Конкордия Антарова
Две жизни. Часть IV
– В прошедший раз я говорил вам, братья и сестры, о том, что такое терпение, для чего оно нужно всякому человеку и как без него никто не может выработать самообладания. Я говорил вам и о гостеприимстве. Говорил и о приветливости, с какими должен человек встречать гостей. Особенно тех гостей, которые приезжают в вашу Общину, совершая тяжелый, монотонный путь через пустыню. Каждый из вас пусть сам ответит себе, был ли он приветливым хозяином сейчас, нес ли он любовь в привет и встречу гостю. Среди нас сейчас великий Учитель. Большая часть из вас подобрана им, водворена здесь его милосердием, обязана ему своим спасением и… кроме нескольких, благоговейно приветствующих его всей душой и сердцем, большинство из вас занято критическим рассматриванием его спутников или бессмысленным бунтом за якобы нарушенный мир вашего существования. Бедные вы, бедные мои страдальцы! Много лет сердце мое носит вас, мир мой окружает вас, радость моя движет вас вперед, и все же на первом месте ваших духовных волн идет отрицание.
Отрицание ваше, так много раз уже понятое вами как бессмысленное заблуждение, как пелена условности, покрывающая ваши глаза, все же сегодня опять стоит на первом месте, мешая вам найти самообладание. Наш высокий гость, Учитель И., скажет вам о самообладании. Из его слов вы еще раз поймете, что только тот, кто нашел в себе силы привести в полное самообладание весь свой проводник[1], может разыскать тропу к творчеству. Вы же – за малым исключением – все гордитесь своими творческими талантами, не понимая, что творчество человека начинается с того момента, когда он может попадать в русло гармонии хотя бы на короткие минуты. Слушайте же, мои дорогие, мои любимые дети, слово великого Учителя. Не скоро, ох, как не скоро услышите вы снова его зов. Не пропустите летящего мгновения, когда Милосердие шлет вам свое озарение. Не то важно, что, проводив Учителя, вы будете вспоминать его слова, обдумывать их и раскаиваться. Важно в эту минуту суметь победить в себе мелочь условного и ухватить слово Величия, спустившееся к вам. К вам, все ищущим, все пытающимся доказать самим себе, что горе ваше не в вас, а вне вас живет и что жизнь, какою живете, не ваших рук строительство, но извне подошедшая к вам волна скорби. Не откажи, великий Учитель, в своем чудесном слове нам.
Раданда встал и низко поклонился И., И. отдал старцу поклон, поклонился всем присутствующим и, стоя, начал свою речь:
– Мои дорогие друзья, мои близкие братья и сестры. Много лет я не видел вас. Много лет я не расставался с вами в моих мыслях. Не было такого дня, чтобы я забыл послать привет моей любви, как и не было такого случая, чтобы кто-либо из вас, взывавший ко мне всей своей верностью и верой, не получил от меня ответного привета и помощи. Мы будем иметь еще время переговорить о делах каждого из вас в отдельности. В эту же минуту первого свидания вызовем каждый из глубины освобожденного сердца все то радостное, что там затаено. Эта минута, как и каждая минута творящей Любви, пусть разрежет все путы условностей, мешающих общаться в огне и духе. Мир, который я привез вам сегодня, не мир одного моего сердца. Но мир всего Светлого Братства, которое поручило мне передать вам свой привет, любовь, признание и помощь.
Наибольшим вашим страданьем, переведшим вас в ряды бунтарей, строптивцев и отрицателей, было то, что вы не были признаны вашей современностью, вашей средой, соотечественниками или теми людьми иных государств, где вы искали себе популярности и признания. Но разве это есть цель и смысл жизни выдающегося человека на Земле? Единственной целью человека, проснувшегося к жизни, то есть к творчеству, является деятельность по развитию и укреплению Божественного плана на Земле. Каждый из вас не только знает, но слишком много знает, как идут пути мировой эволюции людей.
