Коллектив авторов
Социологический ежегодник 2015-2016
Этот краткий обзор теоретических предпосылок проблематизации сплоченности проясняет концептуальные ресурсы в данной области исследования и, кроме того, показывает, что статус сплоченности как конститутивного признака общества или любой коллективной целостности не является столь уж очевидным, как кажется. Мы видим, что вопрос о сплоченности имеет относительно недлинную историю и возникает именно в связи с социальными изменениями, которые были обозначены как переход от одного типа связи к другому. Действительно, начиная с Т. Гоббса, социальные теоретики представляли общество как весьма хрупкую конструкцию, возможную благодаря контрактным установлениям; теории общественного договора в общем не требовали включать сплоченность в определение общества. Ф. Тённис, как видно, соотносил сплоченность вовсе не с обществом, а с общностью. Дюркгейму потребовалось развести сплоченность на два вида в соответствии с формами социальной солидарности, чтобы отстоять идею целостности и единства в обществах органического типа.
Проблемы определения
С развитием эмпирических исследований вопрос сплоченности начинает артикулироваться более явно и обретает самостоятельность. Правда, в социальной психологии интерес к сплоченности как к предмету изучения возник несколько раньше, чем в социологии, где сам термин «сплоченность» долгое время оставался в тени таких понятий, как солидарность, социальная интеграция, системная интеграция, доверие, социальный капитал. Первые специальные исследования сплоченности стали появляться в 1930‐х годах и связаны прежде всего с именами социальных психологов [Lewin, 1935; Moreno, 1934; Bales, 1950].
Г. Сиболд отмечает, что с самого начала исследователей сплоченности волновала проблема ее определения и измерения в конкретных группах [Siebold 1999, p. 11]. Центральное значение приобрел вопрос о том, чем определяется привлекательность группы для ее членов и как это, в свою очередь, влияет на индивидуальное поведение и групповой процесс. Серьезные споры касались вопроса о том, является ли социальная сплоченность одномерным или многомерным концептом. В ответ часто называли два уровня социальной сплоченности – индивидуальный и групповой. Соответственно, не менее остро вставал вопрос о соотношении этих уровней [Bruhn, 2009, p. 43]. На этом начальном этапе исследователи строили свои подходы с ориентацией на строгую модель естествознания и пытались выработать «жесткие» определения и признаки для измерения социальной сплоченности. Теоретические интуиции, вопросы, подходы, возникшие в этот период, сформировали проблематику исследований социальной сплоченности, которая и сегодня сохраняет свою актуальность.
Далее мы, не ориентируясь строго на хронологический порядок, попробуем критически рассмотреть базовые различения, которые используются в определениях социальной сплоченности, образуя пространство соответствующей проблематики.
Сплоченность как привлекательность группы
Одно из широко известных ранних определений социальной сплоченности предложили Л. Фестингер, С. Шехтер и К. Бэк. Согласно их трактовке, сплоченность представляет собой совокупность сил, удерживающих индивидов в группе [Festinger, Schachter, Back, 1950, p. 164], это «цемент», соединяющий индивидов вместе и скрепляющий их отношения. Само по себе это определение слишком общее, его наиболее распространенной и более конкретной интерпретацией стало определение сплоченности как привлекательности группы для ее членов. Акцент на аттракциях отдельных членов означает, что целое группы представляет в данном случае не более чем сумму составляющих ее частей [Drescher, Burlingame, Fuhriman, 2012, p. 664]. Таким образом, в центре внимания оказываются индивид и его отношения с другими членами группы.
Такое представление социальной сплоченности вызвало справедливую критику, поскольку оно редуцирует рассмотрение сплоченности к индивидуальному уровню. Привлекательность или симпатия членов групп друг к другу не является достаточным критерием сплоченности. Во многих случаях личная привлекательность имеет второстепенное значение для сплоченности членов группы [Siebold, 1999, p. 12]. Сам по себе взгляд на сплоченность как на внутригрупповые симпатии, разумеется, позволяет получить ценные результаты, но он интерпретирует сплоченность односторонне, поскольку не способен различить межличностные и групповые отношения и, таким образом, является редукционистским [там же, p. 12–13].
