Коллектив авторов
Эскадроны смерти: бандиты, наёмники
Фашизм без свастики
Механизм подавления патриотических и демократических сил в Сальвадоре всегда составлял неотъемлемую и наиболее существенную часть его олигархической политической системы, был важнейшим инструментом, при помощи которого поддерживали свое господство привилегированные классы и империализм США. Не случайно именно в таких странах, как Сальвадор, родилось изречение «сидящие на штыках и управлять могут только с помощью штыков».
Классики марксизма-ленинизма говорили, что в определенных исторических условиях не исключается «социальное отчуждение» армии. Так произошло в Сальвадоре.
Идеологическое воздействие империализма на сальвадорское офицерство, его классово-кастовый характер, антипатриотические реакционные традиции, насаждаемые в армии, воспитание, которое эти офицеры несли солдатам и сержантскому составу, соответствующая духовная муштра помогали в значительной степени обрывать нити, связывающие солдатские массы с их социальным прошлым, с классовой принадлежностью.
Сальвадорскому фашизму удалось привлечь на свою сторону и часть средних слоев населения в городе и в деревне, недовольных экономическими трудностями и запуганных клеветой о «коммунистической опасности». Выходцами из этих слоев, а также из незначительных групп коррумпированных элементов деклассированных слоев населения в значительной степени и укомплектованы все звенья сальвадорского репрессивного аппарата.
Среди политологов, включая и марксистов, в последние годы не прекращается дискуссия о природе фашизма в Латинской Америке. Его принято называть зависимым фашизмом. Спорят о том, верно ли определение «военно-фашистский режим», которое ограничивает классовую основу фашизма и сводит его лишь к милитаризму, говорят о неудачном применении к латиноамериканским странам слова «неофашизм», ибо фашизм в Латинской Америке существует, так сказать, в «первом поколении».
Конечно, фашизм в Сальвадоре имеет свои особенности по сравнению с «классической» моделью, существовавшей в свое время в Германии, Италии и Испании. Германский, итальянский и испанский фашизм имел свою специфическую массовую базу. Сальвадорский фашизм не располагает такой массовой базой, хотя фашистская идеология и настроения получают распространение в определенных слоях буржуазии. Главная сила сальвадорского фашизма – в поддержке американского империализма, что определяет его зависимый характер. Внутренняя социальная база фашизма в Сальвадоре ограничена финансовой олигархией, латифундистами, незначительными группами коррумпированных элементов, одержимых антикоммунизмом и находящихся под воздействием ультрареакционных взглядов. Отсутствие массовой социальной базы сальвадорского фашизма восполняется военной силой.
Автор, рассказывая о репрессиях в Сальвадоре, об «эскадронах смерти», хотел бы не углубляться в теоретический спор о природе сальвадорского фашизма и акцентировать внимание читателей лишь на том, что дает основание назвать сальвадорский режим фашистским. В первую очередь, помимо ряда других признаков, на разгуле террора и насилия. Для меня жестокие карательные акции против мирного населения, трупы на улицах сальвадорских деревень и городов, истязания женщин, детей, стариков – это фашизм. Тот самый «обыкновенный фашизм», о котором рассказала талантливая лента кинорежиссера Михаила Ромма. Тот самый фашизм, который довелось познать в годы второй мировой войны миллионам людей в нашей стране и в Европе.
Замечу, что в свете фашизации Сальвадора мне представляется уже не случайным, что еще идейный отец нынешних сальвадорских убийц, установивший режим фашистского типа, генерал Эрнандес Мартинес не скрывал своих симпатий к фашистским державам и что Сальвадор был единственной страной Американского континента, присоединившейся к «антикоминтерновскому пакту».
Нынешние весьма многочисленные сальвадорские центурионы не носят коричневых рубах и повязок с паучьей свастикой, черных эсэсовских мундиров с черепами и скрещенными костями в петлицах, не вытягивают руки в фашистском приветствии. Однако они – латиноамериканская разновидность штурмовиков, гестаповцев и всякой другой нечисти гитлеровского рейха. И появились они не случайно. Стало правилом, что там, где возникает высокая социальная взрывоопасность, там, где местная реакция и иностранные монополисты имеют все более ограниченные возможности для социального маневрирования, там наблюдается беспрецедентный рост милитаризма со всеми присущими ему последствиями. Всемерно укрепляется репрессивный аппарат. Требования демократии начинают рассматриваться как преступление против национальной безопасности. Политическая жизнь быстро фашизируется, особенно когда у руля государства оказываются, как это часто бывает в латиноамериканских странах, «гориллы» (так к югу от Рио-Гранде окрестили реакционную военщину).
