот сборник включены истории жизни и наставления семи очень необычных женщин, принадлежащих разным эпохам. У них, столь непохожих друг на друга, есть одно общее качество – опьяненность Богом и поглощенность Им.
Они – редкие цветы, источающие благоухание несомненного глубокого постижения, не нуждающегося ни в какой категоризации, не застывающего ни в какую доктрину. И благоухание это распространяется путями Любви, которые, как говорят, неисповедимы.
Лаллешвари
Изображений Лаллешвари не сохранилось. На рисунке кашмирская столица Шринагар (гравюра 1877 г.)
Лалла – яркая звезда в плеяде поэтов-мистиков средневековой Индии, таких как Мирабаи, Кабир, Тулсидас, создательница мистической поэзии вакх [1], оказавшая сильное влияние на развитие кашмирской литературы. Вышедшая за ограничения отнесения себя к тому или иному религиозному направлению, она равно высоко почитается и мистиками-индуистами, и суфиями, и иными ищущими подлинное.
Лалла появилась на свет в брахманской семье в Кашмире в начале XIV века и оставила тело приблизительно в 1370– х годах. Ее точные даты рождения и смерти неизвестны. В возрасте 12 лет ее выдали замуж и дали ей новое имя – Падмавати. Однако в своих стихах она использует только свое имя до замужества – Лалла. В народной памяти она предстает под двумя именами – Лаллешвари и Лал Дэд (Мать). В персидских летописях она известна как Лалла Арифа. Ее замужество не было счастливым – свекровь обращалась с ней очень жестко, а муж часто впадал в ярость и вымещал ее на жене. В доме мужа ее никогда не кормили вдоволь.
На обед свекровь подавала ей на тарелке камень, прикрыв его тонким слоем риса, так что порция выглядела большой. Лалла молча, безропотно съедала поданное «блюдо».
Уже в раннем возрасте привлеченная к духовному поиску, Лалла была погруженной в себя и не выказывала интереса к мирскому. Сиддха Шрикантха, учитель кашмирского шиваизма, посвятил ее в шайва-йогу. Начав практику и продвинувшись в ней, она превзошла своего учителя.
Согласно легенде, Лалла ходила перед рассветом к реке с кувшином – принести воды. Перед тем как наполнить кувшин водой и вернуться с ним обратно, она пересекала реку – почтить святыню Натха Кешава Бхайравы. Заподозрив ее в неверности, в один из дней муж тайно последовал за ней. Он обнаружил ее сидящей в одиночестве на берегу реки и медитирующей. Придя в ярость от увиденного, он вернулся домой. Когда Лалла подошла к дому с кувшином воды на голове, муж в гневе ударил по нему палкой. Кувшин разбился, но, по легенде, вода чудесным образом не пролилась, а осталась у нее на голове. Лалла невозмутимо вошла в дом и разлила воду по всем сосудам, наполнив их до краев. Оставшуюся воду она вынесла наружу и выплеснула на землю – там образовался пруд [2]. После этого случая она оставила дом и семью, став бродячим аскетом. Порвав все прежние связи, в знак отречения от мирского она сняла с себя одежды и стала странствовать обнаженной. Ей было 24 года.
Мой гуру дал мне только один совет —
Обратить внимание вовне вспять.
Запечатлев его в сердце,
Обнажившись, я начала странствовать.
В этих странствиях Лалле пришлось столкнуться с жестоким отношением общества, в основной своей массе не приемлющего столь «бесстыдного» поведения. В начале своего мистического путешествия она то воспаряла к высотам Духа, то погружалась в жалость к себе, пока в конце концов не обрела упроченности пребывания в своей истинной природе.
Цепи замешательства будут разорваны,
Когда я смогу выносить насмешки и слова глумления.
Покров жалости к себе сгорит в огне,
Когда неудержимый скакун [3] внутри будет обуздан.
* * *
Я, Лалла, начала надеяться расцвести подобно цветку хлопчатника.
Очищающий хлопок и Чесальщик нанесли мне жесткие удары.
После того как Прядильщик скрутил меня в тонкую пряжу,
Я была растянута на ткацком станке в лавке Ткача.