Сплоченность индивидов или сплоченность группы?
Критикуя определение сплоченности в терминах привлекательности группы для ее членов, мы коснулись другого важного различения, которое также является предметом широкой дискуссии, – различения индивидуального и группового уровней сплоченности. Мнение, что индивид и группа представляют два разных уровня анализа, в целом разделяется представителями теории групповой динамики [Cattell, 1948; Van Bergen, Koekebakker, 1969; Zander, 1971; Carron, Browley, 2012]. Эта оппозиция может по-разному обозначаться; например, некоторые авторы говорят о субъективном (или воспринимаемом) и объективном параметрах сплоченности, но суть различения не меняется.
Болен и Хойл выделяют объективную и воспринимаемую сплоченность [Bollen, Hoyle, 2001]. Первая предполагает акцент на объективных атрибутах группы как целого и включает показатели, основанные на восприятии каждым членом группы его близости (closeness) с другими членами группы. Понятие воспринимаемой сплоченности указывает на восприятие индивидом собственного положения в группе. Это в свою очередь зависит от двух других факторов: индивидуального чувства принадлежности к группе и «морального» («morale») или эмоционального переживания членства в этой группе [Chan, To, Chan, 2006, p. 276]. Как отмечает Дж. Брюн, понятие воспринимаемой сплоченности опосредует большинство объективных условий сплоченности [Bruhn, 2009, p. 41]. На индивидуальном уровне воспринимаемая сплоченность отражает роль группы в жизни членов группы, а на групповом уровне – роль индивидов в жизни группы.
В своей многомерной концепции социальной сплоченности Дж. Чан и его коллеги выделяют субъективный и объективный уровни измерения социальной сплоченности [Chan, To, Chan, 2006, p. 293–294]. Субъективный уровень включает такие переменные, как доверие, чувство принадлежности, готовность кооперироваться и оказывать помощь; объективный уровень характеризует наблюдаемые акты кооперации, совместное участие членов общества в решении общезначимых вопросов.
Схожее определение формулируют Ф. Рахультон, С. Раванера и Р. Божо [Rajulton, Ravanera, Beaujot, 2006]. Они говорят об идеациональном и реляционном компонентах социальной сплоченности. Первый компонент относится к психологической идентификации членов сообщества, второй – к наблюдаемым отношениям между членами сообщества. В зависимости от того, какой компонент используется, исследование фокусируется либо на индивидуальных переживаниях индивидов, связанных с их принадлежностью к некоторому сообществу, либо на взаимоотношениях между членами различных групп [там же, p. 463].
Различение индивидуального и группового уровней социальной сплоченности имеет свои последствия, поднимая ряд дискуссионных вопросов. Если принципиально разводить оба эти уровня, тогда следует признать, что сплоченность имеет разные источники и, соответственно, конституирование социальной сплоченности на уровне межличностного взаимодействия и на уровне структурных отношений различаются по своим основаниям. Отсюда закономерно следуют вопросы: «Каково отношение между двумя видами сплоченности? Являются ли они взаимоисключающими или допускают взаимопереход? И, если верно второе, можем ли мы тогда говорить, что в обоих случаях речь идет о сплоченности?» Если мы признаем, что в обоих случаях имеет место сплоченность, тогда необходимо определить ее конститутивные признаки, подходящие для любых ее уровней. Но эти существенные признаки неизбежно будут общими, нам потребуется их конкретизировать, снова выделить уровни, определить индикаторы – в данном случае мы возвращаемся к тому, с чего начали. Как видим, каждый следующий ответ порождает новый вопрос и так далее, что в конечном счете превращается в порочный круг.
Важно добавить, что рассмотрение сплоченности с точки зрения группы как целого также имеет свои сложности [Mudrack, 1989, p. 38]. Дело в том, что сплоченность как свойство группы едва ли может быть измерена, и в результате исследователи вынуждены обращаться к индивидам как элементарным источникам сплоченности.
