Константин Душенко
История знаменитых цитат
Гранит науки
Дата рождения «гранита науки» известна совершенно точно: 11 октября 1922 года. В этот день Лев Троцкий выступал на V Всероссийском съезде РКСМ.
– Наука, – втолковывал он комсомольцам, – не простая вещь, и общественная наука в том числе, – это гранит, и его надо грызть молодыми зубами.
И далее:
– Я обращаюсь к вам и через вас ко всем наиболее чутким, наиболее честным, наиболее сознательным слоям молодого пролетариата и передового крестьянства с призывом: учитесь, грызите молодыми зубами гранит науки, закаляйтесь и готовьтесь на смену.
Этот оборот сразу же получил значение лозунга. Всего неделю спустя, 18 октября, в «Правде» появилась статья И. Степанова «Молодые зубы, гранит и наука». Семен Липкин, которому тогда было 11 лет, в мемуарной повести «Квадрига» вспоминает о школьной тетрадке, на зеленой обложке которой густо чернела голова Троцкого, а под ней изречение: «Грызите молодыми зубами гранит науки».
В 1923 году лефовец Сергей Третьяков сочинил свой вариант песни «Молодая гвардия», весьма популярный в 20–30-е годы; лозунг Троцкого здесь стал двустишием:
Упорною учебою
Грызем наук гранит.
А в сборнике «Песни работницы и крестьянки» (1924) находим частушку:
Троцкий дал такой наказ:
«Грызть гранит науки!»
Разом выполним его,
Взявшись за «аз-буки».
Тут под «наукой» уж точно не имелись в виду науки, преподаваемые в университетах.
В исходной цитате из Троцкого слова «грызть» и «гранит» разнесены; поставленные рядом, они создают яркий фонетический образ: «грызть гранит». Именно это и обеспечило формуле долгую жизнь.
Летом 1925 года Николай Устрялов, бывший кадет, а затем отец-основатель «сменовеховства» и «национал-большевизма», посетил Москву после семилетнего перерыва. В очерке «У окна вагона» («Новая Россия», 1926, № 2) он писал:
«Наше старое студенчество в общей его массе не умело так жадно тянуться к учению, как нынешнее. (…) Не то теперешняя университетская молодежь. (…) Для нее “учеба” – категорический императив. “Грызть гранит науки молодыми зубами” – это не только долг: это и наслаждение, и потребность, это “зов природы”, это боевое знамя, это подвиг. Но самый образ – “гранит” и “зубы” – не случаен: легко ли грызть гранит зубами, хотя б и “молодыми”?».
В это время Устрялов преподавал в Харбинском университете, одновременно работая в советских учреждениях Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). В 1937 году он был расстрелян за «шпионаж и контрреволюционную деятельность».
В 1927 году в Харбине вышла, без указания автора, большая ироническая поэма «Епафродит». Ее написал Николай Сетницкий – экономист, статистик, философ, член одесского поэтического кружка, в котором участвовали Э. Багрицкий, В. Катаев, Ю. Олеша. С 1925 по 1935 год Сетницкий служил в Харбине в Экономическом бюро КВЖД, где сблизился с Устряловым; вместе с Устряловым он преподавал в Харбинском университете. Лозунг Троцкого особого сочувствия в нем не вызвал:
Мы говорим: «Гранит науки
Грызи, благая молодежь!
Грызи, пока не изгрызешь».
И многие грызут до муки.
Но пробирает вчуже дрожь.
Вожди зафанфаронят в трубы,
Глядишь, и хватят через край;
Науки и нужны и любы —
Что выдержит: гранит иль зубы?
Боюсь, дантистам будет рай.
Сетницкий был расстрелян в 1937 году (почти одновременно с Устряловым) как «изменник Родины» и «японский шпион».
В начале тридцатых поэт Демьян Бедный попробовал заменить выражение Троцкого сталинским, используя те же аргументы, что и Сетницкий:
– Разве это не внутренне порочный, пораженческий, не безнадежный лозунг? Всякому ясно, что гранита зубами не угрызешь. (…) Нет уж, грызи гранит сам! Сравните это с обращением т. Сталина. Он говорит молодежи: «Учитесь, стиснув зубы!» Стиснув зубы, т. е. с максимальным волевым напряжением. Грызите не гранит, а науку, не зубами, а мозгами! Вот где разница тона. А тон делает музыку.
(Речь 2 января 1931 года на партконференции Ленинского района Москвы.)
«Учиться, стиснув зубы», Сталин призывал в речи на XIII съезде ВЛКСМ 16 мая 1928 года.