В Сальвадоре, захваченном процессом «гориллизации», с начала 30-х годов сложилась каста военных. Она быстро обрела могущество и годами держала страну в железном кулаке. Сальвадорская армия стала одной из самых мощных военных организаций к югу от Рио-Гранде. Она с годами превращалась в реально правящую силу, своеобразную вооруженную партию, выступающую на политической арене вместе с некоторыми наиболее реакционными партиями. Разумеется, все это всегда камуфлировалось. Десятилетиями создавался целый набор мифов. Укажу лишь на наиболее расхожие.
Аполитичность вооруженных сил. Военные неизменно претендовали на роль «спасителей отечества», «носителей надклассовой национальной идеи». Армия, убеждали генералы, создана лишь «для защиты территориальной целостности и суверенитета республики, для соблюдения законов, поддержания порядка и обеспечения конституционных прав… Вооруженные силы стоят вне политики». Можно ли говорить о каком-то соблюдении законов военщиной в Сальвадоре, учиняющей ежедневные расправы над мирными гражданами? Какой порядок, какие конституционные права защищают бандиты в мундирах, попирающие элементарные человеческие права?
«Армия – спаситель ценностей западной и христианской цивилизации от разрушительной анархии». (Какие ценности цивилизации спасают палачи, убивая ни в чем не повинных женщин, детей, стариков?)
«Армия, ведя боевые действия против партизан, лишь честно выполняет свой долг, защищает большинство народа от террористов». («Большинство народа» – это горстка кофейных магнатов и финансовых олигархов, и защищают их от праведного гнева народа.)
Социальная демагогия и жонглирование революционными фразами всегда были характерны для сальвадорской военщины. Нередко в ее офицерской среде могли даже произносить слово «революция», называя так обычный для Латинской Америки захват президентского дворца представителями той или иной группировки милитаристской верхушки. После этого деятельность предыдущих правительств называлась реакционной (что, кстати, соответствовало действительности), а новые власти демагогически объявлялись подлинно демократическими (что, наоборот, почти никогда не соответствовало действительности).
Пугала ли такая «революционность» олигархию и крупных капиталистов? Конечно же, нет! Каждый раз, когда в резиденции правительства происходила смена караула, после переворота или фарса с выборами, там появлялся лишь очередной приказчик сальвадорской элиты. Если это был какой-либо генерал или полковник – тем лучше для элиты. В его политических симпатиях и антипатиях правящим кругам Сальвадора сомневаться не приходилось. Пещерный антикоммунизм той или иной группировки сальвадорских военных, по очереди бравших бразды правления в свои руки, служил всегда своего рода приемлемой визитной карточкой в глазах сальвадорских толстосумов. Американский политолог Иэйл Фергюсон отмечал: «Латиноамериканская военщина нашла для себя в антикоммунизме уникальный повод для переворотов».
Армейская верхушка Сальвадора имеет тесные экономические и социальные связи с олигархией и новой промышленной буржуазией. Среди генералов и полковников немало выходцев из семей кофейных магнатов и их близких родственников. Сальвадорская элита делала все, чтобы укрепить свои отношения с офицерским корпусом, особенно с его первым эшелоном, с теми его представителями, которые близки ей по своему классовому происхождению и образу мышления. Генерал Карлос Умберто Ромеро, свергнутый в октябре 1979 года, крупный помещик и скотопромышленник, друг бывшего никарагуанского диктатора Сомосы, даже создавал для этой цели специальные аристократические клубы, где офицеры обучали отпрысков богатых семейств верховой езде.
Генералы и полковники на званых вечерах сальвадорской аристократии всегда желанные гости. Разумеется, роль таких приглашенных не сводится к тому, чтобы быть статистами наподобие чеховского генерала на свадьбе. В фешенебельных ресторанах, в роскошных загородных виллах, в кают-компаниях яхт между представителями сальвадорского «бомонда» и «защитниками отечества» за очередным коктейлем устанавливаются весьма прозаичные связи, завершающиеся потом за закрытыми дверями в банковских конторах или в кабинетах той или иной торговой или промышленной фирмы сделками на тысячи и миллионы долларов. Нередко такие сделки можно назвать самыми заурядными взятками. В результате национальное достояние разбазаривается, передается в руки частных лиц, в собственность иностранных монополий.