Сплоченность как взаимозависимость на основе общей задачи
А. Кэррон и его коллеги являются авторами одного из самых амбициозных проектов изучения сплоченности, рассчитанного на 15 лет. Участники проекта предложили обширный инструментарий для измерения социальной сплоченности в спортивных командах. Исследования А. Кэррона и его коллег показательны в обсуждении многих важных вопросов в изучении сплоченности [Member diversity and cohesion and performance in walking groups, 2006; Carron, Browley, 2012].
А. Кэррон и Л. Броули вводят в анализ социальной сплоченности различение между инструментальной и социально значимой ориентациями [Carron, Brawley, 2012, p. 727]. Если инструментальная ориентация предполагает, что индивиды объединяются ради выполнения общей задачи, то в случае социальной ориентации объединение основывается на более глубоких отношениях между индивидами. Обе ориентации могут быть связаны либо с групповой интеграциией, либо с индивидуальным отношением к группе. Возникающие пересечения представляют частные измерения социальной сплоченности. Данный подход основывается на убеждении, что сплоченность имеет инструментальные основания [там же, p. 732]. Любые группы объединяются ради какой‐то цели; даже там, где существование группы связано с аффективными побуждениями ее членов, в действительности сохраняются инструментальные основания ее формирования. Так, даже вступление в сообщество ради дружбы в основе своей содержит инструментальную причину. Это утверждение не вполне понятно, особенно ввиду того что авторы в дальнейшем указывают, что сплоченность имеет аффективное измерение. Как соотносятся аффективное и инструментальное измерения в понятии социальной сплоченности, какое из них является базовым и почему, авторы не поясняют.
В своей статье Кэррон и Броули ставят вопрос, будет ли модель измерения сплоченности, построенная для одних групп, применима к другим коллективам [Carron, Brawley, 2012, p. 735]. Окажется ли аналитическая схема, разработанная для исследования спортивных команд, столь же адекватной при исследовании музыкальных групп и других объединений? Отвечая на этот вопрос, авторы статьи предупреждают, что заимствование концептуализации и инструментария для измерения требует тщательного учета особенностей исследуемой группы, когерентности выводов, полученных в результате. Тем не менее все это не отменяет возможности дать общее определение сплоченности. В интерпетации данных авторов, сплоченность представляет собой процесс, а не некое состояние группы [Carron, Brawley, 2012, p. 730–732]. Это различение – еще один дискуссионный пункт в исследованиях сплоченности.
Процесс или состояние?
Исследователи расходятся в том, следует ли считать сплоченность процессом или некоторым состоянием. Согласно Кэррону и Броули, сплоченность может быть определена как динамический процесс, который отражается в тенденции держаться вместе и оставаться едиными для осуществления намеченных целей или удовлетворения аффективных нужд [там же, p. 730]. Это определение применяется в самых разных случаях – в изучении спортивных команд, рабочих групп, военных формирований, общин, дружеских компаний [там же, p. 731]. Из данного определения следует, что его авторы трактуют сплоченность не как черту сообщества или группы, а как меняющуюся на разных этапах группового развития величину, способную принимать различные формы и воплощаться в разных аспектах функционирования группы.
Схожим образом С. Бадж предлагает отказаться от предположений, что сплоченность определяется как что‐то статичное, позитивное, тотальное, в пользу подхода, который рассматривает сплоченность как динамический процесс, посредством которого сплоченность развивается [Budge, 1981]. Дж. Брюн, ссылаясь на ряд авторов, отмечает, что малая группа является динамической социальной системой и тот факт, что она развивается во времени, также предполагает, что ее адаптивные способности позволяют ей становиться сплоченной. Из этого следует, что оценка степени или уровня групповой сплоченности должна быть ситуационной и чувствительной к процессу развития группы [Bruhn, 2009, p. 44].