После того как Прачка отбил меня о плоский камень [4],
Натерев мыльным камнем и омыв водою,
А Портной раскроил ножницами,
Я, Лалла, достигла высочайшего блаженства.
Есть такая история. Однажды уличные мальчишки стали глумиться над ней. Добросердечный хозяин лавки, торгующей тканями, увидев это, прогнал их прочь. И тогда Лалла попросила его одолжить ей длинный кусок ткани, разрезать его на 2 равные части и каждую взвесить. И затем набросила один из кусков на свое левое плечо, а другой на правое и пошла по улице. На каждый оскорбительный оклик она завязывала узел на правом куске ткани, а на уважительный – на левом. К вечеру она вернулась в эту лавку и отдала куски ткани хозяину, попросив его вновь взвесить их по отдельности – вес каждого оказался таким же, как и раньше. Число «узлов оскорбления» и «узлов уважения» никак не повлияло на вес каждого куска. Так она дала понять доброму заступнику свою незатронутость ни насмешками, ни проявлениями уважения.
Даже если тысячи оскорблений обрушатся на меня,
Это не заденет мое Сердце.
Если я предана всенаполняющему Шанкаре[5],
Зола не загрязнит Зеркало.
Будучи преданной Шиве, используя практики шайва-йоги, Лалла все глубже продвигалась в своем мистическом путешествии в глубины Себя.
По легенде, однажды в полнолуние Лалла вошла в комнату, встала в глиняный горшок и надела на голову другой такой же. В процессе убывания луны ее тело уменьшалось в размерах, а на пятнадцатый лунный день два горшка – верхний и нижний – соединились. Ее учитель Шрикантха, приподняв верхний, увидел вибрирующую «ртуть» внутри. С ростом луны тело Лаллы стало увеличиваться, пока на полнолуние не достигло прежних размеров. Он был весьма впечатлен и сказал, что ученица превзошла своего учителя. В своих стихах Лалла так описывает открывшееся ей:
* * *
О бесконечное Сознание,
Наполненное до краев эликсиром!
Ты живешь в моем теле,
И я поклоняюсь только Тебе.
Умру ли я, получу новое рождение или перейду в иное состояние – меня не заботит.
* * *
Легко читать, но трудно следовать.
Достижение Самопознания —
Тонкое и трудное.
Погрузившись в практику,
Я забыла писания
И реализовала Сознание-блаженство.
* * *
После прохождения «шести лесов» [6]
Я пробудилась к «сфере луны»[7].
Через контроль дыхания
Я оставила привязанность к мирскому.
Я растопила сердце в огне Любви
И обнаружила Шанкару.
* * *
Я стала поглощенной священным звуком Ом,
И была сожжена, как уголь.
Оставив позади шесть путей [8],
Я взошла на седьмой [9] —
И затем я, Лалла, достигла обители света[10].
* * *
Холод превращает воду в лед и снег,
Но при распознании – это лишь вода.
Когда сияет солнце Сознания,
Множественность растворяется в единственность.
«Вселенная» – это только Шива.
* * *
Изучать святые писания легко,
Да трудно претворить прочитанное в жизнь.
Поиск Реального не прост.
Погруженность во всматривание
Растворила последние слова.
И там меня встретила пробужденность —
Пребывание безмолвия и радости.
* * *
Ты – небо, и Ты – земля.
Ты – день, Ты – ночь,
Ты – ветер.
Ты – зерно, дерево сандала, цветы и вода[11].
Ты – все.
Что же мне предложить Тебе?
* * *
Я всмотрелась и обнаружила во всем Себя —
Я увидела Бога, сияющего во всем.
Через вслушивание и остановку [12] я узрела Шиву:
Дом – это Он один, Кто есть я, Лалла.
* * *
Солнце заходит,
Сияет луна.
Луна исчезает,
Сознание остается.
Сознание исчезает,
Остается ничто —
Физическое, духовное и метафизическое
Сливаются в Ничто [13].
* * *
Загрязнения моего ума были стерты, как пыль с зеркала,
И я достигла знания Себя.
Я узрела Его, пребывающего во мне:
Он – все,
Я – ничто.
* * *
Теперь я узрела текущий поток —
И больше не вижу ни берега, ни моста.