Что же сбивало вас с тех троп, по которым идут, служа Светлому Братству, помогая ему выполнять мировые задачи, для помощи и роста человечества? Если вы внимательно вглядитесь в свое сердце, вы увидите, что вовсе не отсутствие любви, не отсутствие самопожертвования или энергии заставило вас сойти с пути правды и добра, но отсутствие в вас радости и самообладания. Подумаем, что такое самообладание. Есть ли это умение владеть всеми своими телами, чувствами, мыслями, словами? Нет. Хотя для большинства обычных людей и это самообладание недоступно и является идеалом и мечтой. Но для ученика – для человека, желающего стать членом Светлого Братства, – такое самообладание даже не начальная часть пути, где разыскивают тропу. Оно только младенческий период подготовки к встрече с Теми, перед которыми нельзя стоять в страстях и бунте… В чем же проявляется первая черта самообладания человека, стремящегося к пути в ногу с Братьями Светлой Общины? Первая ступень ученического самообладания – простое признание себя и каждого равными величинами Вселенной. Равными носителями Единой Сущности, проливающей во Вселенную свои Силу, Свет и Мир. Если сердце человека свободно от предрассудка неравенства, он не придает никакого значения тому, что в нем больше талантов, чем в его встречном. Он не чувствует своих талантов. Он мчит свой день, выливая во все дела и встречи силы Единого, что ожили в нем.
И потому он не только не ждет наград и похвал, но он раскрывает из себя сноп Света и втягивает в него всякого приближающегося к нему. Поэтому он носит в себе незыблемый мир – аспект Единого. Ему не приходится ежеминутно поправлять мигающий светильник, насильно, от ума, уговаривая самого себя вновь и вновь быть спокойным, мудро терпеливым и принимать свой день легко.
Вы сами понимаете, что при таком неустойчивом самообладании, когда во всех нервах стягиваются болезненные, судорожные узлы, человек не имеет возможности думать о том, кого он встретил, так как мусор его собственного мигающего светильника сбился в плотную перегородку между ним и встречным.
Признание, которого вы так добивались от современности, которого не получили, что и создало большинству из вас кровоточащие раны, вам шлет Светлое Братство. Оно признает вас равными себе. Оно принимает вас под свою защиту. Оно посылает вам свою Любовь, свою энергию, свою радостность, чтобы в вас раскрылась доброта в сердце. Самая простая доброта к людям, которых вы признаете равными себе, как Светлое Братство признает вас равными себе и благословенными. С того мгновенья, как однажды человек поймет, что он составляет центр встречи, что он ведет тот аккорд, в котором звучит весь его день, самообладанию его раскрывается новая сила и новый, укрепленный со всех сторон путь, так как своими эманациями доброты и самоотвержения он призывает и сливается с путями вибрирующих лучей Светлых Братьев. С этого момента он может подпустить их к себе как защитное кольцо, в котором пойдут его дальнейшие действия и встречи. Мысль, что данный человек так еще далек от знаний, которыми обладаете вы, от тонкости чувств и мыслей, в которых живете вы, не дает вам ни права отъединяться от него, ни оправдания вашей деятельности, какой бы высокой вы ее ни считали в свое данное «сейчас». Если бы Светлое Братство, вплоть до самых вершин своей величайшей иерархии, думало так, то человечество никуда и никак не продвигалось бы в своей мировой эволюции. Вы же, наоборот, видите, что никто не лишен внимания, никто не оставлен без помощи Светлым Братством. А каковы мощь и радостность этой помощи, все мы, здесь находящиеся, можем судить по собственному примеру, по тому спасению, что подало каждому из нас, так или иначе пострадавшему или запутавшемуся в жизни, Светлое Братство. Гениальные черты в отдельном человеке никогда не могут прийти в тот организм, в котором глубина Любви не создала святая святых в сердце. Только из этих глубин льются потоки творящей Силы, и только из них видит и слышит человек высокие эманации Творца, посылающего через миллионы каналов Свою силу на Землю.
