Коллектив авторов
Югославия в XX веке. Очерки политической истории

Полная версия

Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 09-01-16092д)

Редакционная коллегия:

доктор исторических наук К. В. Никифоров (ответственный редактор),

кандидат исторических наук А. И. Филимонова

доктор исторических наук А. Л. Шемякин

Рецензенты:

кандидат исторических наук Л. В. Кузьмичева, доктор исторических наук Е. П. Серапионова

Предисловие

XX век оказался переломным и трагическим для судеб всего человечества. Однако особые испытания выпали на долю стран Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европы. Кроме мировых войн многие из них оказались втянуты еще и в невиданный социальный эксперимент, также перекалечивший судьбы миллионов людей и закончившийся полным крахом, распадом всех многонациональных государств – Советского Союза, Югославии и Чехословакии.

Не удивительно, что несколько лет назад Институт славяноведения РАН задумал серию работ, посвященную истории зарубежных славянских стран в XX в. С одной стороны, славянские народы оказались в центре всех политических катаклизмов, на которые оказался столь богатым минувший век. С другой стороны, влияние славянских народов на ход мировой истории в XX в. было «гораздо выше того удельного веса, который они имели в глобальном народонаселении»¹.

Это замечание справедливо и по отношению к Югославии. После Второй мировой войны страна постепенно заняла место в мире, несоизмеримо превосходившее ее реальный политический и экономический вес: родина альтернативной модели социализма, буфер между двумя враждебными блоками и даже один из лидеров третьего мира. Да и кровавый распад Югославии – повлиял не только на судьбу населявших ее народов, но и весьма существенно на складывание новой системы международной безопасности, пришедшей на смену ялтинско-потсдамскому миру. И конечно, история югославянских народов в XX в., в столетии, когда их судьба несколько раз менялась самым радикальным способом, заслуживает отдельного исследования.

«Югославия в XX веке. Очерки политической истории» – третий труд в задуманной серии. Уже увидели свет «Болгария в XX веке. Очерки политической истории» (М., 2003) и «Чехия и Словакия в XX веке. Очерки истории в 2 кн.» (М., 2005). В стадии написания находится последний труд серии по истории Польши.

Перед авторами труда стояло множество проблем. И первая из них – само его название. Понятно, что существование Югославии (1918–1991) даже хронологически не покрывает весь XX век. Конечно, можно было назвать период до 1918 г. «На пути к Югославии», а период после 1991 г. «На пути из Югославии». Но это было бы значительным упрощением. В частности, начало XX в. для югославянских народов вовсе не исчерпывается стремлением к созданию единого государства. Хотя авторы далеки и от другой крайности – утверждений о том, что Югославия была искусственным государством, своего рода «исторической ошибкой».

После долгих дискуссий все-таки остановились на названии, включающим слово «Югославия». Любое название достаточно условно. Но так или иначе, три четверти XX ст. югославянские народы находились в составе общего государства, которое занимает в их истории прошлого века центральное место. К тому же давно замечено, что по своему внутреннему содержанию XX век оказался намного короче формальных хронологических рамок и фактически длился лишь от Первой мировой войны до краха коммунистической системы и распада биполярного блокового мира. А это как раз время существования Югославии.

Другая сложность – характер труда. Очерки истории Болгарии названы их авторами сборником, очерки истории Чехии и Словакии – коллективной монографией. Нашу работу мы бы определили серединной дефиницией, а именно как монографический сборник, благо такое определение уже получило хождение в научной среде. Монографический – в плане попыток глубины подходов и наличия общего замысла, сборник – так как каждый автор имел полную свободу при выборе темы и угла зрения на ту или иную проблему в заданных хронологических рамках. Точно так же авторы были полностью свободны в изложении своих взглядов и оценок. Каждый изложил только собственную точку зрения. Впрочем, очерковый характер всех трудов серии именно это и подразумевает.

Кроме того, авторам не удалось равномерно осветить все проблемы, не достигнута и полная унификация всех разделов труда, как это было бы свойственно коллективной монографии. На это влияли степень изученности в России различных периодов истории югославянских народов в XX в., наличие необходимых специалистов, состояние документальной базы и ее доступность.

