Коллектив авторов
Нравственность капитализма. То, о чем вы не услышите от преподавателей

Полная версия

The Morality of Capitalism

What Your Professors Won’t Tell You

Edited by Tom G. Palmer Jameson Books

Предисловие: нравственность капитализма

Том Дж. Палмер

Эта книга посвящена нравственному обоснованию того явления, которое философ Роберт Нозик назвал «капиталистическими актами между совершеннолетними, совершенными по взаимному согласию»^[1]. В ней рассказывается о системе производства на основе сотрудничества и свободного обмена, где преобладают именно такие акты.

Для начала стоит сказать несколько слов о названии книги – «Нравственность капитализма». Вошедшие в нее эссе связаны с нравственностью капитализма; они не ограничиваются сферой абстрактной нравственной философии, но затрагивают также экономику, логику, историю, литературу и другие дисциплины. Более того, они касаются нравственности капитализма, а не только нравственности свободного обмена. Понятие «капитализм» охватывает не только существующие с незапамятных времен рынки, где происходит обмен товарами и услугами, но также систему, обеспечивающую инновации, создание богатства и общественные изменения и принесшую миллиардам людей благосостояние, которого их предки и представить себе не могли.

Капитализм – это правовая, социальная, экономическая и культурная система, предусматривающая равные права для всех и «вознаграждение по способностям», стимулирующая децентрализованные инновации и метод проб и ошибок – то, что экономист Йозеф Шумпетер назвал «созидательным разрушением», – через механизмы добровольного рыночного обмена. Капиталистическая культура возносит на щит предпринимателей, ученых, людей, не боящихся риска, изобретателей, творцов. Хотя философы пренебрежительно называют ее материалистической (в том числе марксисты, сами отнюдь не чурающиеся материализма), капиталистическая система имеет прежде всего духовную и культурную основу. Как отметила историк Джойс Эпплби в своей недавней работе «Бесконечная революция: история капитализма», «поскольку капитализм представляет собой не просто экономическую, но и культурную систему, его сущность нельзя объяснить одними материальными факторами»^[2].

Капитализм – это система культурных, духовных и этических ценностей. Экономисты Дэвид Шваб и Элинор Остром в своем фундаментальном труде о роли норм и правил в функционировании свободной экономики, основанном на постулатах теории игр, подчеркивают: фундамент рынка – нормы, удерживающие нас от воровства и «усиливающие взаимное доверие между людьми»^[3]. Капитализм – отнюдь не отрешенная от морали арена столкновения интересов, какой его часто изображают те, кто стремится подорвать или уничтожить эту систему: взаимодействие в его рамках очень во многом определяется этическими нормами и правилами. Более того, капитализм основан на этике, отвергающей грабеж и захваты – способы, которыми сколотили свои состояния большинство богачей в рамках других политико-экономических систем. (На деле во многих странах и в наши дни, и на протяжении почти всей истории человечества считалось и считается, что богатые – это те, кто отобрал что-то у других, прежде всего благодаря доступу к организованной силе, которую сегодня мы называем государством. Хищнические элиты используют эту силу для создания монополий и конфискации продуктов чужого труда через систему налогов. Они кормятся из государственной казны, получают выгоду от установленных государством монополий и ограничения конкуренции. Лишь в условиях капитализма люди богатеют, не становясь при этом преступниками.)

Возьмем явление, которое историк Дейрдра Макклоски называет «основополагающим фактом»: «Сегодня в Британии и других странах, переживших в новое время экономический рост, среднедушевые доходы превосходят соответствующие показатели на 1700-е или 1800-е годы минимум в 16 раз»^[4]. Такого в истории человечества еще не бывало. При этом оценка, которую приводит Макклоски, пожалуй, даже слишком осторожна, ведь она не учитывает потрясающие достижения в науке и технике, благодаря которым все культуры мира оказались от нас на расстоянии вытянутой руки.

Капитализм ставит творчество на службу человечеству, уважая и поощряя предприимчивость и инновации – тот неуловимый фактор, благодаря которому наша жизнь так разительно отличается от жизни множества поколений наших предков до XIX столетия. Инновации, изменившие к лучшему жизнь людей, носят не только научно-технический, но и институциональный характер. Новые деловые предприятия самого разного толка на добровольной основе координируют труд огромного числа людей. Новые финансовые рынки и инструменты круглые сутки связывают воедино решения миллиардов индивидов о сбережении и вложении их средств. Новые телекоммуникационные сети объединяют людей, живущих в разных уголках планеты. (Не далее как сегодня я беседовал с друзьями из Финляндии, Марокко, США и России и через Facebook связывался с друзьями и знакомыми в Америке, Канаде, Пакистане, Дании, Франции и Кыргызстане.) Новые виды продукции предоставляют нам такие возможности, о которых предыдущие поколения и мечтать не могли. (Я пишу эти строки на ноутбуке Apple MacBook Pro.) Из-за этих перемен наше общество по множеству параметров резко отличается от всех обществ, существовавших в истории.

