Коллектив авторов
Конец привычного мира. Путеводитель журнала «Нож» по новой этике, новым отношениям и новой справедливости
Почему идея согласия встречает сопротивление в обществе
В основе идеи согласия лежит более глубокий принцип либерального индивидуализма. Он включает в себя идею плюрализма и равноценности различных мнений, ценностей и культур[35]: никакое из мировоззрений не является «более правильным» по отношению к другим. В таких условиях разные люди и общности смогут мирно сосуществовать, только если есть равноправная договоренность, которая устанавливает приемлемые для всех «правила общежития».
У сторонников коллективизма и авторитаризма отсутствие единой или даже «национальной» идеи («единственно правильной»!) может вызвать весьма неприятное ощущение дезориентации.
В 2017 году 40 % россиян, по оценкам «Левада-центра», выступают в пользу «сильной руки» во власти[36], и их число продолжает расти – в 2020 году таких было уже 49 %[37]. Как правило, там, где вопрос решается с позиции сильного, согласие тех, кто стоит ниже в социальной иерархии, не учитывается при принятии решений – даже если эти решения касаются их напрямую.
Удивительно ли, что идея о том, что до начала общения следует заручиться согласием его участников (даже если они заведомо слабее), встречает активное сопротивление и на бытовом уровне?
Однако преимущество культуры согласия в том, что, если она принята за базовую норму, каждый человек вправе не только соглашаться на общение, но и отказываться от того, что ему не нравится.
Иными словами, мы можем обозначить свои границы (например: «Не надо на меня повышать голос», «Продолжать беседу в таком тоне я не буду») и прервать общение – или вообще не вступать в контакт, если границы не соблюдаются.
В итоге все остаются в выигрыше: любители пожаловаться на жизненные трудности утешают друг друга, а те, кому это кажется «бессмысленным нытьем», соревнуются в достижениях с единомышленниками.
Базовые принципы согласия
Философ Марина Меняева в диссертации «Культура согласия: сущность, становление, воспроизводство»[38] называет важнейшие признаки такой культуры:
● мирный путь разрешения противоречий;
● сознательное, добровольное, совместное принятие решений;
● институциональное закрепление согласия как важнейшего регулятора коммуникации.
Принципиально важен также постулат о том, что согласие или несогласие с теми или иными нормами, правилами и ценностями становится для человека способом осознания своего «я».
Культура насилия, в которой главенствует принцип «делай, что приказано», игнорирует и подавляет личность. А культура согласия побуждает к рефлексии – главному механизму духовного развития.
Акт согласия тесно связан[39] с проявлением доверия, а значит, и с принятием определенных рисков. С одной стороны, согласие с другим человеком – это обязательное условие сотрудничества для достижения общей цели. С другой стороны, давая согласие, мы ожидаем, что партнер по общению будет вести себя согласно договоренности, и, если они неожиданно нарушаются, оказываемся в уязвимом положении.
Именно поэтому тема согласия в сексе привлекает особенное внимание. В других областях (финансовых, экономических, политических и т. п.) риски нарушения договоренностей страхуются с помощью официальных документов и свидетельств.
Интимная же сфера таит в себе множество теневых сторон: открытое обсуждение сексуального опыта табуировано, риски, которые несут партнеры при гетеросексуальном контакте, неравноценны, а в обществе существует множество гендерных стереотипов и заблуждений.
Получается, что для того, чтобы секс был по-настоящему безопасен для партнеров, нужно полностью перестроить отношение общества к вопросам телесности, ответственности за контрацепцию, уважения личных границ при применении различных практик.
Модель таких новых отношений хорошо раскрывается в просветительском видеоролике «Чай и согласие»[40], который выпустила британская полиция.
Понятно, что нельзя поить человека чаем, если он не хочет пить или лежит без сознания – даже если до этого вы уже пили вместе чай или он пил чай со множеством разных людей. Почему же это перестает быть очевидным, когда речь заходит о сексе?
Пора признать, что во всех сферах жизни новые нормы общения давно стали реальностью. Невиданная раньше доступность кого угодно кому угодно в любое время вынудила людей выстраивать новые границы виртуального и реального взаимодействия. Согласие уже давно не опция по умолчанию (раз оказался в зоне досягаемости, значит, согласен на разговор), а отдельный акт доброй воли, который нужен всякий раз, когда контакт возобновляется или переходит на следующий уровень близости.
