Коллектив авторов
Звезды царской эстрады

Артист В. И. Воронов вспоминал показательный случай:

«Снималась она на фотографии и выступала всегда с одной и той же прической – с валиком. Публика привыкла и иначе не представляла себе лица своей любимицы. И вдруг на одном концерте Вяльцева появилась с другой модной прической. Зал замер; в первый момент зритель не узнал Вяльцевой. Потом начался ясный протест против новой прически артистки: зал зашумел.

А. В. Таскин, всегдашний аккомпаниатор артистки, пытался взять несколько аккордов, но в зале поднялся невообразимый шум протеста. Вяльцева стояла виноватая и растерянная. Публика настойчиво просила ее уйти и причесаться по-прежнему… Был объявлен антракт, после которого Вяльцева вышла со своей старой прической. Публика была в восторге, и концерт прошел с огромным успехом».

Похороны сопровождались едва ли не большим ажиотажем, чем концерты примы. Петербург не знал ничего подобного ни до, ни после. Толпа, следовавшая за прахом покойной, с каждым шагом нарастала и скоро представляла собою сплошную лавину на протяжении от Морской улицы до Литейного проспекта. К воротам Александро-Невской лавры подошли уже десятки тысяч человек.

Над колонной провожающих плыл венок из белых лилий и сирени, перевитый траурной лентой с надписью: «От безумно любящего мужа, навек преданного памяти безоблачной, долгой совместной жизни и убитого горем невозвратной потери своего сказочного счастья, – своей единственной, дорогой, незабвенной милой Настино.

У гроба, сменяя друг друга, дежурили Матильда Кшесинская, Анна Павлова, артисты цыганского хора Шишкина, труппа Малого театра, столичная знать…

Столица по-настоящему скорбела, однако для пронырливых шоуменов смерть Несравненной стала еще одним источником дохода. Так вышло, что Анастасии Вяльцевой в отличие от многих ее коллег по сцене не пришлось сниматься в кино. Но ее имя все-таки появилось на афише синематографа: «Не пропустите премьеру сезона! Только в “Экспрессе” демонстрация документальной картины “Похороны Вяльцевой”!..» Смерть Несравненной превратилась в грандиозное шоу.

В последний путь Несравненную провожали тысячи человек

Через несколько дней после кончины дивы стали известны подробности ее последних распоряжений. Зная о приближающейся неминуемой смерти, она все четко расписала: завещала открыть в Петербурге в ближайшие четыре года либо больницу ее имени для рожениц, либо приют для внебрачных детей, туда же направить и средства, оставшиеся после продажи ее недвижимости с аукциона.

В случае если город откажется от подобной благотворительной акции, Вяльцева распорядилась продать дома и направить деньги в Санкт-Петербургский университет для учреждения стипендий крестьянским детям. Населению Петербурга прима оставила без малого шестьсот тысяч рублей, которые так и не поступили в кассу опеки. Дума согласилась принять дар Вяльцевой, но бумаги долго двигались по разным инстанциям, а потом началась революция, и вместо больницы в здании, завещанном Вяльцевой городу, открылся политический клуб для рабочих «Новая жизнь».

В 1914 году родственники заказали скульптору Серафиму Судьбинину (учившемуся, между прочим, у самого Родена) мраморное надгробие. Из множества эскизов выбрали изображавший возвышающуюся в полный рост артистку возле креста. Через некоторое время в журнале «Рампа и жизнь» прошло известие, что памятник готов, но так как он изготовлен в Париже, привезти его в Россию возможно только после окончания войны. В итоге до России памятник так и не добрался: сначала война, потом революции… След памятника затерялся во Франции, где Судьби-нин оказался в эмиграции.

В годы Первой мировой войны вдовец Василий Викторович Бискуп-ский стал генералом, командовал кавалерийской дивизией и был, по выражению своего однополчанина барона Врангеля, «лихим и отчаянно смелым офицером». В 1918 году он возглавил армию гетмана Скоро-падского в Одессе, в 1919-м эмигрировал в Германию, где вновь женился. Скончался генерал летом 1945-го в Мюнхене. Говорят, все стены его квартиры были увешаны портретами «любимой Настюши». К его офицерской судьбе мы еще вернемся в самом конце повествования, и потому прошу вас, читатель, запомнить это имя – Василий Бискупский.

После смерти великой певицы ушлые импресарио попытались создать новые проекты, подаваемые зрителю не иначе как «новая Вяльцева».