Старания Бедного пропали втуне: выкинуть «гранит науки» из языка не удалось.
Не оставил без внимания формулу Троцкого философ-эмигрант Георгий Федотов. В «Письмах о русской культуре», опубликованных в 1938 году в журнале «Русские записки», он язвительно замечал: «Поколение, воспитанное революцией, с энергией и даже яростью борется за жизнь, вгрызается зубами не только в гранит науки, но и в горло своего конкурента-товарища».
Лидер эсеров Виктор Чернов, рассказывая о событиях 1899 года, приводит фразу: «Грызут гранит науки по германским университетам». Соответствующая глава его мемуаров «Перед бурей» так и называется: «“Грызуны науки” в германских университетах». Однако эту книгу Чернов, умерший в 1952 году, писал в последние годы жизни, так что тут мы имеем дело с явной аберрацией памяти.
Утратив авторство, формула Троцкого стала русским фразеологизмом.
Да возвеличится Россия, да сгинут наши имена!
Это двустишие – одно из наиболее популярных у патриотов-державников, хотя они редко могут назвать автора. Чаще всего возникает имя Тютчева, но нередко – и Пикуля. Действительно, авторское предисловие к роману Пикуля «Пером и шпагой» (1972) заканчивается стихами:
Мы говорили в дни Батыя,
Как на полях Бородина:
Да возвеличится Россия,
Да сгинут наши имена!
Последние две строки приведены также в повести Пикуля «Мальчики с бантиками» (1974) и романе «Честь имею» (1986).
Тютчев этих стихов не писал, хотя их автора знал хорошо. Летом 1854 года все сильнее разгоралась война, ныне известная под названием Крымской, и поэтесса Каролина Павлова откликнулась на это событие назидательно-патриотическим стихотворением «Разговор в Кремле». В июле 1854 года она прочла его на литературном вечере у великой княгини Елены Павловны, где присутствовал и Тютчев.
Из довольно длинного «Разговора…» современникам запомнилось лишь четверостишие «Мы говорили в дни Батыя…». Пикуль (который, вероятно, и сам не знал автора) цитировал не вполне точно: у Павловой было: «И гибнут наши имена!»
Читатели более трезвого склада ума отнеслись к «Разговору…» критически. 30 октября 1854 года цензор Александр Никитенко записал в своем дневнике:
«Павлова (…) ужасно хвастает фразою: “Пусть гибнут наши имена – да возвеличится Россия”. Любовь к отечеству – чувство похвальное, что и говорить. Но (…) сказать “пусть гибнут наши имена, лишь бы возвеличилось отечество”, значит сказать великолепную нелепость. Отечество возвеличивается именно сынами избранными, доблестными, даровитыми, которые не гибнут без смысла, без достоинства и самоуважения. (…) То, что говорит Павлова, – гипербола и фальшь».
Но фраза, которой хвасталась Павлова, в сущности, принадлежала не ей. Ее истинным автором был генерал Павел Христофорович Граббе (1789–1875), один из героев Кавказской войны. В своем дневнике от 20 мая 1851 г. он писал по поводу войны на Кавказе:
«Мы соглашались оставлять в тайне самые трудные и необыкновенные подвиги. Мне случилось выразить этот дух наших действий пред покойным великим князем Михаилом Павловичем следующим девизом, давно принятым мною:
Да возвеличится Россия,
И сгинут наши имена!»
Этот эпизод относится ко времени не позднее августа 1849 г., когда умер вел. кн. Михаил Павлович.
То же двустишие Грабе привел в письме к генералу Ермолову от 31 марта 1846 года, т. е. за восемь лет до «Разговора в Кремле»:
«Мой девиз был:
да возвеличится Россия
и сгинут наши имена.
Этот девиз остался и теперь моим и останется, если бы случилось еще быть допущенным к общественной деятельности».
А что же Павлова? Она, вероятно, вставила в «Разговор…» где-то услышанный ею девиз.
Любопытно, что и Павлова (урожденная Яниш), и Граббе по происхождению были обрусевшие немцы. Однако для нас важнее другое: в молодости Граббе разделял взгляды декабристов. Он участвовал в «Союзе Спасения» и «Союзе Благоденствия» (до 1821 г.), а в декабре 1825 года был арестован, впрочем, без последствий для будущей карьеры.
