Коллектив авторов
Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Я не мог не заметить, что конец речи произвел весьма выгодное впечатление на слушателей, причем со своей стороны не мог не пожалеть о том, что новый губернатор открывает свою деятельность актом, не могущим установить доверия и расположения к нему народа, находящегося под его управлением.

Тем не менее я льстил себя надеждой, что это первое неблагоприятное впечатление (Арендаренко на Наливкина) со временем может легко сгладиться ожидавшимися тогда фактами благой активной деятельности, являвшейся сугубо нужной ввиду Андижанского инцидента 1898 г. Кроме того, я утешал себя мыслью, что неосторожная угроза, быть может, явилась лишь в результате несколько предвзятых отношений господина] Арендаренко к населению Ферганы, что постепенно пройдет по мере его ознакомления с народом.

Вскоре в Общем присутствии Областного правления последовательно составлялось несколько журналов о предании суду лиц туземной администрации. При вручении мною в докладные дни этих журналов губернатору на его утверждение^[222] генерал Арендаренко каждый раз выражал мне – сначала сожаление по поводу, якобы, легкомысленных отношений к данному делу со стороны Присутствия, а затем уже и заявления о том, что далее он не позволит Присутствию отдавать под суд чинов местной администрации и народного суда^[223].

На это я, в свою очередь, докладывал, что я не могу ничего изменить в редакции уже подписанного журнала, но что военный губернатор, имея юридические основания для несогласия с доводами прокурорского надзора и с постановлением Присутствия, может изложить это в своей резолюции на журнале, причем каждый раз старался убедить губернатора в том, что Областное присутствие, обязанное строго согласовать свои действия с указаниями и требованиями закона, не имеет возможности оставлять безнаказанными те преступные деяния, наличность которых доказывается предварительным следствием.

Однако же такие мои доклады, которыми я надеялся убедить генерала Арендаренко в правильности действий Областного присутствия и в неизбежности, в надлежащих случаях, привлечения к ответственности чинов туземной администрации, приводили к совершенно обратным результатам: генерал Арендаренко приходил в еще большее раздражение, давая мне понять, что в моих действиях и в действиях Областного присутствия он видит сопротивление его власти.

Это обстоятельство, а впоследствии и постепенно выяснявшаяся склонность генерала Арендаренко отказываться от своих слов и действий, заставила меня уклониться от личных переговоров с ним без свидетелей и искать возможности переводить все на бумагу.

Тем временем в местных газетах все чаще и чаще стали появляться корреспонденции, обличавшие администрацию Андижанского уезда в разного рода неблаговидных делах. Корреспонденции эти вызывали со стороны губернатора взрывы негодования, а со стороны генерал-губернатора запросы, на которые давались ответы успокоительного характера и главным образом со слов или по показаниям Андижанского же уездного начальства.

17 апреля 1902 года, являясь губернатором по случаю возвращения из командировки в г. Коканд, я увидел в прихожей какого-то сарта с окровавленным лицом. Впоследствии оказалось, что это был Наср-эддин, подавший прошение о незаконных действиях пристава Рукина. (Это прошение впоследствии повлекло пристава на скамью подсудимых.) Лишь 13 мая губернатором было дано предписание (№ 6276 дело распорядительного отделения след. ст. № 23 1902 г.) старшему чиновнику особых поручений, коллежскому советнику Пашкевичу произвести дознание; но ехать туда генерал Арендаренко разрешил господину] Пашкевичу лишь 9-го июня, сам отправляясь в четырехмесячный отпуск, хотя за этот промежуток времени господин] Пашкевич не имел других таких поручений, которые могли бы помешать его поездке в Андижанский уезд.

Таким образом, генерал Арендаренко, и раньше всегда противившийся привлечению к законной ответственности лиц, служащих по администрации, дал приставу Рукину около двух месяцев срока для улажения дела и сокрытия следов преступления; но господин] Рукин, как это выяснено потом дознанием и следствием, воспользовался этим сроком для того, чтобы совершить новое преступление: превышение власти с корыстной целью, причем принудил народного судью Тайлякова сделать подлог.