Капитализм – не только строительство в том смысле, который вкладывали в это понятие социалистические диктаторы, заставляя своих рабов «строить светлое будущее». Капитализм не просто упорный труд, самопожертвование или усердие – это создание полезных вещей. Те, кто не понимает сути капитализма, с готовностью поддерживают программы по «созданию новых рабочих мест», чтобы люди могли трудиться. Но они не осознают не только сути капитализма, но и сути труда. Есть такая известная история: в одной из азиатских стран экономисту Милтону Фридману показали, как сооружается гигантский канал. Он был удивлен, что множество рабочих вручную, без специального оборудования перелопачивают огромные объемы земли и камней. Ему объяснили: «Вы не понимаете, это программа по созданию рабочих мест». Фридман ответил: «А я-то думал, вы строите канал. Если вы хотите занять работой как можно больше людей, выдайте им ложки вместо лопат».

Меркантилист и сторонник «кумовства» X. Росс Перро, баллотируясь в президенты США в 1992 году, в ходе предвыборных дебатов сетовал, что Америка покупает у Тайваня компьютерные чипы, а взамен продает ему картофельные чипсы. Перро словно стыдился того, что США наращивают экспорт картофельных чипсов: он, как и Ленин, считал, будто добавленную стоимость имеет только «серьезная» промышленная продукция. В этой связи экономист из Стэнфордского университета Майкл Боскин справедливо заметил: доллар остается долларом независимо от того, на чем он заработан – на картофельных чипсах или компьютерных чипах. Добавленная стоимость – это добавленная стоимость, выращиваете ли вы картошку в Айдахо или обрабатываете кремний в Тайбее. Сравнительное преимущество^[5] – ключ к специализации и торговле; труд, создающий что-то полезное, не может быть постыдным – будь то труд фермера, грузчика (как раз сегодня трое грузчиков переставили мебель и книги в моей библиотеке, и я отлично осознаю, как много полезного они для меня сделали), финансиста и так далее. Рынок – а не высокомерные политики-меркантилисты – показывает нам, в каких случаях мы создаем добавленную стоимость, а в отсутствие свободного рынка узнать это нам не дано.

Капитализм – это не обмен масла на яйца на местном рынке, который происходил тысячелетиями. Это создание добавленной стоимости путем мобилизации энергии и изобретательности людей в масштабах, невиданных в истории, обеспечивающее простым людям благосостояние, которое удивило бы самых могущественных и богатых королей, султанов и императоров прошлого. Это слом укоренившихся систем власти, господства и привилегий, открытие всех путей наверх для способных людей. Это замена принуждения убеждением^[6]. Это стимулы, побуждающие не завидовать другим, а добиваться большего собственными усилиями^[7]. Это то, что позволяет мне и вам жить так, как мы живем.

(Единственное, что было у королей, султанов и императоров и чего нету простых людей сегодня, – это власть над другими и возможность ими повелевать. У них были гигантские дворцы, построенные рабами на деньги, которые были собраны в виде податей, но не имевшие ни отопительной системы, ни кондиционеров; у них были рабы и слуги, но не было стиральных и посудомоечных машин; у них были целые армии гонцов, но не было мобильных телефонов и Wi Fi; у них были придворные лекари и знахари, но не было обезболивающих, чтобы облегчить страдания, и антибиотиков, чтобы лечить инфекции; они были могущественны, но по сегодняшним меркам бедны как церковные крысы.)

История понятия «капитализм»

В современном мире рыночная экономика, определяемая как система свободного обмена между людьми, обладающими четкими, юридически гарантированными и передаваемыми правами на дефицитные ресурсы, – необходимая предпосылка благосостояния. Однако, как убедительно доказывают специалисты по экономической истории, особенно Дейрдра Макклоски, этого недостаточно. Необходим еще один элемент: этика свободного обмена и производства материальных благ за счет инноваций.

