Конн Иггульден
Война роз. Книга 1. Буревестник
– С печатями все было в порядке, как тебе наверняка известно, Брюер. Я бы не удивился, если бы узнал, что ты сам прикладывал руку к расплавленному воску. Я не единственный, кто считает, что ты имеешь слишком большое влияние на короля. У тебя нет ни настоящего чина, ни титула, и тем не менее ты отдаешь приказы от его имени. Кто может подтвердить, что они действительно исходили от короля? И если ты еще раз ткнешь в меня пальцем, будешь болтаться на виселице.
– У меня мог бы быть титул, – возразил Дерри. – Король уже предлагал мне его, но я решил, что в данный момент меня вполне устраивает мое положение. Может быть, я уйду на покой герцогом Йорком, кто знает?
– Тебе никогда не влезть в мои башмаки, Брюер. Тебе никогда не влезть даже в мой гульфик. Ты безродный выскочка… – Герцог не закончил фразу, поскольку Дерри расхохотался ему в лицо:
– В ваш гульфик! Хорошая шутка. А теперь почему бы вам не вернуться на ваш корабль? Вам надлежит присутствовать на свадьбе короля через месяц. Я не хочу, чтобы вы пропустили ее.
– И ты там будешь? – спросил Йорк, бросив на него испытующий взгляд.
От Дерри не ускользнул скрытый смысл этого вопроса. После того как он подверг герцога Йорка унижению в Виндзоре, можно было только догадываться, что тот может предпринять в отношении Брюера во Франции.
– Как я могу упустить такую прекрасную возможность? – ответил Дерри.
Йорк задумчиво улыбнулся:
– Со мной будет моя личная гвардия, Брюер. Сии замечательные приказы не запрещают мне этого. Поскольку на дорогах хозяйничают разбойники, я не буду чувствовать себя в безопасности без сопровождения не менее тысячи, а может быть, и более человек. Тогда я и поговорю с королем. Интересно, догадывается ли он о том, какую игру ты ведешь?
– Увы, я лишь орудие королевской воли, – ответил Дерри с ухмылкой, за которой скрывался страх перед этой откровенной угрозой. – Мне кажется, король хочет получить несколько лет мира и жену, но колеблется. Вы так не считаете?
– Ты и этот подхалим Саффолк меня не проведете. Что бы вы ни предлагали французам, что бы вы ни замышляли, у вас ничего не выйдет! В том-то и беда. Неужели ты думаешь, что, если мы предложим французам перемирие, они оставят нас в покое? Они решат, будто мы пошли на это потому, что чувствуем свою слабость. Даже если перемирие будет заключено, война начнется еще до окончания лета, понимаешь ли ты это, тупица несчастный?
– Я испытываю сильное искушение сбить вас с ног, ваша милость, хотя и рискуя навлечь на себя тем самым гнев короля, – сказал Дерри, вплотную приблизившись к своему собеседнику. – Дайте мне несколько секунд, чтобы взвесить все «за» и «против». Я с удовольствием сломал бы ваш тонкий нос, но вы все-таки герцог и пользуетесь определенной защитой, даже после того, что учинили сегодня в замке. Разумеется, я могу сказать, что вы споткнулись и упали, когда вас преследовали гвардейцы.
– Говори, что хочешь, Брюер. Твои угрозы не пугают меня. Мы еще увидимся во Франции.
– Ах, так вы уезжаете? Очень хорошо. Спустя некоторое время я пришлю ваших людей. И буду с нетерпением ожидать продолжения нашей беседы на свадьбе.
Йорк направился к главным воротам замка. Дерри наблюдал за ним с задумчивым выражением на лице. Дело оказалось сложнее, нежели он рассчитывал. Он узнал о приезде герцога еще два дня назад, и нужно было предупредить об этом караульных. Йорк не должен был проникнуть внутрь замка, не говоря уже о двери, ведущей в королевские покои. Когда это случилось, Генрих все еще молился в часовне, но герцог не располагал этой чрезвычайно важной информацией.