Хороший пример – фраза «Тебе удобно говорить?», появившаяся в эпоху мобильной связи.
Во времена, когда телефонный разговор был привязан к конкретному месту – дому или работе, где был установлен проводной аппарат, – сам факт того, что собеседник взял трубку, уже означал согласие на разговор. Сегодня, когда звонок может застать нас где угодно, вопрос о согласии на общение становится необходимым элементом телефонного этикета.
Более того, при переходе в личном общении на тему, которая может ранить или обидеть собеседника, отсутствие фразы вроде «Тебе сейчас удобно об этом говорить?» все чаще расценивается как грубое нарушение границ.
Мир изменился и продолжает меняться. Глобализацию, информатизацию и гуманизацию общества уже невозможно отменить: они влияют на все сферы жизни.
В новой парадигме целью человечества становится не воспроизводство идеальных винтиков общества, живущих «как положено», хотят они того или нет, а воспитание чувства внутренней свободы и творческой реализации каждого человека[41]. А это невозможно без взаимного уважения к волеизъявлению и мировоззрению других людей.
Анастасия Бабаш
«Задержитесь после пары»: нужно ли запретить любовь и секс студентов с преподавателями?
Сексуальные скандалы в вузах России и за рубежом то и дело мелькают в новостной ленте, а соцсети в ответ неизменно сотрясает буря гневных комментариев. Внеклассные отношения преподавателей и студентов – этическая серая зона: непонятно, как оценивать их с моральной точки зрения. Почему так сложно формализовать нормы отношений в университетах, что об этом говорят философы и каковы основные аргументы за и против?
Согласно статистике Pornhub 2014 года[42], преподаватель – самая сексуальная профессия, опередившая даже медсестер и полицейских (в 2020-м порнороликов по тегу teacher на сервисе 14 000, а по запросу nurse – 11 355). На форумах пользователи обсуждают, что делать с влюбленностью в молодого преподавателя и как выстраивать отношения, если он ответил взаимностью.
Многие так или иначе сталкивались с любовными отношениями преподавателей и студентов, и не всегда это однозначно хорошие истории: у кого-то знакомый преподаватель женился на студентке и счастлив в браке – но есть истории о сексуальном насилии, манипуляциях и даже убийстве.
Из-за таких полярных сюжетов писать и размышлять про любовь и секс между преподавателями и студентами сложно: личные истории и сильные эмоции затрудняют поиск рациональных аргументов. Это одна из причин, почему существует так мало научных статей от философов и этиков на эту тему.
Но все же давайте попробуем взвесить и сравнить аргументы тех, кто одобряет любовь и секс между преподавателями и студентами, и тех, кто запрещает, – чтобы наконец поставить запятую в предложении «разрешить нельзя запретить».
Разрешить, нельзя запретить
Этика заботы: неравноправное не значит нездоровое
Если мы взялись проанализировать этичность отношений между преподавателями и студентами, то первое, что нужно сделать, – отделить в этих отношениях те аспекты, которые проблематичны сами по себе и могут возникнуть не только в университете, от тех, которые специфичны именно для образовательных институций.
Современный американский философ Эндрю Кания предлагает[43] посмотреть на такие отношения, построенные по принципу взаимного согласия. Предположим, что романы преподавателей со студентами обходились бы без насилия, сексуальных домогательств, принуждения, обмана и измен (по отношению в том числе к третьим лицам, например к партнерам преподавателя и/или студента) – ведь все это может происходить между любыми другими людьми и вне университетской иерархии. Разве плохи счастливые отношения сами по себе?
На эти аргументы обычно возражают, что насилие и домогательства случаются чаще в отношениях людей, стоящих на разных ступенях иерархии, потому что они изначально построены на неравноправии.
Но Эндрю Кания напоминает, что «неравноправные отношения» вовсе не значит «нездоровые», ведь они не только типичны, но и нормальны для человеческого сообщества.
И хотя они действительно создают почву для злоупотреблений, но они могут быть иерархичными и при этом мирными, заботливыми и ненасильственными:
● во-первых, мы сталкиваемся со множеством вертикальных отношений в своей жизни. Это и родитель – ребенок, босс – подчиненный, психотерапевт – клиент, и даже в любовных отношениях бывают периоды, когда один партнер может зависеть от другого материально или психологически. Мы не заявляем, что такие отношения всегда нездоровы сами по себе просто потому, что они происходят в иерархическом контексте;
● во-вторых, не каждый, кто имеет власть, обязательно будет использовать ее, чтобы принудить к сексу тех, кто ниже по статусу.