Здесь же упомяну о том, что постановлением от 27 января сего года за № 5 военный губернатор признал Тайлякова невиновным, а почти вслед за этим прокурор Судебной палаты привлек названного народного судью к ответственности за подлог. Предписание генерал-губернатора, от 10/11 апреля сего года за № 3616. Упомяну так же и о том, что, уезжая в июне 1902 года в отпуск, невзирая на вышеупомянутые корреспонденции и на возникшее уже дело Рукина, генерал Арендаренко нашел возможным особым письмом утвердить генерал-губернатора в том, что в области все обстоит совершенно благополучно. Об этом мне говорил покойный генерал Иванов, прибыв в Фергану в конце августа того же 1902 года. Само же письмо, по всей вероятности, хранится в делах канцелярии генерал-губернатора.

Вслед за делом пристава Рукина возникли дела по злоупотреблениям пристава Резника и Каретникова. По делу пристава Резника уже состоялся обвинительный приговор суда, а дело Каретникова было в Правительствующем Сенате, который определил предать названного пристава суду.

Относясь особенно покровительственно к приставам Рукину и Резнику, из коих первый был отчислен от должности по распоряжению генерал-губернатора, а второй откомандирован по журналу Общественного присутствия согласно указанию, данному тоже генерал-губернатором, генерал Арендаренко весной 1903 года сделал попытку восстановить обоих в должностях, но должен был отменить свои отданные уже приказы по настоянию прокурора Судебной палаты. (Приказы 1903 года за №№ 195, 215 и 216.) Вместе с тем пристав Резник, прикомандированный к Областному правлению, согласно журналу Общего присутствия, губернатором откомандирован в Андижанский уезд, где до последнего времени принимал непосредственное, активное участие в делах управления.

Почти одновременно с этим выяснилась особая склонность генерала Арендаренко при замещении вакантных должностей отдавать предпочтение лицам с темным прошлым и заведомо небезупречной нравственностью. Так, например, невзирая на предъявленную мною своевременную корреспонденцию (Русский Туркестан № 270. 8 декабря 1902 года. Стр. 3. Письмо в редакцию), рекомендующую господина] Николаева, как человека недобросовестно относящегося к чужой собственности, исключенный из службы подпоручик Николаев был назначен на должность начальника Ново-Маргеланской тюрьмы. Когда же впоследствии Областное правление усмотрело в действиях названного лица следы незаконности и после того, как вследствие жалоб арестантов и заявления прокурора были произведены дознания, указавшие на несомненную незаконность действий начальника тюрьмы, генерал Арендаренко в своей резолюции на одном из рапортов господина] Пашкевича нашел возможным заявить, что в действиях господина] Николаева (ныне находящегося под следствием) он не усматривает чего-либо преступного, но находит, что ошибки^[224], сделанные Николаевым, происходят по вине Областного правления, которое якобы не направляет действий названного лица на должный путь.

Находящийся под следствием капитан Вышевский^[225] был назначен на должность землемера поземельно-податной комиссии. Уволенного за пьянство из Новомаргеланского полицейского управления (как мне о том лично докладывал полицмейстер, ротмистр Полюдов) канцелярского служителя Соколова генерал Арендаренко настоятельно желал назначить на какую-либо должность по административно-полицейскому управлению области. (Дело распорядительного отделения № 38/1903 г., вход. №№ 6902 и 6170, дело того же отделения № 149/1903 г., резолюция на вход. № 7619.) Водящийся за господином] Соколовым «небольшой грех периодического выпивания с горя» был известен губернатору, о чем свидетельствует его резолюция на прошении г-жи Соколовой. (Дело распорядительного отделения № 41/1903 г., вход. № 8037.)

Чиновника Павлова, как оказалось впоследствии, по словам полковника Дзердьевского, уволенного из Ходжентского уездного управления, генерал Арендаренко «очень»^[226] рекомендовал начальнику Кокандского уезда на должность секретаря или письмоводителя. (Дело распорядительного отделения № 38/1903 г., исход. № 7875.)

В недавнем времени особые симпатии генерала Арендаренко к лицам вышеуказанной категории получили выражение в нижеследующем факте.

После того как в Намангане на заседании сессии суда был объявлен обвинительный приговор по делу пристава Резника, несколько представителей Наманганского русского общества прислали губернатору коллективную телеграмму, в коей, выразив удивление по поводу суровости упомянутого приговора, просили генерала Арендаренко принять участие в г[осподине] Резнике, которого они, манифестанты, всегда знали с самой хорошей стороны.

