Конн Иггульден
Врата Рима. Гибель царей
Рений спешился.
– Войдешь? – спросил он, подходя к двери.
Марк кивнул и взялся привязывать лошадей к столбу. Когда он закончил, Рений уже вошел. Марк нахмурился и, держа руку на рукояти кинжала, последовал за ним. Внутри было довольно темно, но при тусклом свете свечи и едва теплящегося очага он увидел, как Рений обнимает здоровой рукой какого-то старика.
– Это мой брат Прим. Прим, это тот мальчишка, о котором я упоминал. Едет со мной в Грецию.
Хотя старику было, наверное, не меньше восьмидесяти, рукопожатие у него оказалось крепкое.
– Брат писал мне о ваших успехах – твоих и того, второго парня, Гая. Вообще-то, ему никто не нравится, но вы двое – еще меньше остальных.
Марк хмыкнул.
– Садись, парень. У нас впереди долгая ночь. – Хозяин подошел к очагу и положил на раскаленные угли длинную железную кочергу.
– Что происходит? – спросил Марк.
Рений вздохнул:
– Мой брат – бывший лекарь. Он отнимет мне руку.
Когда Марк понял, что произойдет сейчас у него на глазах, ему сделалось дурно. Кровь бросилась в лицо. Оставалось только надеяться, что Рений не расскажет брату, при каких обстоятельствах был ранен. Маскируя смущение, он быстро заговорил:
– Уверен, это могли сделать и Луций, и Кабера.
Рений жестом остановил его.
– Могли многие, но Прим – лучший.
Прим по-стариковски кхекнул, явив скудный набор зубов.
– Меньшой рубил людей на кусочки, а старшой сшивал заново! – бодро сказал он. – Давай добавим света.
Он взял масляную лампу, зажег ее от свечи, а потом повернулся и, прищурившись, посмотрел на Рения.
– Глаза у меня уже не те, но не покрасил ли ты волосы?
Рений вспыхнул.
– Не надо мне рассказывать, какие у тебя слабые глаза, – вспылил Рений. – Ты еще и не начал резать. Я просто хорошо несу свои годы.
– На удивление хорошо, – согласился Прим.
Из кожаной сумки он высыпал на стол инструменты и жестом предложил брату сесть. Глядя на пилы и иглы, Марк пожалел, что не послушался Рения и остался с ним, но теперь было слишком поздно. Рений сел, роняя со лба пот. Прим дал ему бутыль с какой-то бурой жидкостью, и старый гладиатор сделал несколько больших глотков.
– Возьми, парень, вон ту веревку и привяжи его к стулу. Мне не надо, чтобы он тут бушевал и ломал мебель.
Едва справляясь с тошнотой, Марк взял веревку и, к своему ужасу, обнаружил на ней следы давно засохшей крови. Стараясь ни о чем не думать, он занялся делом.
Через несколько минут Рений был обездвижен, и Прим влил ему в горло остатки неведомого пойла.
– Боюсь, больше у меня нет. Боль притупит, но не сильно.
– Да начинай уже! – рыкнул Рений сквозь стиснутые зубы.
Прим сунул ему в рот толстый кусок кожи и приказал закусить.
– По крайней мере, зубы сбережешь.
Он повернулся к Марку:
– Бери руку и держи покрепче, чтоб я быстрее отпилил.
Он проверил прочность веревок на запястье и локте. Потом вытащил из сумки зловещего вида нож, поднес его к свету и, прищурившись, осмотрел лезвие.
– Я сделаю надрез вокруг кости, потом еще один, пониже. Мы уберем мясо, потом перепилим кость и прижжем сосуды. Все надо сделать быстро, иначе он истечет кровью и умрет. Я оставлю лоскут кожи, чтобы завернуть культю. Первую неделю он не должен ее трогать, а потом каждое утро и каждый вечер нужно втирать мазь, которую я тебе дам. У меня нет кожаной чашечки для культи – вам придется сшить такую самим или купить.
Марк нервно сглотнул.
Некоторое время Прим ощупывал руку, потом поцокал языком и грустно покачал головой.
– Так и есть. Он ничего не чувствует. Мышцы перерезаны и начинают отмирать. Боевое ранение?
