У Сократа был молодой друг по имени Евфидем, а по прозвищу Красавец. Ему не терпелось стать взрослым и говорить громкие речи в народном собрании. Сократу захотелось его образумить. Он спросил его:
– Скажи, Евфидем, знаешь ли ты, что такое справедливость?
– Конечно, знаю, не хуже всякого другого.
– А я вот человек, к политике непривычный, и мне почему-то трудно в этом разобраться. Скажи, лгать, обманывать, воровать, хватать людей и продавать в рабство – это справедливо?
– Конечно, несправедливо!
– Ну, а если полководец, отразив нападение неприятелей, захватит пленных и продаст их в рабство, это тоже будет несправедливо?
– Нет, пожалуй что, справедливо.
– А если он будет грабить и разорять их землю?
– Тоже справедливо.
– А если будет обманывать их военными хитростями?
– Тоже справедливо. Да, пожалуй, я сказал тебе неточно: и ложь, и обман, и воровство – это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям несправедливо.
– Прекрасно! Теперь и я, кажется, начинаю понимать. Но скажи мне вот что, Евфидем, если полководец увидит, что воины его приуныли, и солжёт им, будто к ним подходят союзники, и этим ободрит их, такая ложь будет несправедливой?
– Нет, пожалуй что, справедливой.
– А если сыну нужно лекарство, но он не хочет принимать его, а отец обманом подложит его в пищу, и сын выздоровеет, такой обман будет несправедливым?
– Нет, тоже справедливым.
– А если кто, видя друга в отчаянии и боясь, как бы он не наложил на себя руки, украдёт или отнимет у него меч и кинжал, что сказать о таком воровстве?
– И это справедливо. Да, Сократ, получается, что я опять сказал тебе неточно. Надо было сказать: и ложь, и обман, и воровство – это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям справедливо, когда делается им на благо, и несправедливо, когда делается им во зло.
– Очень хорошо, Евфидем. Теперь я вижу, что, прежде чем распознавать справедливость, мне надобно научиться распознавать благо и зло.
Но уж это ты, конечно, знаешь?
– Думаю, что знаю, Сократ, хотя почему-то уже не так в этом уверен.
– Так что же это такое?
– Ну вот, например, здоровье – это благо, а болезнь – это зло; пища или питьё, которые ведут к здоровью, – это благо, а которые ведут к болезни, – зло.
– Очень хорошо, про пищу и питьё я понял, но тогда, может быть, вернее и о здоровье сказать таким же образом: когда оно ведёт ко благу, то оно – благо, а когда ко злу, то оно – зло?
– Что ты, Сократ, да когда же здоровье может быть ко злу?
– А вот, например, началась нечестивая война и, конечно, кончилась поражением; здоровые пошли на войну и погибли, а больные остались дома и уцелели. Чем же было здесь здоровье – благом или злом?
– Да, вижу я, Сократ, что пример мой неудачный. Но, наверное, уж можно сказать, что ум – это благо!
– А всегда ли? Вот персидский царь часто требует из греческих городов к своему двору умных и умелых ремесленников, держит их при себе и не пускает на родину. На благо ли им их ум?
– Тогда – красота, сила, богатство, слава!
– Но ведь на красивых чаще нападают работорговцы, потому что красивые рабы дороже ценятся. Сильные нередко берутся за дело, превышающее их силу, и попадают в беду. Богатые изнеживаются, становятся жертвами интриг и погибают; слава всегда вызывает зависть, и от этого тоже бывает много зла.
– Ну, коли так, – уныло сказал Евфидем, – то я даже не знаю, о чём мне молиться богам.
– Не печалься! Просто это значит, что ты ещё не знаешь, о чём ты хочешь говорить народу. Но уж сам-то народ ты знаешь?
– Думаю, что знаю, Сократ.
– Из кого же состоит народ?
– Из бедных и богатых.
– А кого ты называешь бедными и богатыми?
– Бедные – это те, которым не хватает на жизнь, а богатые – те, у которых всего в достатке и сверх достатка.
– А не бывает ли так, что бедняк своими малыми средствами умеет отлично обходиться, а богачу любых богатств мало?
– Право, бывает! Даже тираны такие бывают, которым мало всей их казны и нужны незаконные поборы.
– Так что же? Не причислить ли нам этих тиранов к беднякам, а хозяйственных бедняков – к богачам?
