Коллектив авторов
Притчи со всего света
Дедал и Икар
Афинянин Дедал, сын Меция, был самый искусный человек своего времени; он был в одно и то же время и строитель, и скульптор, и резчик по камню и руде. В каждом городе были произведения, сделанные его рукой; про его статуи говорили, что они живут.
У него был племянник, по имени Тал, которого он посвятил в свои искусства и который проявил еще большие способности, чем его учитель. Почти еще ребенком он изобрел гончарный станок, сделал первую пилу из змеиных зубов и еще многие инструменты, и все это вполне самостоятельно, без малейшей помощи учителей. Таким образом, еще в юности он приобрел большую славу, что сделало его гордым и самонадеянным.
Дедал все более и более завидовал своему воспитаннику; он боялся быть превзойденным. Зависть так овладела им, что однажды вечером, когда никого не было, он столкнул мальчика с городской стены.
Но когда он хотел зарыть труп, то вдруг почувствовал смущение и страх, что его могут заподозрить в убийстве.
Он тотчас скрылся на остров Крит, где получил выгодное место художника у царя Миноса.
Царь предложил ему построить для Минотавра, этого существа, которое имело туловище быка и в то же время походило на человека, жилище, в котором оно было бы скрыто от глаз людей.
Находчивый Дедал построил лабиринт, состоящий из целой сети запутанных, извилистых коридоров, в которых терялся глаз, и путник, попадая в них, сбивался с пути. Все эти коридоры вели то вперед, то назад, так что выбраться не было почти никакой возможности. Внутри этого строения и должен был поселиться Минотавр.
Пищей для чудовища служили семь избранных юношей и семь красивых девушек, которых афиняне должны были через каждые девять лет отдавать королю Крита для жертвы. Но Дедала пугали эти жертвы.
Жизнерадостному художнику было тяжело пребывание на этом одиноком острове, среди моря, со строгим своенравным царем, и он стремился снова на свою родину. Его изобретательный ум скоро отыскал возможность бежать.
«Правда, Минос окружил меня целым морем, – воскликнул он, – но воздух все же ему неподвластен; так я подчиню себе воздух!» С неутомимым усердием начал он связывать всевозможные птичьи перья, начиная с самых коротких и постепенно прикрепляя к ним более длинные, так что казалось, что это были настоящие крылья.
Перья он скреплял посредине льняными шнурками, а снизу воском, потом делал едва заметный изгиб, так что они казались машущими.
У Дедала был маленький сын Икар, который с любопытством следил за работой отца. Потом он и сам стал помогать ему.
После того как все было тщательно устроено и закончено, Дедал прикрепил крылья к своему телу и легко, как птица, взлетел в воздух. Когда он снова спустился на землю, сын начал настойчиво просить его сделать и ему такие же крылья и брать его с собой в свои воздушные путешествия.
Дедал сначала сердился, но потом уступил и скоро приготовил новые крылья для сына. «Слушай, что я скажу тебе, мой сын, – обратился он затем к мальчику, – лети только посредине, потому что, если ты спустишься слишком низко, твои крылья могут промокнуть в морской воде, и ты упадешь в волны. Но ты должен также беречься и солнца и не залетать слишком высоко, так как его лучи могут растопить воск, скрепляющий крылья. Лети же между морем и солнцем, прямо за мной, и внимательно следи за моим полетом».
С такими наставлениями снаряжал он сына, но рука его дрожала, когда он прикреплял крылья, и тяжелая слеза скатилась из его глаз.
Вот оба они взлетели в воздух. Сначала все шло прекрасно. Далеко остались за ними острова Самос, Делос и Парос, и уже был виден вдали берег Греции… Вдруг Икар, ободренный благополучным путешествием, отстал от своего заботливого отца и учителя и один мужественно направился ввысь.
