Коллектив авторов
Были 90-х. Том 1. Как мы выживали
Ирина Милопольская
Москва
В молодости сыграла главную роль в фильме «Накануне» (реж. В. Петров, 1959 г.), до, в и после 90-х работала врачом-психиатром в России. Кандидат медицинских наук. Писатель, автор романов «Педофил», «Порок сердца»
Психиатр
Часть 1
На приеме
Прием в поликлинике начинался в восемь часов, и ровно без четверти восемь Елена Сергеевна вошла в свой кабинет. У дверей уже собралась очередь, человек восемь-десять, и это было довольно много для той тихой ведомственной поликлиники, где она трудилась консультантом-психиатром почти уже четыре года. Быстро надела белый халат и переобулась в легкие разношенные туфли, сбросив насквозь промокшие сапоги. Привычным жестом достала из сейфа личную печать, тонометр и две пачки рецептурных бланков: одну для обычных лекарств, вторую – номерную, особо учетную – для сильнодействующих. Здесь она редко прибегала к ним. Машинально, по старой привычке потянулась к телефону, стоявшему на ее письменном столе, и также машинально отвела руку: некому теперь было звонить, некого спросить, как прошла ночь, как самочувствие. Мама умерла полгода назад. Тяжелая холодная глыба непоправимого горя шевельнулась в груди и на время притихла.
Елена Сергеевна не один десяток лет работала психиатром. Все, кажется, прошла: и «острые» отделения в психбольницах, и немыслимые по напряжению, тяжести и даже опасности приемы в районных психоневрологических диспансерах. Все пережила: и посещения на дому в одиночку, и госпитализации с помощью милиции опасных, агрессивных больных, и нападения. Недавно оформила пенсию. Смешно теперь вспомнить, как собирала все справки о зарплате, отовсюду, где когда-то работала по совместительству. Пенсия получилась маленькая, жалкая, примерно как у всех. Жить на нее было нельзя. Продолжала работать. Но не из-за денег. Просто она давно уже не мыслила своей жизни без этой работы, без своих пациентов. Не то чтобы она их любила, нет, но она была очень тесно связана с ними, она участвовала в их жизни, помогала им жить. Они стали для нее почти родственными душами. Они не страдали тяжелым эндогенным психическим расстройством, а были просто особенно душевно уязвимыми, эмоционально ранимыми, попавшими в сложные жизненные ситуации – среди ее пациентов таких было немало.
С течением лет она, в конце концов, совершенно отчетливо поняла: из «большой» психиатрии нужно уходить. Бесконечные очереди, конвейер тяжелых больных с бредом, галлюцинациями. Порой к концу смены у нее колени и руки дрожали от напряжения, щеки пылали, давление зашкаливало. А тут еще совсем недавно прямо на приеме в своем кабинете умерла ее коллега, Нина Михайловна – острый обширный инсульт.
Работу нужно было менять срочно, по жизненным показаниям. И ей повезло: освободилось место в солидной, довольно известной московской поликлинике. И многие ее пациенты с «пограничными» невротическими проблемами, а порой уже и их дети и внуки, которых она вела годами, те, кто не был связан необходимостью строгого учета в диспансере, пошли за ней в эту поликлинику и продолжали у нее лечиться.
Теперь наконец у нее настала совсем иная жизнь, поистине жизнь на «заслуженном отдыхе»: всего-то четыре-пять человек на приеме и не с психозами, как прежде, а с невротическими расстройствами, семейными проблемами, неразделенной любовью и просто тех, кто нуждался в совете, сопереживании, участии и помощи.
Сегодняшний прием обещал быть несложным: судя по подобранным историям болезни, все пациенты были повторными, всех она уже хорошо знала. Первой в кабинет вошла Анна Егоровна Ставицкая: маленькая интеллигентная старушка в неизменной белоснежной блузке с бантом вместо воротника. Жила она вдвоем с мужем, детей у них не было. Муж Анны Егоровны страдал онкологией и после тяжелой, как оказалось, бесполезной операции испытывал страшные боли. Он плакал и от этих невыносимых болей, и оттого, что невольно мучает свою жену, с которой прожил почти пятьдесят лет, и она плакала вместе с ним, сама делала ему перевязки – медсестры было не дождаться, а тут еще и врач отказался выписывать ему анальгетики. Без лишней щепетильности сказал им обоим, что в таком состоянии надо ложиться в хоспис, где есть все лекарства, а не напрягать без пользы докторов. В хоспис Анна Егоровна мужа, естественно, отдавать не хотела, добывала обезболивающие любыми, в основном нелегальными, путями за большие деньги. Она выглядела страшно измученной, бледной. Ну что тут можно было поделать? Елена Сергеевна пообещала через своего главврача связаться с главным онкологом района, выписала на сей раз сильнодействующие успокаивающие и снотворные, в основном для мужа, как могла утешила Анну Егоровну, обняла ее и проводила из кабинета. Как жаль было эту старую женщину, и что ей еще предстоит! Сердце сжималось.
