Коллектив авторов
Традиции & авангард. Выпуск № 3
© Интернациональный Союз писателей, 2019
Проза, поэзия
Анна Лукашенок
Анна Лукашонок родилась в Кургане. Училась в Екатеринбурге на дизайнера интерьера. Участник фестиваля «Воробей-фест», фестиваля фантастики «Аэлита-2016». Вошла в шорт-лист Волошинской премии (2016, номинация «Малая художественная проза»). Организатор поэтической акции «Стихи против денег». Публиковалась в антологии молодой поэзии Урала «Шепчутся и кричат», пермском литературном журнале «Вещь», журнале «Сноб». Живет в Екатеринбурге.
Украденные буквы
Повесть
Глава 1. Мария
09.01
Сначала была буква.
И буква была – «А». Алая «А», сорванная невидимой рукой с вывески банка. Софья Михайловна, круглая женщина в голубом пуховике, звеня на морозе ключами, не сразу заметила пропажу. Замок не подчинялся, не впускал металл в свои стылые губы. Софья Михайловна принялась согревать его ладонью – и замок безжалостно прилип к коже.
Стоя в девять утра под дверью с ключами в одной руке и приросшим к другой руке замком, она поняла – это ловушка. Именно в этот момент она подняла к светлеющему зимнему небу голову в оренбургской шали и наскоро обратилась к Богу. А потом наконец увидела надпись:
«БАНК М.РИЯ»
Прореженные изящные брови дугами сошлись к переносице. Всевышний не только не хотел помогать Своей рабе, но и откровенно над ней насмехался.
* * *
Евгений шел на первый после затяжных зимних каникул рабочий день не торопясь. Попытка растянуть последний свободный час. Морозец, правда, подгонял – то и дело покусывал участкового за свежевыбритые щеки и дул снежным дыханием в уши. Мужчина накинул капюшон – и сразу стало темно, как в палатке: обзор сузился до треугольного, отороченного мехом окошка; зато сразу стало теплее. Тяжело вздохнув, он задумался о том, что вся его жизнь представляла собой сложный выбор между комфортом и свободой. И этот выбор приходится и по сей день совершать постоянно, даже в таких мелочах.
Сердито тряхнув головой, Евгений откинул башлык, и январь радостно вцепился в его лицо снова. Евгений скрипнул зубами, незаметно сжал спрятанные глубоко в карманы кулаки и продолжил путь. До отделения оставалось два квартала.
Навстречу ему спешили мамаши, везущие в санках капустооборазных детей. Некоторые свертки гневно сопротивлялись, другие покорились судьбе и взирали на проносящуюся мимо улицу со смирением, и Евгений, утерев выбегающую из носа прозрачную струйку, умилился. Вспомнил собственное детство и даже помахал одному малышу рукой – прежде чем везущий его отец стартовал на зеленый сигнал светофора.
«Им хотя бы в спину дует», – мрачно подумал он.
* * *
Дуня дернула за поводья, ведущие к правому бортику санок. Темная фигура в рабочей куртке с блестящими полосками замерла. Медленно повернулась. В ответ на вопросительную мину Дуня указала ручкой в зеленой варежечке на ближайший дом.
Лицо смотрящего озарилось счастливой широкой улыбкой. Он часто закивал. В его круглых безмятежных глазах отражалось слово «околом».
* * *
– Так, гражданочка, что у вас украли-то? – деловито поинтересовался Евгений, щелкая ручкой.
Острый клюв стержня готов был вонзиться в тонкую бумагу, но женщина по ту сторону стола медлила и мялась.
– Да ничего особенного, – запричитала Софья Михайловна. – Разве ж это кража… Кому она вообще нужна…
– Что, что нужно? – напрягся Евгений.
Нераскрытая кража в первый рабочий день. Это звучало неприятно: где-то в подкорке Евгения прочно сидела вбитая гороскопами мысль – как начнешь год, так и проведешь.
– Да буква эта, – махнула перебинтованной рукой собеседница. – Вам чаю, может?
– Мне б понять, что у вас украли, – начал злиться участковый. – Место преступления осмотреть. Сфотографировать. Улики изъять. А вы все вокруг да около!
Софья Михайловна пожевала губами:
– Пойдемте.
Крошечное отделение банка «Мария», которым она заведовала, было всего лишь одним из множества открытых по разным городам и практиковало необычный подход к клиенту. А именно – все кредиты и ссуды, обмен валюты и прочие услуги доступны для клиента в том только случае, если он, то бишь она – женского пола. Уютный зал, переделанный из квартиры, выкрасили в нежный персиковый цвет, и шепчущиеся за столиками с кофе женщины больше напоминали закадычных подружек, чем кассирш и клиенток. Евгений хмыкнул: «Что за бредовая идея – феминистический банк!» – и вышел вслед за собеседницей наружу.