Предложенная работа, естественно, отражает и степень изученности конкретной проблемы или того или иного периода новейшей истории югославянских народов в зарубежных, прежде всего национальных югославянских историографиях. В последних – много работ, посвященных различным аспектам истории народов, входивших в состав Югославии. Однако на этом фоне легко заметить, что обобщающих трудов по истории всей Югославии существенно меньше. Можно сказать, что их совсем мало. Причем многое из написанного в период существования Югославии уже безнадежно устарело, а новые работы пишутся преимущественно с национальных позиций и посвящены национальной истории отдельных народов – словенцев, хорватов, сербов, македонцев и т. п.² Историю существовавшего в XX в. общего государства еще только предстоит написать ученым с территории бывшей Югославии. Как справедливо указано в одном из последних сербских трудов – написание истории Югославии для исторической науки по-прежнему остается вызовом³.

И если с точки зрения накопленного в историографии фактического материала с первой половиной XX в. дело обстоит еще относительно терпимо, то социалистический этап в истории Югославии изучен совсем слабо. И в любом случае вся история Югославии XX в. нуждается в современном осмыслении. Это справедливо и в отношении истории Второй мировой войны на территории Югославии – казалось бы не забытой исследователями в предыдущий период. Однако новые документы и отмена цензуры заставляют нас взглянуть на многие моменты совершенно по-новому.

В отечественной историографии обобщающей работы по новейшей истории югославянских народов до сих пор не написано. Единственный труд – двухтомная «История Югославии», датированная еще 1963 г. Повествование в нем доведено лишь до 1945 г.⁴ В конце 80-х годов прошлого века в Институте славяноведения была предпринята попытка написания кратких историй стран Центральной и Юго-Восточной Европы, но по Югославии запланированный труд выйти в свет так и нет успел.

В советское время заниматься послевоенной «ревизионистской» Югославией было намного труднее, чем историей других европейских социалистических стран, разрешение на публикацию любой книги, связанной с современной югославской проблематикой, даже после нормализации советско-югославских отношений давалось фактически на уровне ЦК КПСС. Многим изданиям присваивался гриф «ДСП» – «для служебного пользования». А открытый доступ, по существу, ограничивался двумя коллективными монографиями Института экономики мировой социалистической системы (ныне – часть Института экономики РАН), которые так и назывались «Социалистическая Федеративная Республика Югославия»⁵.

Оживление в изучении послевоенной Югославии в отечественной исторической науке началось уже во время «перестройки» в Советском Союзе⁶, а затем и вовсе пали многие старые запреты. Однако разразившийся югославский кризис на время отвлек на себя основное внимание российских историков⁷. Теперь настало время вернуться к собственно истории Югославии в XX в.⁸, создать первый обобщающий труд. Но, естественно, авторы не претендуют на окончательные оценки, они скорее провоцируют дискуссию. Повторим, труд отражает уровень развития современной российской югославистики. Процесс познания продолжается, высказанные взгляды открыты для любых уточнений и иных точек зрения.

Книга подготовлена в Институте славяноведения РАН авторским коллективом в составе: к.и.н. А.С. Аникеев, Л.Я. Гибианский, д.и.н. Е.Ю. Гуськова, к.и.н. А.Б. Едемский, к.и.н. Л.А. Кирилина, д.и.н. К.В. Никифоров, к.и.н. А.А. Силкин, к.и.н. А.И. Филимонова, к.и.н. В.Б. Хлебникова, д.и.н. А.Л. Шемякин, к.и.н. М.Л. Ямбаев.

Идея написания серии трудов, посвященных истории славянских народов в XX в., принадлежит члену-корреспонденту РАН В.К. Волкову. Он же собрал авторский коллектив для написания работы по новейшей истории Югославии и сам собирался написать ряд разделов. К сожалению, судьба распорядилась иначе. Горько сознавать, что Владимир Константинович не увидит опубликованного труда, но этот труд – еще одно овеществленное свидетельство того, что его дела и память о нем продолжают жить.

Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (исследовательский грант № 05-01-01297а).

Примечания

1 Волков В.К. Российская историческая славистика на пороге XXI века: смена исследовательской парадигмы // Волков В.К. Узловые проблемы новейшей истории стран Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 2000. С. 297.

2 См., например: Bilandžić D. Hrvanska moderna povijest. Zagreb, 1999; Димић Љ. Историја српске државности. Књ. 3. Србија у Југославији. Нови Сад, 2001.