Марк невольно покосился на Рения. Глаза над оскаленными зубами горели как у безумца, и он отвернулся.
– Случай на занятии, – прохрипел Рений через кожаный кляп.
Прим кивнул и прижал нож к коже. Рений напрягся, Марк крепче стиснул его руку.
Точными, уверенными движениями Прим сделал глубокий надрез, остановившись только раз, чтобы промокнуть рану куском ткани и убрать сгустки крови. Марк боялся, что его вот-вот вырвет, но брат Рения держался совершенно спокойно и даже мычал что-то похожее на мелодию. Когда появилась белая кость в розовой оболочке, Прим довольно хмыкнул. Обнажив кость полностью, он приступил ко второму надрезу.
В какой-то момент Рений посмотрел на запачканные кровью руки брата и скривился в горькой гримасе. Потом стиснул зубы и уставился в стену, так что страх выдавала только легкая дрожь.
Кровь стекала на руки Марку, на стул, на пол. Из Рения вытекла уже целая поблескивающая в свете лампы лужа. Срезая и соскабливая ошметки мяса, Прим небрежно ронял их на пол.
– Об этом не беспокойся. У меня две собаки, которые очень обрадуются, когда я их впущу.
Марк отвернулся, и его наконец вырвало. Прим опять поцокал языком и сдвинул его руки. На ладонь выше локтя белела кость.
Рений шумно задышал через нос, и Прим прижал палец к шее брата, проверяя пульс.
– Я быстренько, – пробормотал он.
Рений кивнул, не отрывая взгляд от стены.
Прим встал, вытер руки о тряпицу, посмотрел брату в глаза и поморщился, обнаружив что-то, что ему не понравилось.
– Сейчас самое трудное. Когда я стану пилить кость, будет больно. И само ощущение не из приятных. Я постараюсь побыстрее. Парень, держи его крепко. Две минуты будь тверд как скала. И держи все свое при себе, понятно?
Бедняга Марк сделал глубокий вдох. Прим достал пилу с тонким лезвием и деревянной рукоятью, немного напоминавшую кухонный нож.
– Готовы?
Оба согласно промычали, и Прим начал пилить, так быстро работая локтем, что движения почти сливались.
Рений замер, напрягшись всем телом и вырываясь из пут. Марк держал гладиатора так, словно от этого зависела его жизнь, и моргал всякий раз, когда окровавленные пальцы соскальзывали с руки и пила застревала.
Внезапно рука отделилась. Рений взглянул на нее и сердито рыкнул. Прим вытер пальцы и прижал к ране тряпицу. Потом жестом приказал Марку подержать тряпку, а сам принес железную кочергу, которая все это время лежала на углях. Конец ее раскалился докрасна, и Марк заранее сморщился.
Убрав тряпицу, Прим принялся быстро тыкать раскаленным железом в те места, откуда текла кровь. Мясо шипело, воняло ужасно. Марка снова стошнило на пол, но на этот раз вырвало одной желчью.
– Положи кочергу на угли, быстро. Я подержу тряпку, пока нагреется.
Марк, пошатываясь, встал, взял кочергу и сунул в очаг. Рений уронил голову на грудь, кожаный кляп выпал из безвольного рта.
Прим отнял тряпку от раны, и кровотечение открылось снова. Он с чувством выругался.
– Пропустил половину сосудов! Раньше мог прижечь все с первого раза, но уже несколько лет этим не занимался и потерял навык. Все нужно сделать как следует, иначе рана сама себя отравит. Готово?
Марк достал кочергу – кончик был еще черный.
– Нет. С ним все будет в порядке?
– Нет, если я не закрою рану должным образом. Сходи, принеси дров.
Марк с радостью воспользовался предлогом и, поспешно выйдя, постарался отдышаться. Уже почти стемнело – боги, сколько же времени прошло? У стены за углом спали на привязи два больших пса. Он поежился и взял несколько поленьев из кучи возле них. Собаки проснулись и негромко зарычали, но не встали. Не глядя на них, Марк вернулся в дом и бросил в очаг два полена.
– Принеси кочергу, как только конец покраснеет, – пробормотал Прим, прижимая тряпку к кровоточащему обрубку.