Павел Петрович Красносельцев, член Союза художников, на сей раз был без своего элегантного твидового пиджака и галстука. Всегда подтянутый и энергичный, сегодня он выглядел непривычно бледным и растерянным. Оказалось, что ночью у его жены внезапно, впервые в жизни возник эпилептический припадок. Вызвал «Скорую», та отвезла жену в известную на всю страну городскую больницу, что на Ленинском проспекте, с предположительным страшным диагнозом: опухоль мозга. А в больнице свободных мест в неврологии нет, персонала нет, врача не дождешься. Пришлось самому бегать по отделению в поисках врача, а тот все отмахивался, мол, работы у него невпроворот. Наконец, догадался сунуть ему в карман все деньги, что были у Павла Петровича с собой – только тогда он и подошел к его жене. В палате для нее места так и не нашлось, оставили в коридоре. Тут же поехал домой: привез матрац, два комплекта нового постельного белья, две ночные рубашки и халат – в больнице ничегошеньки не было.
Бедный Павел Петрович чуть не плакал, у него заметно дрожали руки. Господи! Какое несчастье! Долго Елена Сергеевна утешала, убеждала, что все обойдется, что припадок наверняка имеет сосудистое, а не онкологическое происхождение, и успокаивала его как могла, и опять сильные снотворные и транквилизаторы выписывала и взяла с него слово, что он обязательно придет к ней через пару дней, – когда сможет, без всякой записи.
Что же это за день сегодня такой несчастный! Ни одного спокойного планового визита! Хотя нет, вот, кажется, у Зои Васильевны все хорошо. Пришла просто что-нибудь «для памяти» выписать, давление померить. Вообще-то у Зои Васильевны единственный сын страдал дебильностью, она приводила его как-то к Елене Сергеевне. И как только среднюю школу ему закончить удалось? Об этом можно было только догадываться. Семья была далеко не бедной, у отца был свой бизнес. И вот теперь их Славик стал настоящим «банкиром», то есть в приличный банк устроился на очень хорошую зарплату и даже собирается себе джип купить. Правда, водительских прав у него нет, и, скорее всего, получить он их не сможет. Быть может, Елена Сергеевна поспособствует им, не безвозмездно, конечно. Нет? Не сможет? Как жаль! Они так рассчитывали на нее! Но ничего страшного, они обязательно найдут выход из положения. Ушла важной походкой, видно было, что гордится своим сыном. Ладно, было бы им хорошо. Кому-то же должно быть хорошо в этой жизни.
И все-таки сегодня был какой-то особенно несчастливый день. Не успела Елена Сергеевна чуть-чуть расслабиться, как на пороге кабинета возникла Люся Незнамова, давняя ее пациентка, на сей раз вместе со своей непутевой, единственной, поздно родившейся дочкой Мариной.
Люся недавно похоронила мужа 53 лет. Все началось с того, что его сократили из КБ, где он прослужил не один десяток лет. КБ собирались ликвидировать, в его помещении уже обустраивался коммерческий ресторан. Устроиться инженером в ту пору было просто нереально, нигде инженеры почему-то не требовались. Решил зарабатывать деньги извозом: была у него почти новая «шестерка», которую, конечно, было жаль, но другого выхода не было. Переживал, что опустился на такой уровень, что не смог вписаться в новую жизнь, стал выпивать. Однажды двое пассажиров, которых он вез в Домодедово, ударили его сзади чем-то металлическим по голове, выбросили по дороге в каком-то перелеске и угнали машину. Виталик только на другое утро добрался домой, а осознав все, что с ним произошло, и понимая, что «шестерку» его никогда не найдут, да и вообще никто искать ее не будет, выпил бутылку водки и повесился на спинке кровати.
Осталась Люся с восемнадцатилетней дочкой Мариной вдвоем, а та не на шутку увлеклась игрой в автоматах, казино и деньги на игру добывала по-всякому, ничто ее не останавливало.
