Коллектив авторов
Журнал СовременникЪ № 9
А-а-а, я ж не представилась до сих пор. Ладно, это чуть позже. Но вы поняли, Дашка – это я.
А про машину услышали? «Шкода»! Легковушка. Никак не фургончик. Значит, номера на нём левые. Ну это вообще нынче ни разу не проблема. Например, какой-нибудь гусь скрутил со «шкоды» господина Пупышева номера и записочку под дворник сунул: «Переведи пять тонн вот сюда, и будет тебе счастье и номера твои взад», а Пупышев не повёлся, пошёл в ментовку, черканул донос, что номера свинтили, и получил новые. Гусь тогда, чтоб работа не пропадала, продал Пупешевы жестянки кому-нибудь. Так они на фургончике и оказались. Ну или ещё как-то.
Влетаю в холл полицейского участка. Если честно, я не так часто в полиции бываю. Ну паспорт получала, было дело, но там отдельное помещение. Кино-то все смотрели, все знают: должен быть дежурный. За окошечком сидит дама за сороковник в погонах с тройкой звездочек на каждом. Это много или мало? Что б я ещё разбиралась. Может, она – настоящий полковник. Мимо дамы не проскочишь, турникет, за ним стена с двумя дверями. Я к окошечку:
– Здрасте, меня обокрали…
Дама мне:
– Заявление пишите.
– Вам?
– Вы пишите, – суёт мне ручку и бумагу, – я сотрудника приглашу, он с вами побеседует.
Мне писать ерунду некогда, у меня время – цигель-цигель, ай лю-лю – у меня там с Вишней беда. Я и говорю:
– Я писать не могу, у меня глаза закапаны, расплывается всё. Давайте вашего сотрудника, я в устной форме заявлюсь, а он запишет.
Она телефонную трубку сняла:
– Степан, свободен? Выйди. Тут по твою душу.
И из двери выходит Мент. Ну тот парень, которого я на Молодёге заприметила. Это ж надо, какие повороты сегодня моя лошадь выписывает!
– Пойдёмте, – говорит Мент и турникет мне своей картой открывает.
Привёл меня в кабинет, уселся, представился невнятно: «Степан Какойтович Какойтов, старший лейтенант», – и давай сразу на бланке таком большом, A-четвертого формата писать.
– Фамилия, имя, отчество. Место жительства. Паспорт у вас с собой?
– Нету паспорта, – руками развожу, – не подготовилась. Вот есть карта банковская, в смысле открывашка для прохода. Ну как у вас. Тут на ней фотка и ФИО, – сую ему свою карточку под нос, – Семирадова Дарья Дмитриевна.
Ну вот, наконец, я и представилась. Фамилияу меня красивая – Семирадова. Вот выйду замуж за какого-нибудь Пупышева, менять жалко будет. Правда, в школе как только меня не дразнили: и Семидурова, и Семихренова, и даже Семифалова. Но это уже, слава богу, проехали.
Мент, не отрываясь от бумажки:
– Что у вас украли?
– Ничего, – говорю.
Он голову поднял. Чего ж я ему её морочу?
Я ему говорю:
– Слушайте, давайте я вам сейчас всё расскажу, а вы не перебивайте. А когда я закончу, вы решите, спятила я совсем или нет, – и сразу без паузы, чтоб он меня не выгнал. – Я в метро не читаю и в телефон не пялюсь, я по сторонам смотрю. И память у меня на лица отличная. Вот вас я знаю, вы на Молодёге в метро садитесь. И ещё к полицейским у турникета подходите поболтать. Я сразу решила, что и вы мент. И угадала. Так вот, дело такое…
И дальше про Вишню, про Снулого, про Пуделя, про фургончик с левыми номерочками. Видео ему своё показываю. И плащ предъявляю.
Он дослушал и говорит:
– Телефончик ваш можно? Вы тут подождите, я сейчас, – и с моим айфоном ушёл.
Его минут десять не было. Потом вошёл и сразу мне:
– Пойдёмте в колледж, найдём эту вашу Вишню. Вы же её опознаете?
Ещё бы мне Вишню не опознать!
На машине поехали. Жаль, без мигалки и кря-калки. Да вообще просто цивильная машина была, без ничего.