Марк старался не смотреть на отпиленную руку. Отдельно от тела она производила жуткое впечатление, тошнота снова подкатилась к горлу. Он поспешно отвернулся к очагу.
Кочергу пришлось нагревать еще раз, пока Прим не удовлетворился результатом. Марк знал, что это шипение останется с ним навсегда. Справившись с дрожью, он помог забинтовать обрубок чистыми холщовыми полосками. Вместе они подняли Рения и положили на соломенный тюфяк в другой комнате. Марк присел на краешек, вытер пот с глаз и с облегчением выдохнул – все кончилось.
– Что будет с… этим?
Он жестом указал на все еще привязанную к стулу руку.
Прим пожал плечами:
– Отдавать ее собакам как-то нехорошо. Наверное, закопаю где-нибудь в лесу. Иначе сгниет и будет вонять. Правда, есть такие, кто забирает свое. Рука хранит так много воспоминаний. Пальцы помнят, как обнимали женщин и трепали по голове детей. Что и говорить, потеря большая, но мой брат – сильный человек. Надеюсь, переживет.
– Наш корабль уходит через четыре дня, с приливом, – сказал Марк.
Прим потер подбородок:
– Сидеть на лошади он сможет. Слабость пройдет через несколько дней, но вообще он крепок как бык. Вот держать равновесие будет труднее. Придется многое начинать заново. Вам долго плыть?
– Месяц при попутном ветре.
– Используйте это время. Занимайся с ним каждый день. Быть беспомощным не нравится никому, а уж моему брату и подавно.
Глава 17
Марий остановился у внутренних дверей сената.
– Тебе входить нельзя до тех пор, пока ты не будешь признан римским гражданином, и даже тогда сможешь войти только как мой гость. Я назову твое имя и коротко тебя представлю. Это обычная условность, не более того. Жди. Я вернусь и покажу, где можно сесть.
Гай спокойно кивнул и отступил в сторону. Марий постучал и, когда двери открылись, вошел. Гай остался один и, не зная, чем занять себя, прошелся взад-вперед.
Минуло минут двадцать, и он забеспокоился – из-за чего задержка? Внешние двери остались открытыми, и Гай, подойдя к ним, увидел стоящих на площади солдат. Выглядели они внушительно и, несмотря на полуденную жару, стояли, вытянувшись по струнке. Отсюда, с высоты, Гай видел не только весь Форум, но и улицы за ним с их обычной, повседневной суетой. От наблюдений его отвлек скрип дверей.
– Добро пожаловать, Гай. – Марий подошел к племяннику. – Теперь ты римский гражданин. Отец гордился бы тобой. Идем, сядешь рядом со мной и послушаешь, какие дела сегодня обсуждают. Полагаю, тебе будет интересно.
Гай вошел в зал вслед за Марием и сразу привлек к себе взгляды сенаторов. Двое или трое кивнули – возможно, они хорошо знали его отца, – и Гай решил запомнить их лица на случай, если потом доведется с ними говорить. Он огляделся, стараясь не выдать любопытства. Подумать только, к голосу этой горстки людей прислушивается весь мир.
Внутреннее устройство зала напоминало цирк в миниатюре, подумал он, садясь на указанное Марием место. Пять ступенчатых ярусов опоясывали центральный круг, откуда ораторы – по одному – могли обращаться к присутствующим.
Сиденья были снабжены черными деревянными подлокотниками. Все сенаторы носили белые тоги, и, может быть, поэтому создалось впечатление, что зал – это огромный рабочий кабинет, место, до предела заряженное энергией. Большинство мужчин были седоволосы, но встречались и молодые лица. Несколько человек стояли, и Гай предположил, что они ждут своей очереди, чтобы поднять какой-то вопрос или высказать свое мнение.
Стоявший в центре зала Сулла говорил о налогах и пшенице. Заметив, что Гай смотрит на него, он улыбнулся, и юноша ощутил силу в самом этом взгляде. Мгновения хватило, чтобы понять – этот человек равен Марию. Вот только найдется ли в Риме место для двоих таких? Гай видел его на играх, и теперь Сулла выглядел так же – белая тога с пурпурной каймой, смазанные маслом и поблескивающие волосы цвета темного золота. Здоровье и жизненная сила били в нем ключом, и в то же время он был спокоен и расслаблен.
