Издание одобрено секцией частного права Ученого совета Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации
Коллектив авторов:
Багаев В.А.; Баглаева Е.Е.; Беляева О.А., д-р юрид. наук; Бортникова Н.А., канд. юрид. наук; Глазкова М.Е., канд. юрид. наук; Гутников О.В., канд. юрид. наук; Громов А.А., канд. юрид. наук; Каминская Е.И., канд. юрид. наук; Коршунова Т.Ю., канд. юрид. наук; Красноухова Е.А.; Мазаева А.В.; Оболонкова Е.В., канд. юрид. наук; Полич С.Б., канд. юрид. наук; Синицын С.А., канд. юрид. наук (руководитель авторского коллектива); Султанов А.Р.; Тололаева Н.В., канд. юрид. наук; Ульбашев А.Х., канд. юрид. наук
Вступительное слово: Яковлев В.Ф., д-р юрид. наук, профессор, член-корреспондент Российской академии наук
© Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, 2017
© Коллектив авторов, 2017
На текущий момент пройдены важные этапы реформы гражданского законодательства, но о ее завершении говорить преждевременно. Остался непринятым законопроект о совершенствовании положений о вещном праве, еще предстоит долгая и кропотливая работа по согласованию обновленных положений ГК РФ с принятыми в его развитие федеральными законами. Завершение судебной реформы вызвало необходимость гармонизации судебно-правовых позиций, сформированных ВАС РФ и ВС РФ, чем обусловлена успешная текущая работа Пленума ВС РФ по подготовке постановлений по наиболее значимым и острым вопросам правоприменения. Идет масштабная работа по унификации гражданского и арбитражного процесса, по-прежнему сохраняется актуальность решения задачи по совершенствованию гражданского и административного судопроизводства.
Эффективность правосудия, повышение его влияния на развитие законодательства, действенность защиты прав и законных интересов граждан и организаций зависят от стабильности и прозрачности деятельности судебной системы, единства складывающейся правоприменительной практики. Вот почему важно научное осмысление судебной практики, объединение усилий юристов в анализе судебных актов, в том числе в сфере экономического правосудия. В настоящем, 24-м выпуске Комментария авторы обращаются к актуальным проблемам правоприменения. Это разрешение корпоративных споров, споры, вытекающие из применения общих и специальных норм обязательственного права, законодательства об интеллектуальной собственности, законодательства о государственных закупках. Весьма актуально изучение конкретных случаев разности подходов в судебной практике и предложений по обеспечению единого толкования и применения права.
Некоторые положения, выносимые на обсуждение, имеют дискуссионный характер, и мнение авторов по отдельным проблемам судебно-арбитражной практики может не совпадать с позицией редакции.
В.Ф. Яковлев,
советник Президента Российской Федерации,
член-корреспондент Российской академии наук
АПК РФ – Арбитражный процессуальный кодекс РФ
ВК РФ – Воздушный кодекс РФ
ГК РФ – Гражданский кодекс РФ
ГПК РФ – Гражданский процессуальный кодекс РФ
ЗК РФ – Земельный кодекс РФ
КоАП РФ – Кодекс РФ об административных правонарушениях
ЛК РФ – Лесной кодекс РФ
НК РФ – Налоговый кодекс РФ
ТК РФ – Трудовой кодекс РФ
Закон № 108 – Федеральный закон от 7 июня 2013 г. № 108-ФЗ «О подготовке и проведении в Российской Федерации чемпионата мира по футболу FIFA 2018 года, Кубка конфедераций FIFA 2017 года и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»
Закон о банках – Закон РФ от 30 декабря 1990 г. № 395-I «О банках и банковской деятельности»
Закон о защите конкуренции – Федеральный закон от 26 июля 2006 г. № 135-ФЗ «О защите конкуренции»
Закон о защите прав потребителей – Закон РФ от 7 февраля 1992 г. № 2300-I «О защите прав потребителей»
Закон о контрактной системе – Федеральный закон от 5 апреля 2013 г. № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд»
Закон об акционерных обществах – Федеральный закон от 26 декабря г. 1995 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах»
Закон об обществах с ограниченной ответственностью – Федеральный закон от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью»
ВАС РФ – Высший Арбитражный Суд РФ
ВС РФ – Верховный Суд РФ
ЕСПЧ – Европейский Суд по правам человека
ФАС – Федеральный арбитражный суд
(комментарий к определению ВС РФ от 16 декабря 2016 г. № 309-ЭС16-10730 по делу № А07-12906/2015 и п. 20 Обзора судебной практики ВС РФ № 1 (2017), утвержденного Президиумом ВС РФ 16 февраля 2017 г.)