Такая вот новая болезнь, примета нынешнего времени: игромания, то есть непреодолимая страсть к азартным играм, тяжелая патология, сродни наркомании. Врачи плохо ее знали, раньше о ней почти ничего не слышали и лечить ее толком не умели.
В настоящий момент Марина была беременна, сама не зная от кого, и срок беременности был уже слишком большой – аборт делать было поздно: боялась сразу все матери рассказать. Спасти ситуацию теперь могла лишь серьезная справка о необходимости прерывания беременности по медицинским показаниям. К примеру, у девочки тяжелая реактивная депрессия и даже суицидальные намерения, так вот она тяжело все случившееся переживает. Ни о чем Марина на самом деле не переживала, улыбалась во весь рот, в руках держала какой-то журнал мод. Как будто все происходящее вообще ее не касалось.
Люся плакала, умоляла помочь им. Ну что было делать, как не помочь? Люся столько уже пережила, да она просто скатится в депрессию, из которой вытащить ее будет немыслимо сложно. Так уже было у нее после смерти мужа.
Елена Сергеевна справку на специальном бланке оформила, у главного подписала, объяснив все, как есть, круглую печать поставила у главной медсестры. Все сделала грамотно и в истории болезни все правильно записала, чтобы никто придраться в случае чего не смог. Люся опять плакала, теперь уже от радости, пыталась ей коробку конфет вручить. Елена Сергеевна отказалась, им самим еще эта коробка пригодится. Ушли довольные. Знакомый гинеколог у Люси был. Да еще и успокаивающие ей выписала. Ровно через год выдала Люся свою дочку за горячего финского парня и тот увез ее на далекий финский хутор. Там уж ей было не до игровых автоматов.
И так все продолжалось до конца рабочего дня, пришлось даже задержаться на час. Елена Сергеевна, убирая рецепты в сейф, с удивлением заметила, как похудела пачка сильнодействующих, и еще она почувствовала, что руки у нее дрожат и щеки горят. Совсем как раньше после приема в диспансере. Давление измерять не стала, боялась. Просто надо было немного пешком пройтись, успокоиться. А завтра предстоит такой же рабочий день. Может быть, более тяжелый, но уж точно – не более легкий.
Часть 2
До и после приема
Ночью выпал первый снег и из окна все вокруг выглядело ослепительно-белым, чистым, праздничным. Хотелось скорее выйти из дома и вдохнуть свежий морозный воздух.
Елена Сергеевна отправилась на работу пешком. Она любила эту пешую прогулку длиною в час, когда можно было спокойно подумать и о вчерашнем дне, и о том, что предстояло сделать в дни ближайшие.
А в ближайшие дни предстояло ей лететь в Тольятти, а оттуда уже на машине ехать в Самару. Раньше нечастые полеты были настоящим праздником, началом отпуска, отдыха где-нибудь у моря. Теперь же она стала бояться самолетов. Особенно после недавней командировки в Архангельск. Летела местной авиалинией на маленьком «Боинге», который, похоже, прожил не одну жизнь в разных странах и на разных континентах: он был каким-то обшарпанным, во время полета издавал странные надрывные звуки, будто страдал старческой астмой и никак не мог продышаться. Ремни безопасности не застегивались, столик висел на одном шарнире, а само кресло никак не могло принять вертикальное положение, как требовали бортпроводницы. Так она и летела всю дорогу полулежа, а когда самолет, резко подпрыгнув, наконец приземлился, Елена Сергеевна мысленно поблагодарила Бога за то, что в один конец дорога была преодолена.
Теперь лететь ей предстояло на очередную региональную конференцию психиатров и неврологов с лекцией по антидепрессантам, а по сути, с целью внедрения на российский фармацевтический рынок очередного импортного препарата, производимого во Франции. Фирма-производитель и поставщик этого антидепрессанта в Россию, наскоро проведя клинические испытания и регистрацию, теперь продвигала его самым настойчивым, едва ли не агрессивным способом. Все необходимые инстанции, начиная с Фармкомитета и заканчивая скромными медицинскими представителями в Москве и регионах, были ублажены и простимулированы, естественно, каждый на соответствующем уровне. Теперь оставалось только донести до практических врачей, которым предстояло назначать именно этот препарат и никакой иной, утверждая, что он самый эффективный, самый безопасный, что принадлежит он к препаратам новейшего поколения и ни один его конкурент ему и в подметки не годится.