3 Pisati istoriju Jugoslavije. Viđenje srpskog faktora. Beograd, 2007. S. 5.

4 История Югославии в двух томах. М., 1963. Т. II.

5 Социалистическая Федеративная Республика Югославия / отв. ред. Л.А. Никифоров. М., 1975; Социалистическая Федеративная Республика Югославия / отв. ред. Л.А. Никифоров. М., 1985.

6 См., например: Гибианский Л.Я. Советский Союз и новая Югославия. 1941–1947 гг. М., 1987; Кузнечевский В.Д. Эволюция югославской концепции социализма. М., 1990; Каменецкий В.М. Политическая система Югославии (1950–1980 гг.). М., 1991; Гиренко Ю.С. Сталин-Тито. М., 1991.

7 См., например: Никифоров К.В. Между Кремлем и Республикой Сербской (Боснийский кризис: завершающий этап). М., 1999; Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса (1990–2000). М., 2001.

8 За последние по истории Югославии в ХХ в. годы вышли: Аникеев А.С. Как Тито от Сталина ушел: Югославия, СССР и США в начальный период холодной войны (1945–1957).М., 2002; Едемский А.Б. От конфликта к нормализации: советско-югославские отношения в 1953–1956 годах. М., 2008; Силкин А.А. Королевство сербов, хорватов и словенцев: на пути к диктатуре. 1918–1929 гг. СПб., 2008.

Часть I
Югославянские народы и государства в начале XX в.

Глава 1
Сербия

Майский переворот 1903 г. Вступление в XX ст. явилось для Сербии не только очередным шагом по лестнице времени; события начала девятисотых, сыграв роль революции, изменили всю историю страны. И, в первую очередь, Майский переворот 1903 г. А век XIX уходил в прошлое, вместе с людьми, которые столь долго его олицетворяли: Йованом Ристичем^[1], митрополитом Михаилом^[2], экс-королем Миланом Обреновичем^[3]. Смерть последнего (29 января 1901 г. в изгнании, в Вене) особенно символична. После нее многим стало ясно, что дни династии сочтены – не случайно, что впервые мысль о заговоре против короля Александра зародилась в головах молодых сербских офицеров в конце того же года… Но почему кончина отца послужила смертным приговором его наследнику? Для ответа на этот вопрос вернемся чуть назад, в эпоху «владановщины» (1897–1900), когда сын и родитель практически вместе управляли страной, а отношения между ними являли (по крайней мере на публике) образец гармонии, чего на самом деле не было и в помине.

* * *

В октябре 1897 г. давний и верный сторонник Обреновичей Владан Джорджевич возглавил очередное внепартийное правительство. Основой идеологии «октябрьского режима» стал лозунг: «Сербия превыше всего», что на практике означало буквальное удушение политических партий и усиление личной власти монарха¹. Тогда же Милан Обренович (закулисный архитектор нового режима) окончательно вернулся в Сербию и стал командующим регулярной армией. На этом посту он провел военную реформу, которую сербские историки считают успешной – связанные с ней позитивные нововведения не могли не проявиться в судьбоносные годы (1912–1918)².

Нас, однако, больше интересует другая сторона медали, а именно: место армии в государстве, на которое ее вознес командующий, и то, как он это сделал.

Вполне очевидно, что кроме чисто военной составляющей, в реформе сербской армии имелся и выраженный внутренний подтекст – Обренович IV строил из нее опору трона. А это, последнее, не могло не быть в условиях тогдашней Сербии рискованным делом. Ведь еще в 1883 г., подавив с помощью армии Тимокское восстание, т. е. втянув оную в политику, он в какой-то мере превратил династию в ее заложницу.

На рубеже веков этот «внутренний» компонент только усилился. Став во главе армии, Милан (на правах отца короля) выбивал для нее из бюджета суммы, ранее и не снившиеся военным министрам. При этом ему было абсолютно безразлично, из каких иных статей изымаются средства. Было увеличено жалованье; награды и всевозможные доплаты сыпались на офицеров, как из рога изобилия. Милан поднял значение военных в обществе, по сравнению со «штафирками», там даже, где этого делать не следовало. И, соответственно, милитаризация «октябрьского режима» только усиливалась, а армия становилась «государством в государстве». Королем этого теневого государства и был Милан Обренович. Его так и называли – «король армии»³. Увеличив прием в Военную академию, он сформировал многочисленный корпус лично ему преданной военной молодежи, для которой стал буквально «идолом». Значение же Александра Обреновича – настоящего короля, не вмешивавшегося в дела вооруженных сил, в глазах офицерства падало⁴.