Другая точка зрения базируется на «статичном» понимании сплоченности. Дж. Чан с коллегами отмечают, что определение сплоченности в терминах процесса не совпадает с нашим интуитивным пониманием данного слова [Chan, To, Chan, 2006, p. 281]. Как они утверждают, в повседневном смысле употребление слова «сплоченность» скорее отсылает к уровню сплочения группы или сообщества, т.е. к состоянию, а не к процессу. Определение через «процесс» в данном случае является контринтуитивным, поскольку предполагает, что существует некоторое «конечное состояние» или максимальный уровень социальной сплоченности, однако нет такой «вещи», как «максимальное» состояние социальной сплоченности [Chan, To, Chan, 2006, p. 290].
Определения сплоченности в терминах процесса, равно как и в терминах состояния, отсылают к сущностным чертам данного явления. В заключительной части мы представим подход, который ставит вопрос иначе и позволяет увидеть, что данное различение относится не к сущностным чертам сплоченности, а к практике употребления этого термина в обыденном языке.
Социальная сплоченность и социальный капитал
В работах по сплоченности, фокусирующихся преимущественно на макросубъектах (этнических, конфессиональных группах, меньшинствах), понятия «социальный капитал», «социальная эксклюзия / инклюзия» часто выступают как субституты социальной сплоченности. Конкуренция между этими концептами за право первенства в публичном дискурсе зависит от конкретной социально-политической ситуации в разных странах.
Р. Патнэм определяет социальный капитал как «признаки социальной организации, такие как сети, нормы и доверие, которые способствуют координации и кооперации ради взаимных выгод» [Putnam, 1993, p. 36]. Данная концепция предполагает, что высокий уровень социального капитала (членство в различных организациях, участие в политических вопросах) ведет к большему благополучию [Hulse, Stone, 2007, p. 111]. Укажем на два различия между социальным капиталом и социальной сплоченностью. Социальный капитал аналитически фокусируется прежде всего на индивидуальном и групповом уровнях, как сети, поддерживаемые каждым индивидом, и личностные выгоды, которые проистекают из них [Chan, To, Chan, 2006, p. 292]. Социальная сплоченность, с другой стороны, является более холистическим концептом и касается главным образом общих условий общества. Логически высокий объем социального капитала в отдельных сообществах не предполагает высокого уровня сплоченности общества в целом. Например, в условиях сегрегации по этническому признаку индивиды могут поддерживать большой объем сетей с членами своей же этнической группы, даже при полном отсутствии каких-либо межэтнических социальных связей [там же].
Многомерность социальной сплоченности
Поздние исследования социальной сплоченности, как правило, ориентируются на многомерные модели [Drescher, Burlingame, Fuhriman, 2012, p. 682]. Определенный тренд виден в стремлении подобрать наиболее «точный» набор категорий и установить между ними те или иные связи и отношения. Ученые постоянно совершенствуют сложные концептуальные конструкты, включающие несколько различных измерений. Социальная сплоченность предстает в таких исследованиях как составное понятие, сводящееся к взаимодействию независимых факторов. Так, П. Дикис и М. Валентова разрабатывают концепт сплоченности как сложный конструкт, охватывающий ряд переменных с широким набором индикаторов [Dickes, Valentova, 2013]. Они рассматривают социальную сплоченность как свойство социальной группы, а ее источник, по их мнению, лежит во взаимоотношениях между индивидами, между индивидами и группами / организациями, между индивидами и обществом / государством.
В аналитической конструкции П. Дикиса и М. Валентовой выделяются две оси социальной сплоченности. Первая представляет собой сферы жизнедеятельности индивидов и групп и включает социально-политическую и социокультурную сферы. Вторая имеет дело с природой социальных отношений и охватывает субъективные репрезентации (аттитюды) и поведенческие аспекты [Dikes, Valentova, 2013, p. 829]. Оси представляются расположенными перпендикулярно по отношению друг к другу, т.е. в виде координатной плоскости. Пересечения компонентов внутри данной координатной плоскости образуют четыре измерения социальной сплоченности: доверие к институциям, политическое участие, солидарность, социокультурное участие. Каждое измерение определяется развернутым списком индикаторов. Дикис и Валентова считают, что хотя разработанная ими многомерная схема измерения социальной сплоченности не является универсальной, она открывает возможности для межстрановых сравнений величины сплоченности и позволяет проверять гипотезы о кросскультурных различиях. Тот факт, что рассматриваемая аналитическая схема основывается на данных лонгитюдного исследования (European values survey), позволяет использовать различные временные перспективы [там же, p. 842].