– Нет уж, лучше не надо, Сократ. Вижу, что и здесь я, оказывается, ничего не знаю.
– Не отчаивайся! О народе ты ещё подумаешь, но уж о себе и своих будущих товарищах ораторах ты, конечно, думал, и не раз. Так скажи мне вот что: бывают ведь и такие нехорошие ораторы, которые обманывают народ ему во вред.
Некоторые делают это ненамеренно, а некоторые даже намеренно. Какие же всё-таки лучше, а какие хуже?
– Думаю, Сократ, что намеренные обманщики гораздо хуже и несправедливее ненамеренных.
– А скажи, если один человек нарочно читает и пишет с ошибками, а другой ненарочно, то какой из них грамотней?
– Наверное, тот, который нарочно: ведь если он захочет, он сможет писать и без ошибок.
– А не получается ли из этого, что и намеренный обманщик лучше и справедливее ненамеренного: ведь если он захочет, он сможет говорить с народом и без обмана!
– Не надо, Сократ, не говори мне такого, я и без тебя теперь вижу, что ничего-то я не знаю и лучше бы мне сидеть и молчать!
И Евфидем ушёл домой, не помня себя от горя. И многие, доведённые до такого отчаяния Сократом, больше не желали иметь с ним дела.
Однажды Сократ обратился к людям с вопросом:
– Что самое главное в жизни?
Окружившие его люди стали высказывать свои представления по этому вопросу. Один из них сказал:
– Самое главное в жизни – это здоровье.
Другой сказал:
– Самое главное – это иметь хорошо сложённое тело, быть привлекательным и пользоваться успехом у женщин.
Третий сказал:
– Самое главное – это иметь деньги и положение в обществе.
После того, как высказались все, они спросили у Сократа:
– А ты что думаешь об этом?
Сократ сказал:
– Я думаю, что самое главное в жизни – это счастье! Как вы думаете, обязательно ли каждый человек, имеющий здоровье, будет счастлив в жизни?
Слушающие его люди сказали:
– Нет, Сократ, это не обязательно.
– А человек, имеющий хорошо сложенное тело и пользующийся успехом у женщин, обязательно ли будет в жизни счастливым?
– Нет, Сократ! И это не обязательно, – ответили люди.
– Тогда скажите мне, – продолжал Сократ, – человек, имеющий много денег и положение в обществе, всегда является счастливым?
– Нет, Сократ, – отвечали люди, – скорее, даже наоборот. Такие люди часто бывают одинокими.
– А какой из типов людей, перечисленных здесь, вы посчитаете самым достойным? – продолжал спрашивать Сократ. – Представьте, что вам нужен совет врача. К какому врачу вы обратитесь? К очень богатому, имеющему положение в обществе, хорошо сложенному, имеющему успех у женщин, или вы предпочтёте врача, который счастлив в этой жизни?
Все присутствующие в один голос заявили, что обратятся за советом к врачу, который счастлив в жизни, потому что признают его наиболее достойным.
– Таким образом, – объявил Сократ, – мы все единодушно признали, что счастье является наивысшим благом, и к нему следует стремиться, как к самому важному в этой жизни.
Английский естествоиспытатель и путешественник (1809–1882). В 1842 г. был издан первый очерк эволюционной теории Дарвина. Обобщив результаты собственных наблюдений и достижения современной биологии, ученый вскрыл основные факторы эволюции органического мира. Им была изложена теория о происхождении видов. Путешествия Дарвина дали автору материал для дальнейшего изучения эволюции организмов. Теория эволюции Дарвина была изложена в труде «Происхождение человека и половой отбор» (1871).
Человек, решивший растратить хотя бы один час своего времени, еще не дорос до того, чтобы понимать всю ценность жизни.
Никогда не вступай в дружбу с человеком, которого ты не можешь уважать.
Невежество всегда обладает большею уверенностью, чем знание, и только невежды могут с уверенностью утверждать, что науки никогда не будут в состоянии решить ту или иную проблему.
Разговоры о славе, чести, удовольствии и богатстве грязны по сравнению с любовью.
Если я сталкивался с новым наблюдением, или мыслью, которая противоречила моим общим выводам, я обязательно и не откладывая делал короткую запись о них, ибо как я убедился на опыте, такого рода факты или мысли обычно ускользают из памяти гораздо скорее, чем благоприятные для тебя.