Летом 1915 года газеты писали о предстоящем концерте некой Наташи Ростовой (псевдоним Екатерины Сангуровой), которая «имеет внешнее сходство с А. Д. Вяльцевой, обладает вяльцевским тембром и исполняет весь ее репертуар». Антрепренер старлетки требовал, чтобы она выходила к публике в тех же нарядах, что и Несравненная.

Не помогло. Фальшивую «примадонну» освистали.

Среди подражательниц попадались, безусловно, одаренные вокалистки. Скажем, Наталья Тамара. Но стать достойной заменой ни одна из них не смогла.

Собственно, на эстраде Российской империи с начала XX века и до октября 1917-го «летала» этакая «птица-тройка» «женщин из русских селений»: уже помянутая Вяльцева (родом из Орловской губернии), Надежда Плевицкая (из курской деревеньки) и москвичка Варя Панина.

За каждой из них следовал рой подражателей, и к «жужжанию» некоторых из них мы еще прислушаемся.

Пока же поговорим о «божественной» (по выражению А. Блока) Варе Паниной.

«Божественная»

 
Я грущу, если можешь понять
Мою душу доверчиво нежную,
Приходи ты со мной попенять
На судьбу мою, странно мятежную…
 

«Лебединая песня» (М. Я. Пуаре) из репертуара В. В. Паниной

Варвара Васильевна Панина родилась в семье московских цыган и с юных лет выступала в хоре знаменитой «Стрельны». Слава о талантливой девушке стремительно распространилась по Белокаменной, а потом и по всей России.

Друг Ф. И. Шаляпина живописец К. А. Коровин описывает в мемуарах занятный диалог:

«– Ты слышишь… – сказал Шаляпин Серову, – Константину (Коровину) не нравится, что я пою. Плохо пою. А кто же, позвольте вас спросить, поет лучше меня?

– А вот есть. Цыганка одна поет лучше тебя.

– …Какая цыганка?

– Варя Панина. Поет замечательно. И голос дивный.

– …Это какая же, позвольте вас спросить, Константин Алексеевич, Варя Панина?

– В “Стрельне” поет. За пятерку песню поет. И поет как надо…»

После замужества Варвара Васильевна перешла в легендарный «Яр».

Послушать ставшую известной к тому времени певицу считали своим долгом не только меломаны – завсегдатаями ее вечеров были «сливки» тогдашнего общества.

На редких фотографиях видно, что внешность звезды не отличалась изяществом – полная, неграциозная, с грубыми чертами лица… Под стать был и голос – очень низкий, похожий на мужской, – и особая цыганская манера исполнения.

Ресторан «Яр» в Москве.

Около 1905

Артистка выходила к публике не спеша, чуть кланялась, располагалась в стоящем на сцене кресле, закуривала. (Папиросы у нее были особенные, толстые, марки «Пушка», и курила она беспрерывно.) Постоянные аккомпаниаторы знаменитой цыганки терпеливо ожидали сигнала. Чуть заметный кивок, первые аккорды гитары – и… зал замирал. Начиналось волшебство, гениальная певица раскрывала душу, вовлекала зрителей в великую тайну романса. Взволнованная публика рукоплескала, случались и обмороки… Много раз знаменитая певица возвращалась с концертов в разорванном платье – поклонники отрывали от сценических нарядов кусочки «на память».

Объявление из газеты «Русское слово» от 27 февраля 1906 года:

«Очарованный своей соседкой…

Кресло № 63, на концерте Вари Паниной 8 февраля!

Убедительно прошу сообщите свой адрес, был лишен, как вы сани видели, возможности сделать это сам. Главный почтамт, до востребования, предъявителю сторублевой ассигнации № З.Е. 124190».

Сохранились воспоминания о знаменитом концерте, состоявшемся в марте 1906 года в Мариинском театре. На концерте присутствовал его величество Николай Александрович с семьей. После концерта император прошел за кулисы и, поздравив певицу, поинтересовался, почему в его коллекции нет пластинок с записями Паниной. Представители общества «Граммофон» немедленно принялись записывать «цыганскую Патти»^[7]. Спустя три месяца царю был подарен красивый альбом из 20 дисков.

Варя Папина. Рекламная открытка

Варвара Васильевна становится желанной гостьей на всех концертных площадках империи. Импресарио от Петербурга до самых дальних российских окраин заранее уверены в успехе, если в концерте будет заявлено ее имя.

Этим пытаются воспользоваться многочисленные жулики от искусства.

Из газеты «Голос Москвы» от 21 апреля 1909 года:

«Неизвестный аферист, назвавшийся Смирновым, управляющим артистки Вари Паниной, назначил в Острогожске концерт, собрал с публики 400 руб. и скрылся».