Некоторые исследователи отмечают сложность измерения сплоченности на материале национальных опросов. Однако рассмотрение непосредственного взаимодействия членов некоторого сообщества представляет другую крайность в исследованиях данного феномена [Rajulton, Ravanera, Beaujot, 2006, p. 462]. Если в первом случае сложно проследить, относятся ли используемые в определении концепты и индикаторы к феномену социальной сплоченности, то во втором сплоченность оказывается редуцированной к взаимодействиям лицом к лицу. Чтобы избежать возникающих ограничений, Рахультон с коллегами предлагают акцентировать внимание на мезоуровне; их интересует сплоченность локальных сообществ – таких, например, как жители отдельных регионов внутри страны [Rajulton, Ravanera, Beaujot, 2006].
К новой концептуализации
Таким образом, определение сплоченности вызывает массу затруднений. В современных исследованиях популярны многомерные модели сплоченности, однако они не только не приближают академическое сообщество к относительному согласию в определении общей дефиниции, но, напротив, привносят новые концептуальные трудности [Chan, To, Chan, 2006, p. 273]. Хотя большинство исследователей признают проблему, найдется не много публикаций, в которых предпринимаются шаги по выработке критериев или подхода к конструированию наиболее удачного определения социальной сплоченности. Одна из видных попыток в этом направлении была осуществлена Дж. Чаном и его коллегами. С их точки зрения, концептуальный анализ социальной сплоченности с целью прояснения, данного понятия – не просто дань академической педантичности, а необходимая предпосылка для более продуктивного исследования и политического анализа [там же, p. 298]. Они предлагают минималистское определение социальной сплоченности, основанное на двух ключевых требованиях.
Во-первых, минимальный объем понятия. Это требование прежде всего относится к вопросу о том, каков минимальный набор элементов, являющихся действительно конститутивными для данного концепта [Chan, To, Chan, 2006, p. 280]. Чан с коллегами дают объяснение, обращая внимание на то, что информативная природа концепта зависит не от того, как много он в себя включает, а, напротив, от того, как много он исключает. Предлагаемое данными авторами минималистское определение должно включать только сущностные черты сплоченности, а не ее причины или последствия. По этой причине такие пункты, как инклюзия, равные возможности, толерантность или любой набор «разделяемых ценностей», в него не включаются [там же, p. 291]. Когда социальная сплоченность выступает синонимом «хорошего общества», она больше не несет аналитической ценности. Напротив, узкое определение предпочтительнее для эмпирического исследования, потому что: а) позволяет тестировать корреляцию посредством ясного отделения конститутивных частей от условий / последствий; б) узкая дефиниция исключает культурно-специфичные ценности и допускает кросскультурные сравнения [там же, p. 280]. Многомерность концепта подчеркивается разными исследователями как его важная черта. Однако сразу же встает вопрос, насколько объемным должен быть концепт, иными словами, как много компонентов он должен включать. Всеохватный концепт позволит объяснить все и в тоже время ничего, поскольку такое понятие не имеет своей специфики, а значит, не отражает ничего в реальном положении дел; по словам Чана и его коллег, такой концепт не обладает аналитической ценностью [там же].
Во-вторых, близость к обычному словоупотреблению. Социальная сплоченность в отличие от других «эзотерических» конструктов социальных наук является фигуративным термином, несущим достаточно четкий образ [Chan, To, Chan, 2006, p. 280]. Это означает, что люди в целом разделяют смысл сплоченности. Обыденное использование слова «сплоченность» демонстрирует относительное согласие, которого так не хватает в исследовательской практике. Таким образом, дефиниция социальной сплоченности не должна слишком дистанцироваться от ее обыденного значения [Chan, To, Chan, 2006, p. 281].