При этом «тимокский синдром» (его продолжали сознательно культивировать) глубоко засел в сознании офицеров. «Мы – армия. Это организованная оборона страны от агрессии извне и гарант внутреннего порядка… И если нам, как военным, долг велит защищать отечество от внешних врагов, то почему нам не защищать его и изнутри»⁵, -говорили будущие заговорщики. А гарантия «внутреннего порядка», или защита трона Обреновичей, ассоциировались у них теперь с лояльностью одному «королю армии»⁶. «Мы обожали короля Милана»⁷, – признавались взводные и ротные командиры.

И как только пути отца и сына разошлись, армия, а точнее – молодое поколение офицеров, выпестованное и прирученное Обреновичем-старшим, сделало свой выбор.

Тому же, что они разошлись, в немалой степени способствовал сам экс-король и его неуемные амбиции, которые совсем не ограничивались чином армейского генерала, придуманном специально для него. Еще до встречи с сыном в Париже осенью 1897 г., где и был решен вопрос о возвращении Милана, тот принялся выяснять «деликатный» вопрос – носил ли основатель династии, князь Милош, титул «верховного вождя», как в свое время Карагеоргий⁸… Поиски столь сомнительной легитимности при живом и законном монархе (да к тому же – родном отпрыске) были сродни мине, закладываемой в основание династии. Поскольку было очевидно, что король-сын тяготится растущим влиянием и жесткой волей родителя, который «чем увереннее и сильнее чувствовал себя в армии, тем больше стремился к доминированию над всем и вся»⁹.

Понятно, что длиться вечно такое положение не могло: мина, собственноручно заложенная Миланом Обреновичем, «рванула» в июле 1900 г., когда была объявлена помолвка короля Александра с Драгой Машин – король-отец находился в то время за границей, ему запретили возвращаться в страну. Мало того, опасаясь за свою власть в случае несанкционированного возвращения Милана (а у того было немало сторонников – не только в армии, но и в политических кругах, – которые призывали его вернуться), Александр приказал пограничной страже застрелить отца в случае попытки пересечь сербскую границу.

«События 29 мая 1903 г. невозможно отделить от личности Милана Обреновича, – констатировал прекрасный знаток той эпохи Милан Йованович-Стоимирович, – ибо заговор родился в тот момент, когда разнеслась весть, что его сын дал команду убить отца, если он силой попытается перейти границу Сербии»¹⁰. То же подтвердили и сами молодые заговорщики¹¹. Причем, пока Милан Обренович был жив, они предполагали «всего лишь» изгнать короля Александра с супругой из Сербии и возвратить отца, но после его смерти – через полгода после разрыва с сыном – судьба последнего была решена иначе. Потому-то в конце 1901 г. в белградских казармах и на конспиративных квартирах впервые и прозвучало: «Смерть королю!»^[4]… Классик сербской исторической науки Слободан Йованович глубоко прав, утверждая: «Верные королю, пока любят, офицеры были готовы изрубить его в момент озлобления». И далее – «Обреновичи не смогли превратить королевское достоинство в святыню для офицеров, перед которой они преклоняются безотносительно к тому, кто является его носителем. Они создали армию, но без подлинно воинской идеологии»¹².

* * *

Помолвка, а затем женитьба короля Александра на Драге Машин (23 июля 1900 г.) вызвали в стране подлинный шок. Взять в супруги вдову, старше на 12 лет – было по сербским патриархальным понятиям непристойно и для простого обывателя, не говоря уже о монархе¹³. Столичные жители (особенно офицеры) к тому же доподлинно знали, что у госпожи Машин – бывшей фрейлины королевы Натальи – отнюдь не безупречное прошлое. Потому, как зафиксировал в дневнике Милан Миличевич, «протестовали все, даже те, кто еще вчера равнодушно смотрел на изгнание граждан из страны»¹⁴. Министры подали в отставку, а экс-король написал из Вены сыну: «Наша династия пережила много ударов, но твое решение стало бы для нее роковым… И ежели оно неизменно, то мне остается лишь молиться Богу за мое отечество. Тому правительству, которое бы тебя, из-за столь легкомысленного шага, выгнало из Сербии, я первый бы рукоплескал»¹⁵.