Приказать себе творить так же невозможно, как невозможно обучить творчеству другого человека системой подражания самому себе. Чтобы вообще учитель мог обучать ученика, надо, чтобы он сам на собственном опыте понимал источник, из которого льется творящая волна. Кроме того, учителю надо суметь приспособиться к манере мыслить и воспринимать текущую жизнь самого ученика. Тогда только он может стать в его положение и попытаться найти для него такую систему преподавания, где бы тот сам мог понять, как ему освободить в себе волю и силу от личного зажима мелких и низменных страстей и мелькающих ломаных мыслей. Если вы проверите вашу жизнь до прихода в эту Общину, первые годы жизни в ней, годы последующие и даже до самой последней минуты пребывания в этой комнате, можете ли вы сказать, что первым и важнейшим делом вы считали и считаете единение с людьми? Можете ли вы сказать, что первой мыслью при вашем пробуждении вы несли мысль расцветающему дню: разделить труд Светлого Братства, внести маленькую часть своего самоотвержения в общий план труда Светлых Братьев? Имея знания, вы увлекались одной личной жизнью. Вы говорили – и внешне якобы так и действовали, – как вы интересуетесь трудами общего просвещения. Но на самом деле вы интересовались ими постольку, поскольку в этих трудах расширялась и развивалась ваша собственная личность. Настал час – для всех вас без исключения – двинуться теперь к более высокому самообладанию и раскрыть себе путь к единению, тесному и радостному сотрудничеству со всем Светлым Братством. Неужели до сих пор так плотно закрыты ваши глаза телесными покрывалами, что вы все еще не понимаете ясно, где, откуда и как раскрывается путь к этому высокому и светлому сотрудничеству? Неужто повторять вам азбучные истины, что путь к Учителю ведет через серый день, через деятельное единение с окружающими людьми, через внимание и милосердие к ним? Взгляните внимательно вокруг себя. Почему половина из вас и сейчас хранит резкий протест друг против друга? Почему часть из вас ревниво отгораживается от своих сожителей в Общине? Почему только отдельные единицы идут, дружелюбно улыбаясь ближним? Только потому, что некоторым из вас самообладание кажется их личным вопросом, то есть: «Никому, кроме меня самого, нет дела до того, как я себя веду, если я его не трогаю». О нет, друзья! Вы не только не правы в подобном заключении. Но и вся система выстроенного вами мироздания на подобных началах – мыльный пузырь. Ибо начальный фундамент, на котором вы его строили, ваше «Я», ваша личность, не может вливаться в труд Вечного. Пока сила вашего раскрытого Духа не свяжет ваш труд дня Земли с огнем Жизни, до тех пор вы не войдете в сотрудники Светлого Братства. А эта связь ткется самим человеком, только теми частями сердца и сознания, в которых не бушуют страсти, но царит радость. Когда я был здесь в последний раз, а это было сравнительно давно, я сказал вам: «Будьте бдительны каждый день своей жизни здесь, чтобы, когда мы встретимся в следующий раз, не было поздно. Чтобы ваши глаза имели силу смотреть весело и радостно на окружающую вас Жизнь, чтобы ваши сердца начали себя чувствовать ее частицей». Половина из вас все так же сидит, мрачно нахмурившись и опустив глаза в землю. Разве мало источил вам любви ваш настоятель? Разве мало внимания отдают вам те братья, кому был поручен надзор за вашими нуждами? Дерзнет ли кто-либо из вас обвинить служителей этой Общины в малой доброте к вам? Существует ли здесь уклад наказаний и взысканий? А между тем сколько раз каждый из вас провинился в грубости перед многими из братьев этой Общины, так самоотверженно обслуживающими вас. Перед тем как выйти из этой комнаты, поднимите ваши головы и взгляните мне в глаза.