– Вот, – проговорила она, выпуская клуб теплого пара.
– Что – вот? – нахмурился Евгений.
Вместо ответа Софья Михайловна показала наверх. В стройном ряду вывески явно не хватало одного элемента.
– А-а-а, – протянул Евгений, и в этом протяжном «а» смешалось разочарование и удивление.
Он наконец опустил шариковый кончик на лист. Застывшие чернила отказывались писать, поэтому первое слово возникало из небытия постепенно – из продавленной канавки в темно-синюю полноводную вязь. Евгений сплюнул, выругался и вырвал первую страницу.
Нельзя допустить никаких ошибок.
* * *
Ничего толком неизвестно: до каникул все висело на месте, а сегодня уже нет. Когда точно исчезла? Непонятно: выловленные на улице свидетели пожимали плечами. Сказывался описанный в книжках эффект замыливания: большинство людей и вовсе не замечали, что в табличке что-то не так, пока Евгений не просил присмотреться повнимательнее. Расположенный в спальном райончике, вдали от шоссе, банк вообще сложно найти, если не искать нарочно, и оттого, вопреки всем правилам безопасности, за его входом не наблюдал ни один глазок видеокамеры.
Вооружившись рулеткой, следователь прикинул расстояние: воображаемому похитителю для его дела потребовалось бы спецснаряжение. С земли рукой до вывески не достать – она повисла на простенке ровно между первым и вторым этажом. Заваренные решеткой окна на втором этаже исключали хулиганство со стороны их хозяев: оставалась только призрачная надежда на то, что кто-то из пьяной молодежи на спор залез и отвинтил несчастную букву.
Евгений встал на хлипкую табуреточку. Хм… Провода срезаны аккуратно, а не вырваны с мясом. Таинственный незнакомец явно вооружился инструментами, чтобы с хирургической точностью отделить искомый объект.
«Дело ясное, что дело темное», – решил он про себя.
Глава 2. По Млечному пути
10.01
На следующее утро к магазину с бело-голубой вывеской зазмеилась очередь. Люди с бидончиками, флягами, бутылками торопливо выстраивались друг за другом: это был единственный магазинчик в районе, куда каждое утро привозили свежее молоко. Во всех прочих супермаркетах и ларечках молоко не выдерживало никакой критики. На вкус оно настойчиво отдавало яичной скорлупой, а при добавлении в кофе растекалось поверху масляной пленкой. Поэтому когда магазинчик возник, слава о нем распространилась по сарафанному радио. Слухи – лучшая реклама, и какие бы скидки ни выставляла соседняя «Соточка», её молоко так и оставалось на полках, лишь время от времени сами собой менялись черные цифры на боку.
– Завезли сегодня пожирнее, – важничала женщина в вязаной шали, отвинчивая крышку от фляги. – И творожок нынче зернышко к зернышку!
Её товарка качала головой и притопывала ножкой – от нетерпения и чтобы разогнать кровь, стынущую на морозе.
Но в тот момент, когда словоохотливая покупательница уже готовилась войти в крошечный тамбур, наполненный благословенными молочными реками, её нагло отпихнул высокий мужчина в глухом пуховике.
– Куда без очереди? – истерично заверещала старушка, но сейчас же смолкла, когда нахал обернулся к ней. – А, это ты, Женечка?.. Тоже за молочком?
– Я вообще-то по делу, – важно заявил он и хлопнул дверью перед самым носом.
«Мама, – подумал он раздраженно. – Как будто дома тебя не хватает».
Минуту спустя ручку двери украсила многозначительная табличка «Технологический перерыв». Толпа, загудев недовольным ульем, начала рассасываться. У «Соточки» появился шанс наконец сделать план.
Продавщица сняла натянутые до локтей хирургические перчатки и косынку, обнажив тугую, обернутую вокруг головы косу. Развязала прилипший к шее бантик и стащила фартук со смеющейся телячьей головой. Утерла пот со лба: в крошечном помещении с удобством размещались только двое людей да прилавок и царила вечная духота.
– Я ж тут всего по три часа в день работаю, – затараторила женщина, завидев Евгения. – С девяти до полудня, а потом молоко кончается, ну и еду обратно в деревню. Мы в том году с машины продавали, а тут поднялись немного… Помощники завелись хорошие, мы доильные аппараты сладили, обогрев в хлеву сделали по уму… прям волшебник из песни…
Евгений вместо ответа обескураженно молчал. Назойливой рекламы ему хватало дома в телевизоре.