На самом деле, и Елена Сергеевна знала об этом, препарат этот имел лишь новое торговое название и абсолютно ничем выдающимся от своих собратьев по классу не отличался. Однако лекцию прочитать согласилась, ничего криминального в ее информации не было, и за это она получит сто долларов, а поскольку лекций предполагалось две – вторая в Самаре, то и получить она должна целых двести долларов. Это тогда была для нее весьма значительная сумма.
Деньги эти нужны ей были позарез, не на тряпки или какую-нибудь женскую блажь, а просто на жизнь. Зарплату не выдавали уже третий месяц и ничего в ближайшее время не обещали, а денег в доме не то чтобы совсем не было – просто их сумма достигла критически минимального уровня.
Ей надо было еще собрать дорожную сумку, уже несколько дней стоявшую в прихожей, и доработать слайды для лекции, чтобы все было абсолютно убедительным и практические доктора отныне назначали своим пациентам только этот антидепрессант – самый эффективный, единственный в своем роде. Нужно сказать, что после ее лекций объемы продаж всегда взлетали многократно и ее, как палочку-выручалочку, звали в самые разные регионы страны, и Елена Сергеевна почти всегда соглашалась.
Потом она вспомнила о талоне, который уже пару недель лежит в ее кошельке, – еще, не приведи бог, пропадет, срок годности истечет. Надо его в ближайшее время отоварить. Достался он ей случайно, повезло. Из райздрава спустили несколько вещевых талонов для передовиков производства, и они с шумом, криками, обидами и нешуточными спорами распределялись на общем собрании коллектива. Теперь, будучи счастливой обладательницей этого талона, простояв ночь в живой очереди у Краснохолмского универмага, она могла по госцене, без всякой переплаты купить себе югославские или чешские сапоги – какие достанутся, а если уж совсем немыслимо повезет, то китайский пуховик за 130 рублей.
В тот раз ей действительно повезло: совсем уж неожиданно достался еще и набор китайских кастрюль из нержавейки, он стоил целых 30 рублей, немыслимо дорого для медиков их поликлиники, и все, на сей раз дружно, от него отказались. Никто из сотрудников не смог позволить себе такую роскошь.
И еще она думала, перешагивая через грязные лужи от быстро растаявшего ночного снега, что жизнь вокруг как-то уж очень быстро меняется и совсем не в лучшую сторону. Вот, к примеру, денег не платят, так ведь и купить на них нечего. Магазины стоят зловеще пустые, все давно сметено с прилавков, даже самые дешевые залежавшиеся консервы, даже простые крупы, соль. Хорошо еще, что их поликлиника вовремя заключила договор с соседним продуктовым магазином, и теперь каждую среду после работы врачи, медсестры и санитарки выстраивались в очередь в темном грязном коридоре магазина, с черного хода, чтобы с улицы незаметно было, и по списку получали свой заказ: иногда даже замороженную курицу и полбатона колбасы или баночку сайры, а уж кильки в томате или пакет гороха, что прилагались в нагрузку, тоже были теперь совсем не лишними…
Отработала день. Закончила прием, чувствуя себя измотанной и разбитой. По дороге домой зашла в соседний гастроном. От него теперь только одно название и осталось: пустые полки, пустые холодильники. Даже для камуфляжа нечего выставить. Просто шаром покати. И народу нет. Может, еще к открытию какие-то продукты и выбрасывали, да ведь такие очереди с шести утра собирались, вряд ли что-то уже через десять минут кому-нибудь доставалось. Все сметалось в мгновение. Но у Елены Сергеевны в этом магазине работал грузчиком ее давний пациент Леня. Он еще в раннем детстве перенес тяжелую травму головы, и с тех пор мучился страшными головными болями и бессонницей. Он часто приходил к своему доктору за лекарствами, за советом. Иногда, когда Лене совсем плохо становилось, Елена Сергеевна давала ему ненадолго, на недельку, больничный, чтобы он просто отдохнул, отоспался.
Увидев своего доктора, Леня метнулся в подсобку и неприметно передал ей небольшой пластиковый пакет, а в нем пачка сливочного масла, две пачки творога, две коробочки сметаны и совсем уж немыслимая роскошь – связка толстых сарделек! И чек аккуратно лежал сверху. Деньги Елена Сергеевна Лене также незаметно отдала, а переплату Леня у нее никогда не брал – доктор ведь!