Дерри быстро прокрутил в памяти содержание разговора. Ничего страшного. Такой человек, как Йорк, попытался бы убить его только за ту сцену, которая произошла перед дверью в королевские покои. То, что Дерри усугубил ситуацию оскорблениями и угрозами, не имело значения. Хуже быть уже не могло. Он тяжело вздохнул. Так или иначе, ни в коем случае нельзя было позволить возмущенному герцогу встретиться с королем. Йорк уговорил бы Генриха согласиться на что угодно, и все их труды пошли бы насмарку. Еще утром Дерри знал, что это будет тяжелый день. Все его ожидания оправдались. Интересно, подумал он, много ли у него шансов выжить во время свадьбы в Туре. Нужно сделать все необходимые приготовления на случай, если он не вернется оттуда.
Ему вспомнилось, что старый Бертл не раз делал то же самое. Его предшественник в должности главного шпиона пережил три попытки отравления, а однажды на него в собственной комнате напал вооруженный кинжалом человек. «Это часть работы», – не раз говорил он. У деятельного, толкового человека всегда есть враги. Если деятельный, толковый человек служит королю, у него враги высокого качества. Дерри с улыбкой вспомнил, с каким смаком старик произносил эти слова.
«Взгляните на его одежду, ребята. Взгляните на его нож! Высокое качество, ребята, – сказал он им, показывая на тело, найденное в его комнате. – С каким уважением они ко мне относятся, раз подослали столь утонченного джентльмена!»
Бертл, может быть, и был старым подонком, но Дерри он понравился с самого начала. Их объединяло то, что обоим доставляло удовольствие заставлять плясать под свою дудку людей, которые даже не подозревали, что все их решения принимаются за них другими. Бертл считал это тонким искусством. Для Дерри, только что вернувшегося с войны из Франции, это было все равно что вода для измученной жаждой души.
Дерри сделал глубокий вдох и почувствовал, как к нему возвращается умиротворение. Когда Бертл созывал шестерых своих лучших людей и наделял одного из них своими полномочиями, было ясно, что ему предстоит серьезное дело и что он может не вернуться оттуда, куда забросят его судьба и служебная необходимость. Каждый раз это был другой человек, дабы они не знали, кого он в действительности выбрал своим преемником. Однако старик умер в собственной постели, во сне. Дерри поручил трем врачам проверить, не отравили ли его шефа, чтобы быть уверенным в том, что ему не нужно искать убийцу.
Окончательно успокоившись, Дерри двинулся в сторону караульного помещения, сжимая и разжимая кулаки. Будет совсем не лишним задать двум солдатам трепку, подумал он. Для этого у него было подходящее настроение.
Взошедшее на ясном небе солнце, уже успевшее прогреть воздух, сулило прекрасный летний день. Маргарита поднялась с постели еще до рассвета. Она не была уверена, что спала вообще, поскольку долго лежала в душной темноте, пытаясь представить себе своего будущего мужа и испытывая при этом безотчетный страх. Ее четырнадцатый день рождения, минувший несколько месяцев назад, остался почти незамеченным – всеми, кроме нее, да и она запомнила его в основном потому, что на следующее утро впервые заметила кровь на своей нижней юбке. Она с ужасом рассматривала себя, когда принимала ванну при свете ночной лампы. Горничная сказала ей, что теперь это будет случаться каждый месяц и в течение нескольких дней ей придется подкладывать в нижнее белье куски материи. Для нее это стало символом многочисленных перемен, происходивших с ее телом. У нее заметно увеличились груди, и она сжимала их так, что между ними возникала ложбинка.