– …А станет хозяйство побольше – так еще соседний павильон выкупим, глядишь, и сырик возить начнем…
– Буквы, – вежливо вставил Евгений. К молоку он не питал особой любви и выносил его разве что в составе кофе. Люди, с причмокиванием пившие молочные коктейли и восхищавшиеся ряженкой, вызывали неподдельное удивление, доходившее до брезгливости.
– А, это… – протянула продавщица. – Так приехала с утра, смотрю – нет буков. И слово-то получилось такое дурацкое… Что за зверь такой – МЛОК? Ну а мне что – торговлю же не тормозить? Позвонила вам первым делом, да и запустила продажу.
Евгений скрежетнул зубами. То, что могло показаться, пусть и с натяжкой, безобидной выходкой школьника, грозило превратиться в бессмысленную и беспощадную серию. Впрочем, сначала надо утвердиться в своей теории.
– То есть вчера все буквы еще были на месте? – уточнил он, торопливо записывая основные моменты её монолога в блокнот.
– Вроде да, – нахмурилась продавщица. – Обычно же не смотрю…
Евгений поднял голову от листа. Вот оно – проблеск. Обычно. Вчера, во время расспросов людей на улице, он слышал это слово множество раз – обычно. Обычно не обращали внимания. Обычно проходили мимо. Да вроде все было как обычно.
«В равнодушии и невнимательности людей кроется зло», – проговорил он про себя, а вслух сказал совсем другое:
– Все понятно. – И, не обращая внимания на дальнейшую тираду, без прощания вышел за дверь в объятия зимы.
* * *
Он вошел в свой кабинет. Обшарпанные стены казались милыми и уютными, от стоящего радиатора расходилось осязаемыми и почти зримыми лучами тепло. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что это всего лишь пар от сохнущих носков.
– Опять ты, Веня, газовую атаку устроил, – поморщился Евгений.
Его напарник хмыкнул, громко брякая ложечкой в кружке с надменной надписью «Лучшему сотруднику отдела». От этого кончики баронских усов, завернутые кверху полумесяцем, совершили кокетливое движение. Усовый реверанс. При взгляде на эту кружечку и усы Евгений Борисович, чье лицо украшала разве что благородная свежевыбритая синева, а стол – картонный стаканчик «KFC», надулся. Лучший сотрудник отдела глядел на него насмешливо:
– Что, Евгений Борисыч, как там украденные буквы? Нашли преступника? Надо поспевать, а то, глядишь, целая серия вырастет.
– Не трави душу, – разозлился Евгений.
Сосед всегда обращался к нему по имени-отчеству, и дело было не столько в том, что он годился ему в сыновья, сколько в выражении фальшивого, пропитанного ядом снисхождения лже-уважения. Новичок вгрызся в новую работу усердно, лихо стартанув; но, как часто бывает в теплых уютных кабинетах, успел немного устать и замедлился.
Евгений Борисович, выплыв из пучины зависти и тягостных воспоминаний о собственной «боевой молодости», с тоской поглядел на папки дел, высившиеся перед ним. Здесь, завернутые в картон, подписанные номерами, лежали дела, которые предстояло закрыть. В основном угнанные велосипеды, разбитые стекла в автомобилях. Мелочи, за которые толком и браться-то не стоит, но которые копятся. Пропавшие буквы грозили оказаться странным украшением этого вороха призрачных вещей. Вишенкой на торте его непродуктивности.
– А как там твой огородный террорист?
Самодовольные Венины усы потухли и опустились.
– Ищем, Евгений Борисович.
– Плохо ищете, – мстительно заметил Евгений. – Портретов нигде нет.
– Знаете что, – разозлился Веня, – вот пойду и распечатаю. А вы, Евгений Борисович, и дальше над буквами корпите. Может, и соберете из букв «ж», «о», «п» и «а» себе повышение.
Евгений проворно схватил со стола листок с образцом заявления и свернул его в бумажный снежок. Запустил во врага – но тот уже исчез за фанерной дверью, напевая что-то про опасную и трудную службу. И только президент на календаре лучезарно улыбался, несмотря на точное попадание в голову.
* * *
Минутная стрелка отмеряла последнюю четверть часа медленно, как перед казнью. Секундная стрекотала бодрым кузнечиком, но от её крошечных частых шажков время шло как будто не быстрее, а зануднее.
