Коллектив авторов
Общественный разлом и рождение новой социологии: двадцать лет мониторинга
Социальное дно в переходный период существенно расширяется и становится более агрессивным. Криминальное и теневое поведение его представителей существенно тормозит становление правового государства, рыночной экономики и гражданского общества.
Горизонтальная проекция трансформационной структуры
Социальный статус – в числе других факторов – определяет только потенциальную возможность участия субъектов в соответствующих видах деятельности, но отнюдь не делает его обязательным. Реальные же виды и направления их социальной активности зависят от самых различных обстоятельств. Люди, имеющие сходный статус, но воспитанные в разных культурных традициях, прошедшие разный жизненный путь и усвоившие разные ценности, могут иметь различные убеждения и, соответственно, по-разному действовать. В составе современного российского общества, пожалуй, наиболее четко выделяются группы, заинтересованные в либеральном и коммуно-патриотическом направлениях перемен.
Первые ориентированы на модернизацию общества в духе современных западных государств. Лидеры этого направления (Е. Гайдар, А. Чубайс, С. Кириенко) считают, что принципиальный курс проводившихся экономических реформ в целом был правильным и должен быть продолжен по существу, невзирая на лишения и протесты массовых групп. На наш взгляд, такая «непримиримая» позиция в известной степени родственна большевистской: независимо от того, хочет общество или нет, его хотят принудить двигаться к состоянию, отвечающему стремлениям правящего слоя[17].
Коммуно-патриотическое общественное движение, напротив, ориентируется на традиционные российские ценности, многие из которых носят консервативный характер и не соответствуют вызовам времени. Это: православие, державность, империя, соборность, социальное равенство и др. По мнению его участников, идеи демократии и либерализма не соответствуют ни менталитету россиян, ни стратегическим интересам России, поэтому продолжение начатого курса реформ совершенно бесперспективно. Лидеры движения выдвигают задачи возвращения большей части приватизированных предприятий в государственную собственность, восстановления военной мощи страны, введения государственного регулирования цен, реставрации планово-распределительной системы и проч. Крайняя часть коммуно-патриотов готова добиваться этих целей методами политического насилия[18].
Наряду с этими противоположными точками зрения набирает силу более взвешенная и реалистическая позиция, характерная для центристских движений. Ее суть заключается в том, что в условиях характерной для нашего времени глобализации процессов развития человечества повышение эффективности общественного устройства России является условием выживания. Однако попытки механического перенесения современных западных институтов на российскую почву обречены на неудачу: преобразования, не соответствующие национальной культуре, будут неизбежно отторгнуты обществом. Политическая, экономическая и культурная модернизация общества должна базироваться на стратегии, соответствующей укорененным в России нормам и ценностям, принимаемым и поддерживаемым большинством населения[19]. Делаются достаточно серьезные попытки обосновать такую стратегию[20], однако социальные силы, стремящиеся «взять ее на вооружение» и способные бороться за ее воплощение в жизнь, пока еще только формируются. Правительству, занятому решением неотложных сиюминутных проблем, похоже, вообще не до стратегии. Правда, по сообщениям газет, какие-то программы разрабатываются и время от времени публикуются, но какого-либо влияния на реальную жизнь России это не оказывает. Государственная дума, только что пережившая выборы, занята собственными внутренними делами. Президент досрочно ушел в отставку, новые претенденты готовятся к выборам. Основная же часть населения не верит власти, отчуждена от политики и возлагает некоторые надежды только на В. Путина, способного навести в стране некоторый порядок.
Элементы трансформационной структуры российского общества
Социально-трансформационная структура России как таковая почти не исследована. Имеющаяся литература и эмпирические данные, связанные с этим вопросом, в лучшем случае позволяют построить теоретическую гипотезу, подлежащую проверке, развитию и уточнению. В порядке первого приближения элементами рассматриваемой структуры, на наш взгляд, могут считаться следующие социальные макросубъекты:
1. Либеральная часть правящего слоя, ориентированная на модернизационные ценности. Главными направлениями ее трансформационной активности в период нахождения у власти были приватизация и перераспределение государственной собственности, формирование новых политических и экономических институтов, налаживание их работы, стабилизация экономической ситуации. Значительная часть усилий тратилась этой группой на удержание и укрепление власти, преодоление постоянных внутренних и внешних кризисов (Чечня, Приморье, Белоруссия, НАТО и др.). Ее политическая деятельность совмещалась и совмещается с крупным частным и квазигосударственным бизнесом.