Но наказание не замедлило. Близкое солнце растопило своими горячими лучами скреплявший крылья воск: распавшиеся, они бессильно повисли на плечах мальчика и не могли больше сопротивляться ветру, и несчастный стремительно полетел вниз. Он хотел крикнуть отцу, но волны уже поглотили его… Когда Дедал обернулся кругом, он не увидел сына. Напрасно звал он его – никто не откликался ему в пустом пространстве.
Наконец, внимательным взглядом окинул он землю. И вдруг он заметил там, на гребнях морских волн, крылья сына. Тотчас спустился он на землю и долго бродил по берегу моря, ища мальчика. Скоро волны выкинули его труп на берег острова, на котором и похоронил его отец, назвав его Икария, в память сына.
Так отомстила судьба за убитого Тала.
После того как Дедал похоронил сына, он полетел на большой Сицилийский остров. Здесь он был гостеприимно встречен царем Кокалом и скоро начал изумлять всех своим искусством.
Многие поколения указывали потом на устроенное им прекрасное озеро, из которого вытекала большая и широкая река. А на высокой скале, где не могло удержаться ни одно дерево, он построил целый замок, использовав все малейшие уголки земли. К этому замку вела такая красивая извилистая дорога, искусно пробитая между камнями, что ни один человек не мог устоять перед желанием попировать в замке.
Кокал избрал этот уголок своим местопребыванием и хранилищем своих сокровищ.
Третье произведение Дедала была глубокая пещера, в которой он устроил подземное отопление.
Кроме того, он воздвиг храм Афродиты и посвятил богине золотую сотовую ячейку, так хорошо сделанную, что, казалось, она была наполнена настоящим сотовым медом.
Когда Минос узнал, что строитель Дедал бежал на остров Сицилию, он решил отправиться за ним с целыми войском и вернуть его. Он переехал через море и с берега послал к царю гонцов с предложением выдать беглеца.
Кокал сделал вид, что принимает предложение критского царя, и пригласил его в свой замок.
Минос пришел и был принят с большим радушием. Так как он очень устал, подымаясь по крутой дороге, ему была устроена теплая ванна.
Но пока он сидел в ней, воду постепенно нагревали до тех пор, пока он не задохнулся от жара.
Труп царя был передан свите с объяснением, что король, упав, захлебнулся в горячей воде. Кокал похоронил его с большими почестями, а над его могилой около Агригента рукой Дедала был построен открытый храм Афродите.
В продолжение всей своей жизни Дедал оставался у Кокала и был родоначальником чудного искусства в Сицилии. Под его руководством воспитывались многие знаменитые мастера.
Но со времени смерти своего сына он уже больше никогда не был счастлив и, несмотря на то, что своими произведениями он делал страну веселой и красивой, сам он доживал грустную старость.
Он был похоронен в Сицилии.
Тантал
Никто из смертных не пользовался такой любовью и почестями олимпийских богов, как сын Зевса, Тантал, который царствовал в лидийском Сипиле.
Он был облечен их полным доверием и дружбой, обедал с ними за одним столом и мог знать и слышать все, о чем говорили бессмертные.
Но его честолюбию было мало этого сверхчеловеческого счастья, и он начал совершать преступления против богов.
Он выдавал тайны богов людям и крал с их стола нектар и амброзию, которые делил потом со своими земными друзьями.
Однажды он скрыл у себя драгоценную золотую собаку, украденную из храма Зевса одним из его товарищей, и когда жрец потребовал ее обратно, он клятвенно отрекся от нее.
Побуждаемый своим преступным высокомерием, он позвал раз к себе в гости богов и, желая испытать их всеведение, подал им на обед зажаренное мясо своего единственного, зверски убитого им для этого, сына Пелопса. Но боги заметили преступление. Богиня Деметра, погруженная в печальные мысли о своей похищенной дочери Персефоне, съела кусок плеча. Другие же бросили раздробленные члены мальчика в котел, и парка Клото вынула его оттуда ожившим и преображенным новой красотой. Только съеденное плечо было заменено плечом из слоновой кости.
Тантал же, переполнивший чашу своих преступлений, был низвергнут богами в ад, где должен был ценою ужасных страданий искупить свою вину.