Гай сел рядом с Марием.
Сулла сдержанно откашлялся в кулак.
– Принимая во внимание, что сегодня на повестке дня более серьезные вопросы, предлагаю отложить обсуждение налогов на следующую неделю. Никто не возражает? – Стоявшие с невозмутимым видом вернулись на свои места, и Сулла снова улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. – Я приветствую нового гражданина и от имени сената выражаю надежду, что он будет служить городу так же хорошо, как его отец. – По залу прокатился одобрительный ропот, и Гай слегка наклонил голову в знак признательности. – Однако с формальностями придется повременить. Сегодня утром я получил известие о грозящей Риму опасности. – Он помолчал, терпеливо ожидая тишины. – Понтийский царь Митридат напал на наши посты в Малой Азии. В его распоряжении, вероятно, не менее восьми тысяч человек. Очевидно, он посчитал, что наши силы растянуты, и сделал ставку на нашу слабость и неспособность вернуть завоеванную территорию. Если не принять мер для отражения нападения, есть риск, что армия Митридата укрепится, численно вырастет и начнет угрожать безопасности наших греческих владений.
Несколько сенаторов встали, зазвучали громкие голоса, разгорелись споры. Сулла поднял руки, призывая к тишине.
– Нам нужно принять решение! Те легионы, что уже находятся в Греции, заняты на неспокойных границах. Справиться с новой угрозой им не по силам ввиду нехватки людей. Мы не можем оставить город без защиты, тем более после недавних волнений, но не менее важно отправить войско, чтобы дать отпор Митридату. Греция ждет нашего ответа – и этот ответ должен быть быстрым и решительным.
Сенаторы согласно закивали. Римское государство строилось не на осторожности и компромиссах. Гай вдруг повернулся и посмотрел на Мария. Консул сидел, сжав кулаки, с напряженным, хмурым лицом.
– У нас здесь две армии, под моим командованием и под командованием Мария, – продолжал Сулла. – Мы на несколько месяцев пути ближе к месту, чем все находящиеся на севере легионы. Я выношу на голосование вопрос, кто из нас отправится навстречу врагу.
Он бросил быстрый взгляд на Мария, и Гай впервые увидел мелькнувшую в его глазах злобу. Марий поднялся, и все умолкли. Те, что успели встать, сели, уступая право говорить другому консулу. Марий заложил руки за спину, и Гай увидел, как побелели костяшки его пальцев.
– Я не вижу изъянов в предлагаемом Суллой плане действий. Положение ясно: нам нужно разделить силы для защиты Рима и чужестранных владений. Я хочу спросить Суллу, вызовется ли он отправиться за море и изгнать неприятеля.
Взгляды всех устремились на Суллу.
– В этом вопросе я полагаюсь на суждение сената. Я – слуга Рима. Мои личные предпочтения значения не имеют.
Марий принужденно улыбнулся, и напряжение между консулами заметно возросло.
– Согласен, – громко и отчетливо произнес он и сел.
Сулла с явным облегчением обвел взглядом сводчатый зал.
– Тогда выбор прост. Я назову сначала один легион, потом другой. Голосующие «за» встанут и будут сосчитаны. В вопросах, касающихся безопасности Рима, воздержавшихся быть не должно. Все согласны?
Три сотни сенаторов сдержанно выразили свое почтительное согласие, и Сулла улыбнулся. Гай ощутил холодок страха. Сулла выдержал долгую паузу, словно получал удовольствие от нарастающего напряжения. Наконец в тишине прозвучало одно-единственное слово:
– Первородный.
Марий положил руку на плечо Гаю:
– Сегодня, парень, ты не голосуешь.
Оставшись на месте, Гай посмотрел по сторонам: сколько же человек встанет? Марий спокойно смотрел на Суллу, словно голосование не имело для него никакого значения. Люди вставали и вставали, и Гай решил, что дядя проиграл. Наконец шум прекратился. Все, кто хотел, уже поднялись. Гай посмотрел на человека, стоящего в середине зала, и увидел, как спокойная уверенность на красивом лице Суллы сменяется сомнением и, наконец, яростью. Консул посчитал голосующих и попросил двух человек провести пересчет. Расхождений не обнаружилось.