Поэтому нам нужно не уничтожать вертикальные отношения, а учиться строить их здоровыми – об этом часто напоминают исследователи, которые занимаются этикой заботы.
Американская психологиня и одна из основательниц этого этического направления Кэрол Гиллиган говорит[44], что в современном индивидуалистическом обществе мы воспринимаем всех людей по умолчанию как уже сформировавшихся, самостоятельных и готовых брать ответственность за самих себя. Именно про таких индивидов писал философ Иммануил Кант и разработал соответствующий им набор этических правил.
Но на деле мы редко находимся в этом «идеальном» самодостаточном состоянии: чаще всего мы зависимы и несамостоятельны – по крайней мере, в чем-то. Детьми мы зависим от родителей, взрослыми мы зависим от заботы близких, полагаемся на экспертные мнения, вверяем себя чужим обещаниям и рассчитываем на поддержку своего сообщества.
Всю свою жизнь мы заботимся о ком-то и кто-то заботится о нас – это создает взаимную зависимость и эмоциональное неравноправие, но это не значит, что нужно избегать таких отношений, клеймя их как морально неправильные. Вместо этого Гиллиган призывает разрабатывать этику, которая не отрицала бы, а учитывала нашу зависимость друг от друга.
Мы не всесильны, не можем все контролировать и всегда быть разумными: нам нужно учиться и заботе, и особенно ее принятию. Современная этика заботы учит распознавать свои потребности и нужды других, просить помощи и давать в ответ то, что необходимо другим, не используя при этом их зависимое положение.
Отношения между преподавателями и студентами – лишь один из множества вариантов, где такая этика была бы полезной. Вместо того чтобы обличать академическую иерархию и подозревать институции в эксплуатации, обоим участникам таких неравноправных отношений можно было бы научиться выстраивать здоровую связь друг с другом, даже находясь в разных позициях.
Опыт прошлого: любовь как метод обучения
Если покопаться в трудах и биографиях философов прошлого, то можно заметить, что те не очень-то переживали из-за своих внеклассных отношений со студентами, а иногда даже их поощряли.
Современная американская философиня Дэниела Лейн описывает в эссе[45] любовь Сократа к Алкивиаду, историю страсти длиною в жизнь между средневековым теологом и философом Пьером Абеляром и его ученицей Элоизой и роман между уже известным философом и преподавателем Мартином Хайдеггером[46] и 19-летней студенткой Ханной Арендт, которая позже станет не менее известной немецко-американской мыслительницей.
Больше всего внимания она уделяет истории Сократа и Алкивиада, о которой можно прочитать в платоновском диалоге «Пир». Описывая ее, Лейн предлагает пересказать сюжет на современный лад – и по первому впечатлению эта история звучит абсурдно и даже абьюзивно.
Итак, представьте, что вы – самый популярный, умный, богатый, красивый студент в городе. И тут появляется пожилой тип, который молча следует за вами по пятам и наблюдает за всем, что вы делаете. Когда вы наконец вызываете его на разговор, тот признается, что он профессор философии и только он один любит вас по-настоящему, а не из-за денег, славы и красоты.
В современном мире такого преподавателя осудили бы и отправили в отставку – но не в Древней Греции.
А все потому, что шокирующий нас сегодня институт педерастии в то время считался нормальным. Такие отношения помогали юношам повзрослеть, научиться вести себя в обществе, а также укрепляли армию и содействовали в политике.
Так что Алкивиад совсем не удивился заявлению Сократа. Он был шокирован и расстроен другим: Сократ вел с ним философские беседы, обучал всему, что знал, – в общем, делал все то, что обычно старший любовник делал по отношению к младшему в Древней Греции. Кроме одного: он не пытался заняться с ним сексом. Почему тогда Сократ признается в любви и ухаживает? Может, он все-таки не любит Алкивиада? Сократ объясняет, что это не так. Он действительно любит молодого человека и ценит его физическую красоту – но ведь она не так важна по сравнению с красотой духовной, которая открывается влюбленным по мере изучения философии.
«Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все предшествующие труды. ‹…› И тот, кто благодаря правильной любви к юношам поднялся над отдельными разновидностями прекрасного и начал постигать самое прекрасное, тот, пожалуй, почти у цели».
Платон, «Пир»
Это слова Диотомы, учительницы Сократа, которая была уверена[47], что путь к истине начинается с сексуального желания и даже похоти: сначала мы влюбляемся в прекрасные тела, затем открываем для себя красоту души и только потом познаем прекрасное вообще. Таким образом, эрос и мудрость тесно связаны, поэтому обучения не может быть без любви.
Лейн пишет, что диалог Платона напоминает нам об одной истине, которую сейчас очень не любят обсуждать: между учителем и учеником в принципе не могут существовать стерильные и четко регламентированные отношения.
Учитель существует не для того, чтобы сухо пересказывать материал (особенно сегодня, когда с этим гораздо лучше справляются гугл и википедия). Его роль в том, чтобы заражать интересом, разжигать любопытство, показывать удовольствие от познания и своим личным примером демонстрировать, каково это – любить учиться.
Также нужно помнить, что учитель – человек, а значит, он сомневается, совершает ошибки и не знает всего на свете, но искренне любит свой предмет и готов учиться вместе с учениками. Открытость, уязвимость и даже интимность отношений, которые создаются в процессе совместного познания, конечно же, могут вызывать влюбленность – и это нормально.
Впрочем, далеко не все преподаватели ведут себя как Сократ, отказываясь от плотского влечения. Чаще мы встречаем истории, в которых секс все-таки случается. Если почитать историю любви уже упомянутых Абеляра и Элоизы[48], переписку Мартина Хайдеггера и Ханны Арендт[49] и вспомнить открытые отношения французских философов Жан-Поля Сартра и Симоны де Бовуар со своими студентами Ольгой Казакевич, Бьянкой Ламблен, Натали Сорокиной и Жак-Лораном Бостом, то можно заметить, что все они проявляли любовь не только платонически.
Абеляр за это поплатился: дядя Элоизы, узнав про их отношения, ночью его кастрировал (такие нравы были в средневековой Европе).
В эпоху, когда жили Хайдеггер и Арендт, Сартр и де Бовуар, подобные отношения университеты прямо не запрещали, а сами философы считали допустимыми. Что изменилось? И вообще, что такого ужасного в этих отношениях, если в них нет места насилию и все происходит по взаимному согласию?
Разрешить нельзя, запретить
Проблема согласия: возможно ли оно в иерархии?
Первое, о чем говорят философы, которые выступают за запрет отношений студентов с преподавателями, – это проблематичность согласия в них[50]. Например, американская философиня Дидри Голаш сомневается, что студентка Элоиза была способна дать осознанное согласие на отношения и секс со своим преподавателем Пьером, поскольку находилась в зависимом от него положении.
Это значит, что в случае ее отказа слишком многое могло быть поставлено на кон: расстроенный Пьер мог бы занижать ей оценки, не давать высказаться в классе, хуже относиться и т. д. Да и сам Пьер (даже если он вправду никоим образом не давил на Элоизу и пообещал ей и себе, что в случае отказа не станет на нее злиться) вправе сомневаться: а вдруг Элоиза соглашается на отношения не потому, что влюблена, а потому, что ждет на экзамене оценку получше?
Эта ситуация похожа на ту, что описывает Андреа Дворкин[51] и другие радикальные феминистки: в патриархальном обществе, где мужчина имеет большую власть, женщина не может дать осознанного согласия на секс, поскольку она перманентно находится в зависимом положении от мужчины.
Слишком многое она может потерять, если откажет: с ней могут развестись (и это испортит мнение общества о ней), бросить и оклеветать, лишить денег, усложнить поиск работы.
Далеко не все готовы принять такую радикальную идею – как и идею о том, что студент в принципе не может дать осознанного согласия преподавателю. Многие философы склонны к более умеренной позиции: на возможность осознанного согласия студента влияет множество факторов – это и разница в возрасте между преподавателем и студентом, и то, насколько дружеские или, наоборот, формальные отношения между ними, и т. д. И даже американский этик Николас Диксон, который не поддерживает отношения между преподавателями и студентами, признает, что следует искать другие, более убедительные аргументы[52].