Здесь уместны несколько слов о самом понятии «капитализм». По данным историка Фернана Броделя, слово «капитал» возникло еще в XII–XIII веках: тогда оно обозначало «финансовые средства, запасы товаров, сумму денег или денежный интерес»^[8]. Относительно выявленных им многочисленных значений понятия «капиталистический» Бродель иронично замечает: «Это слово… никогда не употреблялось в дружественном ключе»^[9]. Понятие «капитализм», имеющее, как правило, негативный смысл, возникло в XIX веке; в частности, французский социалист Луи Блан определял его как «присвоение капитала некоторыми людьми за счет других»^[10]. Карл Маркс говорил о «капиталистическом способе производства», а популяризировал термин «капитализм» его рьяный последователь Вернер Зомбарт в своей нашумевшей книге «Der Moderne Kapitalismus» («Современный капитализм»), вышедшей в 1912 году. (Друг и соавтор Маркса Фридрих Энгельс считал Зомбарта единственным немецким мыслителем, по-настоящему понимающим марксизм; позднее Зомбарт стал сторонником еще одной антикапиталистической идеологии – национал-социализма, или нацизма.)

Критикуя «капиталистов» и «капиталистический способ производства», Маркс с Энгельсом отмечали, что «буржуазия» (так они называли «класс», владеющий «средствами производства») радикально изменила мир: «Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые. Покорение сил природы, машинное производство, применение химии в промышленности и земледелии, пароходство, железные дороги, электрический телеграф, освоение для земледелия целых частей света, приспособление рек для судоходства, целые, словно вызванные из-под земли, массы населения, – какое из прежних столетий могло подозревать, что такие производительные силы дремлют в недрах общественного труда!»^[11]

Маркс и Энгельс изумлялись не только техническому прогрессу, но и появлению «целых, словно вызванных из-под земли, масс населения» – так оригинально они описали снижение смертности, рост благосостояния, увеличение средней продолжительности жизни людей. Конечно, несмотря на все эти достижения, Маркс и Энгельс выступали за слом «капиталистического способа производства», а точнее – полагали, что он разрушит сам себя и расчистит путь для нового строя – настолько замечательного, что давать хоть малейшее представление о его механизмах не только незачем, но и было бы до оскорбительности антинаучно^[12].

Важнее, впрочем, другое: Маркс и Энгельс основывали критику капитализма (по-прежнему сильно влияющую на интеллектуалов во всем мире, несмотря на неспособность всех коммунистических экспериментов выполнить обещания своих творцов) на полной неразберихе с определением «буржуазии», которое они связывали с «капиталистическим способом производства». С одной стороны, этим понятием они обозначают владельцев «капитала», организующих производственные предприятия, а с другой – тех, кто кормится за счет государства и его власти. Последнюю точку зрения Маркс высказывает в одной из своих самых интересных статей на политические темы: «Материальный интерес французской буржуазии теснейшим образом сплетается с сохранением этой обширной и широко разветвленной государственной машины. Сюда сбывает она свое излишнее население и пополняет в форме казенного жалованья то, чего не смогла заполучить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров. С другой стороны, политический интерес буржуазии заставлял ее с каждым днем все более усиливать репрессии, то есть ежедневно увеличивать средства и личный состав государственной власти»^[13].

Таким образом, с одной стороны, Маркс отождествлял «буржуа» с предпринимателями, сделавшими «производство и потребление всех стран космополитическим», а «национальную замкнутость» невозможной, создавшими «всемирную литературу», обеспечившими «быстрое усовершенствование всех орудий производства и бесконечное облегчение средств сообщения», преодолевшими «упорную ненависть варваров к иностранцам» за счет «низких цен товаров»^[14]. С другой стороны, «буржуазией» он называет тех, кто живет за счет «государственного кредита» (в частности, государственных облигаций): «Все современное денежное дело, все банковское хозяйство теснейшим образом связано с государственным кредитом. Часть банковского капитала по необходимости вкладывается в легко реализуемые государственные процентные бумаги. Банковские вклады, капиталы, предоставляемые банкам и распределяемые ими между купцами и промышленниками, частично имеют своим источником дивиденды государственных кредиторов»^[15].

По мнению Маркса, «буржуазия» непосредственно участвовала в борьбе за контроль над государственной машиной и извлекала из этого выгоду: «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее. Партии, которые, сменяя друг друга, боролись за господство, рассматривали захват этого огромного государственного здания как главную добычу при своей победе»^[16].