Теперь я узрела цветущий куст —
И больше не вижу ни роз, ни шипов.
* * *
Труден был мой поиск Себя.
Но теперь я знаю: нет «достигшей» скрытого Знания через усилие.
Поглощение «я» привело в обиталище нектара —
Чаши наполнены до краев,
Но некому пить.
* * *
Ни речи, ни ума,
Ни проявленного, ни трансцендентного
Нет здесь.
Йогическому безмолвию нет места здесь.
Здесь не живут ни Шива, ни Шакти.
Обнаружь то, что остается, —
Таков мой совет.
* * *
Нет ни «тебя», ни «меня»,
Ни «медитации», ни «объекта медитации».
Вседеяющий забывает «Себя».
Слепой найдет это бессмысленным.
Мудрый становится одним с этим высшим состоянием.
Традиционно учения кашмирского шиваизма передавались лишь немногим избранным. Лалла стала первой женщиной, ставшей открыто говорить об этих практиках широкому кругу людей на местном языке кашмири.
Лалла критиковала элиту, впавшую в гордыню от своих достижений в области эрудиции. Их ученое знание традиции кашмирского шиваизма, как она говорила, отнюдь не гарантирует подлинное прозрение, подлинное постижение. Сама же Лалла оставила все писания позади и сосредоточилась на непосредственном переживании того, что стало лишь предметом усложнения и дискуссий у ученых мужей. Ценя непосредственное переживание превыше святых доктрин, она была совершенно терпима к религиозным практикам, иным, чем ее собственная, и не относила себя ни к какой секте или религии. В своих стихах она призывает практикующих не разделять на «индуизм» и «мусульманство», поскольку истинная реальность превыше конфессиональных и сектантских разделений.
Твоя Суть может быть названа Шивой,
Кешавой, Махавирой, Лотосорожденным (или) Буддой.
Какое бы имя ни давалось,
Пусть оно освободит слабого человека, подобного мне,
От недуга связанности мирским.
Лалла также указывает на ограниченность использования лишь внешнего поклонения, всевозможных ритуалов:
Лишенные способности распознания
Читают религиозные писания,
Как попугай в клетке, повторяют «Рам».
Читая Гиту, ищут лишь самооправдания:
«Я читаю Гиту – я все еще читаю ее».
* * *
Это покрывает твое тело
И защищает от холода.
Оно поддерживает жизнь травой и водой.
Кто дал тебе совет, глупый пандит,
Приносить в жертву живого агнца
Безжизненному камню?
* * *
Не мучь свое тело,
Лишая его еды и питья.
Когда тело истощено,
Позаботься о нем.
Откажись от своих постов
И религиозных церемоний.
Будь благожелателен к другим —
Вот настоящая духовная практика.
По легенде, однажды учитель Лаллы Шрикантха совершал омовение в реке, в то время как она чистила, но только снаружи, горшок, полный грязи, расположившись вверху по течению. Шрикантха, удивленный, спросил ее: «Как же можно очистить горшок, оттирая его только снаружи?» Лалла ответила: «Как же можно очиститься лишь омовением, не очищая мысли и чувства?»
Все, что бы я ни делала, стало поклонением Господу;
Все, что бы я ни говорила, стало молитвой;
Все, что бы ни испытывало мое тело,
Стало садханой шайва-тантры,
Высвечивающей мой путь к Парамашиве.
Наставления Лаллы
Царское шествие, зонт,
Колесница и трон,
Веселые пиры,
Удовольствие от театрального искусства,
Ложе из пуха хлопчатника —
Думаешь, заберешь все это с собой в могилу?
Как же ты сможешь рассеять страх смерти?
* * *
Облачись в одежды мудрости.
Запечатлей стихи Лаллы в своем сердце.
Через пранаву [14] Лалла была поглощена
В свет Сознания
И преодолела страх смерти.
* * *
Достигшие Бытия-Сознания-Блаженства —
Освобожденные при жизни.
Запутавшиеся в сетях мирского
Невежественные завязывают сотни узлов.
* * *
Через постоянную практику
Реальность объектов преодолевается.
Мир форм и цветов внезапно
Растворяется в пустоте.
Когда пустота исчезает,
Остается безымянное Сознание.