Проблема объективности: влюбленность затуманивает разум
Еще большая проблема в теме внеклассных отношений преподавателей и студентов, как считает вышеупомянутый Диксон, – объективность отношения влюбленного преподавателя к своему студенту (вернее, ее отсутствие). Конечно, можно возразить, что преподаватель может вести себя профессионально и не допускать фаворитизма в аудитории. Кроме того, существует множество способов борьбы с проблемой «любимчиков», которые помогают не только в случаях любовной связи: например, можно шифровать письменные работы и проверять их, не зная, кто автор, распределять студентов по группам рандомно и т. д.
И все-таки, влюбившись и вступив в отношения, как полагают некоторые философы и психологи, мы не можем контролировать свое подсознание. А это значит, что мы можем вести себя неадекватно по отношению к возлюбленному, несмотря на наш профессионализм.
Поэтому многие считают, что преподаватель должен отказаться работать в группе, в которой учится воспламенивший его сердце студент, или перевести студента в другую группу, или подождать с признаниями, пока студент не закончит курс.
Но защитники любовных отношений между преподавателями и студентами обычно отвечают, что такие решения несправедливы: перевод или отказ преподавать может поставить под удар карьеру преподавателя, а ни в чем не повинные студенты, которым просто не посчастливилось оказаться в одной группе с влюбленным сокурсником, несправедливо лишаются возможности учиться у конкретного преподавателя.
Этот спор – сложный и должен учитывать контекст и все детали ситуации. Его тяжело вести на абстрактном уровне, и крайне трудно предложить одно-единственное правильное решение. Как и в случае с любыми другими человеческими отношениями, такого решения попросту нет, ведь слишком много всего нужно учитывать.
Возраст, гендер, предрассудки: что еще осложняет влюбленность в университете
Вот неполный список особенностей отношений студентов и преподавателей, которые затрудняют возможность реализовать их без давления и на условиях равноправия.
Возраст
Мы подсознательно проще относимся к отношениям между только что закончившим вуз преподавателем и студентом на последнем курсе, между которыми всего-то пара лет разницы. И куда недоверчивее смотрим на внезапно вспыхнувшую любовь между 50-летним деканом и 18-летней первокурсницей. Нам очевидно, что человек с большим опытом находится в более выгодной позиции, что открывает простор для манипуляций. Может, стоит ввести какой-то возрастной порог, за которым отношения можно считать табуированными?
И снова все неоднозначно. Мы порицаем любовные отношения между взрослым и ребенком – это понятно. Но как только ребенок превращается в подростка, начинаются сложности.
Юридически 18-летие в паспорте меняет все, но психологически все гораздо сложнее. Возраст согласия на секс в разных странах колеблется от 12 до 19 лет, и нет никакой волшебной цифры, после которой человек – раз! – и готов нести ответственность за свои поступки и понимать, в какие отношения вступает. У каждого собственный путь: можно быть взрослым и самостоятельным в 15 лет и не быть готовым к отношениям в 35.
Кроме того, стоит помнить, что разница в возрасте у партнеров существует не только во взаимоотношениях между преподавателем и студентом. Множество пар с разницей в возрасте 10, 20 и больше лет познакомились в других обстоятельствах – и мы не запрещаем такие отношения просто на основании возраста партнеров.
И уж тем более разница в возрасте (или ее отсутствие) не гарантия того, что отношения сложатся удачно или обречены на провал.
Гендер
Мы не живем в справедливом и равноправном обществе, и гендерные роли по-прежнему давят на нас. Даже когда пишешь статью про любовь и секс между преподавателем и студентом, в голове возникает стереотипный образ пары: преподаватель-мужчина и студентка-девушка. Но любовь и секс случаются и между преподавательницей и студентом, а также между преподавателем и студентом и между преподавательницей и студенткой.
Гендер, безусловно, влияет на наше отношение к «университетским» парам.
Согласно исследованию Кэтрин Доллар, Андреа Перри и других, проведенному в 2004 году среди студентов (и которое впоследствии подтверждалось другими учеными), наиболее толерантно воспринимаются пары женщина-преподавательница и парень-студент[53]. Такие отношения кажутся людям более близкими к идее взаимного согласия, они считают, что в них минимальна вероятность принуждения.
Хуже всего относятся к паре мужчина-преподаватель и парень-студент. Ничего нового: размышляя про допустимость любви и секса между преподавателями и студентами, мы используем те же гендерные стереотипы, что и в других областях жизни.