2. Консервативно ориентированная часть правящего слоя. В настоящее время в ее руках сосредоточены как формальные, так и реальные рычаги управления трансформационным процессом: принятие властных решений и контроль их выполнения. В состав этого макросубъекта входят верхнее и верхнее среднее звенья государственной бюрократии и сотрудников силовых структур. В политическом спектре эта группа близка к позициям левого центра. Она ратует за усиление роли государства в экономике, активизацию социальной политики и одновременно активно участвует в перераспределении власти и собственности.
3. Социал-демократическая часть верхнего и среднего слоев представлена активом соответствующих общественных движений и некоторой частью интеллигенции. Эта группа сравнительно немногочисленна, она не обладает ни властными позициями, ни широкой поддержкой трудящихся. Большинство ее составляют представители бывшего среднего слоя советского общества, не принявшие рыночных реформ в российском исполнении и видящие цель требуемых преобразований в создании социального рыночного государства. Наиболее заметную роль эта группа играет в модернизации институтов социальной сферы, формировании структур гражданского общества, а также в организации социально-протестных движений.
4. Коммуно-патриотическая часть верхнего слоя представлена преимущественно бывшей номенклатурой и, по крайней мере вербально, ориентирована на традиционные советские ценности. Основные направления ее активности – борьба за власть на региональном и федеральном уровнях, оппозиционная деятельность в представительных органах власти, противодействие либеральным преобразованиям на местах, попытки реставрационной деятельности в регионах «красного пояса», руководство соответствующими оппозиционными движениями.
5. Представители крупного капитала – «олигархи» и «новые русские» – представлены собственниками и менеджерами промышленно-финансовых корпораций, крупных банков, предприятий и фирм. Стратегические интересы этой группы связаны с развитием рыночных институтов, социально-экономической стабилизацией, укреплением правопорядка, а также интеграцией России в мировую экономическую систему. Однако стремление к личному обогащению в сочетании с неустойчивой обстановкой в стране часто толкает ее представителей к нарушению правовых норм и криминальному поведению. В последнее время заметно активизируется и ее лоббистская деятельность, направленная на подчинение политической власти своим интересам.
6. Лидеры организованной преступности и сросшаяся с ними часть верхних слоев составляют верхушку криминального мира. Деструктивная деятельность этой группы выражается в распространении терроризма, разжигании и затягивании военных конфликтов, крупномасштабных хищениях национальных богатств, криминальном вывозе национального капитала, торговле оружием и наркотиками, организации рэкета, заказных убийств и проч. Распространение этих явлений патологически извращает социальное содержание трансформационного процесса, угрожая в конечном итоге криминальным перерождением общества.
7. Бизнес-слой России состоит из квалифицированных специалистов делового профиля, а также мелких и средних предпринимателей – собственников и менеджеров сравнительно небольших, но достаточно устойчивых предприятий и фирм. Реформы дали этой группе экономическую свободу, повышение благосостояния и социального статуса, поэтому она поддерживает рыночные преобразования, сетуя лишь на недостаток государственной защиты и помощи, высокие налоги и коррупцию чиновничества. Инновационно-предпринимательская деятельность этой группы способствует постепенному «вживлению» рыночных отношений в экономический организм России.
8. Среднее звено бюрократии представляет государственное чиновничество, социально и экономически противостоящее массе трудящихся, занятых исполнительским трудом по найму. Благополучие бюрократии, как и в прежнее время, базируется на силе и благосостоянии государства. Поэтому она поддерживает и идею, и практику усиления и авторизации власти, прямого государственного вмешательства в экономику, вплоть до возрождения планово-распределительного хозяйства. Отсюда и в основном негативное отношение к либеральным реформам. В этом плане к ней примыкает консервативно-патерналистское крыло бизнес-слоя, представленное руководством государственных предприятий, не сумевших приспособиться к рынку. Главное направление их деятельности – лоббирование в целях получения государственной помощи, что на практике равносильно борьбе за возрождение советской модели.
9. Социально востребованная и адаптировавшаяся к рынку часть квалифицированных специалистов инженерно-технического и социально-гуманитарного профиля выиграла прежде всего от либерализации духовной жизни. За полученную интеллектуальную и политическую свободу она готова платить некоторыми экономическими трудностями, хотя часть ее не страдает и материально. Инновационная деятельность этой группы направлена главным образом на совершенствование институтов социальной сферы, развитие гражданского общества, интеллектуальное сопровождение и поддержку либерально-демократических реформ.