Олигархия буквально опутала офицерский корпус системой коррупции, закупила его оптом. Он оказался в руках экономической элиты и послушно выполняет ее волю. «Военные режимы хороши для предпринимателей», – откровенничал еще в 1967 году знаток латиноамериканской политики США, директор института международных исследований при Калифорнийском университете профессор Роланд Хилтон.
Штыки олигархов
Типичная для любого фашистского режима особенность – громоздкий разветвленный аппарат репрессий, политического сыска, разных спецслужб, полчища осведомителей. Вспомним гитлеровский рейх, его гестапо, абвер, СС, особые отряды штурмовиков.
Не исключение в этом отношении и Сальвадор. Такой аппарат формировался десятилетиями в этой стране с тех пор, когда в конце прошлого века «кофейные бароны» начали организовывать устрашающие военные формирования в черных касках, призванные контролировать поведение строптивых крестьян, у которых перед этим отняли землю. Ныне действующий на предельную мощность, он включает в себя национальную гвардию, финансовую, или таможенную, полицию, национальную полицию (городскую и сельскую) и регулярную армию, ВМС и ВВС. Каждая из этих групп выделена в самостоятельный корпус со своей системой тюрем и концлагерей. Их полномочия четко не разграничены, и они подчас дублируют действия друг друга.
Главное звено механизма подавления и главная карательная сила – национальная гвардия. Это отборные головорезы, специально обученные, в том числе и американскими советниками, для боевых действий против «подрывных элементов». Гарнизоны национальной гвардии расположились во всех городах. (Каждый раз, когда приходится называть этот корпус отпетых негодяев национальной гвардией, который следовало бы назвать антинациональным, возникает внутреннее чувство протеста – разве не кощунство присвоить ему такое название!)
Характерно, что национальные гвардейцы считают себя службой высшего порядка – особыми подразделениями, этакими сальвадорскими частями СС. И действительно, они пользуются некоторыми преимуществами по сравнению с другими звеньями репрессивного аппарата – национальной полицией, финансовой полицией, которой они дали унизительное прозвище «козлиная борода», регулярной армией.
Национальная гвардия выполняет одновременно функции армии и полиции. Среди ее офицеров немало выпускников военной академии Вест Пойнт в США[2], американских школ в зоне Панамского канала. Офицерские погоны они потом «отрабатывали», воюя со своими соотечественниками.
Формально национальная гвардия подчинена правительству. Но это только формально. Негласное руководство ею, конечно, осуществляют тузы финансовой олигархии, земельная аристократия, акулы делового мира. Некоторые кофейные магнаты, например, даже содержат в своих поместьях национальных гвардейцев, выплачивая им денежные вознаграждения. На государственных складах они получают только оружие и обмундирование.
Появление подразделений национальной гвардии в городах и поселках, как правило, сопровождается взрывами, погромами, арестами в помещениях профсоюзов. Национальные гвардейцы захватывают даже религиозные учреждения и помещения. Арестованных они содержат в тюрьмах без суда и следствия. Органы юстиции и не пытаются пресечь злоупотребления, проводить расследования, охранять законность. В большинстве случаев заключенным не предъявляют никаких обвинений.
Старается не отстать от национальной гвардии и таможенная, финансовая, полиция (иначе ее называют полицией министерства финансов). Первоначальной задачей этой полиции было обнаружение подпольного самогоноварения в сельской местности. Но это не имело ничего общего с борьбой против алкоголизма. Просто сальвадорские власти выдавали разрешение на производство алкогольных напитков только богатым землевладельцам. А агенты финансовой полиции преследовали и вылавливали всех, кто мог составить им конкуренцию. Прикрываясь борьбой с контрабандой, эти «блюстители трезвости» одновременно охотились за партизанами в пограничных районах (отсюда и название таможенная полиция). ДО прихода к власти Дуарте полиция министерства финансов даже имела свое разведывательное подразделение, насчитывающее сто сотрудников, которое часто обвинялось в причастности к похищениям и убийствам левых деятелей.
Третья составная часть карательного аппарата – национальная городская и сельская полиция. Формально они отвечают за поддержание спокойствия и порядка в городах и поселках. Их обязанности весьма широки: от выдачи жетонов на парковку автомобилей до оказания помощи армии, ведущей борьбу с повстанцами.
Якобы для изучения проблем преступности в стране и разработки мер по ее профилактике при них был создан «Национальный центр анализа и расследований». В действительности же кабинетами полицейских чинов, посвятивших себя «изучению нерешенных вопросов охраны правопорядка в стране», были устрашающие камеры пыток.
Особый ужас вызывают группы специально тренированных палачей при полицейских участках, название групп звучит весьма символически – «Каин». Нет таких изощренных пыток, к которым бы не прибегали в Сальвадоре современные каины, мучая в застенках своих соотечественников.
