Константин Циолковский
Приключения атома

Полная версия

* * *

Мальчик очарован был этой лекцией и решил непременно попасть в верховные президенты. С этих пор он ещё внимательнее следил за собою, тщательно наблюдал жизнь и слушал учителей.

Брак

В камеру к дежурному президенту являются юноша и девушка с заявлением о желании заключить брак. С ними пришли родственники и много любопытных. Удобно расселись. Воздух хорош: просторно и ещё вентиляция. Читается вслух записанное о качествах жениха и невесты, их возрасте, здоровье, родителях, родственниках. В каждом посёлке есть такая книга. Записывается желание брачующихся в ту же книгу с назначением времени.

– Любите ли вы свою невесту? Спрашивает президент.

– Да.

Такой же вопрос задаётся невесте, такой же её ответ. Жених, невеста, президент и присутствующие расписываются в книге.

Но бракосочетания ещё нет. Требуется ещё медицинское свидетельствование жениха и невесты. Жених свидетельствуется мужчиной, а девушка женщиной. Оба врача совещаются между собой, а затем заявляют президенту о возможности или невозможности брака. Если решение выборных врачей благоприятное, то через 10 дней желающие из посёлка приглашаются возражать против предполагаемого брака. Обыкновенно возражений не бывает. Разве какой-нибудь завистник или влюблённый соперник что-нибудь выдумает неосновательное. Но его опровергают, стыдят, и брак заносится в книгу за обычным росписом президента, присутствующих и врачей. Если врачи решат, что брак грозит смертью невесте, или что потомство не может быть достаточно здорово, то брачующихся стараются отговорить от совершения брака. Если же это не помогает, то невесту, через операцию, делают временно бесплодной, и тогда брак допускается. Брачующимся объясняют вред такого брака для человечества и убеждают опять искать других супругов.

Убийство

Нашли мертвого старика с раной от удара камнем. Случайно видели ссору его с другим пожилым человеком. Очередная стража привела обвиняемого вместе со свидетелями. Они рассказали, – что знали. Прочли описание жизни убитого и убийцы. Жизнь их не оказалась безукоризненной. Оба судились не раз за ссоры и драки.

Президент обращается к обвиняемому:

– Вы убили?

– Я.

– За что?

– Он меня оскорбил.

– Чем же?

– Назвал сумасшедшим.

– Вы могли обуздать его судом.

– Я не мог вытерпеть…

– Понимаю! Но это дурное свойство. Вы наследовали его от родителей и, пожалуй, невинны; но Вы, после Вашего поступка, становитесь страшны для общества. Я вас ради общественного покоя, должен из общества исключить. Вы отправляетесь к таким же вспыльчивым и нетерпеливым людям, т. е. в колонию вспыльчивых убийц. Если Вы не согласны, то Вас отправят туда насильно.

– Я покоряюсь.

– Больше вам ничего не остаётся.

Дело было кратко записано. Подписались: президент, свидетели преступления, обвиняемый и присутствующие.

Убийца был отправлен в изолированный посёлок к такого же рода преступникам. Там жилось не дурно, было управление, подобное описанному, но члены частенько ссорились. Ссылать оттуда уже было некуда и им приходилось терпеть друг друга и видеть частые драки и даже убийства. Так как жена и дети их за ним обыкновенно не могли следовать, то посёлки вымирали естественной смертью. Если жены и следовали, то всё же посёлки вымирали, так как размножение вспыльчивых убийц искусственно сокращалось или совсем уничтожалось операциею. Дети же оставались обязательно до совершеннолетия в обществах, а затем уже проявляли свою волю. Но жизнь там всё же не могла угаснуть, потому что был непрерывный приток такого рода преступников. Иные посёлки такого же сорта росли, хотя и очень медленно, сравнительно с нормальными, вообще же они сокращались. Так вымирало зло и несовершенство.

Дурное слово

Опять камера президента и с десяток мужчин и женщин.

– Он назвал меня навязчивой мухой, заявляет обиженный. Как он смел!

– Правда? Задаёт вопрос президент, обращаясь к обвиняемому.

– Верно! Но ведь и он назвал меня навозным жуком.