Более того, гендерные предубеждения влияют не только на то, как мы будем оценивать такие отношения, но даже на то, как мы в принципе относимся[54] к преподавательскому профессионализму мужчин и женщин, а также на то, как сами преподаватели оценивают[55] своих студентов в зависимости от их гендера. Сейчас с этим активно пытаются бороться, но мы все еще далеки от постгендерного общества, а потому, размышляя над этикой отношений преподаватель – студент, стоит учитывать и эти особенности.
Прочие предрассудки
Если бы я писала эту статью в США, то наверняка бы обсудила и то, как раса преподавателя и студента влияет на нашу оценку таких отношений. Об этом меньше исследований, но расовые стереотипы пронизывают все наше общество и, конечно, не могут не влиять на моральные оценки поступков.
Отношение общества
Уже упоминавшийся американский этик и философ Николас Диксон также напоминает, что стоит учитывать и то, какая атмосфера в коллективе и как такие отношения повлияют на дальнейшие карьеры преподавателя и студента[56].
Предположим, преподаватель влюблен в свою студентку и их отношения, построенные на взаимном согласии и уважении, начались, когда студентка уже окончила его курс и в дальнейшем у них не планируется общих предметов. Диксон уверен, что, даже несмотря на это, люди могут совершенно неправильно полагать, что этой студентке преподаватель все-таки завысил оценку, потому что она всегда ему нравилась.
А о преподавателе будут думать, что раз он сошелся со студенткой, то в целом склонен к неформальным отношениям с учениками и эта ситуация либо может повториться в дальнейшем, либо он склонен заводить любимчиков.
Диксон соглашается, что все это – чудовищные стереотипы и лучше не обращать на них внимания. Но, к сожалению, мы живем не в идеальном обществе. То, что думают люди, может мало волновать влюбленных, но это способно повлиять на их дальнейшую карьеру. Именно эта причина, по мнению Диксона, делает такие отношения нежелательными, поэтому он призывает университеты к тому, чтобы запрещать любые внеклассные отношения.
Психологическая проблема выхода из иерархии
Не стоит забывать и про доводы психологов и психотерапевтов. Отношения между преподавателями и студентами чаще всего развиваются не вопреки, а благодаря их иерархической форме.
Как и в отношениях психотерапевта с клиентом, влюбленность студента в преподавателя может быть переносом на него детских эмоций, связанных со значимыми взрослыми. Такая любовь может оказаться попыткой студента «добрать» родительского одобрения и принятия, которых ему не хватило в прошлом.
От преподавателя мы ждем, что он или она будут бескорыстно помогать нам развиваться, давать новые знания и заинтересовывать своим предметом. Мы влюбляемся не в живого человека со своими проблемами, личными интересами, корыстью и темными сторонами, а в социальный образ учителя.
Нечто похожее происходит и в обратную сторону: взаимность преподавателя может оказаться контрпереносом. От студента мы ждем искреннего интереса и восхищения, даже наивности – но можем спутать радость от наблюдения за стремлением молодого человека к знанию с влюбленностью.
Вступая в реальные отношения, люди выходят из ограниченных социальных ролей и вынуждены сталкиваться с другими сторонами личности партнера. Не все к этому готовы.
А сохранять динамику взаимосвязи учителя и ученика в личных отношениях – значит строить все те же вертикальные отношения. Но если роли учителя и ученика регламентируются властью университетской иерархии, то что будет заставлять людей держаться иерархии в «свободной» зоне? Есть шанс, что все это обернется насилием.
Впрочем, необязательно. Такие отношения случаются не в стерильном философском мысленном эксперименте, а в реальной жизни, и каждый случай заслуживает отдельного рассмотрения.
⁂
Итак, где в предложении «разрешить нельзя запретить отношения преподавателей и студентов» вы бы поставили запятую? Как бы нам этого ни хотелось, единственного правильного ответа нет.
Мы не можем предугадать успех или неудачу отношений, а также то, как они отразятся на участниках. Потому стоит прислушиваться и к преподавателям, и к студентам и понимать, что и те и другие – люди, а люди склонны совершать ошибки. И влюбляться.
Но стоит обратить внимание и на общество: оно само проблемно, подвержено сексизму, гендерному неравенству и стереотипам. И пока отношения людей в обществе не станут свободны от насилия, отношения в университетах будут все так же неоднозначны.