Он стоял там посреди пруда, где вода доходила до его подбородка, и не мог никогда достать до нее.
Томимый мучительной жаждой, наклонялся он к воде, но она тотчас отливала от него, и пруд казался совсем высохшим.
Страдал он также и от ужасного голода. Великолепные фруктовые деревья, росшие на берегу пруда, простирали над его головой свои ветви. Сладкие груши, яблоки, фиги и гранаты притягивали его взгляд, но лишь только он собирался сорвать их – сильный порыв ветра отклонял ветви, и несчастный мог только издали смотреть на них, терзаемый муками голода.
Ко всему этому присоединялся еще постоянный страх смерти, так как прямо над его головой свешивался кусок скалы, угрожая каждую секунду задавить его своей тяжестью.
Так был наказан Тантал, нарушивший доверие богов.
Это тройное, никогда не прекращавшееся мучение должно было длиться вечно.
Пелопс
Насколько грешен был по отношению к богам Тантал, настолько же свято чтил их сын его, Пелопс.
После низвержения его отца в преисподнюю, он, в одну из войн с соседним троянским царем Илом, был выгнан из своего царства и отправился странствовать по Греции.
Во время этих странствований он женился на прекрасной Гипподамии, дочери короля Эномая из Элиды. Но ему нелегко было получить ее руку.
Оракул предсказал ее отцу, что он умрет, как только дочь его выйдет замуж. Испуганный царь после этого начал всеми способами отдалять от нее женихов. Он заявил, что только тот получит в жены его дочь, кто победит его самого в беге на колесницах. Тот же, кто будет побежден царем, будет лишен жизни.
Скачки происходили от Тезы до храма Посейдона на морском берегу Коринфа, и царь выставлял следующие условия.
Жених должен выезжать на четверке, он же, после того, как окончит жертвы, будет догонять его на своей парной колеснице, сопровождаемый возницей Миртилом, с копьем в руке, и если он сможет догнать противника, то имеет право заколоть его этим копьем.
Многие юноши, сватавшиеся за прекрасную Гипподамию, охотно соглашались на эти условия, так как они считали царя Эномая за слабого старика, который нарочно предлагает своим противникам такое преимущество, чтобы иметь потом возможность оправдать свое поражение.
Один за другим приходили они в Элиду просить руки прекрасной Гипподамии, и каждого из них ласково принимал Эномай.
Предложив жениху великолепную упряжь для поездки, он тотчас шел приносить жертву Зевсу.
Окончив ее, он выезжал за умчавшимся юношей. Его быстроногие кони летели как ветер, и каждый раз он настигал жениха задолго до конца пути и, настигнув, безжалостно протыкал его своим копьем.
Так умертвил он уже 12 юношей, так как всегда его кони оставались победителями.
Когда Пелопс в своих поисках за женой приехал на остров Гальп, он увидел, что находится близ Элиды. Тогда воскликнул он, обращаясь к своему покровителю, великому Посейдону, вышедшему на его зов из морской глубины: «Могучий Посейдон, владыка морей, если ты благосклонен к моим жертвам, отврати от меня копье Эномая, дай мне самую быструю колесницу и, о великий бог, именем Афродиты молю тебя, помоги мне одержать победу!»
Так молил Пелопс, и мольба его была услышана. Зашумели волны, задрожали они от стука копыт и лошадиного ржания и выкатили на берег золотую колесницу, запряженную четверкой крылатых коней. Радостно вскочил на них благодарный Пелопс и, как ветер, помчался в Элиду.
При его появлении ужаснулся Эномай. Он узнал упряжь морского бога. Но отказаться от обычных условий скачек было уже нельзя, и он, надеясь на быстроту своих коней, согласился на состязание.
После короткого отдыха Пелопс начал скачки и выехал в путь.
