Коллектив авторов
Казанский альманах 2016. Агат

Глава 14

Сэрби-ханум всю ночь промучилась тяжёлыми сновидениями, а с утра отправилась в бани. В искусно продуманной атмосфере восточной бани, где всё было призвано очистить и расслабить тело и душу, старшая госпожа гарема надеялась позабыть о Нурсолтан и запретах своего царственного супруга. Неспокойная ночь породила в голове почтенной женщины новые тяжёлые подозрения: «Почему великий хан так защищает ногайку, даже теперь, когда ему представили доказательства вины в самом худшем из грехов, какому может поддаться женщина? Не означает ли это, что хан Махмуд сам влюблён в свою невестку?»

От этих мыслей в голове Сэрби-ханум вскипела кровь, она почти не помнила, как сопровождаемая эскортом прислужниц вошла в ханскую баню. Казанская госпожа сидела в предбаннике, тяжело опустив руки и почти не ощущая, как ловкие служанки раздевают её, как щебечут на разные лады, пытаясь развлечь хозяйку. Тонко скрипнула дверь, соединяющая раздевальню с большим залом, в предбанник вошла старшая служанка Нурсолтан Жиханара. Эту высокую смуглую женщину с раскосыми глазами казанская ханум сама приставила к своей невестке, и Жиханара исправно доносила могущественной госпоже обо всём, что интересовало Сэрби-ханум. И сейчас, едва завидев госпожу, Жиханара, склонившись в подобострастном поклоне, подобралась к её уху.

– О моя повелительница, ваша невестка с раннего утра пожелала посетить бани и сейчас находится в парильне.

Сэрби-ханум, словно очнувшись, поднялась со своего места и грузной ногой ступила в самое обширное помещение бани. Баня при ханском дворце была построена по проекту турецкого хамама^[9], напоминавший ладонь с пятью расставленными пальцами. В каждом из помещений строго выдерживалась определённая температура, что служило постепенному привыканию тела к повышенным температурам. Сэрби-ханум, пренебрегая всеми правилами помывки, не задерживаясь в мион-сарае^[10] шагнула в парильню. Пар окутал госпожу прозрачными клубами, перехватив дыхание, но это не остановило почтенную ханум. Нурсолтан находилась там, а рядом суетились прислужницы с керамическими баночками в руках. От баночек исходил густой запах мёда, настоянного на травах. Не сводя тяжёлого взгляда с невестки, Сэрби-ханум нетерпеливо щёлкнула пальцами и указала прислужницам на дверь. Тех сдуло как ветром. Даже в этом пышущем жаром помещении Нурсолтан ощутила огонь ненависти, исходившей от матери её мужа. Она давно предчувствовала, что недоброжелательность старшей госпожи гарема когда-нибудь выльется в открытую ссору. Нелегко было осознавать, что она так и не смогла найти общего языка с матерью Халиля, с женщиной, с которой они могли и должны были быть союзницами. В отношении Сэрби-ханум к ней нетрудно было разглядеть обычную ревность матери к сыну, а может, и кое-что большее.

Нурсолтан поднялась со скамьи, стараясь быть спокойной, и доброжелательно произнесла:

– Госпожа, пусть Аллах позволит мне взять ваши печали. У вас очень усталый вид, вы хорошо спали сегодня?

Произнеси она любые другие слова, и то они не взорвали бы так Сэрби-ханум. Побагровев ещё больше, мать наследника возопила:

– Должно быть ты, исчадие ада, спала превосходно! За один день вкусить любви двух мужчин могла только такая блудница, как ты! Как смела ты после объятий Ибрагима предстать перед своим супругом с невинным видом, как могла без стыда смотреть в его глаза?!

Нурсолтан молчала, оглушённая яростью старшей госпожи и обвинениями, заставшими её врасплох. Что скрывалось за этой тирадой Сэрби-ханум, о какой измене, о каком блуде она упоминала? Она не могла ослышаться, мать Халиля назвала имя Ибрагима! Ибрагим… И тут же всплыло воспоминание о вчерашнем вечере, его объятья, когда он пытался утешить её, захлёбывавшуюся в рыданиях. Значит, кто-то увидел их в саду в тот момент и придал всему происходившему совсем иную окраску, а сейчас об этом стало известно и Сэрби-ханум. Нурсолтан невольно стиснула край холщового покрывала, туже стягивая его на груди, словно желала этим движением укрыться от ярости ханум, от сплетен ханского двора, добравшихся и до неё. О Аллах, а если об этом станет известно Халилю и самому хану? Как же ей быть, как вести себя, как доказать, что она невинна?!