Как только И. произнес эти слова, почти все головы поднялись и взгляды людей устремились к И. Я содрогнулся: столько сарказма, злобы и даже ненависти прочел я в этих внезапно поднявшихся вверх глазах. И. на каждом лице остановил свой взор. И точно волшебная ласка стирала на лицах под его пристальным взглядом их возбуждение. Выражение менялось, смягчалось, успокаиваясь, и по щекам некоторых покатились слезы, резко изменив весь облик людей.
Глаза же тех, кто сразу при нашем входе в трапезную впился в лицо И., и тех, кто встретил нас дружелюбно с самого начала, сейчас выражали полный восторг и мир.
Но три человека оставались склоненными к своим столам, и казалось, никакая сила не заставит их распрямиться – такое упрямство выражали их фигуры. К моему удивлению, одним из низко склонившихся оказался человек, напомнивший мне сходством Дартана. Он до этого момента все время сидел прямо и зорко наблюдал за каждым движением И. и за всеми нами. Но как только И. встал и начал говорить, он опустил голову и все ниже склонялся к столу, что при его колоссальном росте ему давалось плохо.
Две другие не поднявшие голов фигуры сидели также не особенно далеко и резко выделялись черной одеждой среди белых платков и платьев. Меня уже давно поразило, что среди белых одежд за этими двумя столами сидело по черной фигуре. Что касается человека, похожего на Дартана, то он был одет в нечто вроде рясы голубовато-дымчатого цвета и на груди его была крупная голова сфинкса, вырезанная из опала, висевшая на цепочке из мелких головок сфинкса такой же работы, как подаренная мне Дартаном цепочка, только все головки на его цепи были опаловые, чудесно переливались голубыми, дымчатыми, кроваво-красными огнями, очень красиво подходившими к его переливчатой рясе.
Я, пожалуй, понял теперь, что взгляды ненависти и вызова, которые он несколько раз бросил лично мне, относились не ко мне, а к моей цепи и пластинке. Нечто вроде мимолетного опасения за свое бессилие выполнить поручение Дартана снова мелькнуло во мне, но толчок от Натальи Владимировны вовремя вернул меня к сосредоточенности. Не знаю почему, но в памяти моей встала картина обеда у Строгановых в Константинополе, Браццано, борьба его с сэром Уоми и все последовавшее за нею. Мне показалось, что данный момент не только так же важен, но еще много серьезнее для И. и трех склоненных фигур.
Я, стремительно собравшись весь в комок мольбы, воззвал к Флорентийцу и почувствовал Его мгновенный ответ. Мало того, я понял, что Андреева знает в эту минуту много больше моего, что она зовет Али, и я увидел Его высоченную фигуру рядом с И. и настоятелем, вставшим со своего места и благоговейно сложившим крестообразно руки на груди. Я отчетливо видел чудесное лицо Али, его прожигающие глаза, чувствовал необычайную силу, исходившую от него и наполнявшую весь зал его особенным магнетизмом; но я не был уверен, что все видели Его фигуру. И в то же время не сомневался, что все чувствовали присутствие особой силы, так как решительно все вытянулись в струнку, казались собранными в своем внимании, в подъеме и вдохновении, каких в них не было раньше.
Три склоненные фигуры, которым, казалось, уже нельзя было больше сгорбиться, съежились в сплошные комки, напоминая уродливые, огромные грибы, и закрыли головы полами своей одежды.