В полицейских участках, как в столице, так и в провинциях, нередко берут на «стажировку» мальчишек от 13–14 лет из необеспеченных крестьянских семей. Там из них делают подручных, приучают к жестокости, насилию. Через два-три года для многих из них «учителя», каждодневно наслаждающиеся страданиями своих жертв, становятся кумирами. Из их душ вытравляется все светлое. В результате в зрелый возраст вступают полностью деформированные личности. Усвоив «уроки» наставников, они получают уже «самостоятельную работу» по избранной «профессии» и с таким же бездушием причиняют страдания невинным людям, попавшим им в руки, испытывая от этого удовлетворение. С помощью осведомителей в сейфах полицейских участков собираются самые подробные сведения о подавляющем большинстве граждан, составляются списки подозреваемых. Чтобы попасть в этот список, достаточно просто доноса недоброжелателя, соседа или оказаться во время обыска того или иного помещения где-то близко, или быть сфотографированным в рядах какой-либо мирной демонстрации, на митинге (все демонстрации, как правило, сопровождаются агентами полиции в штатском, включая полицейского фотографа). Над попавшим в такой список постоянно висит невидимый дамоклов меч расправы. Его могут похитить в любой момент, и он «пропадет без вести».
Одна из активисток повстанцев Ана Гуаделупе Мартинес рассказывала: «У полицейских, которые постоянно ищут и хватают тех, кто участвует в революционном движении, навязчивая идея видеть каждую минуту в любом человеке подозрительного, похожего на того или иного члена революционной организации. И как только эта идея овладевает их воспаленным воображением, сей человек становится объектом слежки, а некоторых даже похищают „для выяснения личности“».
Система слежки за гражданами, организованная в Сальвадоре, напоминает порядки в гитлеровском рейхе. Бюро гражданской регистрации (контора, совмещающая в себе функции загса и паспортного стола) сотрудничает с репрессивными органами, помогает наблюдению за населением, участвуя в сыске.
В соответствии с законом граждане, достигшие восемнадцати лет, обязаны регистрироваться и сообщать все сведения о себе по месту жительства. Порядок в общем-то обычный. Однако в Сальвадоре органы безопасности прибирают к своим рукам все архивы муниципалитетов, получая исчерпывающую информацию. Делается это незаконно. Ведь выдавать какие-либо документы на тех или иных граждан даже по сальвадорским законам можно лишь с санкции прокурора. Другая часть государственного механизма репрессий – регулярная армия и резервисты. Численность правительственных войск, отмечало агентство Ассошиэйтед Пресс, по сравнению с 12 тысячами в 1980 году, составила на лето 1987 года 56 тысяч человек. По сути дела, это оккупационные войска, ведущие под дирижерством США «войну низкой интенсивности», «умиротворяя» свою страну ценой жизней тысяч сальвадорцев. С 1984 года по указанию американских советников армия Сальвадора следует «комплексной противоповстанческой стратегии». Эта стратегия предусматривает ночные рейды небольшими мобильными группами, широкое использование авиации, переброску воинских частей на вертолетах, круглосуточное патрулирование, сочетание военных операций с «гражданскими действиями» (пропагандистская работа среди населения), «очищение» территории, контролируемой партизанами, насильственное переселение крестьян из «конфликтных районов».
Регулярная армия набирается по призыву на 18 месяцев. Подростков 15–16 лет хватают в деревнях, на улицах, в кино, на стадионах и в прочих общественных местах. Они и составляют основной контингент сальвадорских вооруженных сил. Их подвергают интенсивному обучению и «промыванию мозгов» и они становятся потом теми, кто по команде офицеров нажимает гашетки пулеметов и спусковые крючки американских и израильских автоматических винтовок, убивая своих сверстников-соотечественников.
Специальный корреспондент итальянской газеты «Репубблика» Саверио Тутино писал, что «солдат, готовя их к карательным акциям, приучают безразлично относиться к всевозможным эксцессам жестокости и аморальности… Они с ужасом рассказывали, – продолжал Тутино, – что кое-кому из их коллег уже пришлось по приказу офицера убивать таких же молодых парней, как они, арестованных на улицах без всякого обвинения».
Под угрозой расстрела бывший крестьянин начинает стрелять в своего же брата. А став единожды соучастниками преступлений, новобранцы оказываются связанными общей виной.