А Сэрби-ханум, сотрясая горячий воздух парильни кулаками, всё продолжала кричать:

– Пусть гнев Всевышнего обрушится на твою голову, а блуд обернётся саваном для тебя. Будь проклята, дочь порока, будь проклята навсегда! Как слеп мой сын и великий хан! Они не видят, несчастные, кого допустили до своего сердца!

Сэрби-ханум неумолимо надвигалась на молодую женщину, протягивала вперёд жадно скрюченные пальцы, готовясь вцепиться в беззащитное горло невестки. Она мощным телом перекрывала спасительную дверь, и испуганная Нурсолтан, вынужденная отступать под яростным натиском, спустя мгновение почувствовала, как спина упёрлась в покрытую горячими каплями стену. Мать Халиля с перекошенным от гнева лицом шагнула к невестке, зажатой в угол, замахнулась, и вдруг лицо побагровело ещё больше. Тучная женщина хватанула беззвучным ртом раскалённый воздух парилки и медленно осела на деревянные плахи, которыми был выложен пол.

Нурсолтан растерянным взглядом окинула распростёртое тело, но в следующее мгновение ноги уже несли молодую женщину к дубовым дверям. Она рассердилась, застав служанок за бездельем и сплетнями.

– С вашей ханум случилось несчастье. Не стойте же, как бесчувственные пни, бегите за знахаркой! А вы помогите мне вынести Сэрби-ханум, госпоже нужен свежий воздух! Да, пошевеливайтесь, каждая минута дорога!

Нурсолтан вздохнула с облегчением, лишь когда в раздевальне появилась знахарка. Её уверенные распоряжения всех привели в чувство. Старшую госпожу обернули в покрывала и понесли на женскую половину, где больную ожидал табиб, допущенный до лечения ханской семьи. А Нурсолтан отправилась в свои покои. Там в тиши и спокойствии она хотела разобраться в свалившихся на неё несчастьях, но прежде отправила невольницу к Сэрби-ханум выяснить, как чувствует себя почтенная госпожа. Невольница вернулась с неожиданным сообщением: табиб сообщил, что Сэрби-ханум хватил удар, и она едва могла шевелиться и говорить.

Нурсолтан отправилась на поиски мужа, понимая, как необходимо ему сейчас участие и сочувствие. Она нашла солтана Халиля в саду. Наследник ханского престола показался ей тихим и спокойным, только печаль и тоска вновь засветились в его глазах. Ей был знаком этот отрешённый вид, эта устало согнутая спина, это нежелание жить и бороться. Сейчас солтан был похож на себя прежнего, того, каким он был полгода назад до встречи с Нурсолтан. Скрываясь за пышно расцветшими кустами, молодая женщина в отчаянии кусала губы. Неужели всё тщетно: долгие беседы, бесконечные приёмы, устраиваемые ханом-отцом, их общие усилия помочь Халилю обрести уверенность в себе, заставить мыслить как государственного мужа, будущего правителя. Стоило произойти очередному несчастью, как Халиль опять замкнулся в себе, в своих переживаниях.

Нурсолтан поймала себя на мысли, что не может выйти из убежища и предстать перед мужем. Обвинения, брошенные ей в лицо матерью солтана, словно пудовые гири, приковали ноги к земле. Что если и до Халиля дошли эти нелепые слухи, и из-за них, а не из-за болезни матери, находится молодой солтан в таком состоянии. Хан Махмуд никогда не простит ей этого! Какой позор! Позор, в котором она совсем не виновата, а оттого не находит слов в своё оправдание. Нурсолтан так и не поняла, какая сила вынесла её навстречу Халилю, она опустилась на колени перед мужем. Сейчас молодая женщина сама отчаянно нуждалась в утешениях, какие он ждал от неё. Полными слёз глазами Нурсолтан глядела в лицо мужа, ждала проклятий, презрения или прощения… А Халиль вдруг опустился на колени рядом с ней и молча уткнулся в плечо жены. Она ощутила, как горячие слёзы смочили шёлковую материю кулмэка, а ухо обжёг торопливый шёпот:

– Нурсолтан, моя мама… она не умрёт?

Внезапное облегчение снизошло на молодую женщину, она притянула к себе лицо мужа, тихими поцелуями осушая его слёзы:

– Аллах не допустит этого, Халиль, мы будем молиться за неё!

А про себя думала другое: «О, благодарю тебя, Всевышний, за то, что грязные слухи не дошли до моего супруга. Прошу, будь милосердным ко мне и дальше! Не допусти, чтобы зло восторжествовало!»