Но Вишню я не опознала. Сунулись к мужичку, что там проход сторожит. Я ему девушку описываю, такая-разэдакая. Смотрю, у него в глазах понимание прорезывается:
– А! Дак это Прохорова с третьего курса. Дак нет её. Она сегодня с утра тут у турникета без карты прыгала, потеряла, грит. А у меня приказ: без пропуска не пропускать. Но я пустил, я ж их всех знаю. Но только занятия начались, Прохорова обратно бежит, грит, у ней что-то дома случилось, отпустили её, грит. Ну, раз отпустили, я чё, я пропустил. Так что ушла Прохорова.
Это что же получается, пока я, язык на плече, за Снулым неслась, Пудель к Вишне подкатил и насвистел, что у неё там все в аварию попали, из окон повыпадали, «кротом» потравились, она и понеслась, телефон-то в отключке. Выскочила на улицу, а тут фургончик гостеприимно распахнут: «Сюда пожалуйте!» – затолкали девчонку, в сменные ковры замотали и увезли. Может, и убили уже.
Я как заору на Мента, на Степана этого Какойтовича:
– Чего стоите-то! Давайте план «Перехват» включайте, что там у вас делать полагается. Спасайте Вишню!
Он спорить не стал, сразу в телефон наговаривать начал, от меня отодвинувшись. А потом и вовсе убежал, в машину впрыгнул – и ту-ту.
А я на метро и домой, вроде я на больничном.
На следующее утро решила, что целый день буду калсарикяннить. Это когда в пижаме в одиночку выпиваешь дома, финны придумали. Выпивала я, правда, в основном чай, но коньячку туда плеснула, чтобы соответствовать финским традициям. Вдруг звонок в дверь. Кого бы это нелёгкая? Кто у нас в гости без созвона является? Только воры-бандиты или менты. Мент и оказался – вчерашний Степан Какойтович. При букете сизых, как баклажаны, астр и тортике «Муравьиная куча». Я, как ослик На в день рожденья, спрашиваю, опешив:
– Это все мне?
Кивает, улыбаясь:
– Ага. Это вам, Дарья Дмитриевна, за помощь полиции.
Подхватываю на лету:
– В поимке особо опасных преступников?
Опять кивает:
– Типа того.
– А где медаль, часы с гравировкой, именной пистолет и диплом? Ну хоть что-то из списка? Жалко было, да?
Он голову опустил, знаете, так бычок рожки выставляет, а у этого Степана и правда «рожки» – на кудлатости нестриженной над висками два завитка в разные стороны.
– Я вчера, гражданка Семирадова, ваши показания не записал. Давайте уж сейчас запишем.
Вот прямо сразу и гражданка. Обиделся.
Записал он мои показания и от чая с коньяком не отказался, и от тортовой кучи я ему здоровый кусман отвалила. Букетом закусывать не стал, врать не буду. О вчерашних событиях, тех, которых мне не досталось, Степан особо не распространялся, но кое-что я из него вытянула.
– Киднепинг? – спрашиваю.
– Скорее шантаж, – отвечает.
В общем, Вишнин отец, Прохоров, он какой-то чиновник, достаточно высокого полёта. И некие плохиши хотели, чтобы он бумаги подписал, чтоб им, значит, корзина печенья и бочка варенья отвалились. То ли госзаказы, то ли ещё какие сладости. А Прохоров не подписывал и денег не хотел. Ну они и решили на других клавишах Монтану сбацать.
– А чего это, – говорю, – чиновничья дочерь в свой колледж на метро мотается через полгорода, а не на «мазерати» с шофёром и группой поддержки в чёрных костюмах?
– На детский «мазерати» папаша-Прохоров не сбился, решил, что и на метро неплохо.
Прям фантастика, правда?
Вишня по-прежнему мотается на метро, и я тоже. Да, помимо баклажанного букета и муравьиного тортика мне с этой истории ещё один бонус откололся. Теперь по утрам мы со Стёпой едем на свои рабочие места вместе. Жаль только, после фразочки «Станция «Щёлковская». Конечная…» расставаться приходится. Но ведь это только до вечера.