Замок давно прогрузился в сон. Последние несколько месяцев золото текло сквозь пальцы ее отца рекой. Он набрал огромный штат прислуги и даже выписал из Парижа модных портных, чтобы они преобразили его худенькую дочь. Швеи трудились днем и ночью, изготавливая наряды для нее, а также для Иоланды и трех кузин, приехавших с юга, которые должны были сопровождать ее во время брачной церемонии. У Маргариты они вызывали раздражение, поскольку постоянно прихорашивались и хихикали безо всякого повода. Вплоть до этого самого утра ей казалось, что свадьба еще не скоро. Она совершенно не ощущала течения времени и теперь не могла поверить, что сегодня выходит замуж за короля Англии. Как же все-таки он выглядит? Этот вопрос приводил ее в такой ужас, что она не осмеливалась произнести его вслух. Все говорили, что его отец был мужланом, дикарем, говорившим по-французски как простолюдин. Что, если и сын такой же? Она попыталась представить себя в могучих объятиях англичанина, но воображение подвело ее. Это казалось ей слишком странным.
– Доброе утро, мой… муж, – медленно произнесла она. По словам ее старой гувернантки, по-английски она говорила хорошо. Маргарита покраснела при мысли, что король Генрих может принять ее за дуру.
Она подошла к зеркалу и нахмурилась, увидев спутанные каштановые волосы.
– Я беру тебя в мужья, – пробормотала девушка. Ей было известно, что это последние моменты ее одиночества. Как только служанки услышат, что она встала, они стаей ворвутся к ней в комнату и примутся одевать и наряжать ее. При мысли об этом она затаила дыхание и прислушалась, не доносятся ли снаружи шаги.
Когда раздался стук, Маргарита обернулась простыней и быстро подошла к двери.
– Кто там? – спросила она. Солнце лишь едва поднялось над горизонтом. Было еще очень рано.
– Это я, Иоланда, – услышала она. – Мне не спится.
Маргарита впустила сестру и осторожно закрыла дверь.
– Я, кажется, спала, – прошептала Маргарита. – Мне приснился странный сон, значит я, должно быть, ненадолго заснула.
– Ты волнуешься? – Иоланда смотрела на нее с восторженным любопытством, и Маргарита еще больше закуталась в простыню.
– Ужасно боюсь. Вдруг я ему не понравлюсь? Вдруг перепутаю слова и кто-нибудь засмеется? Там ведь будет король, Иоланда.
– Два короля! – возразила Иоланда. – И половина всех аристократов Франции и Англии. Это чудесно, Маргарита! Мой Фредерик тоже будет там!
Она вздохнула, взмахнув полой своей ночной рубашки поверх каменного пола.
– Я знаю, он очень симпатичный. Я бы вышла за него замуж в этом году, если бы не твоя свадьба. Но ради бога, Маргарита, не думай, будто я под этим что-то подразумеваю. Ради такого случая я готова подождать. По крайней мере, отец восстановил часть богатства, которое мы потеряли. Если бы я выходила замуж в прошлом году, это была бы бедная свадьба. Надеюсь, он отложил достаточно денег для нас с Фредериком. Я буду графиней, Маргарита, а ты – королевой. Хотя только Англии, но все же королевой. Сегодня! – Иоланда задохнулась от восторга. – Ты станешь королевой сегодня, Маргарита! Ты в состоянии осознать это?
Маргарита улыбнулась, но улыбка моментально сползла с ее лица, когда из коридора донеслись звуки шагов.
– Они идут, Иоланда. Черт возьми, я еще не готова.
– Черво… зи?
– Это английская поговорка. Меня ей научил Жан. Черт-возь-ми. Он сказал, это ругательство, как «sacré bleu».
Иоланда воззрилась на сестру:
– Черт возьми, мне это нравится!
Дверь открылась, и комната заполнилась слугами, которые принесли с собой ведра с горячей водой, а также всевозможные средства и инструменты для ухода за волосами и кожей. Маргарита покраснела, смирившись с тем, что в течение нескольких часов ей придется терпеть неудобства, прежде чем она сможет предстать перед публикой.
– Черт возьми, – еще раз вполголоса произнесла Иоланда, глядя на поднявшуюся суматоху.