Весной 1910-го на единственный совместный концерт, данный Варей Паниной и Анастасией Вяльцевой в Дворянском собрании, «попасть было также трудно, как на парадный спектакль в честь французских гостей». Выступали два кумира: в первом отделении пела «несравненная» Анастасия Вяльцева, «певица радостей жизни», во втором – «божественная» Варвара Панина, «певица роковых страстей и глубокой печали». В семье Паниных хранится программа этого концерта, около фамилии Паниной – три точки, что означало: певица будет петь исключительно по заказу, заранее репертуар не указывался. Публика неистовствовала. Концерт удалось завершить только около двух часов ночи после вмешательства полиции.

Варвара Васильевна Панина на пороге своего дома в Москве

«Концерт знаменитой Вари Паниной. Зал переполнен, – сообщал рецензент журнала “Рампа и жизнь”, -Панина, допевающая свою “лебединую песнь” под аккомпанемент гитары и цитры, голосом, уже начавшим тускнеть, очень хорошо исполнила ряд песен и настолько очаровала молодежь, что та, окружив Панину тесным кольцом, устроила ей шумную овацию, засыпав цветами». Неведомый критик и не подозревал, что расхожая фраза о «лебединой песне» станет пророческой. Через год, в июне 1911-го, Вера Панина скончалась от сердечного приступа прямо в своей гримерке. Певице было 39 лет.

Из газеты «Театр» от июня 1911 года:

«Во вторник похоронили Варю Панину, последнкю блестящую представительницу настоящего цыганского жанра, любимицу Москвы.

На похоронах, кроме многочисленных поклонников, присутствовали представители высшего чиновничества, элита артистического и теаарального мира, титулованные особы… Гроб "царицы романса" утопал в цветах.

Она пережила смерть самых близких людей – сначала мужа, Затем матери и брата. Сиротами остались пятеро ее детей. Похоронили Варю Панину на Ваганьковском кладбище».

«Король романса»

 
Были когда-то и вы рысаками
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарилась с вами,
Пара гнедых! Пара гнедых!..
 

А. Апухтин, «Пара гнедых». Из репертуара А. Давыдова

Этот год с двумя единицами стал роковым для русского романса. Уходила эпоха. Чуть раньше Паниной покинул бренную землю артист, во многом повлиявший как на Варвару Васильевну так и на Анастасию Дмитриевну Вяльцеву.

Артистическая карьера прославленного русского певца Саши Давыдова началась в Тифлисе. Сначала Давыдов с успехом гастролировал на юге России. Затем переехал в Москву, учился в Институте восточных языков. Позднее начал выступать с собственной программой на эстраде.

В 1870-1880-е гг. считался королем романсов. Лучше всех написал о Саше Давыдове его друг, Влас Дорошевич. Жаль, поводом для прекрасной заметки стала смерть артиста.

«Сколько женщин, – о, добродетельных! – теперь предавшихся молитве, нянчащих милых внучат, – сколько женщин украдкой смахнули слезу, набежавшую при известии о смерти легкомысленного друга их молодости!

Балерины и цыганки, и прекрасные московские купчихи, и французские актрисы…

Список был бы слишком длинен.

– Вы поете порок?

– Я пою легкомыслие.

Все прекрасно, что приносит только радость.

Одно время старая, грешная Москва со снисходительной улыбкой рассказывала о беспутном “Саше”:

– Вы знаете? Давыдов каждый день ходит на Тверской бульвар посмотреть на своих деток. Трогательная картина! Три кормилицы одновременно выносят гулять трех его дочерей. Одна законная, две незаконных!

Бог благословил Давыдова почему-то дочерями.

 
У него родились только дочери.
У него была масса дочерей.
И все носили различные фамилии!
И всех он помнил и любил».
 

Впрочем, один «сынишка» у Саши Давыдова все-таки имелся. По иронии судьбы, в одно время с «королем романса» на сцене блистал его полный тезка – Александр Давыдов, которого охочая до пикантных историй публика тут же записала в родственники к Саше.

Дочь Саши Давыдова певица Зина Давыдова

Несмотря на два десятка лет разницы, певцы дружили. Их часто видели вместе за ресторанным столиком или в театральной ложе, что давало газетчикам повод утверждать, будто А. М. Давыдов «внебрачный сын» известного своими амурными историями А. Д. Давыдова, но это, конечно, было неправдой.