Так возникает замешанная на крови круговая порука. Боязнь возмездия патриотов нередко заставляет недавнего новобранца действовать вместе с отпетыми негодяями, видеть в этом личное спасение. День за днем недавний рекрут превращается в палача, для которого уже нет никакой разницы, кроме арифметической, между убийством одного человека или десятка залпом из американской автоматической винтовки М-16.
Как признавали попавшие в плен некоторые из новобранцев, «они начинали сходить с ума от чудовищного кошмара ежедневных убийств». Однако стоять в стороне от этой кровавой бойни они тоже не могут. Действует принцип «или убивай, или будешь убит сам».
В изданной в Сальвадоре книге «Геноцид и нарушение прав человека» многочисленные свидетели указывают конкретно, помимо вышеперечисленных государственных репрессивных органов, еще на 12 звеньев репрессивного аппарата, практикующих похищения людей и последующую расправу над ними. Специальные службы, их часто любят в Латинской Америке сопровождать эпитетом «информационные», со своими особо оборудованными центрами пыток, имеют военно-воздушные и военно-морские силы, регулярная армия. В место издевательств над похищаемыми превратили Центр обучения пехотных подразделений. Специализируется на похищениях также «Бригада Атлакатль»… Каждая из перечисленных служб располагает находящимися только в ее ведении тайными кладбищами и местами заключения.
В тюрьмах, которые находятся в столице, их персонал еще действует с некоторой оглядкой. Ведь власти, заискивая перед общественностью западных стран, могут иногда показать той или иной международной комиссии какое-либо «образцовое» учреждение такого рода. Особый же произвол царит в провинциальных тюрьмах. От своего начальства тюремщики получают прямые указания «быть предельно жестокими с заключенными», «доводить их до самоубийства». Сальвадорские законы освобождают при этом полицейские и военные чины от ответственности за ущерб, причиненный заключенным в результате бесчеловечного обращения.
Органы юстиции не пытаются пресечь разгул произвола военщины и полиции, проводить расследования, охранять законность. В большинстве случаев арестованным вообще не предъявляют никаких обвинений. Ни один суд не осмеливается осудить членов сальвадорских сил безопасности за убийства граждан, боясь мести. «Сальвадорская судебная система настолько связана с вооруженными силами, что офицерский корпус стоит над законом», – писала американская «Интернэшнл геральд трибюн».
Законодательная деятельность правых христианских демократов, проводившаяся под руководством и контролем реакционной военщины, способствовала милитаризации всей сальвадорской политической системы. Государственный терроризм для расправы с оппозицией перешел в широкую практику. Под него подвели и «законные» основания. Уже в 1980–1981 годах власти под давлением военных заново переписали ряд статей уголовного и уголовно-процессуального кодексов. Разумеется, не без подсказки «юристов» из американского посольства.
Особое значение стало придаваться статьям о так называемых «террористических актах». Был издан ряд новых чрезвычайных законов. Вооруженные силы стали фактически над органами правосудия. Им был передан контроль над юстицией. Как раз после этого аресты без предъявления обвинения и применение пыток стали обычной практикой. Даже для детей от 10 лет в 1980–1981 годах были введены паспорта. Революционеры мерещились властям аж за школьной партой.
В 1980–1981 годах были запрещены профсоюзы ряда категорий трудящихся, распущены многие профцентры, отменены коллективные договоры. К «террористической деятельности» стали приравниваться практически каждый акт справедливого протеста, инакомыслие и любая форма несогласия с властями. Это делалось и для того, чтобы любой гражданин испытывал неуверенность и боязнь возможных последствий каждый раз, когда он решится воспользоваться каким-либо из прав, формально закрепленных за ним конституцией.
В марте 1980 года был принят так называемый «Декрет № 50». Это был один из самых зловещих законов в стране. Он устанавливал специальные процедуры ареста, допроса и осуждения подозреваемых партизан. Декрет позволял арестовывать и держать под стражей в течение 120 дней любого подозреваемого. «Статус подозреваемого» определялся любым доносом, в том числе и сделанным просто по телефону. Аресты производились без ордера прокурора. Арестованный находился в заключении с полной изоляцией без какой-либо возможности связаться с родственниками. По этому декрету произвольные аресты могли осуществляться на основе никем не проверенных «свидетельств» самих сотрудников служб безопасности. «В целях содействия борьбе против партизан» отменялись индивидуальные свободы: свобода создания организаций, передвижения, свобода слова… Этот закон, который послужил основанием для самых разнузданных репрессий, не только противоречил Всеобщей декларации о правах человека, международному документу, под которым стоит подпись правительства Сальвадора, но и грубо попирал конституцию страны.