Глава 6
Солнце уже село, а Дерри все еще трясся в повозке, ехавшей по разбитой дороге, изрыгая ругательства каждый раз, когда колесо попадало в выбоину и его бросало из стороны в сторону. Он находился в пути уже восемнадцать дней, стараясь, по мере возможности, путешествовать на лошадях, и стук копыт ему давно осточертел. Он не расслабился ни на секунду после разговора с герцогом Йорком, поскольку воспринял его угрозу со всей серьезностью. Его соглядатаи и шпионы, входившие в сеть, которая действовала в районе крепости Кале, сообщали неутешительные новости. Люди герцога не скрывали, что жаждут встречи с Дерри Брюером. Правда, с профессиональной точки зрения ему было интересно оказаться по другую сторону своей обычной деятельности – в роли преследуемого, а не кукловода. Не добавляла оптимизма и дюжина блошиных укусов на спине, которые он расчесал в кровь.
Подобно сотням других путешественников, ехавших из Нормандии на юг, чтобы поглазеть на королей, Дерри заплатил несколько монет за место в повозке, отказавшись от мысли добраться до Анжу быстро. В многолюдном порту Кале он сравнительно легко ускользнул от людей Йорка. Дороги, ведущие на юг, в Анжу, были более подходящим местом для поиска одиночного путешественника без суеты и свидетелей. Если ему суждено увидеть следующий закат, то это случится уже после свадьбы. За все время в пути Дерри ни разу не отважился остановиться на постоялом дворе. Не было ничего проще, чем найти и схватить его спящим. Поэтому он ночевал в канавах и конюшнях, пропитавшись за две с половиной недели соответствующим запахом. Перемещался Дерри со скоростью, не намного превышавшей скорость пешехода. Он вел счет дням и знал, что свадьба должна была состояться на следующий день. Странное дело, ему было едва ли не мучительно сознавать, что он почти на месте. Он чувствовал, как с каждой милей вокруг него затягиваются сети, расставленные Йорком.
Дерри вытер грязной рукой лицо, подумав при этом, что он больше похож на крестьянина, чем большинство настоящих крестьян. На его глаза была надвинута старая соломенная шляпа, а одежда оставалась нестираной с самого начала путешествия. Он использовал этот маскарад и прежде, полагаясь на несвежий запах и грязь как на средства обеспечения безопасности.
Трясясь в повозках, он неоднократно видел проносившихся мимо всадников в ливреях герцога. Дерри избегал вытягивать шею и смотреть на них, как это обычно делали крестьяне. Люди с холодным, пристальным взглядом всматривались в каждого, кто встречался им на пути, в поисках главного шпиона короля.
На случай, если они найдут его, Брюер приготовил бритву. Это была полоска благороднейшей стали шириной в палец с рукояткой из панциря черепахи. Он предпочел бы погибнуть в схватке, нежели подвергнуться мучениям на глазах самодовольного Йорка. Но люди герцога не останавливались при виде очередного неопрятного крестьянина, сидящего на задней скамье повозки.
На первый взгляд такое положение могло бы показаться унизительным, но Дерри получал от этой игры удовольствие. Он считал, что именно эта его особенность привлекла внимание старого Бертла, когда Дерри был всего лишь информатором и бывшим солдатом в порванных на коленях штанах. В те времена Дерри содержал небольшой бойцовский ринг в лондонских трущобах и имел неплохие деньги, делая ставки или просто определяя заранее, кто из бойцов должен победить, а кто проиграть.
Он встречался с Бертлом лишь однажды до того, как старик как-то раз заглянул к нему на бой. Облаченный в пропыленные черные одежды, он заплатил пенни за место и внимательно следил буквально за всем: от сигналов пальцами, которые Дерри делал бойцам, до записей ставок, производимых мелом на доске. Когда зрители потянулись к выходу, старик пробрался к Дерри, раздававшему четверым или пятерым бойцам с разукрашенными синяками лицами причитавшиеся им доли. Узнав Бертла, Дерри велел своим парням пропустить его. Было уже за полночь, когда в складском помещении были устранены все следы боев. Его хозяин не догадался бы о том, что здесь происходило, если бы только не обнаружил пятна крови, засыпанные свежими опилками, но даже тогда это не имело бы значения, поскольку они никогда не использовали дважды одно и то же помещение.