Роман Стрельцов
29 лет.
Родился в небольшом городке Абай (Казахстан).
Сейчас проживает на Урале.
За плечами – художественная школа г. Ревды Свердловской области.
Стихи начал писать после армии; увлекся также музыкой, кино и художественным оформлением поэтических текстов.
Мотыль
Я помню, как-то в восемь лет
Смотрел на белый лунный свет:
В стекло стучал мотыль седой —
Хотел лететь к себе домой.
Я тихо встал, открыл окно
(Мои все спят, немудрено):
Мотыль блеснул крылом во тьме
И – на Луну, к своей семье.
«Вот это да! – подумал я. —
Чтоб в космонавты – мотыля?
Зачем вообще там строить дом?
Там нет цветов… или пальто…
Там только камни да песок,
А здесь – река, поля, лесок».
…С тех пор уж двадцать лет прошли.
Как жаль, что мы – не мотыли…
Наталья Стрельцова
Наталья родилась в Ревде. В шестилетием возрасте с семьей покинула Россию, уехав в Казахстан (сильно болел младший брат, врачи рекомендовали сухой и тёплый климат). В Казахстане окончила среднюю школу, Карагандинское культпросветучилище. Уже позже, вернувшись в Россию, окончила Челябинскую академию культуры и искусств. Библиотекарь – по профессии и призванию.
Писать начала с четырнадцати лет, первое стихотворение посвятила родному Уралу.
Птицелов
Поймал однажды птичку
Охотник-птицелов,
Пичугу-невеличку,
Размером с ноготок.
Ему взмолилась птичка:
«Охотник, не губи!
Взамен тебе я ценных
Дарю совета три:
Совет мой первый будет —
Не очень ты жалей,
Когда уйдёт, что было…
То не вернешь, ей-ей!»
Охотник любопытный
(Какой совет второй?)
Пичугу отпускает:
«Лети себе домой!»
Второй совет, взлетая,
Щебечет: «Фьють-фьюить!
Не веруй в то, охотник,
Чего не может быть!»
…Уселася на ветке:
«Смешной ты человек!
Во мне своё богатство
Ты потерял навек!
Ношу в своём я чреве
Каменья-изумруд —
Таких размеров яйца
Лишь страусы несут!»
Тут стал совсем невесел
Охотник-птицелов…
И ждёт он, чуть не плача,
Последних птичьих слов.
«О чём совет твой третий?» —
Уныло вопросил.
«А нужен ли он, третий,
Когда о двух забыл?»
Ему пеняет пташка:
«Ты пожалел о том,
Что волю даровал мне
И не вернёшь потом.
Так ты забыл мой первый
Совет: чтоб не жалеть,
Когда ушло, что было…
И грустно мне смотреть,
Как ты поверил, будто
Во мне, такой малой,
Каменья-изумруды
Поместятся горой…»
Карпенко Валерий Владимирович
Родился в 1960 году. Как все, учился и работал, и всё ещё жив…
Как Господь Бог дал, так и есть.
«…Однажды в Бишкеке далёком…»
…Однажды в Бишкеке далёком —
Чем славился древний Бишкек —
Однажды в арыке глубоком,
Однажды тонул человек.
Но, видимо, в общем и в целом,
Он плавать совсем не умел,
Но что-то для этого делал,
Чего-то при этом хотел.
И, видимо, в эту минуту,
А может, не в эту совсем,
Привиделось что-то ему там,
Что после привиделось всем.
И всё-таки, что непременно
Хотелось добавить ещё —
Не зная, не можно добавить,
Не зная добавить о чём, —
Когда на полях Заполярья
Просторы покроют снега,
Покроют зачем – я не знаю,
Но, видимо, это судьба,
А в солнечном древнем Бишкеке,
Где тонет сейчас человек,
Однажды в арыке глубоком,
Чем славится древний Бишкек…
А где-то в Мадриде далёком
Проездом бывал Пикассо.
Он что-то, конечно, предвидел,
Хотя, вероятно, не всё.
Хотелось сказать, но о чём же?
О многом хотелось сказать.
Я многое тоже не видел,
Хотя и хотел повидать.