Это мое учение, пандит!
* * *
Одевайся, когда холодно.
Ешь, когда голоден.
Медитируй на Себя —
Это тело скоро станет пищей лесных воронов.
* * *
Шива вездесущ.
Не проводи различия на индуистов и мусульман.
Если мудр,
Распознай истинную Суть —
Вот настоящее знакомство с Господом.
* * *
Неси ответственность за свои действия —
Другие вкушают свои собственные плоды.
Без привязанностей,
Я отношу действия лишь к Себе.
Куда бы я ни направилась – это правильно для меня.
* * *
Горькое – сладко.
Сладкое – отравляет.
Усердие и однонаправленная преданность
Приводят к окончательному достижению.
* * *
Выдержи молнию и гром.
Выдержи полночную тьму.
Выдержи перемалывающий мельничный жернов.
Если выдержишь,
Он придет к тебе.
* * *
Тот, кто убил в себе жадность, вожделение и эго
И затем служит людям со смирением,
Жаждет лишь всенаполняющего Бога,
Воспринимая все иное как пыль.
* * *
Когда святые писания отпадают,
Мантра остается.
Когда мантра отпадает,
Ум остается.
Когда ум отпадает,
Остается ничто.
Ничто сливается с Ничто.
* * *
Пусть называют меня по-всякому и поучают меня.
Пусть зовут меня, как хотят.
Пусть подносят мне цветы преданности.
Я – незатрагиваемое.
Кто же будет все это получать?
* * *
Почему ты идешь на ощупь, словно слепой?
Если мудр, обрати внимание вспять.
Шива здесь.
Нет нужды идти куда-то еще —
Поверь моим простым словам.
* * *
Под тобой яма,
Над ней ты танцуешь.
Скажи мне, моя дорогая,
Разве можно положиться на это?
Все, что собрала,
Оставь позади.
Скажи мне, моя дорогая,
Разве истинное наслаждение – это накопление?[15]
* * *
Не говори дураку о Знании.
Давать нектар ослу – пустая трата времени.
Не сажай семена в песок речного берега.
Не трать масло на пироги из шелухи.
* * *
Санньяси ходит по святым местам
В поисках знания Себя.
Ум, не бросайся во все стороны,
Полагаясь на внешнее изучение, —
Трава вдалеке только кажется зеленее.
* * *
Оставь желания —
Медитируй на Себе.
Реализация трудна для достижения.
Оставь мечтания.
Это рядом —
Не ищи далеко.
Ничто сливается с Ничто.
* * *
Следуй незнанию, даже если знаешь;
Следуй невидимому, даже если видишь;
Следуй безмолвному, даже если слышишь —
Следуй незатрагиваемому.
Что бы люди ни говорили тебе, не спорь с этим.
Такая практика ведет к постижению.
* * *
Восстань, Женщина! Подготовь для обожения
Вино, мясо и изысканные лакомства.
Если познано высшее состояние,
Нарушение традиций не делает разницы.
* * *
Когда постом медитации устранены пять иллюзий переживания[16] и реализовано высшее состояние,
Нарушение традиций не делает разницы.
* * *
Я могу знать, как рассеять штормовые облака,
Как осушить океан
И излечить тяжело больного,
Но никогда не знала, как вразумить дурака.
* * *
Эй ты, озабоченная своим телом!
Эй ты, занятая украшением своего тела
И использующая его для сладострастия, —
Даже пыли и пепла не останется от этого тела!
* * *
Ищи Себя в теле.
Это тело известно как обиталище Себя.
Отказавшись от жадности и привязанностей, тело очистится
И воссияет как солнце.
* * *
Сосредоточь внимание на бессмертном.
Ум заблудится, если отвлечется.
Не бойся и будь непреклонна —
Ум, как ребенок-сосунок, беспокоится даже на материнских коленях.
* * *
Шива подобен мельчайшей сети, раскинутой всюду,
Тонко пронизывая физический мир.
Если не видишь Его, пока жив,
Как же сможешь увидеть, когда умрешь?
Через самоисследование
Устрани «себя» с Себя.
* * *
Мир полон различий.
Если приемлешь все, будешь счастлива.
Отрешившись от гнева, ненависти и враждебности,
Узришь лик Шивы.