Глава 15

Наутро Нурсолтан была приглашена в покои хана-отца. Впервые она ступила на порог ханской приёмной со страхом в сердце. Что ждало её за этой дверью: град обвинений и оскорблений, таких же, какими наградила свою невестку казанская ханум, или душевная беседа дочери с отцом, какая происходила между ними до сих пор?

Старый хан встретил невестку, как всегда, радушно. Поинтересовался её здоровьем. Нурсолтан отвечала едва слышно, боясь поднять глаза на правителя, и хан Махмуд сразу почувствовал эту перемену, произошедшую с невесткой.

– Тебя что-то беспокоит, дочь моя? Может быть, хочешь поговорить, прежде чем мы займёмся делами, ради которых я пригласил тебя?

Участливые слова старого хана заставили Нурсолтан ещё сильней сжаться в канафэ, словно она ожидала пощёчины. С великим трудом заставила она себя вскинуть глаза на отца Халиля.

– Мой господин…

Запутавшись в собственных словах, она беспомощно уронила край кисейного покрывала, который до этого нещадно теребила в своих руках. Нежданные слёзы хлынули из глаз, заставляя ощутить себя самым несчастным существом на свете.

Хан Махмуд с тяжёлым вздохом поднялся со своего места, заложив руки за спину, в задумчивости прошёлся по своей приёмной, давая молодой женщине время справиться со своими слезами.

– Я не хочу ни о чём расспрашивать тебя, Нурсолтан, – остановившись рядом с невесткой, медленно проговорил он. – Однажды открыв перед тобой двери доверия, я не закрою их сейчас. Ты напрасно мучаешь себя, твои сомнения делают тебя слабой, а тебе нельзя быть слабой. Ты должна быть сильной вдвойне – и за себя и за Халиля. Ты всегда должна помнить об этом, Нурсолтан! Ложь и клевета отравляют нашу душу. Они делают жизнь невыносимой, но ты должна быть выше этого. Посмотри на меня, девочка моя! – Хан властной рукой заставил Нурсолтан вскинуть залитое слезами лицо. – Я никогда больше не должен видеть этих слёз! Я приказываю тебе быть сильной!

И невольно подчиняясь властному голосу хана, Нурсолтан поднялась с канафэ, ощущая, как начинает гореть лицо от внезапно высохших слёз. Она отёрла лицо руками, движением этим разом останавливая и дрожание губ, и всхлипы, вырывавшиеся из пересохшего горла.

– Скажите мне только одно, повелитель, как спастись от превратностей судьбы? Что мне делать, если слухи эти, подобно отравленному смраду, дойдут до супруга моего – солтана Халиля?!

Голос её был взволнованным, и хан, стараясь успокоить её, взял руку Нурсолтан в свои узловатые твёрдые ладони.

– Халиль, моя девочка, совсем не глуп. Если слухи и дойдут до него, он никогда не поверит в эту ложь. А ты укрепи свою душу и не бойся ничего, – хан Махмуд кивком головы указал Нурсолтан на канафэ, приглашая её присесть. – Сегодня утром я распорядился отправить солтана Ибрагима в инспекцию по даругам.^[11] Думаю, до конца года мы едва ли увидим младшего солтана в столице. И сделал я это не только ради того, чтобы пресечь сплетни, я желаю, чтобы Ибрагим был как можно дальше от Казани. Он слишком опасен для Халиля, он – сильный соперник! А я всё чаще чувствую дыхание смерти. Однажды ночью я могу не проснуться, и тогда Нурсолтан от тебя потребуется большая сила воли, чтобы довести всё задуманное нами до конца.

– Но, мой хан, не слишком ли много вы требуете от меня, я всего лишь женщина.

– Ты будешь не одна, хочу познакомить тебя с твоим союзником. С человеком, в которого я верю, с человеком, который, как и я, желает видеть Халиля на казанском троне. И я думаю, что в вас обоих, если вы будете действовать сообща, есть сила, способная справиться с любым злом.

Нурсолтан, заинтригованная словами старого хана, поднялась со своего места.

– Кто же этот человек, мой господин?

Хан Махмуд улыбнулся:

– Ты должна его помнить, моя девочка. Хочу сказать, что по твоей вине он чуть не лишился головы и провёл полгода в опале. Но это не изменило ни его души, ни его верности мне и моему сыну Халилю.

Хан хлопнул в ладоши, призывая нукера, дежурившего за дверью приёмной:

– Пригласите моего гостя!