Гора коричневых папок уменьшалась с одной стороны, но вырастала с другой – правда, уже отмеченная фиолетовой печатью «закрыто». Евгений шлепал почти не глядя – все эти дела ему были знакомы. Мериды, стелсы и треки преследовали его мысли разноцветными стаями, и названия, написанные на их стройных рамах, жили собственной жизнью. Когда минутная стрелка задумчиво замерла на середине между одиннадцатью и двенадцатью, он не выдержал. Встал с потертого стула, надел шапку и темно-синий пуховик.
Веня, сидящий напротив, поднял было удивленную бровь и собрался что-то сказать, но промолчал. Отвел глаза. Шумно хлебнул чай из кружки. Нижняя кромка усов потемнела от влаги. Евгений посмотрел на прощание в добрые глаза президента и буркнул – то ли ему, то коллеге, то ли горе бумаг:
– До завтра.
На улице невидимый груз спал с плеч. Мороз, кусавший все утро, теперь подутих – уступив место пушистому ватному снегу. Хлопья скользили по сизым щекам участкового, и он впервые за день расслабленно улыбнулся.
Под ногами стремительно наметало сугробы. Евгений топтался на месте, поднимая то одну ногу, то другую. Любовался тем, как серебристый снежок стремительно заметает четкие ребристые следы армейских ботинок. В блеске фонарей он переливался. От такой красоты в участковских глазах защекотало, поплыло. На ум полезли сказки про снежную королеву и серебряное копытце, и он даже не успевал сердиться на пешеходов, врезающихся в спину и нетерпеливо толкающих в бока. Снег искрился, выхваченный светом светофора. Желтым окном шаурмячной. Красным лучом фары. Двумя золотыми семерками ломбарда.
Евгений прищурился. И точно: проба турецкого золота лишилась сотенного порядка.
Глава 3. Электрическая цепь
11.01
Вокруг островами лежали исчерканные листки. Там и сям синие строчки пересекались кофейными разводами и пеплом. Евгений Борисович, нарушая мамины запреты и собственные принципы, курил прямо в спальне. Согласно его собственному суеверию, кофе, сигареты и черканье непременно привели бы его к разгадке. Но сейчас это больше походило на затянувшийся чемпионат по шарадам среди одиночек.
А, О, О, 77. Позже к ним добавились П от «Гомеоптеки», Р от кофейни с красочным названием «Борщ». С от магазина взрослых игрушек «Стрессекс»… За прошедший месяц участковый узнал столько новых слов и побывал в стольких разных местах, что предыдущая жизнь показалась только учебой, тренировкой перед навалившимся запутанным делом. Собранных злодеями букв хватило бы на новую длинную вывеску, а налитая в замок вода наводила подозрения на местную фирму, торгующую дверным оборудованием. «Проверить эту версию», – думал Евгений, хлебая остывший кофе. Сон мучительно не шел, хотя стрелка двигалась к шести утра субботы.
Сидя на темном, пропитанном болью и супом ковре (мама будет ругаться), Евгений Борисович ощутил себя песчинкой в волнах темного океана. Кругом наползали темные монстры, размахивающие щупальцами, и нечленораздельно рычали каждый на свой лад. Он глубоко вздохнул, нащупал под носком пульт и нажал на красную кнопку – и тотчас щебет кулинарного шоу перебил его тягостные видения.
Субботние утренние передачи никогда не отличаются кровожадностью или напором. Субботние утренние передачи – это плеск ручейка. Никаких тебе перестрелок – только сравнение овсяной и гречневой каши. Миловидная женщина в круглых очках советует добавлять в гречневую кашу мед и инжир для придания внезапных оттенков, и Евгений морщится, представив нелепый вкус на языке. Когда стрелка добирается до шести, женщину в переднике сменяет женщина в строгом костюме. Новостница вещает о каких-то вещах, но Евгений не слушает. Он растворяется в журчанье её речи. Он пытается запомнить, какой знак изображают губы при произнесении звука. В тот момент, когда ему показалось, что он почти научился, экран перекрывает черно-белый портрет мужчины с отдаленно знакомым лицом.
Разыскивается. Особо опасен… Если вы что-то знаете о местонахождении этого человека, немедленно сообщите по этому очень длинному номеру телефона, который невозможно запомнить. Или наберите «02». Евгений Борисович ухмыляется: все-таки его сосед сдержал обещание. «Особо опасным» являлся некий гражданин Озерцов В. Ю., по профессии электрик.