– Вы оба солгали, заметил президент, так как, очевидно, что вы не насекомые. Ложь ведет ко многому дурному. Она есть начало самых ужасных преступлений. Преступление всегда сопровождается ложью. Сознайтесь, что вы поступили дурно и обещайте больше так не делать. Оба тяжущихся искренно согласились с судьей и дали при свидетелях обещание остерегаться всякой неправды, хотя бы и в шутку.

Всё было кратко записано и собрание разошлось.

Бывало и так, что обвиняемый не сознавался в дурном поступке, несмотря на улику свидетелей. Никакое убеждения судьи не действовали. Незначительный проступок всё таки записывался, и если он повторялся многократно и было много пострадавших, то неисправимый отправлялся в особое уездное заведение для несознающих себя, или лживых. Там находились талантливые люди, исправлявшие словом правды и таких.

Иных преступников приходилось отправлять ещё дальше: в губернию, в окружное поселение и даже в верховное, если дозволяли свободные вакансии. Если же этого было нельзя, или не достигали успеха, то выселяли в изолированные колонии, в качестве неисправляющегося лжеца. Лгунов презирали и не заключали с ними браков. Таким образом и эти колонии угасали. Только непрерывный приток лжецов их поддерживал. Но непрерывный огонь безбрачия или бесплодия уничтожал их роды.

Судебная камера

– Я не могу больше с ней жить, заявляет супруг.

– Мы постоянно ссоримся, ругаемся и даже дерёмся.

– Да, это верно, заявляет жена, – только не я в этом виновата. Всегда начинает он. Придерётся к пустякам и пошла история.

– Правда ли это! Спрашивает президент мужа.

– Трудно в этом разобраться! Может быть и я больше виноват. Одно только несомненно, что ссоры не прекращаются и жизнь становится невмоготу.

– С этим и я согласна, почему также хочу развода, сказала жена.

– О жизни мужа и жены расспрошены были соседи, которые и подтвердили наличность ссор и постоянного их (соседей) беспокойства по этому поводу. Кто же из супругов был виноват, не могли выяснить: то говорили за мужа, то за жену.

Прочли историю жизни разводящихся, их брака и последующей семейной жизни. Ссоры начались всего только год тому назад. Маленьких детей не было. Президент допустил развод. Подростки были разделены по согласию между мужем и женой. Дело было записано с обычным приложением рук.

Иногда суд кончался примирением супругов, иногда ссорящиеся и желающие развода подвергались наставлению: то в селе, а то и в высших учреждениях. При беременности до рождения ребенка развод разрешался труднее, а новый брак – никогда. Только тогда, когда был выкормлен и поставлен на ноги младенец, можно было заявлять о желании вторичного вступления в брак. Мужчине удобнее было вступать во второй брак, но обыкновенно разведённому трудно было найти жену без хитрости или обмана, которые при общественной, всем видной жизни, были почти невозможны. Женщины преследовали непостоянство презрением и избегали браков с такими. Кто и соблазнялся, так родные отговаривали.

Ещё развод. Обыкновенно ссоры рождаются от охлаждения одного из супругов и любви к новому человеку. Развод и тут разрешался. Но при такой ветрености мужчина не находил невесты, даже неравнодушной к нему. Также и женщина не находила жениха. Ветреность или непостоянство, мешающая размножению прекращалась судом, как явление угрожающее обществу.

Супружеская измена

Судебная камера. Жена приходит в слезах. Её муж увлекается молоденькой девушкой, которая выказывает ему сочувствие. Оно дошло до тайных свиданий и беременности. У жены куча детей. Есть грудной. Девушка любит чужого мужа. Тот только развлекается и довольно холоден. Всё это выясняется свидетелями, речами обвиняемых и пострадавших.

Изменившего приговаривают к ссылке, на время в колонию изменивших супружескому долгу. Девушку в другую колонию, изменивших целомудрию, и также на время. При повторении – грозит ссылка более длинная, и даже исключение из общества.

Бывали и другие решения, иногда очень оригинальные. Так, хотя очень редко, разрешалось, если не препятствовала жена, одному мужу иметь две жены, т. е. прежнюю и увлекшуюся девушку. Жили они отдельно, а супруг жил то с одной, то с другой.