А.Х. УЛЬБАШЕВ,
кандидат юридических наук
Вводные замечания. Конституция РФ 1993 г. провозгласила свободу мысли и слова[1]. Кроме того, в основном законе страны установлен прямой и безусловный запрет на принуждение к выражению мнений и убеждений или отказу от них (ст. 29). Системное толкование приведенных конституционных положений позволяет заключить, что в Российской Федерации гарантируется, с одной стороны, невмешательство кого-либо (причем не только государства, но и всякого третьего лица) в процесс внутреннего формирования человеком своих мнений и убеждений, а с другой стороны, в сферу внешнего (вербального и (или) письменного) выражения собственных суждений.
Более детальная регламентация свободы выражения мнения дана в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее также – Европейская конвенция 1950 г.): право на свободу выражения мнения включает свободу придерживаться того или иного мнения, а также свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ (ст. 10). Такой подход является вполне обоснованным, поскольку позволяет минимизировать «эффект Максима Горького», т. е. ситуацию, при которой человек формирует определенное суждение исключительно по причине его изначальной дезинформации, введения в заблуждение и т. д. Пусть pro forma за гражданином и признается право свободно выражать свое мнение, тем не менее он лишен возможности объективно формировать собственное мнение.
В Европейской конвенции 1950 г. уточняется, что осуществление свободы выражения мнения может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия. Наличие в Европейской конвенции 1950 г. положения о принципиальной возможности ограничения свободы выражения мнения не может толковаться расширительно. «Формальности, условия, ограничения или санкции», как это сказано в документе, могут устанавливаться исключительно в целях, указанных в самой Европейской конвенции 1950 г. (в первую очередь для обеспечения публичных интересов). Таким образом, в каждом конкретном случае должна соблюдаться пропорция: свобода выражения мнения (в том числе в части получения сведений из внешних источников) может быть ограничена исключительно в степени, необходимой для охраны и защиты публичных интересов[2].
Понятно, что, выражая свое мнение, человек может выйти за пределы субъективной свободы (например, оскорбив другое лицо, распространив клеветнические сведения). В конечном счете неизбежен конфликт свободы выражения мнения и прав третьих лиц. С подобной дилеммой постоянно сталкивается и судебная практика.
Фактические обстоятельства. В Арбитражный суд Республики Башкортостан обратилось Федеральное государственное унитарное предприятие «Российская телевизионная и радиовещательная сеть» (далее также – Унитарное предприятие, Истец) с иском к гражданке В. (далее также – Ответчик) о признании сведений, распространенных Ответчиком в сети «Интернет», порочащими деловую репутацию истца, об обязании Ответчика опровергнуть порочащие сведения путем размещения соответствующей информации в сети «Интернет», а также о взыскании убытков и компенсации нематериального вреда[3]. Истцом обращалось внимание на то, что действия Ответчика привели к срыву сроков реализации федеральной целевой программы на территории Республики Башкортостан, повлекшему наступление убытков.
Как следует из материалов дела, в сети «Интернет» Ответчик в популярной группе в социальной сети «ВКонтакте», посвященной новостям археологии, разместил информацию, содержащую следующие фразы: «Реальная стоимость работ занижена <…>, является изначально демпинговой», «Подобная конкурсная документация свидетельствует либо о полной некомпетентности ее составителей, либо о наличии коррупционной составляющей в виде договоренности с потенциальными исполнителями», «Не станьте пешкой в руках мошенников!», «Но РТРС (Унитарное предприятие, Истец – прим. А.У.) выставляет на конкурс тендер с незаконными практически условиями, нашелся археолог (опустим его фамилию), который за откат берет это на себя». Считая распространенные сведения порочащими и недостоверными, Унитарное предприятие обратилось в суд.
Суды первой, апелляционной и кассационной (окружной) инстанций в удовлетворении заявленных требований отказали.
Аргументация нижестоящих судов. Позиция судов состояла в следующем: оспариваемые сведения не могут быть признаны порочащими, поскольку представляют собой высказанные Ответчиком суждения и субъективное мнение относительно обсуждаемой в группе проблемы сохранения археологической ценностей. Суды при этом учли практику ЕСПЧ по делам «Лингенс против Австрии» от 8 июля 1986 г. и «Гринберг против Российской Федерации» от 21 июля 2005 г., в рамках рассмотрения которых была сформирована правовая позиция: признавая за человеком (в данном случае автором) право на оценочное суждение, необходимо проводить тщательное различие между фактами и собственно самими оценочными суждениями – существование фактов может быть доказано (или опровергнуто), тогда как истинность оценочных суждений в большинстве случаев не поддается доказыванию, последние должны быть мотивированы, но доказательства их справедливости не требуются.