Способность краснеть – самое характерное и самое человеческое из всех человеческих свойств.
Если бы не удалось пережить свою жизнь, я бы установил для себя правило читать какое-то количество стихов и слушать музыку, по крайней мере, раз в неделю. Путем такого упражнения мне удалось бы сохранить активность тех частей мозга, которые теперь атрофировались.
Сочувствие чужой радости – это дар гораздо более редкий, нежели сочувствие чужому страданию.
По-моему, лекции не имеют по сравнению с чтением никаких преимуществ, а во многом уступают ему.
В детстве я нередко сочинял заведомый вздор только для того, чтобы вызвать удивление окружающих. Главным моим наслаждением и единственным занятием в течение всей жизни была научная работа, и возбуждение, вызываемое ею, позволяет мне на время забывать или совсем устраняет мое постоянное плохое самочувствие.
Чем больше мы познаем неизменные законы природы, тем все более невероятными становятся для нас чудеса.
Умирает только хилое и слабое. Здоровое и сильное всегда выходит победителем в борьбе за существование.
Высочайшая возможная стадия нравственной культуры – когда мы понимаем, что способны контролировать свои мысли.
Внушения совести в связи с раскаянием и чувством долга являются важнейшим различием между человеком и животным.
Нет ничего более невыносимого, чем безделье.
Наука заключается в такой группировке фактов, которая позволяет выводить на основании их общие законы или заключения.
Не существует доказательств, что человек был изначально одарен облагораживающей верой в существование всемогущего бога.
Нет ничего более замечательного, чем распространение религиозного неверия, или рационализма, на протяжении второй половины моей жизни.
Человек, который осмеливается потратить впустую час времени, еще не осознал цену жизни.
Обыкновенно не те, которые знают много, а те, которые знают мало, всего увереннее заявляют, что та или другая задача никогда не будет решена наукой.
Самую сильную черту отличия человека от животных составляет нравственное чувство, или совесть. И господство его выражается в коротком, но могучем и крайне выразительном слове «должен».
В человеческом обществе некоторые из наихудших предрасположенностей, которые внезапно, без всякой видимой причины проявляются в составе членов семьи, возможно, представляют собой возврат к первобытному состоянию, от которого мы отделены не столь многими поколениями.
Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам имел намерение стать священником.
Новый императорский сад готовили к открытию три года. Наконец, все работы были завершены, и император пригласил всю знать полюбоваться красотой сада.
Все были в восторге и рассыпались в комплиментах. Но императора интересовало мнение Мастера Лин-чи, который считался непревзойдённым знатоком этого вида искусства. Когда император обратился к Лин-чи, все присутствующие обернулись, и воцарилась тишина. Лин-чи ответил:
– Странно, но я не вижу ни одного сухого листа. Как жизнь может существовать без смерти? Из-за того что здесь нет сухих листьев, сад мёртв. Я думаю, что сегодня утром его очень тщательно подметали. Прикажите принести немного сухих листьев.
Когда листья принесли и разбросали, ветер начал играть ними. Шорох листьев – и сад ожил!
Мастер сказал:
– Теперь всё в порядке. Ваш сад прекрасен, но он был слишком ухожен. Искусство становится величайшим, когда не обнаруживает себя.
Как-то раз три человека нашли мешок с орехами, принесли к Анастратину и попросили, чтобы он разделил между ними орехи по-божески. Анастратин развязал мешок, дал одному горсть орехов, другому – один орех, а третьему – всё остальное.
Они ему говорят:
– Ходжа, ты разделил несправедливо!
– Глупые вы люди! – отвечал он им. – Разве Бог не делит именно так? Одному даст много, другому мало. Вот если бы вы попросили меня разделить по-человечески, тогда бы каждый получил поровну.
Однажды два мудреца проходили мимо горы, к вершине которой тащил свой камень Сизиф. Один мудрец, глядя на Сизифа, заметил:
– О да, в жизни всегда есть место выбору: делать то, что хочешь, или то, что не хочешь.
Этот человек выбрал второе.
– Его заставили заниматься этой работой обстоятельства, – ответил другой мудрец, – увы, выбора у него не было.
– Был! – воскликнул первый мудрец. – Он мог или подчиниться обстоятельствам, или нет!