* * *
Бог не хочет ни твоих медитаций, ни аскетизма.
Через одну Любовь можно достичь обители блаженства.
Ты можешь быть растворена, как соль в воде,
И все еще далека от познания Бога.
* * *
Чидананда, свет абсолютного Знания,
Те, кто постиг, —
Свободная, реализованная Душа:
Неограниченная, бесконечная,
Сотни сотней раз запутывавшаяся,
Невежественная, в цикле рождений и смертей.
* * *
Будь бесстрашен, о беспокойный ум,
Вечный подумал о тебе.
Он знает, как удовлетворить тебя.
Так взывай к Нему одному за помощью —
Его Имя будет вести тебя, оберегая, на Ту сторону.
* * *
О ум, как же ты опьянен привнесенным!
Как можешь ты отклоняться от истинного и увлекаться неистинным?
Послушай:
Ты стал захвачен привнесенным верованием
В приходящее и уходящее, рождение и перерождение, в циклическое движение жизни и смерти.
* * *
Дух, подобно луне,
Есть сейчас, но всегда новый.
И я вижу океан в постоянном сотворении.
Освободив ум и тело, я, Лалла, тоже новая,
Каждый момент новая.
Мой учитель сказал мне только одно —
Живи сердцем.
Когда это стало так,
Я начала странствовать обнаженной
И танцевать.
* * *
Путь труден для понимания.
Лалла отказалась от книг, что толкуют о нем,
И через медитацию узрела истину,
Которая никогда не приходит лишь
от прочтения слов.
* * *
Хоть и умудрена, а будь словно дура;
Хотя и можешь видеть, а будь словно слепая;
Хотя и можешь слышать, а будь словно глухая;
Сноси все, с чем бы ни повстречалась,
Будь учтива со всеми.
Такая практика, несомненно, приведет
К реализации Истины.
Место захоронения Лаллы неизвестно. По легенде, когда она умерла, яркое пламя вырвалось наружу из ее тела и исчезло из вида.
Хвала Лалле[17]
Танцуй, Лалла, облаченная лишь в воздух.
Пой, Лалла, одетая в небо!
Посмотри на этот яркий день!
Какие одежды могли бы быть
Столь прекрасны или столь священны?
Лалла
Лалла, рожденная в Кашмире, путешествовала и пела песни, танцуя под них обнаженной. Песни лились из ее живого переживания Бога, из ее подлинной сущности, которая есть и наша подлинная сущность.
Я представляю Лаллу идущей по сельской дороге. Она осознает ясность своей беспредельной сущности, пустоту, что вмещает небо, землю и все сущее между ними. Мир, прозрачный, как чистая вода, и легче, чем воздух, танцует внутри нее. Те трепещущие на ветру листья, эти камни на сухой дороге, эта бурая земля подле лениво текущей реки – она облачается во все это как в одежды. Вечно изменчивый гардероб. Быть всего лишь одной вещью, носить свое лицо, свое тело, считая их собой, – значит не иметь больше места ни для чего еще. Но быть обнаженным, быть абсолютной открытостью существования – именно тогда мы роскошно наряжены. Я вспоминаю выражение немецкого мистика Мейстера Экхарта (он умер, когда Лалле было около семи): «До тех пор пока я это или то, я не могу быть всем сущим». А еще мне приходят на ум слова английского поэта XVII века Трэгерна: «Ты не сможешь наслаждаться миром, пока само море не потечет в твоих венах, пока ты не облачишься в небеса и звезды не увенчают тебя…»
И вот, Лалла, не имея ничего на себе, ты танцуешь в ниспадающем горном потоке, в лебедях, скользящих по сверкающей водной глади, в смеющихся детях, играющих у твоих ног. И, танцуя, ты поешь, Лалла, о, как ты поешь! Восхваления разливаются из источника пустоты, из сокровенной тайны – бесконечная песнь для Бога и от Бога.