Уже поэтому он должен был знать знаменитую фразу Пьера Верньо, одного из вождей жирондистов: «Пусть погибнет память о нас, лишь бы Франция была свободна!» (речь в Конвенте 17 сентября 1792 г.). То же самое говорил Дантон по случаю учреждения Революционного трибунала: «Пусть будет забыто мое имя, лишь бы Франция была свободна!» (речь в Конвенте 10 марта 1793 г.).
А первым ввел этот оборот французский поэт Антуан Мари Лемьер. В его трагедии «Вильгельм Телль» (1766) Телль восклицает:
Да сгинут наши имена, была б Швейцария свободной!
Пушкинское: «И на обломках самовластья / Напишут наши имена!» – можно считать возражением Пьеру Верньо и его соратникам.
Напротив, уже в совершенно минорном ключе звучит эта мысль в юношеской поэме Лермонтова «Последний сын вольности» (1831):
Победы мы не встретим вновь,
И наши имена покрыть
Должно забвенье, может быть.
Как видим, девиз Граббе восходит к девизу французских революционеров, только «свобода», неуместная в николаевскую эпоху, уступила место «величию».
В послереволюционной эмиграции двустишие Граббе-Павловой считалось лозунгом НТС – Народно-трудового союза, созданного в 1936 году на базе Национального союза русской молодежи. Тогда же студент Павел Зеленский написал песню «Молодежная» («В былом источник вдохновенья…»). Заканчивалась она словами:
А путь осветят нам святые
Извечной доблести слова:
«Да возвеличится Россия,
Да гибнут наши имена!»
«Молодежная» стала своего рода гимном НТС; мемуары Виктора Байдалакова, основателя НТС, были опубликованы в 2002 году под заглавием «Да возвеличится Россия. Да гибнут наши имена…»
Диссидент-либерал Андрей Амальрик отзывался об этом двустишии почти так же, как цензор Никитенко – о двустишии Каролины Павловой: «Сквозь благородный лозунг НТС “Пусть погибнут наши имена, но возвеличится Россия!” просвечивает “Ты – ничто, твой народ – всё!”» («Записки диссидента», 1978).
Амальрик, можно сказать, предвосхитил лозунг «Россия – всё, остальное – ничто!», появившийся в статье Эдуарда Лимонова «Опричники национальной революции» (1995).
Что же до патриотов-державников, то они взяли двустишие о России, конечно, не из песни Зеленского, а из романа Пикуля. НТС (немалая часть которого в годы войны пыталась сотрудничать с немцами) для них скорее пугало, чем образец.
Но тождество лозунгов налицо.
Даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время
На яхте «Беда» вышел из строя корабельный хронометр. Как теперь прокладывать курс? Капитан Врунгель решает проблему способом простым, как все гениальное:
Вы берете часы, какие угодно, хоть стенные, хоть башенные, можно даже игрушечные, все равно. Лишь бы у них были стрелки и циферблаты. Причем вовсе не обязательно, чтобы стрелки двигались: напротив, совершенно необходимо, чтобы они не двигались. Пусть стоят. И вот, допустим, они показывают, как мой хронометр, ровно двенадцать часов. Отлично! Конечно, в течение большей части суток пользоваться таким хронометром не придется, но это, знаете, и ни к чему, излишняя роскошь; зато два раза в сутки – в полдень и в полночь – ваш хронометр совершенно точно покажет время. Тут только нужно не пропустить момента, когда посмотреть, а это уж зависит от личных способностей наблюдателя.
(Андрей Некрасов, «Приключения капитана Врунгеля», 1939)
Капитан Врунгель не первым набрел на эту замечательную идею. Изречение: «Даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время», – было известно давно. В американских антологиях цитат оно с конца 1960-х годов приписывается австрийской писательнице Марии Эбнер фон Эшенбах, автору классического сборника «Афоризмы» (1880). Но этого афоризма мы у нее не найдем.
Самое раннее упоминание о способе капитана Врунгеля сайт «Quoteinvestigator» датирует началом XVIII столетия. 28 июля 1711 года Джозеф Аддисон писал в своем журнале «Наблюдатель» («The Spectator»):
Если бы они [провинциалы] все время носили одно платье, иногда они оказывались бы одеты по последней моде (…). Время от времени мода совпадала бы с ними, подобно остановившимся часам, которые раз в двенадцать часов показывают точное время.
В 1809 году вышел в свет сатирический роман Вашингтона Ирвинга «История Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии». Здесь указывалось:
Правителю несомненно более пристало быть настойчивым и последовательным в заблуждениях, чем колеблющимся и противоречивым в старании поступать правильно. (…) Часы, стрелки которых стоят на месте и неизменно направлены в одну сторону, дважды в сутки будут, разумеется, показывать правильное время, а другие часы могут постоянно идти, но постоянно неверно.