10. Относительно адаптировавшаяся часть базового слоя (рабочих, крестьян, менее квалифицированных или невостребованных специалистов) занимает срединное положение в обществе и практикует широкий спектр видов трансформационной деятельности и поведения. Главными каналами влияния этой группы на ход общественных преобразований служат, во-первых, конструктивные формы адаптационного поведения, связанные со вторичной занятостью, интенсификацией труда, расширением личных подсобных и садовых хозяйств и проч., во-вторых, различные способы выражения организованного протеста против политики и конкретных действий власти.
11. Неадаптированная консервативно-периферийная группа объединяет аполитичную, не особенно образованную и не слишком дееспособную часть базового и нижнего слоев. Ей чужды либеральные ценности свободы, самостоятельности, успеха, риска и личной ответственности. Представители этой группы ориентированы на помощь государства, не получая которой испытывают растерянность, разочарование и недовольство. Отсутствие собственных убеждений делает их отзывчивыми на популизм, демагогию, экстремистские призывы. Консервативно-периферийная группа практически не вносит в трансформационный процесс какого-либо конструктивного вклада. Однако она заслуживает внимания и помощи власти как по гуманистическим соображениям, так и потому, что в кризисных ситуациях может составить резерв реакции.
12. Маргинально-периферийную группу составляют люмпенизированные низы, принадлежащие к социальному дну. Это люди, отвергнутые большим обществом, отчужденные от его институтов и ценностей. Здесь преобладает неправовое, деградационное, саморазрушительное и криминальное поведение, деструктивные формы протеста. Будучи относительно изолированной от общества, эта группа, на первый взгляд, не оказывает особого влияния на его социальную трансформацию. Но в действительности она служит питательной средой и ресурсной базой преступности. Поставленная на порог выживания и разогретая оппозицией, она является одним из наиболее вероятных субъектов бунтов и погромов.
13. Широкое основание криминального мира, о верхушке которого сказано ранее (см. пункт 6), объединяет лиц, занятых мелкой преступной деятельностью или участвующих на второстепенных ролях в организованной преступности. Это мошенники, жулики, махинаторы, рэкетиры, шантажисты, грабители, взломщики, насильники, террористы, убийцы и проч. Эта группа заинтересована в продлении общественной аномии и правового беспредела, обеспечивающих свободу и безнаказанность криминала.
Мы описали гипотетическое строение трансформационной структуры современного российского общества. Дальнейшие задачи исследования нам видятся в том, чтобы: дополнить и уточнить типологию макросубъектов трансформационного процесса; идентифицировать выделенные типы субъектов с помощью данных социологических опросов, определить их социальные и культурные характеристики, количественное соотношение и динамику; выявить содержание и специфику отношений и взаимодействий выделенных групп; оценить особенности трансформационной структуры и реформаторский потенциал России по сравнению с другими постсоциалистическими странами.
Евгений Головаха, Наталия Панина
Основные этапы и тенденции трансформации украинского общества: от перестройки до «оранжевой революции»
Период трансформации общества в Украине, как и в других постсоветских государствах, охватывает уже более 20 лет, начиная с прихода к власти лидера «неономенклатуры» Михаила Горбачева и заканчивая нынешним «посторанжевым» этапом радикальных и во многом еще неосмысленных социальных изменений. Большая удача социологов состоит в том, что с началом перестройки в советском обществе постепенно стали исчезать многочисленные идеологические запреты на исследования общественного мнения, массовых оценок экономической и социально-политической ситуации, ценностей и установок населения. По мере ослабления, а затем и полной ликвидации политической цензуры уходят в прошлое и опасения граждан за возможные отрицательные последствия открытого выражения своего мнения в процессе общения с социологами. В результате этого украинские социологи располагают данными многочисленных исследований, касающихся динамики массового сознания, психологического состояния и социального самочувствия людей, их отношения к власти и политическим институтам, особенностей восприятия этносоциальных и классовых отношений в обществе. Среди такого рода социологической информации особого внимания заслуживают, на наш взгляд, данные многолетнего мониторинга социальных изменений в Украине, осуществляемого Институтом социологии НАНУ (1992–2006), обобщенные результаты которого положены нами в основу концептуальных выводов, содержащихся в данном докладе. Наряду с этими данными мы опирались и на результаты массовых опросов, проведенных нами в Отделении социологии Института философии НАН УССР, а также во Всеукраинском отделении ВЦИОМа (1986–1991). Существенную роль в концептуальном осмыслении трансформационных процессов в украинском обществе сыграло сотрудничество с зарубежными коллегами, участие в проектах научных исследований, конференций и изданий совместно с Я. Шимоном и Л. Брустом (Венгрия), Р. Барнзом (США) в 1991–1992 годах, Х.-П. Майером (Швейцария) в 1992–1994-м, Р. Фарненом (США) в 1993–1996-м, К. Зегберсом (ФРГ) в 1994–1997-м, Э. Бромет (США) в 1996–2005-м, Ю. Левадой, Л. Гудковым и В. Магуном (Россия) в 1998–2006-м, В. Адамским (Польша) в 2001–2004-м, Д. Лейном (Великобритания) в 2005–2006-м.