Так, Дж. Чан с коллегами убеждены, что наилучший способ прийти к строгому определению социальной сплоченности – это начать с рассмотрения повседневного смысла слов «сплотиться» («cohere») или «сплоченность» («cohesion»). Рассматривая разные словарные определения, которые представляют сплоченность в смысле соединения индивидов, формирования целого, они отмечают, что в конечном счете определения сплоченности отражают состояния сознания индивидов, проявляющиеся в их поведении; в частности, люди в обществе говорят о единении друг с другом только тогда, когда выполняются следующие условия: 1) люди могут доверять друг другу, оказывать помощь, кооперироваться с членами своего сообщества; 2) люди разделяют общую идентичность или чувство принадлежности к сообществу; 3) субъективные переживания 1) и 2) проявляются в объективном поведении. Социальная сплоченность – это не только индивидуальное чувство или психологические составляющие (conditions); это еще и определенное поведение или акты принадлежности, доверия, кооперации и помощи. И субъективные, и объективные компоненты незаменимы. Первые указывают на акты участия индивидов, кооперацию и помогающее поведение, тогда как вторые отсылают к нормам и субъективному чувству доверия, чувству принадлежности и готовности помогать [там же, p. 289–291]. Едва ли можно представить, что в основании сплоченности некоторой группы индивидов будут отсутствовать взаимное доверие, готовность помогать или кооперироваться друг с другом. Общая идентичность или чувство принадлежности уже предполагают определенный уровень сплоченности и акцент на повторяющемся взаимодействии индивидов, которое является пространственно специфицированным [там же, p. 289].
Другими словами, важно учитывать, что сплоченность рассматривается в конкретном обществе или в политическом сообществе в определенный период времени [там же]. Дж. Чан с коллегами показывают, что явление социальной сплоченности относится к устойчивым, протяженным во времени феноменам. По их мнению, нельзя быть сплоченным спонтанно [там же, p. 290]. В итоге Дж. Чан с коллегами приходят к следующему определению сплоченности:
Социальная сплоченность – положение дел, касающееся вертикальных и горизонтальных интеракций среди членов общества, характеризуемых набором аттитюдов и норм, которые включают доверие, чувство принадлежности и готовность участвовать и помогать, а также их поведенческие манифестации [там же].
С нашей точки зрения, требования, выдвинутые Дж. Чаном и его коллегами, несут в себе потенциал для лучшего понимания сплоченности, однако сами авторы реализуют их недостаточно последовательно. Прежде всего непонятен сам способ, который авторы используют, чтобы приблизиться к обыденному определению сплоченности. По-видимому, они, как и большинство исследователей, не сомневаются в том, что разделяют с другими обыденное значение сплоченности. Они ошибочно полагают, что для прояснения обыденного смысла «сплоченности» достаточно обратиться к словарным статьям. Однако такая стратегия подменяет одно аналитически выделенное понятие сплоченности другим, что никак не приближает нас к обыденному пониманию сплоченности, действительным источником которого является языковая практика членов определенного сообщества. В рамках этой языковой практики люди не задаются вопросом о том, что значит «сплоченность», когда всякий раз используют это слово, поэтому вопрос о понимании сплоченности относится не к значению, а к употреблению данного слова. Дж. Чан с коллегами, увы, не учитывают эти моменты и в результате приходят к определению, столь же далекому от обыденного понимания сплоченности, как и те исследователи, которые они критикуют.
Мы считаем, что поиск ресурсов для прояснения понятия сплоченности необходимо направить непосредственно к обыденной языковой практике членов определенного сообщества. Таким образом мы сразу же признаем, что сплоченность является культурно специфицированным концептом, иными словами, может обозначать феномены, различающиеся в зависимости от социального контекста. В социологии одна из ранних и наиболее признанных попыток применить социологию к пониманию обыденного (естественного) языка представлена в работах Питера Уинча [Уинч, 1996].