Во все глаза смотрела Нурсолтан на распахивающиеся створки дверей, а за ними оказался бек Шептяк. Она почувствовала, как подпрыгнуло её сердце в груди. Этого человека она когда-то винила во всех своих бедах. Это он, как чёрный коршун, явился за ней в Ногайскую степь и вырвал из рук Менгли. Это он решил, что дочь Тимера Нурсолтан должна стать женой солтана Халиля. Но она не могла не признать правоту слов хана Махмуда. Этот человек был предан Халилю, и он со своим изворотливым умом и силой воли мог стать надёжной опорой и будущему хану и ей, будущей ханум.

Бек Шептяк поприветствовал своего господина и почтительно склонился перед Нурсолтан:

– Я счастлив видеть вас, дочь могущественного Тимера, в добром здравии!

Нурсолтан заставила себя улыбнуться:

– И я приветствую вас, уважаемый бек. Надеюсь, теперь мы будем видеться чаще.

Бек Шептяк огладил крашенную хной бородку, с удовлетворением отмечая изменения, произошедшие в Нурсолтан. Печальная красивая девочка, которую он привёз полгода назад из далёких Ногайских степей, преобразилась в полную жизненных сил, уверенную в себе молодую женщину. Женщину, которая расцвела и похорошела ещё больше. Старый дипломат тонким чутьём угадал и лёгкую неприязнь прошлого за доброжелательной фразой молодой женщины и мирившееся с этой неприязнью желание стать его союзницей. Он ещё раз с почтением поклонился молодой госпоже:

– Я тоже надеюсь, госпожа, что мы будем видеться чаще. И наши встречи послужат во славу общего дела.

А про себя подумал, не отводя от Нурсолтан внимательных глаз: «И может быть, тогда чёрные тени прошлого отступят прочь! Открывши чернильницу милостей, в неё следует налить чернила доброжелательства. Прекрасная солтанша не может не понимать этого».

И Нурсолтан продолжала улыбаться беку:

– Я готова встретиться с вами в любое время, уважаемый Шептяк-бек. Мне хотелось бы больше узнать о наших врагах и друзьях. Коли волею судьбы я вовлечена в вашу борьбу, то желаю знать о ней всё.

– Пусть всё так и будет, прекрасная госпожа. – Царедворец склонился в новом поклоне. – Пусть наши враги окажутся в бездне, а мы наверху достойного положения.

– Так и будет, – тихо ответствовала Нурсолтан.

Оборотившись к задумавшемуся хану, она тронула его за рукав бархатного чапана^[12]:

– Мой господин, прошу разрешения удалиться. Я обещала моему супругу посетить с ним строящееся медресе. Это дело вы поручили солтану, и он очень ответственно относится к нему.

– Да, медресе, выстроенное на деньги солтана и при его горячем участии, поможет склонить на его сторону духовенство, я очень надеюсь на это.

Хан заложил руки за спину и шагнул к стрельчатому проёму окна, украшенному богатой каменной резьбой. Из этого окна хорошо проглядывалась главная мечеть города, рядом с которой пристраивалось медресе.

– Ты можешь идти, Нурсолтан. Моему сыну не помешает заняться делом, чтобы грустные мысли о болезни матери оставили его.

Боль, явственно прозвучавшая в последних словах хана, остановила молодую женщину у дверей приёмной. Она в нерешительности замялась, вновь почувствовав себя виноватой. Несмотря ни на что, Нурсолтан считала себя невольной виновницей болезни ханум, болезни, которая причинила боль не только Халилю, но и самому хану.

– Мой господин, – решившись, робко промолвила она.

Хан Махмуд оборотился к молодой женщине, нахмурился:

– Ты ещё не ушла?

– Повелитель, – набрав для смелости больше воздуха в лёгкие, Нурсолтан выпалила одним духом. – Несчастье, которое случилось с Сэрби-ханум, в нём виновата я. Как же мне дальше нести бремя вины?

– Я просил тебя, Нурсолтан, выкинуть из головы всё, что не касается благополучия моего сына. Я просил не вести счёт болячкам и упрекать себя за чужие ошибки!

Голос старого хана зазвенел и даже Шептяк-бек, ставший свидетелем этого разговора, отступил в тень задрапированного шёлковым балдахином низкого саке. Нурсолтан склонила голову, но от хана не укрылось, что этим своим жестом она не выражала покорность, а лишь пыталась скрыть от властителя своё несогласие с его словами. Хан Махмуд шагнул к невестке, резким движением руки заставил её вскинуть голову, прищурившись, вгляделся в потемневшую синь женских глаз:

– Никто не смеет перечить мне, Нурсолтан! Я приказал тебе оставить свои сомнения, я желаю, чтобы ты думала только о Халиле…

– Но я и думаю о нём!