Генерал Арендаренко, в начале текущего года арестовавший несколько полудиких кетменьтюбинских киргиз за подачу коллективного прошения по их собственному делу, не только не усмотрел в упомянутой телеграмме нарушения 112 ст. Устава о предпр. пресеч. преступлений, но наоборот, официально выразив через уездного начальника (лицам, подписавшим телеграмму, но в деле не участвовавшим) свое полное сочувствие господину] Резнику, сделал даже распоряжение о представлении генерал-губернатору копии упомянутой телеграммы и свои резолюции.

В конце июня 1903 года, какого именно числа, теперь не помню, генерал Арендаренко, по-видимому на основании донесения Ошского уездного начальника, шифрованной телеграммой^[227] донес генерал-губернатору, что в ночь, кажется, на 27 того же июня, насколько помню, на урочище Суфи Курган Андижанского уезда^[228] состоялось сходбище^[229] туземцев с целью обсуждения плана восстания.

Соседним губернаторам, а равно и местным начальникам гарнизонов было сообщено о готовящемся якобы восстании и о том, что сделаны распоряжения о поимке главарей и участников состоявшейся сходки 30 июня.

Подняв такую тревогу по всему краю, причем в Фергане все гарнизоны были подняты на ноги, и невзирая на важность события, официально трактовавшегося, как уже несомненно совершившееся, генерал Арендаренко, тем не менее, не нашел нужным лично отправиться на место, невзирая даже на телеграмму генерал-губернатора, который писал ему: «Весьма полезно, если найдете возможным выехать лично, это подействует успокоительно». (Тел. от 30 июня за № 572.)

Далее переписка по этому делу (секретное дело распорядительного отделения ст. 1 № 5/1903 г., рапорт начальника Андижанского уезда 2 июня № 52 и его же телеграмма от 4 июля) свидетельствует о том, что факт сходки решительно ничем не подтвержден. Тем не менее в Андижанском уезде были посланы казачьи команды, причем наибольшая, под началом подследственного пристава Каретникова, была направлена в Базар-Курганскую волость, место жительства наибольшей части свидетелей по делу пристава Рукина, что вызвало крайне неудобные для губернаторской власти разговоры о попытке губернатора этим путем покарать туземцев, дававших показания против Рукина. Все это было известно прокурору Окружного суда, который был вынужден поехать в Ташкент и доложить о происшедшем как прокурору Судебной палаты, так и главному начальнику края^[230].

Упомянув о покровительственном отношении генерала Арендаренко к чинам административно-полицейского управления области, не отличавшихся безупречной нравственностью, считаю невозможным обойти молчанием и нижеследующий факт, характеризующий отношение Его Превосходительства к таким уголкам народной жизни, которые при условии малейшего послабления легко превращаются в арену проявления произвола, распущенности и разнузданной алчности административных лиц.

Попутно с оживлением в Фергане торговли привозной шелковичной греной, гренеры^[231], торговавшие не всегда доброкачественной греной или привозившие ее в чрезмерно больших количествах, которых не мог поглотить местный рынок, стали обращаться к волостным управителям и сельским старшинам с просьбами взять на комиссию более или менее значительную партию товара и с предложением за это весьма высокого комиссионного гонорара.

Чины туземной администрации, принимавшие на себя такого рода услуги, пользуясь своим положением служащих, а потому и власть имеющих лиц, насильственно навязывали подведомственному им населению коробки с греной, зачастую совершенно ненужной тому иди другому туземцу^[232].

Эти проделки в свое время, до прибытия в Фергану генерала Арендаренко, вызывали со стороны местного начальства распоряжения о воспрещении лицам туземной администрации заниматься вышеуказанными комиссионерскими операциями подобно тому, как чинам (русского) административно-полицейского управления края воспрещено в подведомственных им районах приобретение земли и занятия коммерческими операциями. (Циркуляр ген. Чайковского от 13 фев. 1901 г. за № 6716. Дело по делопр. МЗем № 32/1900 года.)