Дерри заметил, с каким удовольствием Бертл общается с любителями азартных зрелищ. В конце концов все разошлись, и они остались вдвоем.
– И что же тебе нужно, хрен старый? – спросил его Дерри. Он хорошо помнил, как на лице Бертла медленно расплылась ухмылка. Это был невысокий, крепко сбитый пожилой мужчина, немало повидавший на своем веку и вышедший с честью из множества передряг.
– Жульничаем понемногу, сынок? – сказал Бертл.
– Каждый выживает как может.
– Значит, ты занимаешься этим ради денег? Честно зарабатываешь на хлеб?
– Человек должен что-то есть, – ответил Дерри резко.
Бертл лишь ждал, приподняв бровь. Дерри все еще помнил радость, появившуюся на лице старика, когда он наконец ответил честно. Прошло много лет, но он до сих пор не понимал, почему в тот вечер так разоткровенничался.
– Ладно, старый черт, я занимаюсь этим ради удовольствия. Кто бы ни победил, выигрываю всегда я. Понятно?
– Понятно. Зайди ко мне завтра, Дерри Брюер. У меня может оказаться для тебя работа. Дело вполне стоящее.
Сказав это, старик растворился в ночи. Дерри в недоумении смотрел ему вслед. Сначала он сказал себе, что, конечно, не пойдет, но потом любопытство взяло верх.
Дерри отогнал воспоминания прочь. Сейчас, когда он трясся в повозке, которую тащил за собой шедший иноходью бык, ему было о чем поразмыслить. Он продумал множество вариантов фразы, с которой обратится к герцогу во время свадьбы. Разумеется, после того, как найдет место, где можно помыться и переодеться. В грязном мешке, на котором он сидел, лежала аккуратно сложенная одежда, которая должна была преобразить его, если, конечно, ему посчастливится добраться до места назначения живым. Интересно, что думал погонщик о странном пассажире, который, казалось, не мог позволить себе обед, но при этом платил серебром за езду ночью. Дерри улыбнулся, бросив взгляд на широкую спину погонщика. После заката дорога стала свободной, и они ехали быстрее, чем днем, поскольку ему нужно было спешить, чтобы прибыть вовремя. Он задремал, укачанный мерными колебаниями повозки, и проснулся лишь однажды – от громкого, словно трубный глас Страшного суда, звука выпущенных быком газов. Дерри не смог удержаться от смеха над глупостью ситуации, в которой оказался.
Небо на востоке постепенно светлело, приобретая различные, сменяющие друг друга серые оттенки, и наконец над горизонтом показался краешек пылающего солнечного диска. Дерри доводилось бывать в Анжу несколько раз, во время путешествий, когда он собирал отчеты у своих людей и выдавал им задания. Ему было известно, что около месяца назад там судили и казнили какого-то еврея-ростовщика, и он что-то слышал о долгах Рене Анжуйского. Брюеру нравилось, с какой безжалостностью этот человек обеспечил свое положение, но к его состоянию стоило присмотреться повнимательнее. До тех пор, пока Рене не начнет получать ренту с земель Анжу и Мэна, его позиция будет уязвимой. Пара сгоревших лавок, посыпанное солью поле со сгнившим впоследствии урожаем – возможностей было множество. Если оказать на Рене небольшое давление, он обратится к мужу своей дочери за ссудой, и тогда у них будет свой агент влияния при французском дворе. Разумеется, все это могло бы случиться, если Дерри останется в живых. Лорды Саффолк и Сомерсет имели инструкции на случай, если он не появится на свадьбе, но это служило ему слабым утешением.
Когда наступил рассвет, погонщик настоял на том, что ему нужно отдохнуть, а перед этим накормить и напоить быка, который вез их два дня без перерыва. Дерри уже видел двойную башню кафедрального собора в Туре, высившуюся в отдалении над полями. До нее оставалось не более пяти миль. Тяжело вздохнув, он спрыгнул с повозки и немного размялся. К счастью, дорога в обоих направлениях была совершенно пустой. Дерри подумал, что все, кто хотел увидеть свадьбу, уже прибыли на место. Он один все еще в пути – ну и, возможно, люди герцога, продолжавшие его поиски.