– Но если бы он не подчинился, его бы за это жестоко наказали! – возразил другой мудрец.
– А разве, следуя чужой воле, он наказан не более ужасно, чем если бы он не подчинился? – спросил первый.
Этот разговор услыхал Сизиф.
– Эй, вы! – прокричал он мудрецам, – вы это о чём? И не стыдно вам, бездельникам, лицемерить? Да, жизнь моя тяжела. Однако я ею доволен. Ибо если не можешь изменить обстоятельства, измени к ним своё отношение и радуйся тому, что назначено тебе судьбой. Это и есть мой выбор.
Сказав это Сизиф дотащил глыбу до вершины, но она в очередной раз сорвалась и с грохотом полетела вниз.
– Ну и дурак же ты, Сизиф, – ответил ему первый мудрец, – наверное, твой отец слишком хорошо приучил тебя к труду. А к любому делу с умом подходить нужно. Что ты всё тащишь и тащишь наверх этот камень? Неужели ещё не понял, что не по силам тебе взгромоздить его на вершину?
– Это моя Судьба, – ответил Сизиф, спустился вниз и снова покатил наверх камень.
– А хочешь я тебе расскажу, что нужно сделать, чтобы камень сам на гору выпрыгнул? – сказал мудрец.
– Сам? Неужели это возможно? – почесал затылок Сизиф, и камень снова полетел вниз.
– Подойди ко мне, – позвал его мудрец.
Сизиф подошёл к мудрецу и тот что-то прошептал ему на ухо.
Сизиф задумался, глянул на камень, на вершину…
– Эврика! – подпрыгнул Сизиф.
Он побежал к верхушке горы, стал там на четвереньки, быстро-быстро заработал руками. Из-под его рук во все стороны разлетелась земля.
Затем он вернулся к глыбе, покатил её наверх, докатил до вырытой им у самой вершины ямки, взгромоздил глыбу в ямку, и глыба остановилась. Затем Сизиф начал сбрасывать землю с вершины. Она сровнялась с уровнем камня, и камень сам скатился на верхушку горы.
Сизиф стукнул себя кулаком в грудь:
– Я сделал это! У меня получилось! Спасибо тебе, мудрец, за совет. Теперь я знаю, как закатывать камень на вершину!
Сказав это, Сизиф сбросил глыбу вниз, спустился и, как обычно, снова покатил её наверх.
Мудрецы посмотрели ему вслед.
– О да, – вздохнул второй мудрец, – в жизни всегда есть место выбору…
Французский математик, физик, философ, писатель (1623–1662). Невероятные успехи Блеза до сих пор считают ярким проявлением таланта, граничащего с гениальностью. Первый свой трактат по математике он написал в возрасте 17 лет. Далее его открытия последовали одно за другим. Однако успех не вскружил юноше голову, и к 30-летнему возрасту он глубоко погрузился в религию и философию. Последние годы жизни Паскаль провел в монастыре Пор-Руаяль-д-Шан – интеллектуальном сердце столицы Франции.
Божественные истины не могут быть объектом искусства убеждения, ибо они бесконечно превышают природу.
Будем же стараться хорошо мыслить – вот начало нравственности. Нет несчастья хуже того, когда человек начинает бояться истины, чтобы она не обличила его.
Геометрия – прекрасное средство проверки наших интеллектуальных сил, но отнюдь не объект их приложения.
Все создано и определено единым Творцом: корни, ветви, плоды; причины и следствия.
Все тела, небесная твердь, звезды, земля и ее царства не стоят самого ничтожного из умов, ибо он знает все это и самого себя, а тела не знают ничего. Но все тела, вместе взятые, и все, что они сотворили, не стоят единого порыва милосердия – это явление несравненно более высокого порядка.
Выше всех ценятся те благородные поступки, которые остаются неявными.
Доводы, до которых человек додумывается сам, обычно убеждают его больше, нежели те, которые пришли в голову другим.
Искание истины совершается не с весельем, а с волнением и беспокойством; но все-таки надо искать ее, потому что, не найдя истины и не полюбив ее, ты погибнешь.
Истинное красноречие не нуждается в науке красноречия, так же и истинная нравственность не нуждается в науке о нравственности.
Даже самая блестящая речь надоест, если ее затянуть.