Как отмечает историк Ширли Грюнер, «Маркс считал, что своим определением „буржуазии“ он отразил действительное положение вещей, но на деле он сформулировал лишь весьма скользкое понятие»^[17]. В некоторых текстах Маркс обозначает этим понятием предпринимателей-новаторов, организующих производственные предприятия и вкладывающих средства в создание богатства, а в других – тех, кто «прилепился» к государству, живет за счет налогов, лоббирует ограничение конкуренции и свободы торговли: одним словом, тех, кто занимается не созданием богатства, а закреплением за собой права перераспределять или уничтожать богатство других, чтобы рынки не открывались, бедняки оставались бедняками, а общество по-прежнему находилось под их контролем.

Из-за влияния Маркса и его последователя Зомбарта понятие «капитализм» стало общеупотребительным. Стоит вспомнить, что его популяризировали люди, не только путавшие продуктивное предпринимательство и рыночный обмен с жизнью за счет налогов, собранных с других, но и выступавшие за отмену частной собственности, рынка, денег, цен, разделения труда, за демонтаж всего «здания» либерализма: прав личности, свободы совести, свободы слова, равенства всех перед законом и демократического строя с конституционным ограничением полномочий государства.

Нередко, как это случается с многими понятиями, имеющими негативный подтекст, термин «капитализм» подхватывали те самые сторонники свободного рынка, против которых он использовался. Однако из-за истории его употребления интеллектуалы, называвшие «капитализмом» систему, за которую они выступали, или просто использовавшие это слово как нейтральный научный термин, оказывались в невыгодном положении, поскольку 1) он имел двусмысленное значение, относясь как к свободному предпринимательству, так и к паразитизму на налогах и покровительстве государства, и 2) почти всегда использовался в негативном смысле.

Некоторые предлагают вообще отказаться от этого термина из-за его противоречивости и идеологизированности^[18]. Подобный вариант выглядит соблазнительно, но здесь есть одна проблема. Просто разрешать людям свободно торговать, руководствуясь соображениями прибыли и убытка, конечно необходимо для экономического прогресса, но для создания современного мира этого недостаточно. Современная рыночная экономика и возникла из вихря институциональных, технических, культурных, художественных и социальных инноваций, преодолевающих рамки обмена яиц на масло, и подстегивает этот вихрь. Современный рыночный капитализм обновляет жизнь не с черепашьей скоростью движения ледников, а все быстрее и быстрее – именно это так пугало в современном мире и социалистов (в частности, Маркса), и их союзников – консерваторов-антирыночников. В своей работе «Капитализм, социализм и демократия» Йозеф Шумпетер подвергает критике тех, для кого «проблема» состоит в том, «как капитализм функционирует в рамках существующих структур, тогда как действительная проблема в данном случае состоит в том, как он создает и разрушает эти структуры»^[19].

Современный свободный рынок – это не просто площадка для обмена, подобная существовавшим еще в древности ярмаркам. Для него характерны волны «созидательного разрушения»; то, что было новым десять лет назад, сегодня уже устарело и заменяется усовершенствованными вариантами, новыми устройствами, институциональными формами, технологиями и методами взаимодействия, которые раньше и представить себе было невозможно. Именно это отличает современный свободный рынок от прежних рынков. И лучший из имеющихся терминов, позволяющий отличить рыночные отношения, создавшие современный мир, от тех разновидностей рынка, что им предшествовали, – это понятие «капитализм».

Однако капитализм – не синоним беспорядка. Это одна из форм спонтанного порядка, рождающаяся в ходе определенного процесса (некоторые авторы называют его «формирующимся порядком»). Подобные инновации становятся возможными благодаря предсказуемости, обусловленной прочностью верховенства закона и гарантированных прав. Как отмечает Дэвид Боуз на страницах The Futurist, «разглядеть порядок в кажущемся хаосе рынка всегда было непросто. Несмотря на то что ценовой механизм постоянно направляет ресурсы туда, где они используются эффективнее всего, внешне рынок кажется прямой противоположностью порядка – фирмы банкротятся, люди теряют работу, благосостояние неравномерно, инвестиции зачастую растрачиваются впустую. Динамичная Эпоха инноваций покажется еще более хаотичной: гигантские бизнес-структуры будут вырастать и разрушаться быстрее, чем когда-либо прежде, а гарантированную занятость будут иметь все меньше работников. Однако наделе повышение эффективности транспорта, связи и рынков капитала обеспечит еще более высокий уровень порядка, чем в условиях рынка в промышленную эпоху.