В сентябре того же 1901 г. генерал Арендаренко «в развитие этого (вышеупомянутого) приказа» издал свой, которым фактически отменял распоряжение своего предшественника, признав за лицами туземной администрации право на участие в указанного рода операциях. (Приказ по обл. от 29 сен. 1901 г. Дело делопр. МЗем № 23/1901 г.)

В половине октября 1901 года Ферганскую область посетил бывший Военный министр генерал Куропаткин.

В конце того же октября генерал Арендаренко обратился к указанному начальнику с нижеследующим циркулярным письмом (дело распоряд. отд. № 303/ 1901 г. конф. письмо от 30 ок. 1901 г. за № 19810-19814).

«Во всех уездах, оказывается^[233], население в душевном восторге от посещения области военным министром, изъявляет желание увековечить это доброе событие учреждением при Маргеланской мужской гимназии одной стипендии – для ученика из туземцев Ферганы, имени А.Н. Куропаткина. Полагаю, что это похвальное желание населения легко осуществимо отчислением, по приговорам, из сумм общественных, по 2 тыс. руб единовременно. Имеющая поступить с 5 уездов сумма в 10 тыс. и послужит процентом для означенной стипендии. Благоволите озаботиться исполнением означенного желания населения и мне донести».

Каким образом генерал Арендаренко осведомлен о вышеозначенном желании населения 5 уездов области, из коих в Наманганском, Андижанском и Ошском генерал Куропаткин даже не был, и каким способом Его Превосходительство удостоверился в действительном существовании такого желания если не у всего, то по крайней мере у большинства населения области, неизвестно, и в деле документов, могущих выяснить это вопрос, не имеется.

При этом, делая вышеприведенное распоряжение, генералу Арендаренко было не безызвестно о том, что общественные суммы имеются в наличии не во всех уездах области. Начальник Андижанского уезда, очевидно, поставленный в невозможность исполнить требование губернатора, рапортом от 10 ноября за № 13730 представил Прошение главным образом лиц туземной администрации и народного суда, просил разрешения составить, согласно этого Прошения, приговоры о сборе с населения 2700 руб. на стипендию имени генерала Куропаткина. На этом рапорте губернатор наложил резолюцию «разрешаю».

Частью в том же, а частью в начале следующего года распоряжение губернатора было исполнено и требовавшиеся им суммы были доступны подлежащим уездным начальникам.

Летом 1902 г., во время нахождения генерала Арендаренко в отпуске, при рассмотрении мною последних представлявшихся коллежским советником Пашкевичем дознаний в числе документов, приложенных к одному из них, насколько помню, к дознанию по делу присяжного Каретникова, оказалась копия приказа одного из волостных управителей Андижанского уезда, в коем значится, что такому-то сельскому старшине, согласно приказа, предлагается собрать с жителей подлежащего старшинства (вместе с податями), насколько помню, 125 руб. – «для военного министерства»^[234].

Когда же я обратил внимание господина] Пашкевича на упомянутый документ, то он сообщил мне, что, судя по всем тем податным книгам, которых ему пришлось просмотреть по надобностям производства им дознания, во всем Андижанском уезде наложенная губернатором на этот уезд сумма для образования стипендии была не отчислена из общественных сумм, которых не существовало, а собрана с населения вместе с податями.

Таким образом, под давлением неосторожного требования губернатора, уездная администрация, присвоив себе право верховной власти, установила новый вид налога^[235].

В августе того же 1902 г., во время приезда в Фергану бывшего генерал-губернатора Иванова, докладывая ему о положении дел в области, я указал также и на все вышеприведенное, заявив о необходимости принять меры к предотвращению на будущее время возникновения таких же или подобных этому фактов.

Здесь же считаю необходимым упомянуть о нижеследующем:

На урочище Куйган-Яр Андижанского уезда через р. Кара-Дарью с давних пор имеется мост, сооруженный и ежегодно ремонтируемый самим населением.

Вследствие недостаточной прочности и конструктивности этой туземной постройки моста, а равно значит ширины реки, быстрого ее течения и чрезвычайно сильного напора талых вод, мост этот ежегодно сносило. Поэтому население во избежание лишних расходов на стройматериалы обыкновенно поступало так: перед наступлением половодья мост, насколько оказывалось возможным, разбирался, а после спада вод вновь восстанавливался натуральной повинностью.