В Мадриде, всё так же далёком,
Нечасто бывал Пикассо.
Что можно увидеть в Мадриде?
В Мадриде ни то и ни сё.
Я всё ещё тщательно бреюсь,
На что-то неявно надеюсь,
Надеясь неясно на что.
А это уже кое-что.
Надеюсь на что – не понять,
Чего у меня не отнять.
И всё же прекрасен Бишкек,
Где тает невыпавший снег.
Антон Каспров
Родился в 1955 году в небольшом городе Городке Хмельницкой области (Украинская ССР, ныне Украина). Окончил Мурманское мореходное училище Нарком-рыбпрома СССР (ныне Мурманский морской рыбопромышленный колледж имени И. И. Месяцева) и семнадцать лет ходил в море на рыболовных судах. Трудился шахтёром, литейщиком, строителем, объехал всю страну: от Заполярья до Сахалина. В 2000 году обосновался в подмосковном Долгопрудном, работает электромехаником.
К литературному творчеству пришёл уже зрелым сложившимся человеком. В произведениях автора отразились и его богатая биография, и опыт познания себя. Более всего тяготеет к лирическим стихотворениям пейзажной тематики, а также к философской лирике. Важное место отводит рассказам о море – и в поэзии, и в прозе.
Публиковался в альманахе Российского союза писателей. Вошёл в состав авторов «Антологии русской поэзии» за 2018 и 2019 годы. Сейчас работает над новой книгой «Грани», в которую войдут как стихи, так и проза.
Состоит в литературном кружке города Долгопрудного, организует поэтические вечера, встречи с читателями.
Номинант литературной премии «Наследие», премии имени Сергея Есенина «Русь моя» и национальной литературной премии «Поэт года». Награждён медалями «Александр Пушкин 220 лет», «Владимир Маяковский 125 лет», «Антон Чехов 160 лет» и «Сергей Есенин 125 лет».
Член Российского союза писателей.
Шторм
Небольшой рыболовный сейнер, раскачиваясь на волнах надвигающегося шторма, высоко задирая нос, с грохотом скатывался с волны, погружаясь корпусом в холодную, потемневшую от нависших туч пенистую воду.
– Вахтенный! Опустить конуса, поднять шары! – подал команду штурман стоявшему на руле матросу. – Ты смотри там, чтоб волной не смыло. Передвигайся между волнами, – предупредил спускающегося по трапу матроса, всматриваясь в карту промыслового района и прокладывая путь к ближайшему острову Шпицберген, месту становления на рейд с подветренной стороны.
Руль, выставленный на автопилот, поддерживал проложенный курс без вмешательства рулевого. Изредка поглядывая на волну, штурман подстраховывал рулевой автомат, пока вахтенный матрос не опустит на фок-мачте сигнальные знаки «работа с тралом» на «передвижение судна в сложных условиях».
Вахтенный матрос, по пути накинувший на себя непромокаемую брезентовую куртку с капюшоном, перебежками между ещё небольшими, перекатывающимися через палубу волнами, быстро добрался до фок-мачты, где на утке крепился фал, удерживающий сигнальные знаки. Открепив от утки фал и намотав его на запястье руки, чтобы не потерять при порывах ветра и болтанке сейнера на волнах, матрос начал крепить сигнальные шары ко второму концу фала. Шум волн, грохот якорных цепей и перегруженного встречными волнами дизеля заглушали выкрики штурмана, недовольного медленными, как ему казалось, действиями матроса в усиливающемся ветре и шторме.
В этот момент сейнер резко провалился в пустоту между волнами. Внезапно появившийся девятый вал накрыл сейнер мощной волной. Деревянный трап-настил на мостике приподнялся на боковину и с грохотом накрыл свалившегося с ног штурмана. Задрожавший в судорогах сейнер резко наклонило на борт и сильно отбросило в сторону. Лобовое стекло рубки, казалось, чудом выдержало удар многотонной волны.
Карабкаясь и удерживая равновесие, с ушибленным лбом, штурман бросился к рулю удержать направление сейнера на волну и обезопасить его от бокового повторного удара вала. Крепко вцепившись в руль, штурман всматривался в палубу бака, с которой скатывались остатки пенящейся волны. Палуба блестела чистотой, и никаких признаков ни такелажа, ни матроса не просматривалось.