– Сто двадцать один человек высказался за то, чтобы против неприятеля выступил Первородный легион.
Сулла закусил губу и впился ненавидящим взглядом в Мария. Тот пожал плечами и отвернулся. Проголосовавшие сели.
– Второй Жаворонков, – произнес негромко Сулла, но в зале, построенном мастерами своего дела, его голос был слышен всем.
Сенаторы снова встали, и Гай увидел, что их большинство. Каков бы ни был план Суллы, он провалился. Нетерпеливым взмахом руки консул усадил сенаторов, не потрудившись даже посчитать голосующих и сделать соответствующую запись. Какое-то время ему понадобилось, чтобы взять себя в руки, однако, заговорив, он снова был спокоен и излучал обаяние.
– Сенат принял решение. Я – слуга сената, – сухим, бесстрастным голосом сказал Сулла. – Полагаю, в мое отсутствие городскими казармами воспользуются солдаты Мария?
– Да, – коротко, без всякого выражения подтвердил Марий.
– Поскольку поддержку нам окажут войска в Малой Азии, не думаю, что кампания затянется надолго. Я вернусь в Рим, как только раздавлю Митридата. Вот тогда мы и решим будущее этого города. – Последнюю фразу он произнес, глядя в упор на Мария, так что сомневаться в смысле высказанного предостережения не приходилось. – Мои люди освободят казармы к сегодняшнему вечеру. У нас есть еще дела? Тогда доброго всем дня.
Сулла вышел из зала в сопровождении группы сторонников. И сразу же напряжение спало, и все оживились: кто-то усмехался, кто-то задумчиво переглядывался.
Марий поднялся со своего места, и все мгновенно затихли.
– Спасибо за доверие. Я буду защищать этот город от всех, кто попытается в него войти.
Обещание было сформулировано таким образом – и Гай сразу отметил это про себя, – что в число тех, от кого Марий намеревался защищать город, вполне мог попасть по возвращении из похода и сам Сулла.
Сенаторы столпились вокруг его дяди, некоторые пожимали ему руку, открыто поздравляя с победой. Одной рукой Марий притянул Гая к себе, другой взял за плечо худощавого мужчину, который улыбнулся им обоим.
– Красс, это мой племянник Гай. Глядя на него, не скажешь, но этот человек – один из самых богатых людей Рима.
У Красса была длинная и тонкая шея, на которой рискованно покачивалась голова с теплыми карими глазами, поблескивавшими в густой паутине тонких морщинок.
– Я и вправду благословен богами. А еще у меня две красивые дочери.
– Одна и впрямь хорошенькая, – усмехнулся Марий, – но вторая пошла в отца!
Гай внутренне содрогнулся, но Красса эти слова будто и не задели вовсе.
– К сожалению, она и в самом деле немного костлява. – Он печально улыбнулся. – Придется дать за ней хорошее приданое, чтобы соблазнить римскую молодежь. – Он повернулся к Гаю и протянул руку. – Рад познакомиться, юноша. Станешь полководцем, как твой дядя?
– Да, – серьезно ответил Гай.
Красс улыбнулся:
– Тогда тебе понадобятся деньги. Придешь ко мне, когда потребуется денежная поддержка?
Гай коротко пожал протянутую руку, и Красс исчез в толпе.
Марий наклонился и прошептал Гаю на ухо:
– Молодец. Он всегда был мне верным другом, и он невероятно богат. Договорюсь, чтобы принял тебя в своем поместье – оно поражает роскошью. А теперь я хочу познакомить тебя еще с одним человеком. Пойдем со мной.
Гай пошел за ним, пробираясь через тесные группки сенаторов, которые обсуждали события дня и унижение Суллы. Марий жал руку каждому, кто попадался на глаза, спрашивал о семье и отсутствующих друзьях. За собой консул оставлял череду улыбающихся лиц.
На другой стороне зала негромко беседовали о чем-то трое мужчин. Увидев подошедших Мария и Гая, они замолчали.
– Вот тот, о ком я говорил, – весело сказал Марий. – Гней Помпей, человек, которого его сторонники называют лучшим римским полководцем нашего времени, – разумеется, когда я болен или меня нет в городе.