Ввиду того, что мост этот имеет весьма важное значение, еще в 1897 г. был возбужден вопрос о производстве изысканий на постройку мостов через Кара-Дарью на урочище Минг-Булак; средства же на эти изыскания были ассигнованы только в 1901 г. (Дело строительного отделения № 44/1901 г.)

Вскоре же по прибытии в область генерал Арендаренко предпринял поездку в г. Наманган, возвратясь оттуда сообщил мне, что он решил построить на Сыр-Дарье плашкоутный мост^[236], сделал уже на месте некоторые распоряжения и намерен быстрыми шагами идти к намеченной цели.

Мой словесный доклад о том, что устройство плашкоутного моста, как о том известно из слушанных в военном училище лекций по фортификации, по многим причинам не удобоприменимо на р. Сырдарья, был по обыкновению игнорирован.

Предписанием от 29 июля того же 1901 года за № 14507 (Дело Хоз. отд. № 227/1901 г.) начальнику Наманганского уезда было предложено немедленно подыскать искусных плотников и в сообществе с ними составить проект и смету. На это 25 августа за № 7003 начальник уезда, представляя проект, донес, что плотников он еще не подыскал, а за неимением их проект составил со сведущими лицами (Дело строит. отд. № 44/1901 г.).

В августе того же года бывший проездом в г. Намангане генерал Топорнин в моем присутствии частным образом сообщил губернатору, что дело с постройкой моста через Дарью в ходу и что начальник уезда успел уже собрать с населения на эту постройку около 40 тыс. руб.

Запрошенный по этому поводу начальник уезда рапортом, от 25 августа за № 7002, донес, что деньги им еще не собирались, а лишь составлены списки желающих пожертвовать^[237] на постройку моста (в общей сложности 20 тыс. руб.) (Дело Хоз. отд. № 227/1901 г.).

Посетив затем Андижанский уезд, генерал Арендаренко решил строить такой же плашкоутный мост и почему-то непременно из тала и на Кара-Дарье, на урочище Куйган-Яр. Я вновь докладывал, что если такой мост не годится для Сырдарьи, то для Кара-Дарьи и тем паче, но решение губернатора в то время было непоколебимым.

В собственнорно заготовленном им письме начальнику Андижанского уезда значится: «В случае если удастся построить плашкоутный мост в Куйган-Яре, что очень желательно и возможно, рекомендую делать плашкоуты – каюки из талового дерева, как очень пригодные и предпочтительные в особенности для подводной части, в чем вам помогу советом и техникой. О способах укрепления плашкоутов можно полить указания от специалистов строительного отделения. Все дело в мастерах, а лес и средства даст охотно население, которому мост на Кара-Дарье очень нужен. О том, как начнется и пойдет дело, прошу донести. Если требуется заключение о возможности постройки, обратитесь к специалистам и к заведующему ирригацией» (10 мая 1902 г. № 6162).

Так как специалисты отказались засвидетельствовать возможность строительства такого моста, то дело не началось и не пошло. Поэтому в июне того же года (и опять собственноручно) губернатор писал уездному начальнику: «На основании компетентных органов приходится отказаться от постройки плашкоутного моста на Куйган-Яре. Но по тем же отзывам там можно устроить деревянный свайный мост, забивкой свай копром. Вероятно^[238], такой мост обойдется не более 15 тыс. руб. Прошу, не приступая к сбору капитала, донести мне, можно ли рассчитывать на такую сумму из общественных капиталов, но при этом отнюдь не стесняться в отрицательную сторону и стеснять в том же общество» (7 июня 1902 г. № 7300).

Ответ был получен уже по отъезде генерала Арендаренко в отпуск, а потому и оставлен мной до его возвращения. (Лишь копия была представлена генерал-губернатору ввиду представления ему же протоколов техников по производившимся в то же время изысканиям на постройку мостов).

Начальник уезда доносил, что население согласно дать, но не 15 тыс, а только 12 737 руб. (18 июня 1902 г. № 5805, вход. 7960).

В августе 1903 г. последний, как я имею основание думать, под давлением самого губернатора, ходатайствовал начальнику Андижанского уезда о разрешении привести в исполнение представляемые проект и смету на 2500 руб. «на восстановление разрушенной части Куйган-Ярского моста» (20 августа 1903 г. № 6718, вход. № 13301).