(Перевод В. Ровинского)
Математик и логик Чарльз Л. Доджсон, известный нам под именем Льюис Кэрролл, в молодости издавал домашний журнал, одна из серий которого называлась «Зонтик-колокольчик» (ок. 1850–1853). В 1898 году в печати появилась задачка из «Зонтика-колокольчика»:
Какие часы лучше: те, что показывают точное время лишь раз в год, или те, что показывают верное время два раза в день? «Несомненно, вторые, – отвечаете вы». Прекрасно, читатель, а теперь внимание.
У меня есть двое часов: одни не идут вообще, другие отстают на минуту за день. Какие бы вы предпочли? «Разумеется, отстающие, – отвечаете вы».
Теперь заметьте-ка: часы, отстающие на минуту за день, должны отстать на двенадцать часов, т. е. на семьсот двадцать минут, прежде чем снова покажут точное время. Следовательно, они точны раз в два года, тогда как другие совершенно точны всякий раз, когда наступит время, которое указывают их стрелки; а это случается дважды в день.
Американский физик Дэниэл Лузон Морррис писал:
Когда-то было мудро замечено, что даже сломанные часы дважды в день показывают точное время. Я попытаюсь быть еще мудрее и скажу, что только сломанные часы и могут оказаться абсолютно точны и что только покойник абсолютно безгрешен.
(«Возможности безграничной искренности», 1952)
И уже в наши дни американский актер и писатель-юморист Джон Ходжман заметил:
Даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время.
А солнечными часами даже ночью можно огреть кого-нибудь по башке.
Даже у параноика есть враги
В этой форме фраза утвердилась у нас после выхода в свет составленной мною «Большой книги афоризмов» (1999). В английском оригинале чуть иначе: «Даже у параноиков есть реальные враги» («Even paranoids have real enemies»). В «Большой книге…», как и в англоязычных антологиях, автором фразы назван госсекретарь США Генри Киссинджер.
Однако это неверно. Сведения об истории изречения появились на сайте «Quoteinvestigator» в 2013 году.
Итак: в примечании редакторов к одной из статей, помещенных в посмертном «Собрании трудов» (1953) американского психоаналитика Отто Фенихеля, говорилось:
Фрейд в своей работе «Некоторые невротические механизмы ревности, паранойи и гомосексуальности» показывает, что даже параноики бредят не совершенно произвольно, но скорее преувеличивая мельчайшие объективные признаки.
В романе Вирджинии Макманус «Не за красивые глазки» («Not for Love», 1960) содержался следующий диалог:
– Я думаю, что за моей квартирой следят.
– А ты знаешь, что значит п-а-р-а-н-о-и-к? (…)
– Да, я знаю, что значит параноик, но это не значит, что в мире нет шантажистов.
Обе эти цитаты относятся к предыстории фразы. Ее настоящая история начинается в эпоху расцвета молодежной контркультуры.
21 июля 1967 года в газете «Christianity Today» были приведены примеры надписей на нагрудных значках, в том числе:
Я хочу быть тем, кем я был, когда я хотел быть тем, кто я есть.
Покончи с бедностью. Дай мне десятку.
Даже у параноиков есть реальные враги.
В сентябре того же года значок с этой надписью был представлен на Первой международной психоделической выставке в нью-йорском клубе «Forest Hills Country».
В 1968 году в журнале «Эсквайр» автором этого изречения был назван – без каких-либо доказательств – поэт и новеллист Делмор Шварц, умерший в 1966 году.
И лишь пять лет спустя изречение было приписано Киссинджеру. В газете «Вашингтон пост» от 1 сентября 1973 года известный политический обозреватель Стюарт Олсоп писал:
Что касается врагов президента, то их можно было бы счесть еще одним симптомом никсоновской паранойи. Однако Генри Киссинджер как-то пошутил, что «даже у параноиков есть реальные враги», и враги Никсона совершенно реальны.
В 1969 году в американской печати цитировалась настенная надпись:
На помощь! Меня преследуют параноики!
А в 1971 году еще одна, хорошо известная и у нас:
Если у тебя нет паранойи, это еще не значит, что за тобой не следят.
Справедливость «формулы Киссинджера» подтверждается случаем с Джеймсом Форрестолом, экс-министром обороны США, который в 1949 году выбросился из окна госпиталя в припадке депрессии. Среди прочего, он считал, что за ним следят израильские спецслужбы. И впоследствии выяснилось, что он не ошибся: Израиль, опасаясь тайного сговора США с арабами, действительно установил слежку за Форрестолом.