Многое из того, о чем будет лаконично сказано в настоящей статье, получило развернутое обоснование в ряде публикаций, подготовленных нами в последние десятилетия. Поскольку возможность ознакомиться с эмпирическим материалом, свидетельствующим о степени достоверности наших выводов, открыта для аудитории благодаря опубликованным ранее работам, мы сосредоточим анализ прежде всего на логике социальных трансформаций последних двух десятилетий, на обозначении специфики этапов происходивших в Украине социальных изменений в тех аспектах, которые являются определяющими для общества, – институциональном, социально-структурном и социально-психологическом, особое внимание уделяя при этом роли классов, элиты и общественности на различных этапах трансформации общества.
Социальные изменения времен перестройки и институциональный взрыв 1991 года
Специфика социальных трансформаций в Украине во многом определяется историческим опытом формирования институциональной и социально-классовой структуры общества, а также базисного типа личности в рамках «советского социума», который к 80-м годам прошлого столетия вступил в полосу стремительно нарастающего социально-экономического, а затем и политического кризиса, повлекшего за собой крах Советского государства и создание на его руинах новых независимых государств. И для граждан СССР, и для подавляющего большинства зарубежных аналитиков драматический финал горбачевской перестройки оказался во многом неожиданным и необъяснимым. Даже сегодня, когда очевидны закономерный характер и необратимость перемен, существенные трудности возникают при попытке обоснования неизбежности развала страны, претендовавшей на мировую гегемонию, страны с колоссальными природными и человеческими ресурсами, с устоявшейся социальной структурой, с привилегированной и, казалось бы, сплоченной властной элитой, с общественностью, выражающей поддержку власти и доминирующей идеологии.
Основные составляющие устойчивой институциональной системы – 1) законодательная база, определяющая легальность общественного устройства, 2) всеохватывающая институциональная инфраструктура, включающая мощный репрессивный аппарат и проверенную временем властную вертикаль, и, наконец, 3) согласие подавляющего большинства населения воспринимать «советский порядок жизни» как естественный, в основном приемлемый, а значит, и легитимный – вполне могли обеспечивать дальнейшее существование государства, несмотря на серьезные экономические трудности, оппозиционные настроения части творческой интеллигенции, неблагоприятные внешнеполитические условия и локальные военные поражения. Объяснять гибель СССР ухудшением экономической ситуации, давлением Запада, войной в Афганистане и сепаратистскими настроениями в отдельных республиках можно, только находясь вне страны, где с массовым энтузиазмом были встречены фантастические по своей глупости андроповские методы укрепления дисциплины, где существовала огромная очередь для интеллигентов, желающих вступить в КПСС и записаться в резерв МИД для поездок в зарубежные страны (ценой сотрудничества с КГБ), где всегда можно было найти сколько угодно добровольцев для великих строек и ликвидации последствий техногенных катастроф, где, наконец, было практически уничтожено диссидентское движение.
На наш взгляд, к разразившемуся институциональному кризису и скоротечному развалу страна была совершенно не готова, и последующие этапы трансформации большинства постсоветских государств (за исключением прибалтийских) это убедительно подтвердили. За пятнадцать лет независимого существования постсоветские государства так и не смогли достигнуть хотя бы «советского» уровня ВВП, в большинстве из них политическое управление осуществляется в той или иной мере авторитарными методами, поддерживаемыми большинством населения и сдерживаемыми преимущественно международным давлением. Поскольку предметом анализа являются социальные трансформации в Украине, мы не будем специально останавливаться на общих проблемах постсоветских общественных изменений. Отметим лишь, что на первом этапе трансформаций украинское общество институционально ничем существенно не отличалось от российского и белорусского, общими были в тот период и характеристики массового сознания, и социально-классовая структура, и уровень жизни населения.