Преступление против общественной собственности

Судились за общественное добро: за ломку, порчу машин и орудий – при раздражении или неосторожности. Часто извинялись, а при повторяемости подвергались увеличению числа обязательных часов работы, или вразумлению, смотря по количеству вреда. Украсть было невозможно, потому что не у кого. Продать общественное имущество – также, потому что совсем не было денег. Променять нельзя, потому что у всех было общественное добро в достаточном количестве. Но подменивали испорченную одежду и другие вещи, чтобы избавиться от ответственности за небрежность и полом. Сделанное другим выдавалось за свое, портилось из зависти и т. п. Такие проступки сводились к обвинению за ложь и хитрость и не считались маловажными. Попавшиеся подвергались наставлению, исправлению путём слова, книги и особой жизни с усиленным трудом. Очень немногие, неисправлявшиеся, удалялись в колонии к такого же рода небрежным и лживым людям. Там было им хуже, чем с правдивыми: орудия у них были вечно не исправны, успехи промышленности и земледелия слабы. Они более нуждались и жили вообще беднее исправных посёлков. Жены могли за ними не следовать. Право размножения ограничивалось. Дети оставались, по закону, в нормальных обществах. И эти посёлки не росли так быстро, как нормальные.

Иногда жизнь в этих изолированных колониях, – жизнь не сладкая – исправляла провинившихся, которые ссылались туда на год или другой срок, после чего принимались в родное гнездо, и если не попадались в том же, то оставались в нем. Только убийц и неисправимых не возвращали на родину.

Мальчик наш бывал иногда в камерах суда. Многого не понимал, а многое складывал в своем сердце. Но оценить мог только тогда, когда выслушал учителя о жизни и суде прошедших времен.

Из урока истории

100 лет тому назад большинству людей был почти недоступен суд. Безопасность, неприкосновенность личности и многое другое были очень ненадёжны. Теперь меня обидели – и я делаю два шага и уже в камере суда со своим противником. И меня и его все знают. (Кто уклоняется от суда, того судят заочно). Все знают и наши отношения. Суд моментален и справедлив. Но что было прежде! Надо было тащиться иногда сотни верст до судьи, трудно было взывать свидетелей, или их не было, надо было подавать письменное прошение. При несоблюдении ничтожных формальностей, прошение не принималось. Надо было ждать чуть не годы, нанимать адвокатов, если хочешь защититься, потому что у твоего противника деньги и даровитые говоруны, у которых одна цель: оправдать обидчика или беззаконника и получить гонорар.

Короче сказать – лучше всего было в то время забыть обиду и терпеть. Лучше не судиться. Не даром была и пословица: с богатым не судись, с сильным не борись, – хотя бы ты и был тысячу раз прав.

Законы, по их обилию, бестолковости и несправедливости невозможно было знать. Даже юристы и адвокаты знали только отделы – по своей специальности. Незнание же законов обывателю не прощалось. Обыватель же не только ничего не понимал, но и был большею частью совершенно безграмотен.

А как был затруднён развод! Даже брак стоил денег и был большею частью безнравственным, так как скорее был экономическим торгом между богатым и бедным, чем союзом любви.

И брак теперь свободен, потому что не опутан материальными условиями быта брачующихся и их родственников.

Теперь мы не заботимся о материальном благосостоянии и воспитании детей, потому что они получают на свою долю всё необходимое, сколько бы их ни было. Только лишь бы мы исполняли свой шестичасовой труд, были правдивы, выбирали беспристрастно лучших людей и соблюдали законы. Тогда было горе с детьми!.. Двое отцов трудились одинаково, но один надрывался для прокормления и воспитания 5-х детей, а другой роскошествовал, так как случайно был бездетен. Даже собственность причиняла громадное огорчение: вечные заботы, которые преждевременно старили людей и часто сводили в могилу… Как сохранить имущество, если во всех сторон были на него покушения: время точило меха и одежду, дом валился, забор падал, сторожа изменяли, хитрецы обманывали. Как страдали невинные дети! Они подвергались всем ужасам бедности, невежества и жестокости. Они родились уродами, больными, глупыми, преступными.

Дитя, слушая это, ужасалось прошедшей жизни и старалось не только сохранить, но и улучшить своим поведением настоящие порядки.