Едва успев подумать об этом, он увидел в отдалении облако пыли и, не раздумывая, бросился в поле и прыгнул в траву высотой почти в человеческий рост.
– Три серебряных денье, если ничего не скажешь! – крикнул он по-французски, стараясь как можно глубже зарыться в траву. Лорд Саффолк наверняка удивился бы, услышав, насколько хорошо Дерри говорит на этом языке.
– Одиннадцать, – отозвался погонщик, поднося мешок с сеном к слюнявой морде быка.
От негодования Дерри даже привстал:
– Одиннадцать! За такие деньги ты мог бы купить еще одного быка, ублюдок!
– Одиннадцать, и точка, – упрямо повторил погонщик, не поворачивая головы. – Они приближаются, мой славный английский лорд.
– Я не лорд, – проворчал из травы Дерри. – Одиннадцать так одиннадцать.
Солнце уже встало, и дорога была каждая минута. Он не мог сделать ни шагу в направлении кафедрального собора, пока всадники были поблизости. Конечно, он мог бы передвигаться ползком, но, если бы они увидели с высоты седла, что трава шевелится, для Дерри Брюера все было бы кончено. Он остался на месте, стараясь не обращать внимания на мух и кузнечиков, ползавших по нему и летавших вокруг его головы с назойливым жужжанием.
Услышав стук копыт и дребезжание упряжи, он пригнул голову к земле. Они были настолько близко, что ему казалось, будто он мог бы дотянуться до них рукой. Один из них заговорил на ужасном французском языке с чудовищным английским акцентом, задавая вопросы погонщику. Когда тот ответил, что никого не видел, Дерри вздохнул с облегчением. Всадники не стали тратить слишком много времени на очередного крестьянина в повозке, запряженной быком, и поспешили вперед. Вскоре воцарилась тишина, и Дерри вновь услышал пение птиц и жужжание пчел. Поднявшись на ноги, он проводил глазами кавалькаду, двигавшуюся в направлении Тура, куда он сам так стремился.
– Одиннадцать денье, – напомнил ему погонщик, протянув похожую на лопату ладонь.
Дерри нахмурился, но достал из кармана монеты, отсчитал указанное количество и отдал крестьянину.
– Кое-кто назвал бы это грабежом, – заметил он.
Погонщик лишь пожал плечами и улыбнулся. Он повернулся к повозке и поэтому не видел, как Дерри достал из мешка дубинку. Получив удар по затылку, погонщик зашатался. Дерри ударил его еще раз, теперь уже по темени, и с удовлетворением проследил, как тот медленно опускается и наконец всей своей огромной массой валится на землю.
– И они были бы не правы, – сказал Дерри, обращаясь к бесчувственному телу. – Это было соглашение, заключенное в чрезвычайных условиях. А вот это уже грабеж.
Он забрал монеты и кинул взгляд на дорогу, ведущую в Тур. Бык медленно жевал сено и смотрел на него сквозь длинную бахрому ресниц, сделавших бы честь любой красавице. Повозка была слишком медленным транспортом. Дерри ничего не оставалось, кроме как пробежать оставшиеся несколько миль.
Предоставив погонщика его собственной судьбе, Дерри помчался в сторону города, но вскоре остановился, выругался и повернул назад. Погонщик уже начал приходить в себя и тихо стонал.
– У тебя в голове, должно быть, вместо мозгов сплошная кость, – сказал Дерри.
Он отсчитал три серебряные монеты, вложил погонщику в ладонь и сжал пальцы в кулак.
– Это потому, что ты напомнил мне моего старого отца, а вовсе не потому, что во мне заговорила совесть, – пробормотал он. – Все в порядке?
Погонщик открыл один глаз и посмотрел на него затуманенным взором.
– Значит, все в порядке, – констатировал Дерри.
Сделав глубокий вдох, он побежал.