Вследствие увлечения идеями протеста объявил самого себя вершителем и принялся отрезать от сети загородные дома мелких и крупных чиновников. Делал он это хитро: приходил в своей обычной форме для «проверки оборудования» и что-то такое вытворял с щитком, что ровно спустя час после его ухода свет гас повсюду. Собственно, это все прошло бы незаметно и было бы обычным хулиганством или некомпетентностью, но однажды он устроил «проверку» как раз перед свадьбой дочки крупной шишки Вяткина.
На этой свадьбе Озерцов превратился из хулигана в настоящего террориста – взял в заложники невесту и сбежал. Евгений Борисович цокнул языком по нёбу. История была мутная и темная. С тех пор электрика искали с особым тщанием, но безуспешно, а свет продолжал гаснуть то в одном элитном поселке, то в другом – словно гигантская невидимая рука передвигала клавишу выключателя.
Впрочем, к пропаже букв это отношения не имело.
Или?.. Рука участкового замерла на полпути к пульту. Равнодушно посмотрел на него исподлобья грубо собранный фоторобот. Посмотрел и исчез.
Следом уже выросла новая фотография – круглое девичье личико. Она смотрела не исподлобья, а сбоку, кокетливо вытянув блестящие розовые губы, и если бы не приписка «пропала без вести», то можно было бы решить, что тревожную ноту после портрета преступника сбавляют рекламой сайта знакомств. Но большой палец уже опускается на красную кнопку – и вот, мигнув на прощание кошачьим зрачком, экран погас.
Евгений Борисович упал на диван.
И, словно получив эстафетную палочку, в соседней комнате встала со своей кровати его мать.
* * *
Дуня таскала драгоценный груз наравне с братом, хоть и давалось ей это тяжелее. Большие буквы упирались металлическими каркасами в голый подбородок, нещадно жглись железом. Молчаливый брат раскладывал буквы деловито – вдоль прочерченной на заснеженной крыше ботинком линии. Пока Дуня волокла алую «а» (которая в выключенном виде казалась вовсе не алой, а темно-коричневой), брат выложил начало – оставив пробел для неё.
Дуня уложила ношу. Отошла назад. Почти все было собрано, не хватало каких-то двух букв, но и времени оставалось мало.
Она помахала брату варежкой. Он, завороженный открывшимся зрелищем, не сразу заметил.
– Эй, – позвала она.
Парень оглянулся. Улыбнулся широко, кивнул.
В ночной тишине двое детей аккуратно спускались вниз по хлипкой пожарной лестнице.
* * *
– Я вот о чем вчера подумал, – с жаром говорил Евгений Борисович, отхлебывая бодрящий напиток. – Что, если между твоим Озерцовым и моими буквами есть связь?
– Какая? – поморщился Веня, как бы случайно поворачивая кружку напыщенной надписью к собеседнику.
– Ну, электрическая, – продолжал Евгений Борисович, усиленно отводя взгляд от магнетических слов. – Озерцов – он ведь кто? Борцун с чиновниками, противник эксплуатации простых людей… а ведь все эти магазины-банки-парикмахерская – это ведь и есть орудие капиталистов. Лавочки, куда люди вынуждены ходить, чтобы работать или покупать.
– Это мелко для Озерцова, – задумчиво ответил Веня, – сам посуди: он проникал в дома к чиновникам! Он человека украл. А тут – буква. Да они и со сломанной вывеской смогут того… эксплуатировать.
На несколько минут воцарилось молчание. Веня шумно тянул кофе. Евгений Борисович рисовал ручкой на образце волнистые контуры – как в школе, на географии, и заполнял их короткими волнами штрихов. Когда весь образец заявления заполнился прудами и болотами, Евгений Борисович поднял на коллегу напряженный взгляд:
– Веня, мне нужны материалы по Озерцову.
Веня с сомнением помотал головой:
– Глупости все это.
Но – под прицелом взора все-таки поднялся. Потянулся ленивой пузатой кошкой, заглянул в зеркало, поправил выбившуюся прядь, придал усикам правильный изгиб волны. Наслюнявил палец, стер с поверхности стекла пылинку, оставив влажный след. Открыл лакированные дверки шкафа. Дело Озерцова по-царски лежало ровно посередине, с оставленным слева и справа участком полки. На светло-коричневую папку даже не успела осесть плотным слоем пыль, но Веня все равно смахнул её. Вынул нежно и мягко, словно кота из коробки, – и бросил на стол перед Евгением Борисовичем с таким грохотом, что подскочил даже президент на календаре.
– На, – небрежно пробасил он. – Последний эпизод со свадьбой где-то ближе к концу.