Приветливо улыбаясь, Помпей поздоровался с обоими. В отличие от тощего Красса, он был немного полноват, но при высоком росте полнота не портила, а придавала солидности и значительности. Гай предположил, что ему не больше тридцати, отчего его заслуги выглядели еще более впечатляющими.
– Вне всяких сомнений! – ответил Помпей. – Воистину я творю чудеса на поле битвы. Наблюдая за моими маневрами, даже самые суровые мужчины роняют слезу.
Марий рассмеялся и хлопнул его по плечу.
Помпей смерил Гая оценивающим взглядом.
– Твой юный двойник, а, старый лис? – обратился он к Марию.
– Иначе и быть не может с моей-то кровью в жилах?
Помпей сцепил руки за спиной.
– Твой дядя сегодня страшно рисковал, решив вытеснить Суллу из Рима. Что ты об этом думаешь?
Марий начал было отвечать, но Помпей поднял руку.
– Пусть скажет он, старый лис. А я посмотрю, что он из себя представляет.
Гай ответил без колебаний и даже сам удивился тому, как легко нашлись нужные слова.
– Пойти против Суллы – опасный ход, но мой дядя любит азартные игры. Сулла служит Риму и драться с чужестранным царем будет хорошо. А когда вернется, им с дядей придется договариваться. Возможно, нам удастся расширить казармы, чтобы они вместили оба легиона.
Помпей моргнул и повернулся к Марию:
– Он что, глупец?
Марий усмехнулся:
– Ничуть. Просто не знает, доверяю я тебе или нет. Подозреваю, парень уже догадался о моих планах.
– Так что сделает твой дядя, когда Сулла вернется? – прошептал Помпей Гаю на ухо.
Гай огляделся и не увидел никого, кто мог бы подслушать, за исключением этих троих, которым Марий определенно доверял.
– Он закроет ворота. Если Сулла попытается войти силой, сенат объявит его врагом Рима. Ему придется либо начать осаду, либо отступить. Думаю, он подчинится Марию, как и подобает полководцу.
Помпей согласно кивнул:
– Опасный путь, Марий, как я и сказал. Открыто я поддерживать тебя не могу, но негласно сделаю все, что потребуется. Мои поздравления с прекрасным триумфом. Ты выглядел великолепно.
Он подал знак своим приятелям, и они отошли.
Гай хотел сказать что-то, но Марий покачал головой.
– Давай-ка выйдем, здесь все пропахло кознями и происками. – Они направились к дверям, а когда вышли, Марий приложил палец к губам, предупреждая возможные вопросы племянника. – Не здесь. Слишком много ушей.
Гай оглянулся и заметил поблизости нескольких сенаторов, сторонников Суллы, которые посматривали в их сторону с откровенной враждебностью. Вслед за Марием он спустился на площадь, и они сели на каменные ступени в сторонке, чтобы их не услышали. Неподалеку все еще стояли навытяжку легионеры Первородного, казавшиеся неуязвимыми в своих сияющих доспехах. Сидеть спокойно и даже несколько расслабленно в присутствии тысяч вооруженных людей – в этом было что-то странное.
Гай не мог больше сдерживаться, его распирало от любопытства.
– Как тебе удалось добиться перевеса в голосовании?
Марий рассмеялся и вытер вдруг выступивший на лбу пот.
– Расчет, мой мальчик. Я узнал о высадке Митридата почти сразу, как это произошло, за несколько дней до того, как об этом стало известно Сулле. А чтобы убедить колеблющихся в сенате проголосовать за меня, использовал самый старый в мире рычаг. И все же полной уверенности не было до самого конца. Победа стоила мне целого состояния, но с завтрашнего утра Рим в моих руках.
– Он ведь вернется, – предупредил Гай.
Марий фыркнул:
– Через полгода, а то и позже. Если не сложит голову на поле боя. А может, его разобьет Митридат – говорят, тот еще хитрец. И даже если Сулла покончит с ним вдвое быстрее и его принесет попутный ветер, у меня будет несколько месяцев на подготовку. Уйдет он легко и беспрепятственно, но обратно войдет только с боем – это я тебе говорю.
Услышав подтверждение своих мыслей, Гай недоверчиво покачал головой:
– И что теперь? Возвращаемся в твой дом?