Александр отдавал себе отчет в непопулярности своей женитьбы, но он полагал возможным вернуть авторитет короне посредством изменения политического курса. В стране назревали перемены.

И уже при так называемом свадебном министерстве Алексы Йовановича был ограничен полицейский террор, а по случаю дня рождения королевы Драги объявлена амнистия радикалам, осужденным по делу об Иванданском атентате 1899 г. Но самым важным поворотом в политике Александра стало сближение с Россией. Тем более, что главный проводник австрийского влияния в Сербии – Милан Обренович – находился за границей, и по признанию монарха (в передаче российского поверенного в делах П.Б. Мансурова), «о возвращении его в Сербию и о восстановлении политического влияния не может быть и речи»¹⁶. Что, заметим, давно было главным условием Петербурга для «реанимации» нормальных отношений с Белградом. Мало того, страшась возможного противодействия отца, король обратился за помощью в Департамент полиции – русские тайные агенты, сняв в Вене квартиру напротив апартаментов Милана по Johannes gasse, следили за всеми его передвижениями.

Поведав Мансурову о решении вступить в брак с Драгой еще до официального о том объявления, и полагая, что ему «придется преодолеть некоторые неблагоприятные впечатления», король обратился «для полного удовлетворения народа» к императору с просьбой сохранить по отношению к нему «преемственное право крестного отца»¹⁷. В ответ он и обещал дать своей политике новое направление: «Сохранение для нее опоры в охранительных элементах, но уничтожение при этом гнета и произвола во внутренней политике и устранение всего, что мешало бы сближению с Россией, – во внешней»¹⁸. В Петербурге снисходительно отнеслись к просьбе крестника отца императора, и 16 июля в Белград ушла телеграмма министра иностранных дел, графа В.Н. Ламздорфа – «Государю императору благоугодно было Всемилостивейше выразить согласие на принятие, в качестве Августейшего кума, участия в бракосочетании короля Александра»¹⁹. Король был счастлив: на свадьбе Николая II представлял Мансуров. Народ же сербский увидел в том знак покровительства России. По оценке Н.В. Чарыкова, занявшего весной 1901 г. пост российского посланника в Сербии, это «было время расцвета вновь возрожденной русско-сербской дружбы»²⁰… Но медовый месяц длился, увы, недолго. Хотя сербский монарх и держал свое слово²¹.

В марте 1901 г. правительство А. Йовановича ушло в отставку – вместо него был сформирован объединенный радикально-напредняцкий кабинет во главе с умеренным радикалом Мишей Вуичем. Известно, что с конца XIX в. Радикальная партия являлась искренним союзником России, и такое возвышение Вуича было гарантией русского влияния в Сербии… Правда, король не упустил и своего интереса. Обусловив приход к власти радикалов и дарование новой конституции их альянсом («фузией»^[5]) с преданными династии напредняками, ему удалось посеять смятение в рядах Радикальной партии, из которой выделилась группа младорадикалов, составившая основу будущей Независимой радикальной партии.

В апреле того же года король октроировал так называемый «Апрельский Устав», в котором впервые в сербской политической практике вводилась двухпалатная система – Скупщина и Сенат, что явилось воплощением давнишней идеи Напредняцкой партии, желавшей с помощью верхней палаты защитить страну от «тирании ассамблей». И уже летом состоялись выборы в обе палаты, абсолютное большинство в которых получили старорадикалы – сторонники «фузии». Об оживлении политического процесса в Сербии свидетельствует и тот факт, что осенью 1901 – весной 1902 г. было принято или заново отредактировано немало законов, в том числе – о выборах, собраниях и общественных организациях, общинах, устройстве армии, Государственном Совете, средних школах, государственных монополиях, лесах, железной дороге…

Развитие страны, как видим, возвращалось в регулярное конституционное русло, что и было обещано Петербургу. У короля возникла идея совместного с Драгой визита в Россию. Прием их русской императорской четой придал бы «сомнительной» сербской королеве искомую легитимность. Со времени свадьбы, Александр Обренович не переставал мечтать о вожделенной поездке в Россию – тем более, что и русский двор поначалу был настроен весьма благосклонно.

Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. В конце лета 1900 г. было объявлено, что королева Драга беременна, – хотя многие сведущие люди знали, что это в принципе невозможно. Впавший в эйфорию монарх трепетал в ожидании наследника или наследницы престола, а подданные заваливали дворец дарами – один из его покоев был буквально забит колыбелями, которых будущей матери нанесли целых 43 штуки. Но время шло, а дитяти все не было. Наконец, иностранные доктора осмотрели Драгу, и в апреле 1901 г. вынесли вердикт: «Рождения ребенка нельзя ожидать». Беременность была признана «ложной»²²… Вспыхнул грандиозный скандал, а русский двор, с самого начала относившийся к «положению» Драги с подозрением (с подачи королевы-матери Натальи Обренович), стал откладывать уже согласованный было визит в империю.

Повторим – своей поездке в Россию король придавал огромное, если не сказать, решающее, значение. И «странные» заминки с определением ее сроков, допускаемые российскими властями, расстраивали его не на шутку. В состоянии, близком к срыву, и не надеясь больше на дипломатов, Александр Обренович пошел на прямое нарушение всяческого этикета, попросив в октябре 1901 г. отправиться в Петербург «на разведку» самого начальника русской секретной агентуры на Балканах полковника А.И. Будзиловича, которого хорошо знал со времен организации слежки за экс-королем Миланом в Вене и охраны собственного семейства в Белграде. При этом посланец короля был снабжен специальным письмом от русской Миссии²³.

Однако, это откровенное (хотя отчасти и извиняемое отчаянием) игнорирование принятого порядка ведения дел привело к прямо противоположному результату. По сообщению сербского посланника в Петербурге Стояна Новаковича, «граф Ламздорф не пожелал и говорить с прибывшим о главном предмете его вояжа», назвав сам факт вмешательства полицейского чина в сферу высшей дипломатии «impardonnable»²⁴…

Прямого отказа сербской королевской чете на поездку в Россию и на сей раз не последовало – ее продолжали держать в неведении по прежней формуле: «посещение императорского двора в принципе решено, оно состоится в удобное для того время»²⁵. 13 июня 1902 г. граф Ламздорф послал в Белград телеграмму о том, что Александр с супругой будут приняты осенью в Ливадии²⁶. Казалось, все препятствия преодолены – так, по крайней мере, считали русские дипломаты; в то же самое уверовал и король. И тут, как гром среди ясного неба, прозвучала весть о болезни императрицы Александры Федоровны, следствием чего стала отмена уже намеченного визита²⁷. А 1 октября Ламздорф в телеграмме новому посланнику в Сербии Н.В. Чарыкову привел подлинные слова государя: «О поездке четы вообще больше не может быть речи. Одного короля мы когда-нибудь примем»²⁸.

В высказывании Николая II обращает на себя внимание неприкрытая неприязнь к королеве Драге. Что и почему изменилось в его отношении к ней за два с небольшим года? Ведь в июле 1900-го (не будучи, конечно, «русской фавориткой» в буквальном смысле, как ее подчас именуют сербские авторы²⁹) она представляла известный интерес для русской политики. Не зря оценка дипломатов, что «принятое королем Александром решение сочетаться браком с православной сербской уроженкой не лишено некоторых политических преимуществ», обрела тогда высочайшее одобрение³⁰.

Уже упоминалось, что случай с ложной беременностью королевы нанес сильный удар по ее престижу – с одной стороны, открылась возможность (пусть даже не прямой умысел, а всего лишь возможность) аферы, никогда и никем в сообществе европейских монархов не прощаемой. С другой же – подтвердились слухи о бесплодии Драги, что жестко поставило вопрос о престолонаследии. А в сентябре 1902 г., в прямой связи с последним, пошли слухи о намерении короля провозгласить наследником престола ее брата – никчемного Никодия Луневицу. Вряд ли они соответствовали реальным планам Александра, но резко отрицательный настрой в обществе в отношении монаршей четы, несомненно, усилили. Российская миссия подробно извещала о том Петербург, подчеркивая, что «семья королевы Драги в Сербии крайне непопулярна, особенно мужские члены ее»³¹.