Да, действительно жизнь менялась не к лучшему, и этот день оказался не исключительным, таким был теперь почти каждый прием: кто-то потерял огромные деньги в МММ, кто-то, вложив все средства да еще и в долги влезши на долевое строительство квартиры, тоже все потерял – квартиры в строящемся доме продали дважды. Кто-то от полной безнадеги взялся челночить и бесследно исчез по дороге из Китая. И спросить не с кого было, и пожаловаться тоже некому – еще и на бандитов нарвешься! Ни власти, ни милиции, ни закона.
На дворе стоял 1994 год.
И опять у Елены Сергеевны было по двадцать пациентов на приеме, и у всех – свои проблемы, свое горе. И чем она могла им, по сути, помочь? Вновь и вновь пропускала все через себя, переживала все вместе с ними, вела долгие душеспасительные беседы, утешала, успокаивала и все выписывала и выписывала не просто успокаивающие, но антидепрессанты, и все то, что когда-то назначала в диспансере, и пачки рецептов летели теперь одна за другой, и конца и края всему этому не предвиделось.
И самой последней каплей отчаяния, утраты всяческих надежд на что-нибудь хорошее в этой жизни было увидеть совершенно случайно на стихийном рынке у «Детского мира» на Дзержинке свою однокурсницу по мединституту Верочку Селиванову. Доктор медицины, известный аллерголог, интеллигентка далеко не в первом поколении, она стояла, закутавшись в старый шерстяной платок, и продавала, по-видимому, свою норковую шапку, стопку старинных книг и тарелку зелено-голубого кузнецовского фарфора.
И Елена Сергеевна поняла, что больше всего этого не выдержит, что так она себя душевно исчерпала, что ей и отдавать своим пациентам больше нечего: ей самой уже нужна и психотерапия, и успокаивающие да просто покой. И ей припомнились слова отца, сказанные им совсем незадолго до ухода: «Старость не бывает счастливой, но она должна быть спокойной» и еще: «Не бойся изменить свою жизнь, даже если жить тебе осталось всего один день».
И она решила уехать в Германию, была у нее для этого маленькая семейная зацепка. Нет, не навсегда, месяца на три-четыре. Оформила дополнительный отпуск за свой счет, всем своим пациентам выписала лекарства на полгода и раздала памятки, как их принимать в том или ином случае, пообещав вернуться в сентябре, твердо веря в это.
А все-таки на сердце было тяжело. Куда она едет, зачем? Она и звуки немецкой речи совершенно не воспринимала – удел военного поколения. И что-то подсказывало ей, что уехать тяжело, а вернуться будет еще труднее. Но она обязательно вернется! И слезы стояли в горле, и так хотелось подхватить свой маленький чемоданчик и вернуться скорее домой.
В зале отлета около нее оказалась группа молодых людей, судя по одежде – спортсменов. Они оживленно что-то обсуждали, смеялись, были возбуждены скорой поездкой за границу, а на спортивной сумке одного из этих ребят стоял транзистор, а из транзистора негромко звучал старый, душу рвущий марш – «Прощание славянки». И Вера Сергеевна не выдержала и тихо заплакала – заплакала горько, какими-то безнадежными, бесконечными слезами и остановиться никак не могла. Хорошо еще, что тут же объявили посадку и ей пришлось идти к самолету.
В конце концов ей можно сказать, повезло. Она попала в замечательный, знаменитый на весь мир старинный романтический немецкий городок с фантастически прекрасным видом на отроги Шварцвальда, полями и лугами весенних нарциссов и крокусов, цветущими магнолиями и камелиями. Она приехала в этот город в апреле. И квартиру ей сразу хорошую снять удалось, правда, под самой крышей, зато с потрясающим видом на знаменитый Старый замок, визитную карточку этого города. И воздух здесь был прозрачный и чистый, и в магазинах было так всего много, просто немыслимое, наверное, даже избыточное изобилие. И она постепенно успокоилась и стала отдыхать от своей прежней суетной жизни, и чувствовала, что ей физически хорошо, как никогда.
Но если бы кто-нибудь на свете знал, как тосковала она по прежней сумасшедшей своей жизни, и все думала и думала о своих пациентах, как они там без нее, как нехорошо, что она их, по сути, бросила. И многие из них часто снились ей во сне, а просыпаясь, она иногда потихоньку плакала и точно знала, что очень многое отдала бы за то, чтобы опять войти в свой кабинет и пригласить на прием первого пациента. Но сделать она этого уже не могла.
А табличку с ее регалиями не снимали с ее кабинета целых два года: все ждали ее возвращения…