Улыбнувшись всем глядевшим на него теперь счастливым и радостным людям, И. сказал:
– Мои дорогие братья и сестры, мои любимые друзья, когда-то спасенные Светлым Братством через встречу со мной. В эту великую минуту совершился для вас поворот в вашей внешней судьбе параллельно повороту в вашей внутренней жизни. Вы долго боролись с темными силами, которым когда-то послужили, долго не могли вырваться из их власти. И не потому, что темная сила могла проникнуть сюда. Нет, сюда, в это защищенное место, она проникнуть не могла. Но вы носили память о ней, как оттиск каленой печати в ваших сердцах. Вы не могли простить до конца тем лицемерам, что, прикрываясь дружбой и преданностью вам, использовали ваше простодушие для своих гнусных и даже ужасных целей. В эту минуту, окруженные любовью высоких Светлых Братьев, вы нашли силу не только простить им, но и благословить их, принять их несчастье как урок себе в свое доброе сердце, помолиться за них, и мгновенное озарение совершило чудо: вы стали радостными, а ставши радостными, нашли и новый путь к освобождению – творчество вашего сердца. В эту минуту ни один из вас не сидит, вы встали, потому что сила радостной гармонии в вас подняла вас. Вы чувствуете, как все существо каждого из вас вбирает в себя новые вибрации силы, до сих пор недоступные вам. Вы испытываете счастье жить, вы ощущаете величайшую из радостей человека: невидимое единение Духа с видимыми формами окружающих людей. Вы много лет боролись и разыскивали тропу – каждый свою собственную, индивидуально неповторимую, к пути творчества или освобождения, и вот в единое мгновение совершился поворот вашей судьбы: вы нашли тропу и вошли в нее. Запомните навсегда тот покой, тот благостный мир, какие наполняют вас в эти минуты. Эти минуты счастья и есть минуты полного самообладания, то есть в вас раскрылась и двинулась к действию ваша Любовь в себе. Теперь вы свободны Духом. А потому вы свободны и телами. Вы больше не нуждаетесь в тех внешних обстоятельствах, в которых вы жили здесь. Вас больше не надо защищать, теперь вы будете защищать всюду встречных. Вы свободны. Каждый из вас может выбрать себе любую форму внешней жизни в любом месте Вселенной или оставаться здесь. Любая форма труда будет вам предоставлена, и в любое место Земли, в какое пожелаете, вы будете доставлены. Мой вам последний завет: где бы вы ни жили, каким бы трудом ни занимались, каких бы людей ни встречали, никогда не думайте, что тяжелые внешние обстоятельства давят и губят людей.
Врежьте себе в сознание, в сердце, в вечную память, что все внешние обстоятельства каждого человека, какие бы они ни были, как бы тяжелы они ни казались вам и самому поставленному в них человеку, все – повторяю – его обстоятельства защищают его вековую жизнь, а не подавляют или губят ее. Помните вечно о величии и ужасе человеческих путей, благословляйте их, не делая в них разницы. Ибо и те и другие отныне одинаково священны для вас. Примите благословение Любви, посылаемое всем вам Светлым Братством, примите мир, радость и помощь его как привет вашей новой жизни и не забывайте: оно признало вас равными себе, и да не огорчат вас больше никакие отрицания ваших доблестей и талантов, никакое непризнание вас людьми да не нарушит вашей устойчивой гармонии. Будьте благословенны именем Светлого Братства – мир вам.
И. благословил всех и низко, касаясь земли рукой, поклонился всем.
– Идите, друзья и братья, радуйтесь счастью возвратить Жизни те дары и таланты, что Она дала вам в веках, и, очищенными, проносите не себя в талантах, но таланты в себе несите во все дела и встречи.
Глаза стоявших людей сияли, точно лампады. Казалось, им жаль было отрываться от лица И., сверкавшего красотой и мощью. Медленно они поклонились ему и стали выходить из трапезной. Только сейчас я понял, что дверь в трапезной была одна, именно та, широкая, через которую мы вошли.
Люди выходили поодиночке, и каждый отдавал два поклона: настоятелю и нам всем, на который, вслед за И., мы все отвечали. Я видел, как рука Али благословляла каждого выходившего, я слышал, как каждому Он говорил одно или несколько слов. Я понимал, что в этих словах Али определяет каждому предстоящий ему труд и место для его новой жизни. Но я понимал это духом, а не своей телесной формой. Мне казалось, что Флорентиец дает мне это понимание и приказывает передавать каждому Его благословение, Его такт и мир.