Один из героев повести Дэвида Сэлинджера «Выше стропила, плотники» (1955) замечает:
– Должно быть, я параноик наоборот. Я подозреваю, что другие сговариваются, чтобы меня осчастливить.
Есть еще и такое изречение неизвестного американского автора:
Если вам кажется, что вы сошли с ума, вы здоровы; а если вам кажется, что все посходили с ума, вы не в своем уме.
Дай мне мужество изменить то, что я могу изменить…
Есть молитва, которую считают своей не только приверженцы самых разных конфессий, но даже неверующие. По-английски ее именуют Serenity Prayer – «Молитва о спокойствии духа». Вот один из ее вариантов:
– Господи, дай мне спокойствие духа, чтобы принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить, и дай мне мудрость отличить одно от другого.
Кому ее только не приписывали – и Франциску Ассизскому, и оптинским старцам, и хасидическому рабби Аврааму-Малаху, но чаще всего Курту Воннегуту. Почему Воннегуту – как раз понятно.
В 1970 году в «Новом мире» появился перевод его романа «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (1968). Здесь упоминалась молитва, висевшая в оптометрическом кабинете Билли Пилигрима, главного героя романа. «Многие пациенты, видевшие молитву на стенке у Билли, потом говорили ему, что она и их очень поддержала. Звучала молитва так:
ГОСПОДИ, ДАЙ МНЕ ДУШЕВНЫЙ ПОКОЙ, ЧТОБЫ ПРИНИМАТЬ ТО, ЧЕГО Я НЕ МОГУ ИЗМЕНИТЬ, МУЖЕСТВО – ИЗМЕНЯТЬ ТО, ЧТО МОГУ, И МУДРОСТЬ – ВСЕГДА ОТЛИЧАТЬ ОДНО ОТ ДРУГОГО.
К тому, чего Билли изменить не мог, относилось прошлое, настоящее и будущее» (перевод Риты Райт-Ковалевой).
С этого времени «Молитва о спокойствии духа» стала и нашей молитвой.
А впервые она появилась в печати 12 июля 1942 года, когда «Нью Йорк таймс» поместила письмо читателя с вопросом, откуда эта молитва взялась. Только ее начало выглядело несколько иначе; вместо «дай мне спокойствие духа (serenity of mind) – «дай мне терпение». 1 августа другой читатель «Нью-Йорк таймс» сообщил, что молитву составил американский проповедник-протестант Рейнхольд Нибур (1892–1971). Эту версию ныне можно считать доказанной.
В устном виде молитва Нибура появилась, по-видимому, в конце 1930-х годов, но широкое распространение получила в годы Второй мировой войны. Тогда же ее взяли на вооружение «Анонимные алкоголики».
В Германии молитва Нибура долго приписывалась немецкому богослову Карлу Фридриху Этингеру (K. F. Oetinger, 1702–1782); тот же автор указан в I издании моего «Словаря современных цитат» (1997). Дело в том, что перевод молитвы на немецкий был опубликован в 1951 году под псевдонимом «Фридрих Этингер». Этот псевдоним принадлежал пастору Теодору Вильгельму; сам он получил текст молитвы от канадских друзей в 1946 году.
Насколько оригинальна «Молитва о спокойствии духа»? До Нибура она нигде не встречалась. Исключение составляет лишь ее начало. В 1934 году в одном из американских журналов появилась статья Джуны Пёрселл Гилд «Зачем нужно ехать на Юг?». Здесь говорилось:
«Многие южане, по-видимому, очень мало делают для того, чтобы стереть страшную память о Гражданской войне. И на Севере, и на Юге не у всех хватает спокойствия духа, чтобы принять то, чего нельзя изменить» (курсив мой. – К.Д.).
Почти двумя тысячелетиями раньше Гораций писал:
Тяжко! Но легче снести терпеливо
То, чего изменить нельзя.
(«Оды», I, 24)
Неслыханная популярность «Молитвы о спокойствии духа» привела к появлению ее пародийных переделок. Наиболее известна из них «Молитва офисного работника» («The Office Prayer»):
– Господи, дай мне спокойствие духа, чтобы принять то, чего я не могу изменить; дай мне мужество изменить то, что мне не по нраву; и дай мне мудрость спрятать тела тех, кого я убью сегодня, ибо они достали меня.
А еще помоги мне, Господи, быть осторожным и не наступать на чужие ноги, ибо над ними могут быть задницы, которые мне придется целовать завтра.