Члены определенного сообщества разделяют определенные правила и пользуются общими понятиями, сложившимися в результате их совместной практики. Обыденный язык, таким образом, является ключом к пониманию культурного контекста («формы жизни»), к которому принадлежат члены данного лингвистического сообщества. Понимание категорий обыденного языка нацелено не на отыскание их сущности, а на описание того, как и в каких обстоятельствах члены наблюдаемого сообщества пользуются этими категориями. Тем самым для социологического взгляда П. Уинча первостепенный интерес представляет то, как социальная действительность осмысляется самими действующими, а не исследующими их учеными.
В терминах данного подхода понимать, что есть сплоченность, значит правильно использовать слово «сплоченность» в каждой конкретной ситуации. Тот факт, что ученый знает некоторые правила использования слова «сплоченность», не означает, что оно всегда будет уместно применено. В разных культурах идея сплоченности может пониматься по-разному, и, следовательно, совсем необязательно, что для самих действующих совершаемые ими действия и сопутствующие переживания будут означать то же самое, что и для наблюдателя. Действительно, люди в разных ситуациях и культурных контекстах могут вкладывать разный смысл в понятие сплоченности.
Отсюда вытекает особое требование к социальному ученому: если он хочет правильно интерпретировать происходящее в социальной действительности, он должен быть в состоянии применять к ней критерии, которые сама эта действительность и порождает. Иными словами, ученый должен учитывать особенности обыденного языка и социального контекста, в котором он используется. Но как убедиться, те ли критерии были выделены и правильно ли они применяются? В данном контексте принципиально важна вероятность ошибки в применении критерия: мы получим возможность убедиться в том, что наблюдаемое поведение относится к сплоченности, если допустим, что члены исследуемого нами сообщества могут поправить нас, указав на ошибку. Если мы используем термин в определенной ситуации и этого не происходит, значит, скорее всего, наша трактовка происходящего является правильной.
Метод Уинча – это не метод интерпретации, а метод описания. Последовательное этнографически ориентированное описание может дать серьезные результаты, продвинуть нас в понимании такого феномена, как сплоченность. Поиск универсального определения сплоченности не имеет смысла, поскольку за разными трактовками не стоит какой‐то общей сущности. Связь между различными определениями подобна «семейному сходству». Поиск обыденного значения социальной сплоченности не заменяет эмпирического исследования, но представляет собой вариант необходимой предварительной работы, которую часто минуют в исследовательской практике. Как мы увидели, внимание к употреблению понятия «сплоченность» в обыденной языковой практике позволяет избежать путаницы и споров вокруг данной дефиниции, предоставляя надежный критерий для ее понимания.
Список литературы
Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. – М.: Академический проект, 2005. – 528 с.
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. – М.: Наука, 1991. – 576 с.
Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. – М.: Мысль, 1994. – 399 с.
Тённис Ф. Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. – М.: Владимир Даль, 2002. – 425 с.
Уинч П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. – М.: Русское феноменологическое общество, 1996. – 107 с.
Ярская-Смирнова Е.Р., Ярская В.Н. Социальная сплоченность: Направления теоретической дискуссии и перспективы социальной политики // Журнал социологии и социальной антропологии. – М., 2014. – № 4. – С. 41–61.
An experimental study of cohesiveness and productivity / Schachter S., Ellerston N., McBride D., Gregory D. // Human relations. – N.Y., 1951. – Vol. 4, N 3. – P. 229–238.
Bales R.F. Interaction process analysis: A method for the study of small groups. – Cambridge (MA): Addison-Wesley, 1950. – XI, 203 p.
Bernard P. Social cohesion: A dialectical critique of a quasi-concept: Paper SRA-491. – Ottawa: Strategic research and analysis directorate: Department of Canadian heritage, 2000.
Bollen K.A., Hoyle R.H. Perceived cohesion: A conceptual and empirical examination // Social forces. – Chapel Hill (NC), 2001. – Vol. 69, N 2. – P. 479–504.
Bruhn J.G. The group effect: Social cohesion and health outcomes. – N.Y.: Springer, 2009. – XII, 171 p.