На этом рапорте губернатором положена резолюция: «Теперь же дать испрашиваемое разрешение с тем, чтобы позаимствование (из общественных сумм) было бы положено по приговорам».

Проект моста в строительном отделении утвержден не был.

17 ноября 1903 г. (№ 9691, вход № 18234) начальник уезда донес, что с производством расхода в 3567 руб. 55 коп. (в числе коих 930 руб. пожертвованы^[239] торговыми фирмами), «мост построен крепко и хорошо»^[240], причем он ходатайствовал о поощрении служащих лиц, принимавших участие в производстве работ по постройке этого моста.

Согласно резолюции губернатора на упомянутом рапорте, в строительном отделении был заготовлен благодарственный приказ, который однако же был дополнен губернатором замечаниями на тему о том, что благодаря энергии полковника Корытова и капитана Каретникова всего за три с половиной тыс. выстроен прекрасный, вполне надежный мост, который при постройке его по смете, составленной техниками, обошелся бы не менее 30 или 40 тыс. руб.

Усмотрев в этом хулу, которую техники строительного отдела отнюдь не заслужили, и.д. областного инженера с моего разрешения ходил к губернатору и просил его отказаться от такой редакции. В измененной редакции благодарственный приказ был отдан 29 ноября 1903 г. за № 590.

Летом текущего года «крепко и хорошо» построенный мост был снесен Кара-Дарьей совершенно так же, как прежде ею же сносился мост туземной постройки, но прежде работы, производимые туземцами их собственными весьма экономными приемами, стоили сравнительно гроши, тогда как мост, построенный в прошлом году уездной администрацией, с забивкой свай не копрой, а ручным способом, обошелся населению не менее 10–12 тыс. руб., если перевести на деньги наряд рабочих, взятых от того же населения на осуществление этого эфемерного предприятия.

Ввиду данных трехлетней практики я позволяю себе утверждать, что, приступая к этим и другим подобным им предприятиям, генерал Арендаренко, преследуя свои личные цели, ничем не вызывавшееся угождение вам, искание репутации деятельного и умелого администратора и т. п., отнюдь не останавливается над вопросом о неизбежных последствиях, о том как его предприятия отзовутся в конце концов на престиже русской власти, на благополучии населения и на его платежной способности.

Только такого же рода побуждениями можно объяснить решимость генерала Арендаренко помещать во всеподданнейших отчетах заведомо неправильные сведения, каковы представленные им сведения о борьбе с саранчой, о якобы непомерно низком обложении земель туземного населения и о восстановлении ирригационных сооружений в долине реки Кугарта.

Осенью 1901 г. под предлогом сокращения излишней переписки генерал Арендаренко предложил начальникам уездов прекратить представление ведомостей о штрафах, налагаемых администрацией на туземцев, на основании ст. 64 Положения об управлении Туркестанским краем (предписания от 26 октября 1901 г. за № 19430-19435. Дело распорядительного отдела № 76/1901 г.).

Летом 1902 г., при рассмотрении в Областном присутствии (по распоряжению генерал-губернатора) дознания по делу пристава Резника, выяснилось, между прочим, что последним были арестованы туземцы, подав на него жалобу уездному начальнику.

То же имело место и в деле пристава Каретникова, где туземцы были арестованы по распоряжению губернатора.

Затем на подававшихся туземцами прошениях все чаще стали появляться резолюции губернатора, воспрещавшие подателям прошений вновь обращаться к нему с просьбами по данному делу, причем иногда к этому присоединялась угроза подвергнуть аресту в том случае, если проситель осмелится вновь обратиться по этому же делу. Когда одна из таких резолюций была объявлена просителям в Андижанском уезде, они заявили, что считают себя вправе подавать прошения. За это они были арестованы под предлогом грубости тона, коими они выразили свой протест. (Рапорт Андижанского уездного начальника от 9 ноября 1903 г. (л. 40) за № 9436).

Были случаи, когда генерал Арендаренко, желая покарать туземцев за подание ими жалобы, признавал последнюю кляузой и арестовывал просителя за кляузничество, что законом ему не предоставлено (например, дело распорядительного отдела № 30/1902 г., вход. № 12762 от 8 октября 1902 г.).