В ответ Марий печально улыбнулся:
– Нет. Я был вынужден продать его, чтобы заплатить тем, кто меня поддержал. Сулла уже начал подкупать сенаторов, так что пришлось предлагать вдвое больше. Я потратил все, что у меня было, лишился всего, кроме коня, меча и доспехов. Похоже, я первый полководец Рима, ставший бедняком!
Он тихо рассмеялся.
– Если бы ты проиграл, то потерял бы все! – прошептал Гай, пораженный ставками в этой игре.
– Но я не проиграл! Рим мой, а перед нами стоит мой легион.
– А что бы ты делал, если бы все-таки проиграл?
Марий презрительно хмыкнул:
– Отправился бы на войну с Митридатом – что же еще? Разве я не слуга Рима? Можно только благодарить богов за то, что сенаторы ценят золото превыше всего. Они думают о новых лошадях и рабах, но они никогда не были так бедны, как я. Я ценю золото только за те возможности, которое оно мне дает. Вот почему я здесь, на этих ступенях, и за моей спиной – величайший город мира. Не унывай, парень, этот день – для празднования, а не для сожалений.
– Дело не в этом. Я просто подумал, что Марк и Рений едут на восток, в Четвертый Македонский. Они вполне могут столкнуться нос к носу с Митридатом.
– Надеюсь, ничего такого не случится. Эти двое проглотят его зараз и не поперхнутся, а мне нужно, чтобы и Сулле было чем заняться.
Гай рассмеялся, и они встали. Марий окинул взглядом своих солдат, и юноша ощутил его гордость и радость.
– Удачный выдался денек. Ты познакомился с влиятельными людьми, а меня поддержал сенат, и народ выразил мне свою любовь. Кстати, что там с твоей красоткой, этой девушкой-рабыней? Я бы ее продал на твоем месте. Одно дело покувыркаться с девчонкой парочку раз, но ты, похоже, влюбился не на шутку, а это до добра не доведет.
Гай закусил губу и отвел глаза. Неужели все так очевидно?
Марий же беспечно продолжал, не замечая смущения племянника:
– Ты уже с ней переспал? Нет? Переспи, может, легче станет. Если хочешь для начала набраться опыта, я знаю тут пару сносных заведений. Будешь готов, только скажи.
Щеки и уши горели, и Гай не ответил. Марий с гордостью обвел взглядом шеренги Первородного легиона.
– Ну что, не отвести ли нам людей в городские казармы? Думаю, после всех этих шествий и стояния на солнце они заслужили сытный ужин и добрый сон.
Глава 18
Глядя на Средиземное море, Марк вдыхал теплый соленый воздух. Он провел в море всего неделю и уже мучился от скуки. За это время он изучил каждый дюйм маленького торгового судна и даже помогал считать в трюме амфоры с густым маслом и доски эбенового дерева из Африки. Потом его внимание привлекли крысы, сотни которых обитали под палубой. Два дня Марк подстерегал их, вооружившись кинжалом и мраморным пресс-папье, позаимствованным из капитанской каюты. После того как он сбросил за борт десятки тушек, мерзкие грызуны научились узнавать его то ли по запаху, то ли по осторожной походке и, едва Марк опускал ногу на трап, прятались в дырах и самых глубоких щелях деревянного корпуса судна.
Он вздохнул и посмотрел на закат, в очередной раз любуясь волшебными красками опускающегося в воду солнца. Как пассажир, он мог на протяжении всего путешествия оставаться в каюте. Рений, судя по всему, выбрал именно такой вариант. Марку же крошечный, тесный закуток надоел настолько, что он пользовался им исключительно для сна.
Капитан разрешил ему стоять на вахте, и он даже попробовал себя в роли кормчего, ворочая двумя тяжелыми рулевыми веслами. Скука отступила, но ненадолго.
– Еще пару недель – и я протяну ноги, – пробормотал он себе под нос, вырезая на деревянной балке свои инициалы.
За спиной послышался шаркающий звук, но Марк не обернулся, а только улыбнулся и продолжал любоваться закатом. Некоторое время стояла тишина, потом ее нарушил другой звук, произвести который могло маленькое, устраивающееся поудобнее существо.