Что же в таком случае послужило решающим стимулом к кардинальным общественным изменениям? Принято связывать исходный момент постсоветской трансформации с двумя ключевыми событиями: приходом к власти Михаила Горбачева и Чернобыльской катастрофой. Первое событие обусловило ожидаемый после длительного периода застойной геронтократии порыв к поиску новых путей развития советского общества, а второе – обнаружило смертельную угрозу для государства, которую заключает в себе сформировавшийся в условиях закрытого общества синдром безответственности людей, отвечающих за чреватые тотальными катастрофами современные технологии.
В результате омолодившееся советское руководство пошло по пути социального экспериментирования для высвобождения длительное время подавляемой социальной инициативы, что и привело к краху государства, которое не могло существовать без скрепляющей все его разнородные элементы единой тоталитарной идеологии. Факторами, которые ускорили институциональный крах, являлись давление более экономически эффективного и идеологически сплоченного Запада, стремление к освобождению от «советского диктата» в странах «социалистического лагеря» и все более обременительная для стагнирующей экономики СССР поддержка антизападных режимов в странах третьего мира.
В самых общих чертах такое объяснение является вполне правдоподобным. Однако и в столь непростых условиях у советского руководства был вполне возможный путь сохранения государства и его институциональных устоев, если бы была принята противоположная горбачевской перестройке и гласности стратегия политической закрытости, пример которой буквально накануне перестроечных процессов продемонстрировал Юрий Андропов, до сих пор остающийся в массовом сознании россиян, белорусов и даже украинцев одним из самых привлекательных политических лидеров. Отчасти такую стратегию принял Китай, сумевший совместить коммунистическую идеологию, партийный диктат и политическую цензуру с элементами рыночной экономики и модернизации образа жизни населения. Однако между Советским Союзом и Китаем имелось одно весьма существенное различие, которое, как правило, связывают с особенностями культуры и психологии, мало внимания обращая на то, что обновление властной элиты посредством массовых репрессий и заполнения освободившихся мест честолюбивыми выходцами из «партийных низов» происходило в Китае на 20 лет позднее, чем в СССР, в котором после окончания сталинской эпохи номенклатура приобрела сакральный характер и статус неприкасаемых. Именно крайне медленное обновление наиболее 36 желанных социальных позиций при ускоренном пополнении рядов претендентов на высокие места в статусной иерархии и послужило мощным стимулом для начала трансформационных процессов в советском обществе.
Еще задолго до перестройки, как было показано в исследованиях социально-профессиональных ориентаций 1970-х годов, в сознании поколений, вступавших в самостоятельную жизнь, профессии и должности, позволявшие занять верхние ступени в социальной иерархии, стали предметом массовых ориентаций, а наиболее массовые профессии и рядовые должности оказались непривлекательными для подавляющего большинства молодежи. Рост социально-статусных притязаний стал источником дестабилизации сложившейся социальной иерархии, поскольку нереализованность ожиданий приводила к росту неудовлетворенности социальной системой большинства представителей новых когорт.
Для удовлетворения новых амбиций и притязаний нужны были и новые привилегированные социальные позиции, что не могло быть реализовано в рамках ограниченного и идеологически замкнутого номенклатурного класса. На места в узком круге советской элиты оказалось слишком много претендентов, а поскольку испытанный большевистский метод отстрела старой и прикормки новой номенклатуры уже не мог быть реализован, оставалось одно – допустить некоторые социально-экономические вольности и направить нараставшую жажду приобретения в сферу проявления частной экономической инициативы. Однако этот путь был не самым привлекательным для творческой и научной интеллигенции, ряды которой были полны способными и честолюбивыми людьми, вполне созревшими для карьерного роста и получения соответствующих привилегий. Профессор Д. Лейн в своей монографии «Подъем и упадок государственного социализма» отметил особую роль интеллигенции в перестроечных процессах, исходя из того, что среди специалистов высококвалифицированного умственного труда были в наибольшей степени распространены ориентации на рыночную экономику и политический плюрализм. Это, конечно, так. Но в перестроечные времена творческая и научная интеллигенция особенно активно участвовала в тех акциях, которые снимали ограничения с ее самовыражения и карьерного продвижения в творческих союзах, научных и учебных учреждениях. Среди этих людей и был найден кадровый политический резерв, который охотно пополнил ряды неономенклатуры после провала ГКЧП и последовавшего затем институционального взрыва.