Помимо прочего, суды учли, на каком ресурсе были размещены публикации Ответчика, а именно на специализированной Интернет-площадке (группа в социальной сети «ВКонтакте»), предназначенной для целевой аудитории и направленной на решение проблемы, актуальной для сообщества археологов.
Разрешая в последнюю очередь вопрос о наличии имущественного вреда, суды не нашли причинно-следственной связи между заявленными убытками и распространением оспариваемых сведений.
В конечном счете суды не увидели всего комплекса условий, необходимого для удовлетворения требования Истца в соответствии со ст. 152 ГК РФ (главным образом ввиду невозможности проверки субъективных суждений Ответчика на предмет их соответствия действительности). Однако судебные акты были обжалованы в Судебную коллегию по экономическим спорам ВС РФ, в связи с чем спор получил совершенно новое развитие[4].
Аргументация ВС РФ. Высшая судебная инстанция пришла к выводу, что оспариваемые по делу сведения представляют собой информацию о незаконном и недобросовестном поведении истца, причем сформулированные в форме утверждений[5]. Изложение информации не указывает на то, что факты, описанные в ней, предполагаются автором или лично автор таким образом оценивает поведение истца. Избранный автором стиль изложения информации указывает на наличие описываемых фактов в реальной действительности (факта занижения стоимости работ, факта установления демпинговой цены, факта некомпетентности составителей конкурсной документации, фактов коррупционного и иного незаконного поведения, мошенничества). При таких обстоятельствах выводы нижестоящих судов о субъективном характере оспариваемой информации были признаны ВС РФ несостоятельными, поскольку вышеперечисленные факты могут быть проверены на их соответствие реальной действительности. Подтверждение своему выводу судьи высшей судебной инстанции увидели в линии защиты самого Ответчика, настаивавшего в рамках судебного разбирательства на соответствии действительности своих утверждений, что уже ad oculos говорит не о субъективном, а об объективном характере спорных сведений.
Следует отметить, что данная аргументация ВС РФ a capite ad calcem заслуживает поддержки. Конечно же, существует разница между высказываниями «ты вор» и «мне кажется, что ты вор». В первом случае речь идет о констатации вполне определенного факта (т. е. утверждается, что тот или иной человек является вором). Во втором же случае остается свобода для интерпретации слов, допускается их предположительный характер, основанный на догадке (т. е. только по личному и независимому мнению говорящего, человек является вором, что в действительности может и не подтвердиться).
Как можно судить из судебных актов, гражданка В. использовала речевые конструкции, не содержащие ссылок на субъективный характер высказываемых ею суждений (не использовались такие словосочетания, как «мне кажется», «у меня есть основания полагать» и т. п.). Напротив, Ответчик заявлял в своей публикации: «Конкурсная документация свидетельствует (курсив наш. – А.У.) либо о полной некомпетентности ее составителей, либо о наличии коррупционной составляющей в виде договоренности с потенциальными исполнителями». Таким образом, по словам Ответчика, конкурсная документация содержит объективные подтверждения того, что ее составители не обладают должным профессионализмом либо наличествуют признаки коррупции в деятельности Истца.
Спорные вопросы. При таких обстоятельствах высшая судебная инстанция по более чем достаточным основаниям отменила судебные акты нижестоящих судов и направила дело на новое рассмотрение. Однако вызывает серьезные возражения одна из заключительных фраз в мотивировочной части определения ВС РФ: «Информация, указывающая на противоправный характер поведения субъекта, носит оскорбительный характер, следовательно, даже при условии ее изложения как субъективного мнения автора может быть основанием для заявления требования о защите деловой репутации (курсив наш. – А.У.)». Особенное значение данный вывод приобретает в связи с тем, что рассматриваемый кейс, включая приведенную формулировку, был включен в Обзор судебной практики № 1 (2017), утвержденный Президиумом ВС РФ 16 февраля 2017 г. (п. 20)[6].
