Константин Че
Янг Эдалт. История первой взрослой любви
Нет, это не мое имя, и история эта – не про заграницу. Простите, если местами получилось грубовато, в телеграфном стиле, но я спешу записать это, чтобы не забыть – ведь прошло уже тридцать лет.
Зовут меня Коля Чехов, в медицинское училище (а сами учащиеся называли его медулище) поступал я после девятого класса, и было мне 16 лет. Почему именно сюда? С одной стороны, в этом возрасте у меня не было четкого представления, кем я хочу быть. Честно говоря, мне было пофиг, куда идти учиться, но родственники не дремали. А с другой: весь предыдущий год один раз в неделю я работал в приемном отделении больницы младшим медбратом (по-русски – санитаром) с подачи учебно-производственного комбината. Была такая вещь в школах СССР, хотя такой страны уже не было… Помню, как перед поступлением принёс документы, и видел, как сдают экзамен зубные техники. Они сидели всей толпой в спортзале и рисовали натюрморт. Или это была лепка? Из вступительных экзаменов писал только диктант, как обладатель школьного аттестата с отличием. Очень был горд, когда получил 5 баллов и поступил. Правда, через три года бабушка открыла страшную тайну, что пятерку поставили по блату. Она раньше долго работала в управлении финансов нашего края, и там с кем-то договорилась.
Еще помню смешную и бедную свою одежду (на дворе – 1993 год): носил я теткины бежевые вельветовые штаны – бананы и хоть материну, зато импортную красную куртку. Куртка-то хоть была на молнии по центру, а за брюки я все время боялся, что будет видно, как они застегиваются на женскую сторону. А ещё отец сделал мне типа импортный пакет для учебников из белого мешка от гранул полиэтилена с помощью накладных чёрных ручек. Самое главное – что там была надпись по-английски. Зато питался я нормально благодаря матери, работавшей в управлении общепита. Помню, как на большом перерыве уходил от всех подальше и обедал бутербродом с сырокопченой колбасой, а на закуску – красное яблоко. У меня не было не только денег питаться в столовой, но и домашней еды столько, чтобы поделиться с товарищем.
Вспоминаю, как стеснялся своей смешной физкультурной формы. У всех тогда уже была поддельная Пума с блестящими широкими застежками на молнии, а у меня – синий советский шерстяной костюм со штанами в обтяжку. Сейчас такой делает Адидас, и все покупают за дорого, а тогда был полный отстой. Сразу вспоминаю преподов по физ-ре со смешными украинскими фамилиями, один из которых проводил разминку под аккордеон.
Но ничего, ко второму курсу у меня тоже появилась Пума, причем настоящая. Покупка этого спортивного костюма – целая эпопея. Была у нас дача в поселке Афипском, за 25 километров от Краснодара. И в этой глухомани купили мне кислотно-зеленого цвета костюм, состоящий из штанов с резинкой и свитшота с большим черным логотипом. В целом он больше был похож на пижаму, зато Пума! Я не помню, сколько он стоил, но чтобы его купить, нужно было принести в магазин еще 200 граммов сухих семян тыквы. Вот они, отголоски Советского Союза. Кофту от этого костюма я таскал еще лет пять после окончания медулища – и ничего, выглядела вполне презентабельно.
Еще была история с кроссовками. Тогда это тоже было must have, как и сейчас. Выбирали мне их долго. Ходили с матерью на «толчок», то есть вещевой Вишняковский рынок. Сейчас это похоже на что-то упорядоченное, а тогда было огромное асфальтированное поле и бесконечные ряды продавцов: кто-то под крышей, а в основном – разложивших товар под ногами. Там наши граждане затаривались турецкими шмотками, и одевались все одинаково. Парни носили широкие светлые штаны-«слаксы» или темно-синие вареные джинсы разных фирм (почему-то все они назывались на букву М), свитера в серую и зеленую полоску, джинсовые куртки, обуваясь в саламандеровские туфли с круглыми носами и толстой подошвой. Какие юбки-брюки-туфли носили девушки, я не помню, но все надевали кашемировые кофточки и шарфики с начесом. Я на среднем курсе медулища тоже одевался смешно: отечественные коричневые брюки в черную клетку и такая же кепка-шестиклинка как-то сочетались с голубой джинсовой курткой (поддельный Левайс). Так вот, про кроссовки. Конечно, мне хотелось Рибок или Найк, желательно высокие – баскетбольные, но это было для нас дорого. После моих самостоятельных блужданий по всем магазинам города и повторного посещения толчка мы купили белые кожаные теннисные кроссы Данлоп. Не знаю, делает ли эта фирма вообще что-нибудь, кроме автомобильной резины и теннисных мячей, но тогда я был счастлив. Конечно, эта обувь была не совсем крутой, но выглядела неплохо. Зато на сэкономленные деньги мне купили бейсболку: оранжевую с синим козырьком, с какой-то вышитой импортной буквой.