«А где же матрос?» – сверкнуло молнией в голове.
Сейнер продолжал медленно погружаться и всплывать на пенистых волнах. Вдруг штурман увидел туго натянутый, вибрирующий фал, уходящий от вершины фок-мачты за борт сейнера. Волны как щепку раскачивали судно, угрожая следующим валом. Растерявшийся штурман в оцепенении смотрел на чистую, блестящую палубу, ещё не осознавая происходящего.
Следующий вал не заставил себя долго ждать и всей своей мощью навалился на крошечный сейнер. Удар гребня волны в лобовое стекло мостика отрезвил пришедшего в себя штурмана. И вновь скатывание остатков волны с палубы, на которой, со стекающей с рукавов ручьями водой, с виноватой улыбкой, с широко расставленными ногами стоял вахтенный матрос…
– Ты где был, рыбья твоя голова? – выкрикнул штурман, превышая децибелами шторм. – Да я тебя, карась пресноводный! Быстро в каюту, переодеться и ко мне в штурманскую!
– А конуса?
– Я тебе сейчас вставлю конуса!
Прошло не более десяти минут, и вахтенный матрос прибыл на мостик для продолжения служебных обязанностей и получения выговора от штурмана.
В продолжающейся качке с отмыванием волнами сейнера на мостике матроса с нетерпением ждал штурман, одной рукой крепко вцепившись в леер у руля, а второй балансируя самодельным, сделанным из алюминиевого кухтыля, пол-литровым бокалом. Радуясь, что ситуация разрешилась благополучно, довольный штурман с добродушной улыбкой преподнёс появившемуся и ожидавшему разноса матросу неизвестный согревающий горячительный напиток.
После небольших процедур осушения штурман задал всё тот же вопрос:
– А где ты был?
– Да море немножко обмочило, а следующей волной вернуло на прежнее место.
– Ну, мой северный пингвин, дай я тебя обниму, родной!
Они крепко обняли друг друга, не обращая внимания на ревущий вокруг океан.
Моряк-рыбак – дважды моряк
Волна!.. Полундра!.. Берегись!..
Корму в пучину погрузило.
За ваер, дель, кухтыль держись,
Держись, моряк, чтобы не смыло!
Мостило, штурман, чёрт возьми!
Сапожник, сом, горбыль-рулило,
По ветру нос, волну держи,
Вон юнгу малость затошнило.
А за бортом – кипящий ад,
В нём сейнер – щепка в океане,
И чёрт, Нептун, похоже, рад,
Подсев неделю на стакане!
Грохочут цепи, якоря
И винт, ревущий на пределе,
И дизель, сердце корабля,
В стихии грозной на прицеле.
Держись, моряк, крепись, родной,
И среди туч взойдёт Аврора!
Ведь ты – семьи, страны герой,
Герой, надежда и опора!
Перерос
Пробежала, шарфик веером,
Каблучками тук да тук,
Ароматом роз повеяло,
Только эхом пряный звук!
Будто бабочкой промотылила,
Только вихрем юбки круг,
Только душу раскошелила,
Только сердца звонкий стук.
Мне вдогонку, вслед бы кинуться
Да окликнуть: оглянись!
Мне бы крылья, в юность ринуться,
Только сердце – берегись!
Сергей Ларцов
Родился в Нижнем Новгороде в 1963 году. Окончил Нижегородский государственный архитектурно-строительный университет. По образованию инженер-строитель. Стихи пишет более двадцати лет. Был издан сборник «Зуро».
Дроздовской бригаде
За окнами лишь неба серый клок
И ветер тёмною листвой играет.
Вот тихий сумрачный мирок,
Который взгляд мой занимает,
В округе нету никого,
Лишь чёрные статуи
Из бревен, срубленных давно,
И мне понятен их язык,
Их скромный молчаливый лик
Года смиренно провожает,
Скрипя, прапрадеды болтают:
– Нас точит червь от нижнего венца,
Мы ждём конца
И, уходя, приветствуем,
Считая от творцов,
Второе поколенье мудрецов
С лопатой, ломом, топорами!