Здесь нужно оговориться, что аналогичная сентенция уже ранее формулировалась Верховным Судом РФ в Обзоре практики рассмотрения судами дел по спорам о защите чести, достоинства и деловой репутации, утвержденном Президиумом ВС РФ 16 марта 2016 г., в котором была воспроизведена одна из позиций ЕСПЧ, что свобода слова охватывает не только «информацию» или «идеи», которые встречаются благоприятно или рассматриваются как безобидные либо нейтральные, но также и такие, которые оскорбляют, шокируют или внушают беспокойство. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет «демократического общества» (п. 6). Иными словами, если следовать логике ЕСПЧ в той интерпретации, которую ей дал ВС РФ, то даже субъективное мнение может в отдельных случаях рассматриваться как «оскорбительное», «шокирующее» или «внушающее беспокойство», т. е. в некоторой мере посягающее на такие нематериальные блага, как честь, достоинство и деловая репутация.
Действительно, европейские стандарты к пониманию границ свободы выражения мнения достаточно жесткие (как утверждают американские исследователи, в Америке многие британские, германские и французские законы были бы признаны нарушающими Поправку I к Конституции США)[7]. Традиционно принято считать, что американский подход к толкованию свободы выражения мнения и ее пределов является наиболее либеральным (что отчасти соответствует действительности). Однако и в США наблюдается тренд по ограничительному толкованию абсолютной свободы слова: «Запрет на ограничение свободы слова является абсолютным: это означает, что Конгресс не может запретить людям говорить то, что они хотят. Однако действительный (курсив наш. – А.У.) язык Конституции вовсе не является абсолютным. Скорее здесь происходит упрощение проблемы. Если Конгресс не может ограничить свободу слова, он не может людям запретить говорить что-либо, на что у них есть право. Напротив, Конгресс может запретить человеку говорить то, на что у него такого права нет»[8].
Конечно, возможны ситуации, когда лицо преднамеренно прикрывается словами «я так думаю», «это всего лишь мое мнение» будто фиговым листком для формального обхода закона, при этом целенаправленно распространяя порочащие сведения. Однако если такие цели действительно будут установлены в суде, то тогда могут быть применены нормы гражданского законодательства о злоупотреблении правом (ст. 10 ГК РФ, ст. 4 Закона от 27 декабря 1991 г. № 2124-I «О средствах массовой информации» и т. д.). В связи с этим отсутствуют веские основания принимать столь репрессивный подход, изложенный в комментируемом определении ВС РФ, допускающий проверку субъективных мнений и суждений на предмет их оскорбительности.
Еще одним обстоятельством, свидетельствующим о преждевременности восприятия «новаторского» подхода, предложенного ВС РФ, является то, что сама практика ВС РФ по данной категории дел является не только неустоявшейся, но и в принципе противоречивой. В самом упоминавшемся Обзоре от 16 марта 2016 г., в п. 6 которого ВС РФ впервые допустил принципиальную возможность установления порочащего характера субъективного мнения, содержатся и прямо противоположные разъяснения. Так, в п. 5 Обзора указывается, что «суду надлежало установить, являлись ли выражения в статье, высказанные конкурсным управляющим, утверждениями о фактах либо высказывания ответчика представляли собой выражение его субъективного мнения». Также в одном из последних отказных определений ВС РФ отмечается: «В комментарии изложено мнение о принципиальной возможности отчисления студентов, что не является порочащими сведениями. Артеменко Н.А. не указывает на нарушение заявителем конкретных норм действующего законодательства, в том числе статьи 29 Конституции РФ, каких-либо фактов, которые бы порочили честь и достоинство как университета, так и его ректора, в оспариваемых фразах также не содержится, они содержат лишь оценочное мнение (курсив наш. – А.У.)»[9].
Заключительные ремарки. Можно видеть, что в настоящее время практика ВС по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации, переживает серьезные колебания, меняя консервативный вектор на более либеральный и наоборот. Представляется, что, формируя и развивая законодательство и судебную практику в области реализации свободы выражения мнения, и законодателю, и правоприменителю необходимо исходить из абсолютного приоритета принципа личной автономии[10].
На практике оказывается, что в нормах Конституции декларируются отдельные свободы, однако они оказываются «заблокированными» действием специального законодательства и консерватизмом судов (во многом поэтому президент США Ф. Рузвельт называл конституционное право «настольной лампой без шнура»). В любом случае гражданское законодательство не должно носить карательный характер, ограничивая конституционные свободы, поэтому не может быть принят подход, в соответствии с которым нормы частного права, исторически определявшие сферу личной свободы человека (в том числе в области защиты чести, достоинства и деловой репутации), использовались бы вопреки их социальному назначению, неоправданно сужая свободу выражения мнения[11]. Остается выразить надежду, что суды будут с большой осторожностью относиться к новым веяниям в практике ВС РФ и строго соблюдать основные начала Конституции РФ и ГК РФ как главнейших выразителей либеральных ценностей российской правовой системы.