«Сынок» – А. М. Давыдов

На самом деле Александр Михайлович Давыдов родился в семье учителя в маленьком еврейском местечке. С 12 лет пел в кафешантане. Один из импресарио обратил внимание на талантливого юношу и помог ему перейти в хор Киевской оперы. В семнадцать лет дебютировал на оперной сцене. В 1900 году был приглашен солистом в Мариинский театр. По приглашению С. П. Дягилева в 1909 году выступал в Париже в программе «Русские сезоны». Внезапно обрушившаяся болезнь привела к глухоте. В 1914 году певец оставил оперную сцену, но еще десять лет продолжал концертную деятельность, исполняя цыганские романсы. В 1924 году эмигрировал в Париж, где трудился консультантом в Театре русской оперы. В 1934 году стал режиссером в труппе Шаляпина и по его же настоянию был приглашен в качестве режиссера в парижский театр «Опера комик» в качестве постановщика «Князя Игоря».

В 1935-м вернулся в СССР, занимался педагогической деятельностью в Ленинградском театре оперы и балета им. С. М. Кирова (бывшая Мариинка).

Написал воспоминания о П. И. Чайковском и Ф. И. Шаляпине, а также собственные мемуары, сохранившиеся в рукописи, но до сих пор не опубликованные.

Но вернемся к воспоминаниям Власа Дорошевича:

«Этот баловень жизни был ребенком.

Как ребенок, он быстро и охотно такал.

При воспоминании о “дочках”:

– Что-то они все теперь делают?

От того, что у него нет денег.

– Что, Саша, если бы тебе вернуть все деньги, которые ты выпил на шампанском?!

– Что на шампанском! Если бы вернуть, что я при шампанском на жареном миндале проел, – у меня был бы каменный домина! – ответил Давыдов.

И заплакал.

Как ребенок, он был со всеми на ты.

С первого же слова.

И, как ребенок, не понимал, что “дяди” могут быть очень важные.

В Петербурге, у Кюба, он подошел к одному “приятелю”, назначенному министром:

– Ты что ж это, такой-сякой, – я иду, а ты даже “Саша” не крикнешь?

Министр посмотрел на “опереточного лицедея”, как принц Гарри, сделавшись королем, смотрит на Фальстафа, и перестал посещать ресторан.

– Чего это он? – искренно удивлялся Давыдов.

Когда ему нужны были деньги, он просил просто и “бесстыдно”.

Как просят дети. У малознакомых людей. И деньги тратил на лакомства.

Как-то после удачного концерта все деньги проел на землянике.

Дело было в марте.

Он просидел у Дюссо – у знаменитого в Москве Дюссо – целый день в кабинете, пил шампанское и ал только землянику.

Наконец, распорядитель с отчаянием объявил:

– Вы, Александр Давыдович, всю землянику в Москве изволили скушать. Везде посылали. Больше нигде ни одной ягодки нет.

Давыдов уплатил по счету и сказал:

– Дай денег тоже!

Или тратил деньги на игрушки.

С трудом достав несколько сот рублей, вдруг накупал каких-то абажурчиков для свечей, закладочек для книг.

– Дочкам подарки.

– Да ты с ума сошел! На что им эти игрушки? Дочки-то твои почти замужем!

– Все-таки об отце память!

Иногда он рассуждал о политике и с глубоким вздохом говорил:

– Революция необходима! Надо собраться всем и подать прошение на высочайшее имя, чтобы всех градоначальников переменили.

Он был детски простодушен и по-детски же хитер.

Когда он приехал в Москву, у него была масса кавказских безделушек: запонки, булавки, спичечницы с “чернетью”.

Из любезности эти вещи хвалили:

– Премаленькая вещь!

“Саша” сию же минуту снимал с себя.

– Бери.

– Что ты? Что ты?

– Нельзя. Кавказский обычай. Называется: “пеш-кеш”. Бери – обидишь. Раз понравилось – бери. Куначество.

Но затем и он начал хвалить у “кунаков” золотые портсигары, брильянтовые булавки.

И ужасно обижался, что ему никто не дарил “на пеш-кеш”:

– Мы не кавказцы!

– Хороши кунаки!

На него никто долго не сердился, как нельзя долго сердиться на детей.

Хорошее и дурное было перемешано в нем в детском беспорядке…Как ребенок, он быстро привязывался к людям. В нем все старело, кроме сердца. Природа дала ему прекрасный голос, такую постановку голоса, какой не мог бы дать самый лучший профессор, бездну вкуса и помазала его талантом пения. Саша подошел к рампе. Лицо стало строгим, торжественным.