Маргарита едва осмеливалась шевелиться в своем новом платье. Она испытывала зуд и ощущала себя в нем очень непривычно, словно ее обшили досками. И все же она не смогла бы отрицать, что в длинном зеркале оно выглядело восхитительно. Все его открытые части были расшиты жемчужинами, которые звенели всякий раз, когда она двигалась. Ее вуаль была не толще паутинки, и сквозь нее было отлично видно все вокруг. У нее не было возможности наклониться, чтобы рассмотреть свои великолепные атласные туфли. Казалось, ее ноги находились где-то далеко внизу и принадлежали кому-то другому, а от нее осталась лишь голова, венчавшая многочисленные складки белой ткани. Жара усиливалась, и служанка обмахивала девушку веером, чтобы она не вспотела.
Когда Маргарите позволили выйти на свежий воздух, на ее щеках играл румянец. От замка Сомюр до кафедрального собора в Туре было добрых сорок миль, и во дворе ее ждала большая карета, сверкавшая полировкой и новой черной краской, запряженная двумя коричневыми меринами с блестящей шерстью. Над открытыми сиденьями был сооружен навес с балдахином, чтобы защищать ее в пути от пыли.
Из главного здания вышла мать Маргариты. На ее лице отчетливо читалась гордость в сочетании с напряжением. Маргарита неловко стояла, пока служанки возились с ее платьем, подбирая и подтыкая его, чтобы она могла сесть.
– Держи голову прямо, не сутулься, – наставляла ее мать. – Сегодня ты воплощаешь собой достоинство семьи, Маргарита. Не заставляй нас стыдиться. Иоланда! Помоги сестре.
Иоланда бросилась к Маргарите и подхватила полы ее платья, чтобы они не волочились по камням. Незнакомый лакей помог ей подняться на подножку. Тяжело дыша, она нырнула внутрь кареты и почти упала на скамью. Севшая рядом с ней Иоланда принялась расправлять шлейф ее платья, дабы он не слишком помялся. У въездных ворот стояла еще одна карета, и казалось, все, кто находился в замке, вышли проводить ее. Маргарита старалась дышать ровно, и у нее кружилась голова от того, как платье сдавливало ее тело. Оно было таким тугим, что не позволило бы ей сутулиться, даже если бы она нарочно постаралась. Она помахала рукой слугам, которые приветствовали ее, выстроившись в две шеренги. Ее взгляд упал на служанку, на которую она натолкнулась, когда бежала по двору перед визитом короля. Молодая женщина улыбалась со слезами на глазах и махала платком. По сравнению с той маленькой девочкой, какой она была тогда, сейчас Маргарита казалась себе разодетой куклой.
Иоланда была в восторге.
– Это просто невероятно, – сказала она, вертя головой. – И все это ради тебя! Ты рада?
Единственным ощущением, которое испытывала Маргарита, была тревога, и вместо ответа она состроила скорбную мину. Ведь она собиралась выйти замуж за молодого человека, которого никогда в жизни не видела. Интересно, подумалось ей, нервничает ли тоже этот английский Генрих? Она почему-то сомневалась в этом. Ее будущий муж был королем и наверняка привык к торжественным церемониям.
Два лакея в начищенных до блеска черных башмаках и безупречно чистых ливреях встали на подножки по обе стороны кареты. Теоретически они должны были защищать ее от бандитов с большой дороги, хотя какая-либо реальная опасность отсутствовала. Кучер – крупный мужчина с румянцем во всю щеку – церемонно поклонился девушкам, прежде чем занять свое место и взять кнут.
Обе кареты тронулись одновременно – совершенно неожиданно для Маргариты. Стены Сомюра медленно поплыли мимо. Она повернулась и в последний раз помахала рукой матери. Ее отец и братья уехали в Тур еще вчера. Сегодняшнее утро было отдано женщинам, но оно наступило и закончилось так быстро, что она не успела осознать это. Часы, прошедшие с момента ее пробуждения, сжались в мгновения, и у нее возникло непреодолимое желание крикнуть кучеру, чтобы он остановился. Она принялась судорожно вспоминать то, что ей было необходимо помнить.