Он быстро мчался к цели и почти совсем уже достигал ее, как вдруг сзади послышался шум приближающейся колесницы; кони Эномая и на этот раз выручили старого короля, и Пелопс, оглянувшись, со страхом увидал занесенное над собой копье…
Но в эту минуту Посейдон натолкнул колеса царской колесницы на камень, они соскочили с оси, и колесница разбилась. В эту же минуту Эномай, ударившись о землю, испустил дух. Когда Пелопс, уже достигший цели, оглянулся назад, он увидал дворец царя, охваченный пламенем. Молния воспламенила его.
При помощи своих крылатых коней Пелопс спас из огня Гипподамию, свою прекрасную невесту, и отпраздновал с ней свадьбу.
Он сделался прославленным царем и скоро достиг владычества над всей Элидой.
Он приобрел, между прочим, Олимпию, где основал известные всему миру игры.
Его же сыновья основали свои собственные царства.
Ниоба
Ниоба, царица Фив, была чрезвычайно гордая женщина. И ей было чем гордиться. Ее отец, Тантал, был постоянным гостем богов, ее муж, Амфион, получил от Муз волшебную лиру, от игры на которой сами собой сдвинулись фиванские стены, а сама она была владетельницей могущественного царства. Кроме того, это была женщина высокого ума и царственной красоты.
Но ничем так не гордилась Ниоба, как своими четырнадцатью детьми, из которых было семь сыновей и семь дочерей. Она называла себя счастливейшей из матерей и, действительно, могла бы быть ею, если бы не так высокомерно сама прославляла себя за это.
Это-то самонадеянное высокомерие и гордость и были причиной гибели Ниобы.
Однажды на улицах города появилась ясновидящая Манто, дочь Тиресия, и, собрав вокруг себя всех женщин, приказала им устроить жертвоприношение в честь Лето и ее детей, Артемиды и Аполлона.
Когда все уже собрались, появилась и Ниоба в сопровождении царской свиты. Она была в роскошных одеждах и сияла божественной красотой.
Негодующе подняв свою гордую голову, она подошла к занятым жертвоприношением женщинам и крикнула им властным голосом: «Что вы безумствуете здесь, несчастные, и приносите жертвы, когда между вами находится женщина, осыпанная милостями богов! Мой отец, Тантал, сидит с ними за одним столом, моя мать – Диона, а мои сестры, Плеяды, сияют в небе как звезды; мой предок – Атлас, тот, что держит на своих плечах весь небесный свод, мой дед – сам Зевс! Мне и моему мужу принадлежит город Кадма, и бесчисленные фригийские народы повинуются одному знаку моей руки; я – мать детей, каких нет ни у одной матери: семь могучих сыновей и семь прекрасных дочерей!
Всем этим я имею право гордиться, и у вас нет никакого основания почитать Лето, никому не известную дочь титана, больше, чем меня. Она – мать только двух детей. Несчастная! Кто осмелится сказать или будет сомневаться в том, что я значу больше, чем она?!
Итак, идите прочь от ваших жертв, вернитесь домой и бросьте вашу безумную затею!»
Так говорила гневная Ниоба, и пораженные женщины сняли венки со своих голов, оставили жертвы недоконченными и уныло разошлись по домам.
Между тем Лето стояла на вершине Кинтоса и смотрела божественным взором на то, что происходило в Фивах. Слезы дрожали на ее ресницах. Обратясь к детям, она воскликнула: «О, мои дети, я, ваша мать, так гордившаяся вашим рождением и никогда не уступавшая ни одной богине, я ныне оскорблена простой смертной и буду лишена алтаря, если вы не поможете мне. Вы также будете оскорблены Ниобой, и толпа ее детей превзойдет вас!..» Лето хотела еще дальше продолжать свою речь, но Аполлон-Феб перебил ее и воскликнул: «О, мать, оставь свои жалобы! Она получит наказание, которое мы тотчас совершим над ней!» Лето кивнула утвердительно головой, и, завернувшись в облачные покрывала, Аполлон и Артемида полетели на землю в город Кадма.
Там, перед городскими стенами лежало большое открытое поле, которое служило для боевых игр и упражнений в верховой езде.