Под институциональным взрывом как альтернативой эволюционного изменения системы социальных институтов мы понимаем осуществление в кратчайшие сроки всеохватывающей институциональной реорганизации и принятие новых законодательных основ социальной жизни. Постепенное ослабление институциональных основ советского общества в ходе перестройки в общем и целом устраивало новую номенклатуру как в союзных структурах власти, так и в большинстве республик СССР. Но этот процесс никак не устраивал традиционный привилегированный слой, который в результате эволюционных изменений рисковал окончательно утратить свои позиции. Не случайно в состав ГКЧП вошли руководители всех силовых ведомств и оборонной промышленности, институциональная инфраструктура и кадровый состав которых могли более всего пострадать от изменения государственного устройства.
Трудно переоценить роль августовского путча 1991 года в развале СССР. Продемонстрированные старой номенклатурой нерешительность и организационное бессилие окончательно убедили население в том, что ничего полезного для «простого человека» от старой системы ждать не приходится. К концу года, когда экономическая ситуация настолько обострилась, что реальной оказалась угроза голода, «национальные бюрократии» воспринимались населением как более близкие и перспективные, чем несостоятельное союзное руководство. Отсюда и вполне равнодушное отношение масс, поддержавших в марте на референдуме идею сохранения Союза, к его ликвидации в результате «беловежских соглашений». И особую роль в ликвидации СССР сыграла Украина, властная элита которой в последние два года перестройки успела ощутить преимущества независимости от диктата, а население верило в исключительную экономическую мощь страны, которой не дают реализоваться в полной мере только союзные путы. Кроме того, в эти годы в массовом сознании преобладало романтическое отношение к демократии как возможному источнику достижения уровня жизни, подобного тому, который существовал в развитых капиталистических государствах. И хотя формально компартия Украины была к тому времени запрещена, в стране сохранялось своеобразное «единство партии и народа»: властная элита, демократическая оппозиция и большинство населения поддерживали перспективу независимого существования страны. Пожалуй, именно Украина сыграла решающую роль в окончательном банкротстве идеи обновленного Союза, поскольку Ельцин и его российские соратники вполне допускали какие-либо варианты сохранения единого государства (при условии отстранения от власти М. Горбачева).
Взрывной характер изменения институциональных основ советского общества в результате развала СССР и сопровождавших этот процесс политических, экономических и социально-культурных изменений вряд ли кто-либо станет оспаривать. Достаточно сказать о самом феномене развала сверхдержавы, об утрате господства коммунистической идеологии и уничтожении института однопартийности, о ликвидации монополии института государственной собственности, об исчезновении одиозных тоталитарных институтов в сфере духовной жизни. Трудно назвать хотя бы один социальный институт, который не был бы полностью или частично разрушен в результате постсоветских преобразований. Принципиальные изменения не коснулись разве что института семьи. Разрушение старых социальных институтов осуществлялось законодательным путем, с последующей коренной реорганизацией институциональных учреждений. Каким бы экономически неэффективным ни был процесс приватизации государственной собственности в первые годы его осуществления, он основывался на легальном базисе, исключающем возможность государственной монополии на собственность в сфере производства и торговли. Как бы близок по духу ни был институт исполнительной власти в постсоветских государствах к советской партийной монополии, его законодательно определенные полномочия и сам способ функционирования (на основе демократических выборов) принципиально отличаются от института однопартийной власти. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что старые социальные институты, обеспечивавшие определенную социальную стабильность и интегрированность общества, в результате посткоммунистической трансформации утратили по крайней мере два из трех институциональных атрибутов – легальность и организационную инфраструктуру.
В этот период практически одномоментно возникают и приобретают легальность новые основополагающие социальные институты: президентская вертикаль власти, многопартийная система без доминирующей роли запрещенной КПСС, частная собственность и крупный бизнес, деидеологизированные силовые структуры. Фактически создается совершенно новая институциональная инфраструктура, которая в тот период пользуется преобладающей поддержкой населения, приобретая таким образом легитимный статус. Однако парадокс ситуации с институциональной точки зрения заключался в том, что этот статус приобрела система учреждений, которые по сути своей не были способны осуществлять функции, необходимые для подкрепления декларативно принятых норм и ценностей демократического общества. Властная элита не готова была к диалогу с оппозицией и общественностью, судебная власть оставалась зависимой от исполнительной, предприниматели ощущали себя обладателями не «священной», а украденной у государства собственности, наука, культура, образование продолжали свое существование как «остаточный сектор» государственной экономики.