Константин Александрович Широков
Елизавета
Она, помедлив и, может быть, впервые посмотрев на меня пристально долго, как бы изучая меня и сомневаясь в том, стоит ли связываться с этим подозрительным типом, ответила просто и коротко:
– Елизавета.
«Вот это имя!» – про себя восхищённо отметил я, торопливо выходя за ней из трамвая на остановке. – Царское имя… Может, и отчество у неё как у одной из русских императриц – Петровна. Впрочем, и в Англии, кажется, правила королева Елизавета.
И тут сомнения почему-то исподволь прокрались в мою душу. А что, если это розыгрыш.
Я украдкой глянул на неё, всё же ещё побаиваясь нарушить своим взглядом наметившийся тёплый мирный диалог двух держав.
– Извиняюсь, а полное имя не Елизавета Петровна? – спросил я, от волнения чуть было не начав с обращения «Ваше высочество».
– Нет, моё отчество не Петровна.
Девушка молча шла рядом и, по-видимому, не пыталась меня разыграть и посмеяться над моими чувствами.
– Значит, Лиза? – приободрившись, осторожно прощупал я её настроение.
– Меня зовут Елизавета, – так же просто настояла она, и очень пристально ещё раз посмотрела на меня, как бы говоря между строк: «Ещё одно фривольное суждение и разговор будет окончен раз и навсегда, без права обжалования, апелляций и с поражением других всевозможных прав».
И я согласился, поспешно кивая головой. Какие могут быть права у побеждённых! Правда, дерзкий мой язык всё же промямлил:
– Может, всё-таки – Лизок? Звучит тепло и дружески, даже как-то по- домашнему…
«Боже, что я говорю!» – подумал я в ту же секунду и почти с испугом посмотрел на Елизавету, представляя, как она сейчас же отомстит мне. К примеру, перейдёт на другую сторону улицы или, чего доброго, обратится за помощью к двум домохозяйкам, которые семенили недалеко от нас и уже оглядывались по сторонам в надежде придраться к кому-нибудь, чтобы обсудить это у себя на лавочке. Вероятно, это было бы даже похуже англо-бурской войны.
Но она промолчала – отличный знак. На этот раз пронесло…
«Так, значит, нас зовут Лиза… Лизок… Элиза, – думал я. – Нет, Элиза это, конечно, из другой оперы…»
А всё-таки характер, надо признаться, у Лизы – настоящий… Как у Клеопатры Египетской – ну очень покладистый…
– Лиза, я должен перед Вами извиниться… – Я решил сразу же поставить свою скромную подпись под всё тем же актом безоговорочной и добровольной капитуляции и окончательно сдаться на её милость. И даже готов был к любой самой большой и непосильной контрибуции. Например, готов был сесть в долговую яму, но непременно купить билеты в театр на весь летний сезон.
– Я не обиделась, – ответила она и чуть заметно улыбнулась.
Так мы и беседовали до самого её дома: она – вежливо и воспитанно отмалчивалась, изредка кратко и чересчур корректно, как случайному попутчику, отвечая на мои несмолкающие спичи и реплики. А я, – я просто влюбился с первого взгляда в эту очень красивую и удивительную девушку и не переставая нёс редкостную по своей бестолковости околесицу.
Колпачок от ручки я вернул ей у самых дверей её дома. Я просто настоял на этом, задерживая её кулачок в своей руке и неуверенным голосом упрашивая о встрече, хотя бы последней в моей жизни.
И в этот последний раз мы встретились, как и условились, через неделю в сквере, рядом с её домом, у книжного киоска.
Я благоухал от запаха парикмахерской, где незадолго до этого, можно сказать, впервые побывал, безжалостно расставшись там со своими чересчур длинными и спутанными волосами.
Три ярко-красных тюльпана были у меня в руках, а в нагрудном кармане ещё новой кремовой рубашки, взятой напрокат до вечера у всё того же закадычного друга Миши Лайкина, лежали его же ореховые зеркальные очки, которые так мне шли и которые он по такому случаю в сердцах сорвал со своего носа.
А Лиза пунктуально точно, но тем не менее неожиданно появилась со стороны киоска с томиком стихов, который с очаровательной улыбкой и без лишних слов подарила мне, наверно, в воспитательных целях и в святой надежде положительно повлиять на мой что ни на есть бесшабашный и невозможный нрав.
«Следующая остановка «Старые Семенчуки» – раздалось из динамиков. Я вздрогнул. Сейчас я увижу её. В груди что-то жалко сжалось, я почувствовал, как участился пульс, как по всему телу пробежала пронизывающая тёплая и одновременно нахолаживающая волна. Неужели я так волнуюсь?! Руки мои крутят пуговицы на рубашке. Я точно в лихорадке. Странно, такого со мной ещё никогда не было.