Здесь упражнялись все семь сыновей Ниобы. Одни скакали на горячих конях, другие занимались метаньем дисков и единоборством.
Самый старший, Исмен, гонял на корде свою взмылившуюся лошадь, как вдруг его руки ослабели, поводья выпали из них, и он тихо упал к ногам лошади. Стрела Аполлона попала ему прямо в сердце. Его брат, Сипил, услышав свист стрелы, бросился бежать, чтобы спастись от невидимого стрелка; но смертельный выстрел поразил и его: острая, дрожащая в воздухе стрела впилась ему в затылок и проколола его насквозь. Пораженный, упал он с лошади и залил землю своею кровью.
В это время двое других, Тантал и Файдим, пытавшие свои силы в единоборстве, лежали на земле, крепко обхватив друг друга. Вдруг зазвенела тетива, и стрела пронзила обоих борцов. Они застонали и, распростерши по земле свои сведенные смертельными судорогами члены, одновременно расстались с жизнью.
Альпенор, пятый сын Ниобы, увидав гибель братьев, быстро подбежал к ним и старался оживить своими объятиями их застывшие тела. Но в эту минуту стрела Аполлона поразила и его, и он упал, обливаясь кровью, к трупам своих братьев.
Дамасихтон, шестой сын Ниобы, вынимая стрелу из своего колена, был поражен вторично в шею и упал мертвым, увлекая за собою самого маленького братишку, Илиона, который, подняв ручонки, молил: «О, милостивые боги, пощадите меня!»
Даже сам безжалостный стрелок был тронут мольбами малютки, но пущенную стрелу вернуть уже было нельзя, и мальчик пал, сраженный внезапной, безболезненной смертью, так как стрела попала прямо в сердце. Так погибли все семь сыновей Ниобы.
Ужасная весть скоро дошла до несчастного отца Амфиона. Услышав ее, он, обезумев от горя, пронзил себе грудь мечом. Скоро узнали о происшедшем и в женских покоях.
Ниоба долго не могла постичь всего ужаса, она не хотела верить, чтобы боги могли, чтобы они осмелились сделать это.
В конце концов она все же должна была поверить.
С безумными рыданиями бросилась она в поле к трупам своих детей; там, кидаясь от одного к другому, она пыталась оживить их своими поцелуями. Наконец, простирая руки к небу, она вскричала: «Наслаждайся теперь моим горем ты, ужасная Лето! Смерть моих сыновей унесет и меня в могилу!»
Между тем прибежали ее семь дочерей и стояли вокруг, плачущие, с распущенными волосами, около трупов своих братьев. При взгляде на них прояснилось лицо Ниобы, и она воскликнула, гордо взглянув на небо: «И все же, даже в моем несчастье мне остается больше, чем тебе в твоем счастье, безжалостная победительница!»
Но едва она произнесла эти слова, как в воздухе послышался звон тетивы, и тотчас одна из ее дочерей, схватившись за сердце, в которое попала стрела, упала мертвая. Ее сестра, поспешившая к ней на помощь, упала тоже, сраженная безжалостным выстрелом. Всех остальных постигла та же участь, и они пали рядом с трупами первых. Только одна, самая младшая, осталась цела, так как мать закрыла ее складками своих одежд и спасла таким образом от выстрела.
«О, только эту, только самую младшую оставьте мне, – молила богов несчастная мать, – только одну эту, одну из стольких!»
Но дитя уже падало мертвым…
Одинокая осталась Ниоба между холодными трупами.
Вдруг взгляд ее остановился, кровь отхлынула от ее лица, руки и ноги перестали двигаться – и вся ее фигура превратилась в каменную статую. Ничто больше не жило в ней, кроме слез, которые не переставали течь из ее окаменелых глаз.
Сильный порыв ветра поднял эту статую и перенес на Лидийскую возвышенность, старую родину Ниобы. Там возвышается она и теперь, в виде скалы на горной вершине, и проливает вечные слезы.