Он обернулся и, не поднимая руки, снизу, как учил когда-то Рений, метнул нож. Нож вонзился в мачту и задрожал. Испуганный писк… мелькание в темноте грязных белых ног… Кто-то попытался еще глубже забиться в тень, сделаться еще незаметнее, еще тише.
Марк подошел к мачте, вырвал нож, сунул в ножны на поясе и, прищурившись, вгляделся в темноту.
– Выходи, Пеппис! Я знаю, что ты там! – сказал он. Кто-то шмыгнул носом. – Я бы не стал бросать нож в тебя, это была шутка. Честное слово.
Из-за сваленных грудой мешков выбрался мальчонка, тощий, кожа да кости, и до невозможности грязный. В глазах его был страх.
– Я просто смотрел, – боязливо признался Пеппис.
Приглядевшись, Марк заметил у него под носом корочку засохшей крови и темный синяк под глазом.
– Тебя опять били? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал дружелюбно.
– Немножко, но я сам виноват. Споткнулся о канат, и узел развязался. Я не хотел, но первый помощник сказал, что покажет мне, как быть неуклюжим. Я ответил, что показывать не надо, что я и так знаю, вот он меня и побил.
Мальчишка снова шмыгнул и вытер нос тыльной стороной ладони, на которой остался влажный след.
– Почему бы тебе не сбежать в каком-нибудь порту? – спросил Марк.
Пеппис выпятил грудь так, что под кожей, будто белые палочки, проступили ребра.
– Ну уж нет! Вот вырасту и стану моряком. Я смотрю на них и учусь всему. Умею завязывать разные узлы. И тот узел мог бы сегодня завязать заново, если бы первый помощник мне разрешил, но он же не знал.
– Хочешь, я поговорю с ним? Скажу, чтобы он тебя не бил?
Пеппис еще больше побледнел и замотал головой:
– Если скажешь, он меня убьет! Или сейчас, или на обратном пути. Он все время грозит, говорит, что, если я не выучусь на моряка, сбросит меня за борт, когда я буду спать. Поэтому я и сплю тут, на палубе. И всегда в разных местах, чтоб не знал, где меня найти.
Марк вздохнул. Мальчишку было жалко, но как ему помочь? Даже если выбросить за борт главного мучителя, за Пепписа возьмутся остальные. В травле участвовали все. Когда Марк поделился своей озабоченностью с Рением, старый гладиатор рассмеялся и объяснил, что такой мальчишка есть на каждом корабле. Но смотреть спокойно на эти издевательства Марк не мог. Он хорошо помнил, что значит оказаться во власти мерзавцев вроде Светония. Если бы ту волчью яму выкопал он, а не Гай, то забросал бы Светония камнями. Марк снова вздохнул, встал и потянулся, разминая затекшие члены.
Что бы стало с ним самим, если бы родители Гая не позаботились о нем и не взяли его к себе? Он вполне мог оказаться на каком-нибудь торговом судне, в положении таком же ужасном, как Пеппис. Не научился бы драться и защищать себя, а из-за постоянного недоедания остался бы слабым и болезненным.
– Слушай, – сказал он, – если не хочешь, чтобы я поговорил с командой, то позволь, по крайней мере, поделиться с тобой едой. Я все равно ем мало, особенно когда море неспокойно, – договорились? Никуда не уходи, я сейчас принесу тебе чего-нибудь.
Пеппис, немного ободренный его обещанием, молча кивнул, и Марк спустился в свою каюту за сыром и хлебом. Вообще-то, он и сам успел проголодаться, но мог потерпеть, тогда как мальчишка, похоже, умирал с голоду.
Оставив Пепписа уплетать хлеб с сыром, Марк отправился на корму, к рулевым веслам. Обычно первый помощник заступал на вахту около полуночи. Как и Пеппис, Марк не знал его имени и слышал, что другие называют его только по должности – «помощник». Со своими обязанностями этот человек справлялся, похоже, неплохо и команду держал в жестких руках. Небольшое судно под названием «Люцида» пользовалось хорошей репутацией, поскольку груз обычно доставлялся в целости и сохранности. Многим торговцам приходилось закрывать глаза на воровство, чтобы не вызывать недовольства команды. На «Люциде» такого почти не бывало.