Трапезная пустела. Столы, где сидели согбенные фигуры и откуда братья-подавальщики бесшумно сняли посуду, передав ее через окошечки в левой стене в кухню, теперь блистали белизной и чистотой, мгновенно бесшумно вымытые братьями-столовниками. За этими блистающими пальмовыми столами, среди уже почти пустой трапезной, ярко залитой светом ламп внизу и светом из окон наверху, где, как я понял, были кельи братьев и сестер Общины, оставались только три фигуры.
Последний сияющий счастьем и радостью брат вышел, отдав свой поклон благоговения и любви. Я заметил теперь, что три фигуры вовсе не добровольно оставались сидеть, что они делают попытки выпрямиться, желают уйти вслед за остальными, но не могут этого сделать, как не мог несчастный карлик оторваться от пола в маленькой трапезной детей в Общине Али перед Франциском.
– Встаньте, несчастненькие, любимые детки мои, которых не смогло и не сумело выносить сердце мое, и в том вина моя, а не ваша, – раздался голос настоятеля. И был этот голос до того нежен и ласков, столько было в нем любви и трогательной защиты, что слезы невольно покатились по моей щеке, и я воззвал всеми силами к божественному милосердию Флорентийца.
«Мужайся и твори действенную Любовь, только так могу помочь через тебя», – услышал я его дивный голос и устыдился своей слабости. Я мгновенно овладел собой.
– Не защитила и не раскрыла сердец ваших моя Любовь, и в том вина моя, а не ваша. Не приобщило вас к деятельности мира и радости усердие мое, и то вина моя, а не ваша. Я не сумел найти путей и приспособлений для вашего освобождения, я был вам примером слабым и малым, да будут Небеса взыскательны ко мне, благи и милостивы к вам. Простите мне, родные мои, дети мои любимые, что я не смог, не сумел защитить вас, мне порученных. Да будет сердце мое века и века местом успокоения и защиты вам постольку, поскольку Небеса, справедливые и чистые, могут утвердить нашу связь.
Голос настоятеля, весь его вид, весь шар Света, обвивавший его сейчас, точно огромный сноп огня, потрясали мой организм, через который, как я это четко сознавал, шла колоссальная сила Флорентийца, вливаясь в шар Раданды. Я ясно видел, как в его шар лилась сила Али и еще несколько струй, огненных, алых и синих, образуя чудесную громадную пятиконечную звезду. Зрелище это было величественное и торжественное, ощущал я себя не только в великом храме, но точно силы Самой Жизни вошли сюда.
Неожиданно для меня Раданда, все еще держа руки скрещенными на груди, опустился на колени и поклонился в ноги трем сидящим фигурам. Я забыл обо всем, я точно вышел из тела и слился с огнем Флорентийца. Я видел не только тела фигур, я видел их горящие ауры и понимал разницу их трепетавших огней. От великана с опалами шли бешено, зигзагами багровые, черные и грязно-серо-зеленые молнии, которые он направлял прямо в центр шара Раданды. Но огни, не достигая шара, катились обратно с удвоенной силой к сердцу и мозгу великана. Вторая черная фигура высылала, точно целое море змей, молнии, такие же багровые и черные, к ногам Раданды. Но и эти струи возвращались обратно, обвивая кольцами всю фигуру несчастного, должно быть, сильно от них страдавшего и задыхавшегося. Последняя, более далекая фигура посылала нежные мольбы о прощении. Огненные линии, шедшие от нее, были испещрены черными и багровыми пятнами и кольцами. Я видел, что несчастное существо старалось вылить из сердца остатки своей чистоты, благословляло старца, благодарило его за любовь и заботы и старалось встать. Но от двух других фигур летели к этому несчастному молнии багровых проклятий и приказаний, угроз и ужасных ругательств, мешавших ему высвободиться и разорвать горькую связь греха со своими поработителями.
– Встань, мой друг, – раздался голос И., вытянувшего руку по направлению к боровшейся фигуре.