Ко всему прочему добавились интриги. При дворе Романовых имелось мощное антисербское лобби в лице пресловутых «черногорок», дочерей Николы Черногорского – Анастасии и Милицы. Постоянно интригуя, они чернили Драгу, добиваясь результата, – не случайно первой охладела к идее ее приема именно императрица³². С.Ю. Витте прямо говорил об этом: «Когда государь был в Ялте, король Александр, по-видимому, хотел приехать к нему с женой с визитом, но визит был отклонен, что произошло не без интриг черногорок». И далее о них же: «Замечательно, что когда король Александр женился на бывшей фрейлине своей матери, сделав, таким образом, mesalliance, то черногорка № 2 (Анастасия Николаевна. – А.Ш.) говорила, что король дурно кончит»³³.

Под влиянием Александры Федоровны (ее мнимая «болезнь» была плохо скрытым демаршем) и Николай II склонился к отказу от приема сербской четы. Тем более, что политическая заинтересованность Петербурга в Драге, которая, повторимся, в какой-то мере ощущалась в момент свадьбы, уже отсутствовала – экс-король Милан (этот, по выражению Александра III, «подлец», «мерзавец» и «скот»³⁴, гарантом невозвращения коего в Сербию и являлась новоиспеченная королева^[6]), почив в Бозе, более не беспокоил.

Несмотря на это, подчеркнем особо, – неожиданный для многих (после многомесячных-то обещаний) отказ сербам во встрече менее всего напоминал продуманную дипломатическую комбинацию; то был скорее спонтанный шаг императора, продиктованный женским капризом. Но именно он и стал роковым для династии Обреновичей…

С одной стороны, отмена визита привела к правительственному кризису – кабинет Вуича подал в отставку, мотивируя свое решение тем, что «царь не благоволит к сербскому режиму». С другой – обрушила почти до нуля авторитет Александра и Драги в народе, во многом державшийся как раз на представлении о русском покровительстве. И с третьей (все по той же причине) – окончательно развязала руки заговорщикам.

После отставки Вуича к власти пришло правительство радикала Перы Велимировича, министра общественных работ в прежнем кабинете. Король делал вид, что радикально-напредняцкая «фузия» и ее программа по-прежнему пользуются его доверием. Но всем было ясно: П. Велимирович – это временная фигура. Не прошло и месяца, как Александр (20 ноября 1902 г.) назначил на пост нового премьера генерала Димитрие Цинцар-Марковича. Он возглавил «нейтральный» кабинет, что означало возвращение монарха к личному правлению. Российский посланник Н.В. Чарыков во время аудиенции во дворце открыто заявил ему – переход к реакции может иметь для династии гибельные последствия³⁵. И как в воду глядел…

7 декабря в белградском официозе была опубликована программа нового правительства (читай – личного режима). С точки зрения внутренней политики она предполагала коренную ревизию Основного закона и роспуск Сената, что в действительности означало желание короля отменить Устав 1901 г. и вернуть в силу конституцию 1869 г. Не менее показательны и новации в сфере внешней политики. По привычке твердя о развитии «братских связей с Россией», авторы программы главный акцент сделали все же на «важности соседских интересов», которые связывают Сербию с Австро-Венгрией, почему отношения между ними и «должны укрепляться». Поворот был налицо… Вот только внутренних сил для его поддержки не осталось. Да и внешние отнюдь не спешили жать протянутую Белградом руку. Вена, в частности, была по горло сыта внешнеполитическими кульбитами сербского монарха, чтобы снова ему поверить и взять под крыло. Она промолчала, словно ожидая чего-то^36[7].

* * *

Тем временем, заговор против королевской четы продолжал разрастаться. Его «молодые» инициаторы, предводимые капитаном Драгутином Димитриевичем-Аписом, вошли в контакт с отставными старшими офицерами: полковником Александром Машиным (брат первого мужа королевы Драги) и генералом Йованом Атанацковичем, а также с политиками, действиями коих руководил бывший министр внутренних дел и горячий сторонник экс-короля Милана Джордже Генчич. Была установлена связь и с проживавшими в Швейцарии Карагеоргиевичами.

Несколько раз в течение года заговорщики планировали покушение на монарха, но все их планы неизменно срывались – предчувствуя опасность, Александр Обренович отменил свое участие в любых публичных торжествах.