 
Пара гнедых, запряженных зарею…
 

Первое исполнение нового романса. И со второго, третьего стиха театр перестал дышать.

 
Где вы теперь, в какой новой богине
Ищете вы идеалов своих?
 

Артистка Е. Гильденбрандт покачнулась. Ее увели со сцены. Красивые хористки утирали слезы. В зале разрастались рыдания. Кого-то вынесли без чувств. Гостивший в Москве французский писатель, толстый, жизнерадостный буржуа, в антракте разводил руками: “Удивительная страна! Непонятная страна! У них плачут в оперетке”.

 
Вы, только вы и верны ей поныне
Пара гнедых… пара гнедых.
 

Давыдов закончил сам с лицом, залитым слезами».

В 1891–1892 гг. артист еще выступал в спектакле «Цыганские песни в лицах» в прославившей его когда-то роли Антипа, хотя и начал уже постепенно терять голос. Молодая хористка Анастасия Вяльцева именно в этой постановке дебютировала в столице. Пленившись ею, сорокалетний Саша Давыдов взялся обучать начинающую певицу тонкостям сценического мастерства. Говорили, что целый ряд известных романсов Анастасия Дмитриевна отрепетировала под его руководством. И что композицию «Скажи, зачем тебя я встретил?» певец посвятил Вяльцевой.

«…Саша жил, как птица небесная, – продолжает Влас Дорошевич разговор о своем добром товарище. – То вдруг занимался делами.

– Я, брат, теперь коммерцией занимаюсь. Распространяю шампанское “Кристалл”. Но, кажется, больше выпил этого шампанского, чем распространил.

То вспоминал старое и ехал в провинцию давать концерты.

То просто занимал.

То кутил с приятелями.

Было бы соблазнительно написать контраст: блестящее начало и ужасный конец. Но это была бы неправда. Я видел “казнь артистов”. При мне в Москве был освистан старик Нодэн в опере, ему посвященной, в “Африканке”. Старик умирал от голода и должен был петь, когда ему трудно было даже говорить.

А. Д. Давыдов в роли Антипа в оперетте «Цыганские песни в лицах»

Ничего подобного Давыдову, ошва богу, не довелось пережить.

Судьба хранила своего баловня, И его биография, – редкая биография: счастливца на земле.

Семья Давыдова была обеспечена.

Когда через его руки проходили большие деньги, один из его родственников отнял у “беспутного Саши” несколько десятков тысяч и открыл магазин, который вполне обеспечил жизнь семьи и воспитание законных детей.

Незаконным он передал вместе с кровью чудный талант – пение.

Всё устроилось в жизни отлично.

У “беспутного Саши” был и свой угол, и кусок хлеба.

Теплый угол и кусок хлеба с маслом.

Хороший кабинет в отличной квартире, где он мог передохнуть от бурной жизни, и вкусный обед с бутылкой кахетинского, которое он пил после ресторанного шампанского с неизменным умилением:

– А? Говорят, бургонское? А разве с кахетинским сравнить можно? Своего не умеем ценить!

И иногда от умиления плакал.

Все необходимое было.

А на “легкомыслие” он должен был промышлять. И промышлял. Жил весело, как могут жить только беззаботные люди и это истинно мудрое дитя! Его, отлично одетого, веселого, можно было встретить везде, где веселятся. Только там, где веселятся.

За несколько дней до смерти его видели в скейтинг-ринге. Он был беззаботен и весел, как Дон Жуан на последнем ужине. А каменный Командор уже подходил. И стучали его тяжелые шаги.

Счастье не слышит, когда они раздаются, – черт знает, где ждет иногда Командор!

Он остановился на январском морозе, на петербургском ветру, у дверей залитого огнями скейтинг-ринга.

И когда Саша Давыдов выехал, шутя, остря, смеясь, в распахнутой шубе, с шапкой, надвинутой на ухо, с видом говорящего: “Еще поживем!” – Командор дохнул на него своим холодным дыханием. Крупозное воспаление легких.

И вот:

 
Тихо туманное утро столицы.
По улице медленно дроги ползут.
Спи спокойным, детским сном, милый Саша.
Спасибо тебе за твои прелестные песни.
А будет тебе земля легка, как легка была жизнь».
 

2 февраля 1911 года Давыдов умер от воспаления легких. О смерти давно позабытого кумира написали все российские газеты: «Ушел “король романса». Репортер журнала «Театральная Москва» В. А. Нелидов заметил в некрологе: «Из русских певцов Мазини похвалил двоих. Первый был Давыдов. Второй – Шаляпин…»