По аналогичному делу Герасимовой Правительствующий Сенат определил, что «никаким законом не возбранено частным лицам обращаться к подлежащим властям с прошениями в неопределенном числе» (Указ Правительствующего] Сената] по 1 общ. собр. 2 октября 1896 года, № 4885).

Так как генерал Арендаренко по делам управления областью сносится иногда с уездными начальниками и приставами помимо Областного правления, по своей домашней канцелярии, а ведомости об вышеуказанных арестованных из уездов более не представляются, то многие случаи арестования туземцев за подание ими жалоб на русскую и туземную администрацию остаются, конечно, неизвестными Областному правлению. Но и тех документов, которые поступили в последнее время, достаточно для того, чтобы сказать, что аресты туземцев-просителей получили ныне в Фергане характер системы, при посредстве которой население терроризируется ради ограждения чинов администрации от возможности быть привлеченными к ответственности за те или другие незаконные действия, причем аресты производятся не только губернатором, но даже и приставами.

Жители селения Задиан Кокандского уезда в прошении от 12 июня сего года (вход. № 337) заявляют, что Бачкирский участковый пристав, за подачу ими жалобы Заведующему ирригацией области, 4 из них арестовал на 7 суток, а 7 оштрафовал, каждого на 10 руб.

Таким образом, ныне права, предоставленные русской администрацией края 44-й и 64-й статьями Положения, в Ферганской области являются орудием сокрытия незаконных действий административных лиц, средством к терроризированию населения.

Однако же, невзирая на принятие такого рода мер, некоторые факты все-таки обнаруживаются и доходят до сведения Областного правления. Так, например, в самом недавнем времени, через посредство камеры мирового судьи, обнаружилось дело полицейского пристава Колесникова, обвиняемого в шантаже и вымогательстве.

Вместе с тем не следует упускать из виду, что вышеуказанные действия направлены против населения, выставившего в течение 1902, 1903 и 1904 гг. 1 651 986 рабочих (по наряду) на одни только работы по уничтожению саранчи, вынесшего на своих плечах тяжкую борьбу с селями в 1902 году и утратившее за последние два года от чумы немалое количество рогатого скота.

Не следует упускать из виду и того, что то же население из года в год с чувством затаенной злобы по пальцам считает те копейки и рубли, которые взимаются с него заведомо вопреки закону в качестве разного рода якобы добровольных сборов, вроде вышеупомянутых стипендий имени генерала Куропаткина.

Принимая все это во внимание, я не могу игнорировать доходящие за последнее время до меня слухи о том, что ныне среди туземного населения начинает уже раздаваться глухой стон обиженного, не находящего правосудия там, где оно должно бы царить; что через 1,5–2 года, если обстановка дел по управлению областью не изменится, этот стон неминуемо перейдет в ропот, за которым могут последовать события, вроде имевших место в Андижане в мае 1898 года.

Если же это случится, от чего да хранит нас Бог, прежде всего администрация области будет повинна в том, что она своими собственными руками подготовила почву народного бедствия.

Повторяю еще раз: я многократно старался отклонять генерала Арендаренко от разного рода задумывавшихся им предприятий, которые по тем или др. причинам, по моему разумению, не только не могли служить интересам русского дела в крае, но, наоборот, грозили в большей или меньшей мере нежелательными последствиями. Но я виноват в том, что эти мои доклады не только не имели успеха, но, наоборот, трактовались губернатором лишь как дерзкое с моей стороны и со стороны Областного правления сопротивление его власти. Я не виноват и в том, что на мои словесные доклады о положении дел в области бывшему генерал-губернатору при каждом его посещении Ферганы, ни даже письмо, посланное в июле 1903 года не привели к желательному результату: направить деятельность генерала Арендаренко на законный путь.

Во всем этом деле я готов признать себя виновным лишь в одном: в том, что, придя к убеждению в невозможности направить дела по управлению области на законный путь без вмешательства высшего правительства, я, по излишней осторожности, которая ныне может быть признана малодушием, не исполнил немедленно возложенную на меня законом обязанность, не представил по назначению составленный мной в марте сего года и хранящийся у меня^[241] рапорт на имя господина военного министра.

Действительный статский советник Наливкин