Сегодня, Лалла, я вижу твое тело во всем. Я вижу тебя в лице каждого встречного, чувствую твой вкус в напитке, что подношу к губам, слышу голос твой в потрескивающем огне и молчаливой земле, в какофонии городских улиц, в волнах, непрестанно разбивающихся о широкий берег. Звезды смотрят твоими глазами, Лалла, летящая птица бьет воздух твоими крыльями, открывший лепестки солнцу цветок – твое прекрасное лицо. Куда бы я ни посмотрел, я вижу тебя. Ты, кто вовне, пребываешь внутри, с моей стороны любой двери, в какую бы я ни постучал.
Лалла, в спонтанном движении моих собственных рук и ног во время танца я являю твой танец. Обращаясь к другому, я прикасаюсь к тебе. Снимая одежды своей внешности, я соединяюсь с тобой.
Озеро Дал в Кашмире
Пелагия
Пелагия Дивеевская (1809–1884) Первая из трех канонизированных блаженных Серафимо-Дивеевского монастыря
В хрониках священных мировых традиций можно найти рассказы об особенном типе святых – так называемых «дураках» или «блаженных». Большинство людей считает их совершенно безумными, но способный к различению глаз видит в этих просветленных «дураках» духовных исполинов. Практически во всех основных религиях существуют такие странные, но чрезвычайно возвышенные души. В христианской традиции это «безумцы Христа ради» – «дурачки», «шалые», «юродивые».
Иногда очень сложно определить действительную причину их странного, явно «безумного» поведения. Они такие на самом деле или притворяются? Часто они надевают маску эксцентричности для того, чтобы стать объектом презрения, насмешек и оскорблений и практиковать таким образом глубочайшее смирение и свободу от привязанности даже к собственному доброму имени и репутации. Возможно, это самый трудный, последний урок их духовной зрелости. Однако, похоже, иногда их сумасшествие бывает непритворным. Может быть, на них оказали влияние какие-то необычные события их детства и юности, плюс генетическая предрасположенность. А может быть, дело в том, что случившаяся с человеком духовная реализация была настолько тотальной и мощной, что его восприятие и поведение стало слишком отличаться от принятых в обществе норм. А мы знаем, что «здравый смысл», на который опирается общество, совершенно не здрав с духовной точки зрения.
Те, кому посчастливилось встретить «божьих дурачков», могут засвидетельствовать, что в их присутствии ощущается огромная, невероятная сила благости и обновления.
Давайте вспомним одну из таких блаженных душ – Пелагию Ивановну Серебренникову, урожденную Сурину, принадлежавшую к русской православной церкви. Пелагия, несомненно, была не только одной из самых эксцентричных личностей в истории духовной жизни, но и ярчайшим светочем, свидетельствующим силу Бога. Более того, она стала неофициальной преемницей Серафима Саровского (1759–1833 гг.), которого православная церковь почитает как величайшего старца – человека беспримерной доброты, аскетичности и любви к Богу, чудотворца, обладающего недюжинной духовной силой. Под его чрезвычайно благотворным влиянием появился целый ряд святых – мужчин и женщин, но самой удивительной была Пелагия, которую в народе с любовью называли «Серафимовым серафимом», то есть его ангелом. В 1937 году, спустя четыре года после «ухода» Серафима, Пелагия пришла жить в женский монастырь, основанный Серафимом для его учениц. Монастырь находился неподалеку от Дивеево, в густом лесу, почти в 460 километрах к юго-востоку от Москвы. Здесь, в крошечной убогой келье, невероятно эксцентричная, а впоследствии горячо любимая монахинями монастыря «матушка» Пелагия провела последние 47 лет своей жизни.
Несмотря на то что монахини поначалу относились к ней, как к слабоумной, Пелагия стала известна среди паломников своими дарами исцеления, яснослышания и пророчества, своей способностью встречать гонения и несправедливость с молчаливой улыбкой на лице, своим простым смирением и той странной, поразительной и даже пугающей «придурковатостью», которую многие люди считали полным безумием. В случае с Пелагией очень трудно определить истинный источник ее помешательства. Притворялась ли она, закаляя свое сердце в смирении? Определенные признаки указывают именно на это. Но также было множество поступков в ее жизни, которые заставляют предположить, что она действовала с совершенно иного плана бытия и что действия ее имели отношение к другому, более высокому, чем наше смертное царство, миру.