С этой бейсболки началось у меня знакомство с Муриком. Полностью его звали, по идее, Мурад, и относился он к местной дубинской шпане. Район, на котором стоит медулище, называется Дубинка, и шпановским он был всегда. Представлял он собой тогда в основном частный сектор со следственным изолятором в центре, ну, и народец вокруг – соответствующий. И вот этот Мурик, адыгеец спортивного телосложения лет восемнадцати, наведывался в медулище в день получения стипендии, вместе с парой дружков, и отнимал ее у студентов мужского пола, которые послабее. Благо, охраны тогда в учебных заведениях не держали. А у девочек, обучающихся на медсестер, мог на весь коридор спросить: «Девчонки, вы сестрёнки?». Девочки скромно отвечают, что да. «А я мастёр …бать сестёр!». Вот к нему и ушла моя новая бейсболка…
Кстати, мужского пола в медулище вообще было мало. В моей группе, которая называлась медсестры «А», мальчиков было четверо, а девочек – 32. Как говорится, по формуле: восемь девок – один я. Со мной учились: 1) Сережа Г., здоровенный тучный парень в очках, сын медулищных преподов, 2) Миша К., кудрявый паренек телосложением немного плотнее и повыше меня, и 3) Нестор Ш., не по годам развитый грузин – беженец из Сухуми. Вот он-то и оказал на меня самое сильное влияние, действие которого я ощущаю до сих пор. Его приколы хорошо мне запомнились не только в силу возраста с цепкой памятью, но и потому, что он был совсем не такой, как мы. Хотя и одного возраста с нами, он был, а не только выглядел, гораздо старше нас. Был он волосат, как настоящий мингрел, и давно брил лицо, а главное – был более опытным в этой, для нас только начавшейся, взрослой жизни. Я и Сережа были типичными интеллигентами, Миша чуть более наблатыканным, А Нестор был реально крут. Не знаю, все ли сухумские пацаны такие, или общался там он с какими-то ворами, но всяких блатных вещей знал он очень много, чему мы и спешили научиться. Да и выглядел он круто: черная кожаная куртка, черные джинсы, кожаные туфли с дырочками, которые он называл «инспекторами», на носу очки Рэйбан цвета бутылочного стекла, а в руке крутит четки. В день физры он надевал с этой крутой курткой голубой адидасовский костюм и клевые кроссовки. Скорей всего, его семья на малой Родине не бедствовала, но от войны пришлось бежать в Краснодар. Нестор курил и сигареты, и анашу, которую он называл джанджи. Причем это только пишется «джа», а произносится без буквы «д», как среднее между «жа» и «ча». Короче, был он у нас «главшпан», и уж ему-то от Мурика не доставалось. А нам, лохам, этот хулиган мог в ответ на наше приветствие махнуть в голову ногой. Подрался с ним из нас, краснодарских, только Миша, а мне еще долго приходилось делиться с Муриком стипендией. Размер стипендии был несерьезный, и выдавалась она смешными розовыми и голубыми деньгами, размером в два раза меньше нынешних.
Еще про Мишу. Папу его звали так же, и было смешно, когда звонишь одногруппнику по городскому телефону. Сейчас, с мобильными, конечно, такого нет. Спросишь Мишу, а его мама в ответ: «А Вам старшего или младшего?». Никогда, кстати, не понимал, почему у пап не хватает фантазии по-другому назвать сына. Вот раньше, когда называли по святцам, было куда разнообразнее. Миша встречался с армянской девочкой Светой А., с Сережей не встречался никто, а обо мне – позднее. С Нестором, наверное, хотели бы встречаться все девочки нашей группы. А он, хоть и ходил на переменах курить со всеми нашими курящими девчонками (человек пять), но ни с кем не тусил. Под этот сигаретный дым коромыслом прошло отмечание нашей первой степухи в ближайшем кафе, в связи с чем вспоминаю первое свое пиво. Играла песня «Дым сигарет с ментолом». Пиво было светлое, и вызывало приятное и меленное опьянение. Но, при этом, приходилось часто бегать в туалет помочиться. Скоро моча приобрела цвет и запах того напитка, который мы употребляли. Со временем стало казаться, что наши желудки напрямую соединены с мочевым пузырем, но изучаемая нами анатомия этого не подтверждала. Однако, состояние приятного легкого хмеля, которое вызывало пиво, мне понравилось, и приходилось мириться с беготней в туалет. В этих походах даже был свой плюс: по тому, как тебя держат ноги, можно было контролировать степень опьянения.