Я увидел, как грязные молнии вернулись к своим хозяевам, заставив их обоих вздрогнуть, а третья фигура, мгновенно от них освобожденная, засветилась голубыми и розовыми тонами и легко встала. Вся укутанная, она вышла из-за стола и стала приближаться к Раданде, защищаемая от пламени своих врагов рукою И. Когда фигура подошла к Раданде, натянутый на ее лицо плащ упал, и перед нами предстала женщина, нестарая и красоты редкостной. Она чем-то, каким-то дальним и неуловимым сходством напомнила мне Лалию. В тот же миг я услышал заглушенный стон за собой и увидел упавшую ниц перед Радандой фигуру красавицы, все тело которой сотрясалось в рыданиях, среди которых она выкрикивала:
– Прости, Святой отец, прости великой грешнице. Безумная любовь и ревность свели меня с ума, и я поддалась чарам этого ужасного человека. Но я не проклинаю его больше. Да будут ему прощены мои страдания и проклятия, как ты простил нас всех. Сказал ты, что на тебе грех наш. О нет, Святой отец, на нас святость твоя, на нас печать Любви твоей, дающая нам надежду на спасение. К тебе же, святому, не может пристать ничто злое и грешное.
Спаситель, заступник, помоги несчастному, сковавшему меня страшной клятвой. Пусть вся моя жизнь пойдет на труд для его спасения. Пусть любовь моя, над которой он так жестоко издевался, будет мостом к спасению. Не отвергай его, подай ему еще раз, в последний раз, благую руку помощи.
Женщина снова склонилась к ногам Раданды. И тут раздалось ужасное рычание, громадная фигура великана распрямилась, он сорвал с себя цепь, на которой висел сфинкс, и бросил ее, ловко рассчитав удар так, чтобы вся тяжесть цепи попала женщине в голову. По свисту в воздухе, который вызвала летящая цепь, я понял, что металл, соединявший длинный ряд головок сфинксов, был необычайно тяжел и что женщина будет неминуемо убита.
Рука И. протянулась навстречу летящей цепи, в воздухе мелькнула огненная молния, что-то треснуло, и я увидел цепь, ударившую по голове своего владельца. Он рухнул на пол, задел стол и опрокинул его на себя. Длинный стол схоронил под собой его фигуру.
В тот же момент, когда И. остановил полет цепи, я почувствовал, как силой Флорентийца из моей пластинки, данной мне Дартаном, вылетело несколько желтых молний, соединившихся вокруг головы женщины, образуя венец.
Раданда склонился, поднял женщину, обнял ее, подозвал Лалию, Нину и Никито.
– Отведите ее. У привратника уже ждут носилки. Помогите отнести ее в больницу и оставайтесь при ней, пока я не приду. Она будет в беспамятстве, не смущайтесь этим. Я приду.
Раданда оглянулся, улыбнулся леди Бердран, поманил ее пальцем.
– Иди и ты с ними, Беляночка. Да и вы, друзья, помогите им, – обратился он к Бронскому и Игоро. – Там ваша помощь будет нужней и важней.
Я впервые увидел Герду за все это время. Она была бела, как лилия, и, несмотря на темный цвет волос, слово «Беляночка» как нельзя больше подходило к ней. Мне казалось, что она не дойдет даже до порога, не только до больницы, – так была она хрупка, так слабы и неуверенны были ее движения.
Когда она поравнялась с Али, я видел, как Он положил ей на голову свою чудесную руку, но я знал, что она не видела Его. От прикосновения руки Али она вздрогнула, но тотчас же выпрямилась, вся засветилась, на бледных щеках заиграл румянец, и Герда стала неотразимо хороша. Когда вся партия наших друзей вышла, уводя еле двигавшуюся красавицу, красоту которой можно было сравнить, пожалуй, только с красотой Марии Магдалины, на несколько минут в трапезной водворилась гробовая тишина. Я почувствовал, что Андреева собирает свое самообладание и все свои силы, и последовал ее примеру. Я весь ушел в молитву Флорентийцу о помощи несчастным, наступающий грозный момент жизни которых я предчувствовал. У меня снова сделалось такое ощущение, точно я вышел из тела, как некоторое время тому назад. Я не успел отдать себе отчета в этом, как увидел возле лежавшего на полу великана стоявшего Рассула. Я хотел точнее убедиться, что это именно он, как увидел еще одну новую сияющую фигуру, в которой без труда узнал Франциска.