Людей учат чему угодно, только не порядочности, меж тем всего более они стремятся блеснуть именно порядочностью, то есть как раз тем, чему их никогда не обучали.
Мы беспечно устремляемся к пропасти, заслонив глаза чем попало, чтобы не видеть, куда бежим.
Мы всегда любим не человека, а только его свойства. Не будем же насмехаться над людьми, которые требуют, чтобы их уважали лишь за чины и должности, ибо мы любим человека лишь за свойства, полученные им взаймы.
Кто не видит суеты мира, тот суетен сам.
Мы пытаемся подражать великим людям чаще в их слабостях, чем в достоинствах.
Наиболее философским было бы просто и спокойно жить.
Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк способен привести нас в уныние.
Не могу извинить Декарта: он очень хотел бы в своей философии обойтись без Бога, но это не помешало ему использовать Бога для того, чтобы дать миру первощелчок, приведя его в движение, после чего Бог больше ему не нужен.
Поставьте мудрейшего философа на широкую доску над пропастью, сколько бы разум ни твердил ему, что он в безопасности, все равно воображение возьмет верх.
Невежа иногда имеет преимущество перед культурным человеком в том, что не живет идеями умерших.
Непостоянство, скука, беспокойство – вот условия человеческого бытия.
Нехорошо быть слишком свободным. Нехорошо ни в чем не знать нужды.
Почему знания мои ограничены? Мой рост невелик? Срок на земле – сто лет, а не тысяча? Почему природа остановилась на этом числе, а не на другом, хотя их бессчетное множество и нет оснований выбрать это, а не то, и тому предпочесть это?
При моем нравственном невежестве наука о внешних вещах не утешит меня в момент скорби, тогда как наука о нравственности всегда утешит меня в незнании вещей внешних.
Почему люди следуют за большинством? Потому ли, что оно право? Нет, потому что сильно.
Природа повторяет себя: зерно, посеянное в тучную землю, плодоносит; мысль, посеянная в восприимчивый ум, плодоносит; числа повторяют пространство, хотя так от него отличны.
Пусть не говорят, что я не сказал ничего нового: новизна в расположении материала. Когда играют в лапту, пользуются одним и тем же мячом, но один бьет лучше другого.
Пусть человеку нет никакой выгоды лгать – это еще не значит, что он говорит правду: лгут просто во имя лжи.
Реки – это дороги, которые и сами движутся, и нас несут туда, куда мы держим путь.
С какой легкостью и самодовольством злодействует человек, когда он верит, что творит благое дело!
Сколько держав даже не подозревают о моем существовании!
Совесть – лучшая нравоучительная книга из всех, которыми мы обладаем, в нее следует чаще всего заглядывать.
Справедливость и истина – два столь тонких острия, что наши инструменты слишком грубы, чтобы их касаться с точностью. Прикасаясь к ним, они их сплющивают и опираются на окружающую их плоскость, то есть скорее на ложь, чем на истину.
Судить о добродетели человека следует не по его порывам, а по будничным делам.
Человек – не ангел и не животное, и чем старательнее, на свое несчастье, разыгрывает он из себя ангела, тем более уподобляется животному.
Только кончая задуманное сочинение, мы уясняем себе, с чего нам следовало его начать.
Тот, кто избрал своим руководителем истину, а своей целью – долг, может смело довериться Провидению.
У любви не бывает возраста, она вечно нова.
Хотите, чтобы люди поверили в ваши добродетели? Не хвалитесь ими!
Человека всегда раздирает междоусобица разума и страстей.
Чувствительность человека к пустякам и бесчувственность к самому важному – это ли не признак чудовищной извращенности!
Чем просвещеннее люди, тем очевиднее для них и величие, и ничтожество человека.
Чем умнее человек, тем больше своеобычности он находит во всяком, с кем общается. Для человека заурядного все люди на одно лицо.
Человек по самой своей природе не способен все время идти в одну сторону: он то движется вперед, то возвращается.
Я только с теми, кто стеная ищет истину.
Пусть кто хочет утаивает товары; он своею утайкою больше подвергается опасности, нежели моя казна. Можно описывать в казну только те утаенные товары, которые будут найдены. Кто меня девять раз обманет, а в десятый раз будет пойман, тот заплатит мне вдруг столько, сколько он в девять раз утаил и у меня украл.