Мать подавала какие-то знаки пассажирам второй кареты. Теперь ее внимание сосредоточилось на шумной компании кузин Маргариты и на многочисленных хлопотах по подготовке Сомюра к свадебному банкету. Откинувшись назад, девушка увидела еще две кареты, которые должны были доставить гостей в Тур. Возглавлявшая процессию карета с невестой и ее сестрой поехала по дороге, трясясь на ухабах, под аккомпанемент щелчков кнута и причмокивания кучера, заставлявшего лошадей двигаться слаженно. Маргарита вздохнула полной грудью, с удовольствием подставив лицо потоку свежего воздуха. Им предстояло провести в пути несколько часов. Она впервые ощутила приятный трепет предвкушения.
Когда карета покинула пределы Сомюра через северные ворота, дорога расширилась. Девушки с благоговейным страхом взирали на толпы, стоявшие стеной вдоль обочин. Никто не потрудился сообщить Маргарите, как много людей собралось посмотреть на нее. И французы, и англичане вытягивали шеи, радостно махали ей шапками и выкрикивали ее имя. Маргарита от смущения заливалась румянцем, отчего выглядела еще краше.
– Черт возьми! – восхищенно произнесла Иоланда. – Как здорово!
Стоя перед кафедральным собором, Саффолк прилагал все усилия, чтобы скрыть тревогу. Он неотрывно смотрел на двойную башню, словно нашел в ней что-то интересное, и делал вид, будто чувствует себя совершенно непринужденно. Новые брюки и жакет вызывали зуд в теле, хотя ему казалось, что он выглядит стройнее, чем обычно. Ему приходилось все чаще вытирать с лица пот, поскольку в плаще с меховой оторочкой с каждым часом становилось все жарче. Английская манера облачаться в многослойные одежды представлялась явно неуместной в летней Франции, но он заметил, что французы одевались почти так же тепло и лица у них были не менее красными, чем у английских аристократов, уже выпивших изрядное количество крепленого вина.
Саффолк с завистью наблюдал за стройным, подтянутым Йорком, когда тот, протиснувшись сквозь толпу, остановился, чтобы отдать распоряжение одному из своих солдат. Герцог привез с собой гораздо более многочисленную личную охрану, чем все остальные английские лорды, вместе взятые. Однако она все равно уступала по численности французским солдатам, вставшим лагерем в окрестностях города.
Солдат отсалютовал Йорку и поспешно удалился – по всей видимости, выполнять какое-то поручение. Сцепив руки за спиной, Саффолк притворялся, что очарован великолепием готических башен и каменных барельефов. Он пожалел, что с ним нет жены, но Алиса с возмущением отвергла предложение отправиться на его свадьбу с четырнадцатилетней французской принцессой. По словам жены, ее присутствие здесь явилось бы вызовом церкви.
Гораздо большим вызовом, подумал Саффолк, явилась бы резня, которая могла произойти при малейшей провокации. Люди Йорка старательно не замечали французских солдат, в то время как их хозяева-аристократы прогуливались и оживленно общались друг с другом. Саффолк знал, что французы готовились занять Анжу и Мэн сразу после завершения брачной церемонии. Ему очень хотелось сказать об этом Йорку, особенно после того, как он заметил, что тот обменивается многозначительными взглядами со своими людьми. Йорк считал, что его осторожность оправдана присутствием такого количества французских войск. Во время их короткой беседы в церковном дворе Йорк, не знавший о том, что король не приедет, язвительно поинтересовался у Саффолка, смогут ли, по его мнению, несколько гвардейцев защитить Генриха. Саффолк лишь неуверенно пробормотал, что обстановка спокойная и опасаться нападения не следует.
Ситуация складывалась угрожающая, и нервы у Саффолка были натянуты до предела. Две армии стояли друг против друга. Стоило какому-нибудь идиоту неудачно пошутить или решить, что ему нанесено оскорбление, и никакая сила на земле и на небесах не смогла бы предотвратить столкновение. Саффолк в очередной раз вытер платком лицо.