– Мой бедный брат. Милосердие дает мне последнюю возможность еще раз обратиться к тебе с увещеваниями, – раздался снова, на этот раз полный мольбы, голос старца. – Встань, дружок. Убедись в бессилии злобы и лицемерия. Ты запуган своим грозным приятелем, но ведь ты видишь, к чему привела его строптивость. Постепенно – от строптивости к гордости, от гордости к надменности и сарказму – он пришел к постоянному раздражению, отрицанию и злобе. Он завладел твоей волей. Теперь он бессилен, лежит и не страшен тебе. Подойди к великому Учителю, не бойся. Ты еще можешь найти прощение, можешь трудиться, в труде очиститься и войти в великое Светлое человечество. Но поспеши, дитя мое несчастное. Мгновения идут, судьба твоя еще в твоих руках. Но ты у последней черты, поспеши.
Не успел отзвучать голос старца, как черная фигура резко выпрямилась, капюшон с головы был сброшен и перед нами появилось лицо… Хватит ли у меня уменья описать это лицо? Чертами оно, пожалуй, было даже красиво. В раме черных, иссиня-черных волос бледное лицо, узкое, дерзкое. Вся фигура, тоже узкая, стройная, была нечеловечески тонка и, завернутая в какую-то плотно облегавшую одежду, похожа на огромную змею больше, чем на человека. Глаза тоже были змеиные, узкие и ярко-желтые. Они поражали неприятным выражением со странным сочетанием угрюмости, дерзости, лживости и страха. Что этот человек был трусом и опасным злодеем, лицемером и лгуном, для меня не оставляло сомнения. Но почему он и великан были здесь, этого я понять не мог. Человек стоял молча, глаза его бегали от лица И. к лицу старца и обратно, точно ища лазейку, за которую ему было бы возможно зацениться.
Мгновения все шли в полном молчании. Вдруг я увидел еще одну сияющую фигуру и чуть не вскрикнул от изумления, узнав в ней сэра Уоми.
– Подойди сюда, несчастный человек. Тебе в последний раз устами твоего доброго наставника предоставляется возможность выйти из кольца лжи и предательства, – раздался голос И.
Человек, очевидно, хотел снова сесть, а не идти. По лицу его скользнула судорога, он извивался всем своим тонким телом, что еще больше подчеркивало его сходство со змеей.
И. пристально смотрел на него. Наконец он поднял руку и грозно сказал:
– Повинуйся.
Человек-змея задрожал с головы до ног, хотел накинуть на себя свою черную рясу, но руки его тряслись так, что он не смог сделать этого. Ряса упала у его ног, которые он с трудом высвободил, и стал медленно приближаться к нам.
На лице его, бледном и раньше, теперь не оставалось никаких признаков жизни. Бледно-трупного цвета, оно было лишено всякого выражения, точно это была маска, вылепленная художником, но не одухотворенная. Ни единой мысли, ни даже признака страха, так незадолго отражавшегося на нем, – ничего не мог я уловить на этой маске. И шел он, как автомат, точно все, что составляло суть его жизни несколько минут назад, сейчас покинуло его, оставив ему одну его скорлупу. Как ни медленно он шел, но все же настала минута, когда ему пришлось подойти к И. и встать перед ним.
Я увидел, как сияющие фигуры Франциска и сэра Уоми встали сзади несчастного человека, настоятель и И. стали рядом по обе стороны от них, образуя полукруг, а на их месте возвысилась огромная фигура Али, от которого потекла высокая стена огня. За спинами всех высоких братьев она образовала полный круг и подошла к Али с другой стороны, как бы горя за ним и в нем.