Пелагия родилась в 1809 году в городе Арзамасе, в 400 километрах к востоку от Москвы. Маленькая Пелагия и двое ее младших братьев узнали, почем фунт лиха, когда после смерти отца в их семье появился отчим со своими шестью детьми. Годы спустя мать Пелагии рассказывала, что в детстве (к сожалению, точная дата неизвестна) с ее дочерью приключилось что-то странное. Однажды она заболела и вынуждена была провести несколько дней в постели. Когда, наконец, Пелагия поправилась, она «…встала непохожей сама на себя. Из столь умного ребенка вдруг сделалась она какой-то точно глупенькою. Уйдет, бывало, в сад, поднимет платьице, станет и завертится на одной ножке, точно пляшет. Уговаривали ее и сраматили, даже и били, но ничто не помогало. Так и бросили»[18].
Неизвестно, что же случилось с «исключительно умным ребенком», но, как стало очевидным впоследствии, ее предназначением было быть «дурой Бога ради».
Как бы там ни было, Пелагия повзрослела и стала очень привлекательной: «высокой, красивой девушкой с невероятно живыми, блестящими глазами». Мать стремилась скорее выдать дочку замуж, хотя свободолюбивой Пелагии идея замужества была противна. В конце концов, несмотря на ее явное помешательство, в 1828 году ее взял в жены молодой мещанин Сергей Васильевич. Должно быть, он был так очарован ею в день их знакомства и сватовства, что не обратил внимания на весьма странное поведение Пелагии, «поливавшей» из чашки цветы на ткани своего платья!
Вскоре после замужества молодая пара поехала к преподобному Серафиму Саровскому. На удивление быстро распрощавшись с мужем и матерью Пелагии, Серафим провел девушку в свою келью, где беседовал и молился с ней в течение нескольких часов. Крайне редко Серафим поступал подобным образом: только с особенно многообещающими и «зрелыми» учениками. После того как они вышли из кельи, старец Серафим поклонился ей в ноги и напутствовал словами: «Иди, иди, матушка [19]. Иди в Дивеево[20]. Побереги моих сирот-то[21]. Многие спасутся через тебя, и будешь ты свет миру!»
Эта знаменательная встреча, как и многие другие события в жизни Пелагии, практически не оставляет сомнений в том, что она не была «обычной полоумной» – она была душой совершенно иного порядка, что и обнаружил Серафим – прозорливый старец, обладающий способностью видеть душу человека и читать ее словно открытую книгу.
Вернувшись после этой судьбоносной встречи в родной Арзамас, Пелагия выучилась у местной юродивой, Параскевы Ивановны, Иисусовой молитве – традиционной в Восточной православной церкви практике повторения молитвы, обращенной к Иисусу: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя…» Затем, по словам соседа очевидца, Пелагия стала проводить на коленях в молитве все ночи напролет. Ее поведение стало еще более «идиотским», что неизменно вызывало насмешки местных жителей. Разгневанный муж Сергей не раз жестоко бил ее, морил голодом и сажал на цепь. Она родила двух мальчиков: они оба умерли в совсем юном возрасте. Когда родилась дочь, Пелагия взяла ребенка и принесла его матери со словами: «Ты отдавала (замуж за Сергея), ты и нянчись теперь, я уже больше домой не приду». После этого Пелагия начала ходить от церкви к церкви, принимая подаяние и тут же раздавая его нищим или тратя деньги на церковные свечи на благо всех душ. Сергей ловил ее и бил, надеясь, что она образумится. В конце концов он отвел ее в полицию, где городничий превратил ее тело в кровавое месиво, решив, что ее поведение не вписывалось ни в какие рамки. Нужно помнить о том, что в то время ее очевидное сумасшествие однозначно трактовалось окружающими как одержимость бесами, ее мучители считали, что должны изгнать их во что бы то ни стало! Пелагия сносила все мучения молча. На следующий день после побоев городничему приснился страшный сон, в котором ему было наказано не обижать Пелагию. После этого сна он сам стал запрещать населению трогать юродивую.