Всё бух да бух,
Всё треск да треск.
– Как схожи мы,
Уж, видно, больше не для вас
Блеск света и стремлений,
Зовущее лишь в лоно размышлений
Смиренье – ваш удел,
За теплою дохою
Вы прячетесь, остатки веры грея,
Но счастье к вам спиною,
Как уголья разбоя,
Вы тлеете, живыми тлеете!
– О ком вы, старцы?
– Мы о тех, которые в грязи
Работают поодаль
И чьё жилье напоминает хлев…
– Спасибо, понял…
На рыбалке
Как долго ждать уверенной поклёвки,
И надоевший поплавок
Слегка качается из бока в бок,
Капризы ветра повторяя,
А рядом крыса водяная
Спокойно в камыши плывёт
Под «кряки» уток из болот.
Прибрежных склонов освещенье
В проёмы серых облаков,
На зелени густой покров
Так умиляет!
Волги воды, что неспеша текут на юг,
Блестят, сверкают, как бы поют!
Но… О… Он погружается!
На сердце искр токи
Затерянных охотничьих страстей,
И удочка в изгибе пани йоги —
Вот миг, достойный и царей!
Цвет серебра, плотвичка озорная
Трепещется на дедовом крючке,
Всё, отжила, опарыша терзая,
Забылась бестия немая,
Попалась, пищу поедая…
Возьму,
Размер немножечко не тот…
Сгрешу,
Доволен будет рыжий кот,
Смурлычет арию «Мяу»…
Одна бредёшь…
Одна бредёшь вдоль стен,
И тени предков
Сопровождают мыслящую плоть
Эскортом парным, незаметным,
Понятна им безумная любовь.
Столетия назад все те,
Что жертвой пали
От мук возвышенных страстей,
Твоим переживаньям дань воздали
Процессией скорбящей сей.
Здесь висельники от мечты неразделённой,
Утопленницы от измен,
Все те, что заживо сгорали,
Попав к необъяснимым чувствам в плен.
Здесь короли Германии далёкой
И итальянский кардинал,
Простолюдины и монахи —
Их сердца беспокойный стук призвал,
Родная мысль, иллюзий и фантазий меры,
И обречённостью своей
Их испытанья воскрешаешь
Давно минувших светлых дней.
Идут угрюмые, молчат,
И на ветру плащи не шелестят.
И всадник на коне, как пламя,
С мечом по контуру в огне
Колонны две сурово замыкает
При меркнущей во тьме луне,
Палач невидимых судей далёких,
Защитник всех влюбленных одиноких.
Остановилась, и Заречья город
Открылся взору морем огоньков.
Любуешься…
Ну а они, поцеловав твой платья полог,
Спустились с кручи не спеша,
Сквозь стены вековых домов пройдя,
И гладию воды, слиянья вольного
и Волги, и Оки,
Склонивши головы в ночной
приятный холод,
На Городец ушли,
Лишь всадник за спиной остался
На вечной страже у рабы любви…
И песнь красивая чуть слышно доносилась
С долины засыпающей реки:
– С тобой, богиня наша, мы,
Люби! Пусть безнадёжно, но люби!
И на полях, как будто подпевая,
Зашевелились камни-валуны.
Мартынова Яна Сергеевна
42 года.
Мама троих детей. Любимая и любящая супруга.
Титул «Миссис Ставропольский край 2011».
Занималась оценкой бизнеса, запускала стартапы: магазины, итальянский ресторан, стоматологическую клинику. Прошла обучение по управлению бизнесом, маркетингу и продвижению в соцсетях. Маркетолог стоматологической клиники г. Краснодар.
Увлечения: верховая езда, снорклинг, лыжи, гастрономия, путешествия.
Несколько лет назад решила снова сменить направление своего развития, погрузилась в творчество. Изучила новые направления в современном искусстве. Стала художником-маринистом. Основала собственную «Онлайн-школу рисования морей и океанов эпоксидной смолой». Коллеги и ученики наградили титулом «Королева океанов».
С самого детства была тяга писать. Ещё в школе появились мои маленькие домашние книги с собственными иллюстрациями. Совсем скоро родится на свет моя первая серьёзная книга.