Высокий голос женщины прервал хана, и тот замолчал от неожиданности. За последние годы хан Махмуд не помнил, чтобы кто-нибудь посмел прервать его речь. Он не успел решить, что ему предпринять в этой непростой ситуации, а Нурсолтан, вновь опережая его мысли, продолжила:

– Халиль слишком привязан к своей матери. Сегодня мне целый час пришлось утешать его и уверять, что Сэрби-ханум выздоровеет. Но посмотрим правде в глаза, мой господин. Ханская баня в момент несчастья была полна народа. Я сама видела, с каким удовольствием прислужницы смаковали нашу ссору. Госпожа была так несдержанна. Думаю, её крики и обвинения достигли ушей самой последней рабыни. Я не могу быть уверена, что до Халиля не дойдут все эти сплетни. И я не уверена, что Халиль не обвинит меня в болезни своей матери. А если ханум умрёт, он может никогда не простить меня. Я не хочу слушать ваших утешений и уверений, что все сплетни до одной умрут в головах прислужниц, не выйдя на свободу. Я желаю знать: надёжно ли вы скрыли кувшин злоречивых сплетен или уже завтра ненадёжная глина разлетится на куски, и рой слухов вырвется на свободу? Пока я не буду спокойна на этот счёт, я не смогу вершить задуманные вами дела.

Шептяк-бек, чувствуя, как подкашиваются его ноги, неслышно опустился на край саке. «О Аллах всемогущий! – пронеслось в его голове. – Хан сейчас убьёт дерзкую или прикажет немедленно сослать её!»

И почтенный государев муж, за свою долгую жизнь преуспевший не только на поприще дипломатии, но и не раз водивший воинов в набеги, в жестокие кровавые битвы, закрыл от страха глаза.

В звенящей тишине лишь спустя какое-то время раздались тяжёлые шаги хана, а затем послышался его глухой, словно надтреснутый голос:

– Может быть, ты и права, Нурсолтан, я предпринял слишком мало для того, чтобы заткнуть десятки бабьих ртов, жадных до всяких скандалов. Одних моих указаний и приказов может быть недостаточно. В одном ты можешь быть уверена: ни одна из этих женщин не покидала пределы гарема. Такой приказ был дан главному евнуху.

– Если бы мой господин позволил мне высказать своё мнение, – тихо произнесла Нурсолтан, решившаяся, наконец, отойти от дверей.

– Говори, – не поворачивая к ней головы, коротко приказал хан Махмуд.

– Я бы просила отослать рабынь в отдалённые имения, туда, где до них не смогут добраться наши враги. Мы должны быть уверены, мой господин, что слова, которые они хранят в себе, не будут использованы нашими врагами. И ещё, всемогущий хан, прошу разрешения рассказать обо всём мужу. Я хочу рассказать солтану Халилю всю правду, потому что мне не в чем винить себя, кроме того, что я не смогла вовремя найти слов примирения с Сэрби-ханум.

– Но это невозможно, Нурсолтан, ты противоречишь самой себе!

– Нет, мой господин! Я просто хочу предупредить любые отголоски слухов, которые принесут с собой злую и коварную ложь. Я хочу, чтобы солтан Халиль умел выдерживать удары судьбы, в том числе клевету и ложь! Если солтану суждено стать правителем Земли Казанской, он не может вечно прятаться за нашими спинами. Поверьте, я всё сделаю для того, чтобы не ранить его. Я верю, Халиль всё поймёт, и тогда слова завистников и недругов, если они вдруг дойдут до него, превратятся в одну большую ложь, которую не примет ни его сердце, ни ум.

В приёмной хана опять воцарилось молчание. Нурсолтан всё ещё стояла, опустив голову в ожидании решения хана, когда казанский господин, коротко переглянувшись с беком Шептяком, наконец кивнул головой:

– Хорошо, я даю своё согласие и полностью доверяюсь в этом деле тебе, Нурсолтан. А теперь ступай, Халиль должно быть, заждался тебя.

Когда за молодой женщиной закрылась дверь, хан Махмуд повернулся к своему верному советнику:

– Не устаю восхищаться этой девочкой! Сколько в ней отваги, ума и рассудительности, а ей ведь только шестнадцать! Что же за кладезь ума откроется в ней спустя десять, двадцать лет?

– Согласен с вами, мой повелитель. – Шептяк-бек склонился перед старым ханом. – С этой женщиной солтан Халиль сможет стать великим ханом!