После посещения знаменитой Троице-Сергиевой Лавры на Украине, куда муж отвез Пелагию лечиться, ее поведение, казалось, заметно улучшилось. Сергей даже разрешил жене вернуться из Лавры раньше него. Однако по возвращении домой он обнаружил, что жена раздала все их имущество! Тогда он приковал ее к стене железной цепью. Иногда она срывалась с цепи и полураздетая бегала по улицам. Горожане не помогали ей, пугаясь ее вида. Каждый раз, изловив жену и вернув на место, Сергей избивал ее до полусмерти. Так они и жили. Позже Пелагия признавалась, что в молодые годы Сергей переломал ей все ребра.
В итоге отчаявшийся Сергей отрекся от жены и вернул ее в дом отчима, где тот снова стал ее регулярно бить. Однажды ее сводная сестра даже убедила своего друга попробовать пристрелить Пелагию. Однако парень промахнулся и, в соответствии с пророчеством Пелагии, вскоре покончил жизнь самоубийством. Ее семья предприняла еще одну попытку «исцеления»: Пелагию отправили к известному и уважаемому старцу – преосвященному владыке Воронежскому Антонию. В течение целых трех часов Антоний разговаривал с Пелагией наедине, без ее спутниц. После этого он снова направил ее к Святому Серафиму, и матери опять пришлось везти дочь к старцу в Саров. Серафим велел матери не только не наказывать и не обижать чудную дочь, но также быть к ней доброй, дабы Господь не взыскал за нее.
«Получив свободу, она по ночам почти постоянно находилась на погосте Напольной Арзамасской церкви. Здесь видали ее, как она ночи напролет молилась Богу под открытым небом с воздетыми руками, со многими воздыханиями и слезами. А днем она юродствовала: бегала по улицам города, безобразно кричала и всячески безумствовала, прикрытая лохмотьями, без куска хлеба, голодная и холодная. Так провела она четыре года, не переставая посещать свою учительницу, юродивую Параскеву, ту самую, с ранней поры учившую ее непрестанной молитве Иисусовой».
Мать Пелагии по-прежнему пыталась пристроить дочь в какой-нибудь монастырь или дом, но все ее попытки были безуспешными. Однажды неподалеку от того места, где жила семья Пелагии, оказались по каким-то делам странницы из Дивеевского монастыря. Пелагия остановила их и привела к себе в дом. Старшая из монахинь, Ульяна Григорьевна, подошла к матери Пелагии и спросила, не отпустит ли та свою дочь с ними в Дивеево, что в Нижегородской губернии. Мать с готовностью согласилась (можно представить, как она вцепилась в эту возможность!). Как только Пелагия попала в монастырь, она тут же подошла к молодой монахине Анне Герасимовне и попросила, чтобы та стала ее прислужницей. Фактически так потом и вышло: в течение 45 лет Анна была ее ближайшей подругой, соседкой по келье и прислужницей. Но это было потом, а в тот момент настоятельница монастыря Ксения Кочеулова возмутилась такой «дерзкой выходкой» и приставила к «безумной Палаге» – как ее стали там звать – до крайности бойкую и суровую послушницу. Та часто избивала Пелагию, но, по словам очевидцев, последняя «не только не жаловалась на это, но и радовалась такой жизни».
«Она сама как бы вызывала всех в общине на оскорбления и побои себе: она по-прежнему безумствовала, бегала по монастырю, бросая камни, била стекла в кельях, колотилась головой своей и руками о стены монастырских построек. В келье своей бывала редко, а большую часть дня проводила на монастырском дворе: сидела или в яме, выкопанной ею же самой и наполненной всяким навозом, который она носила всегда в пазухе своего платья, или же в сторожке в углу, где и занималась Иисусовой молитвой. Всегда, летом и зимой, ходила босиком, становилась нарочно на гвозди ногами и прокалывала их насквозь, и всячески старалась истязать свое тело. В трапезу монастырскую не ходила никогда и питалась только хлебом и водой, да и того иногда не было. Случалось, когда вечером проголодается и пойдет нарочно по кельям тех сестер, которые не были расположены к ней, просить хлеба, те вместо хлеба давали ей толчки и пинки и выгоняли вон от себя. Возвращалась домой, а там Матрена Васильевна встречала ее побоями».
Однако не все монахини были такими жестокосердыми. Многие из них понимали в глубине души, что она была, по крайней мере, таким же человеческим существом, как и они все, и заслуживала лучшего обращения.