Коллектив авторов
Актуальные проблемы Европы №1 / 2016
Сведения об авторах
Бордачев Тимофей Вячеславович – кандидат политических наук, доцент Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, директор Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ. (tbordachev@hse.ru)
Bordachev T.V. – candidate of sciences (Ph.D in political sciences), associate professor of the Faculty of world economy and international affairs, director of the Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics.
Братерский Максим Владимирович – доктор политических наук, профессор Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, ведущий научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований, ведущий научный сотрудник, заведующий сектором Америки Отдела Западной Европы и Америки ИНИОН РАН. (bratersky@gmail.com)
Bratersky M.V. – doctor of Sciences (Sc.D. in political sciences), professor of the Faculty of world economy and international affairs, leading researcher, Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics, leading researcher, head of sector, INION, Russian Academy of sciences.
Григорьев Леонид Маркович – кандидат экономических наук, заведующий Департаментом мировой экономики, профессор Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, главный научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ, главный советник руководителя Аналитического центра при Правительстве Российской Федерации. (lgrigoriev@hse.ru)
Grigoryev L.M. – candidate of sciences (Ph.D in economic sciences), professor and head of School of world economy, Faculty of world economy and international affairs, principal researcher, Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics, chief advisor, Analytical Centre under the Government of the Russian Federation.
Канаев Евгений Александрович – доктор исторических наук, профессор Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, заведующий сектором Азиатско-Тихоокеанского региона Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ. (e.a.kanaev@gmail.com)
Kanaev E.A. – doctor of sciences (Sc.D. in history), professor of the Faculty of world economy and international affairs, head of Asia-Pacific division, Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics.
Королев Александр Сергеевич – магистрант Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, младший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ. (askorolev@hse.ru)
Korolev A.S. – master’s student, Faculty of world economy and international affairs, Higher school of economics, junior researcher, Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics.
Лобанова Анна Андреевна – магистрант Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. (annalobanova@inbox.ru)
Lobanova A.A. – master’s student, Faculty of world economy and international affairs, Higher school of economics.
Михневич Сергей Владимирович – аспирант Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. (sxzex@yandex.ru)
Mikhnevich S.V. – postgraduate student, Faculty of world economy and international affairs, Higher school of economics.
Новиков Дмитрий Павлович – аспирант Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, младший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ. (dp.novikov@hse.ru)
Novikov D.P. – postgraduate student, Faculty of world economy and international affairs, junior researcher, Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics.
Сафронова Ирина Алексеевна – магистр международных отношений, аспирант ФМЭиМП, НИУ ВШЭ. (isafronova@hse.ru)
Safronova I.A. – master of international relations, postgraduate student, Faculty of world economy and international affairs, Higher school of economics, junior researcher, INION, Russian Academy of sciences.
Скриба Андрей Сергеевич – кандидат политических наук, научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ. (askriba@hse.ru)
Skriba A.S. – candidate of sciences (Ph.D in political sciences), researcher, Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics.
Файншмидт Роман Иосифович – студент Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. (fbromau@gmail.com)
Fainshmidt R.I. – student, Faculty of world economy and international affairs, Higher school of economics.
Введение
В последние 10–15 лет мировая политическая и экономическая системы постепенно отходят от присущих им прежде однополярности, комплексного доминирования коллективного Запада при лидерстве США, но контуры нового мира пока размыты, его архитектура и институты только формируются. Процесс крайне противоречив и развивается вдоль многочисленных линий геополитических, экономических, культурных и идеологических разломов. С одной стороны, прежняя, во многом либеральная система организации мировой экономики и политики, несомненно, обеспечила прогресс во многих областях: количество людей, живущих в условиях крайней нищеты впервые в истории в этом году опустится ниже 10% от населения планеты, по данным ООН, реализованы большинство пунктов амбициозной программы развития «Цели тысячелетия». С другой стороны, результатом глобализации финансов становятся все более частые валютно-финансовые кризисы, потрясающие мировую экономику, глобальное замедление экономического роста, усиливающаяся неравномерность развития разных регионов мира.
Возможности предыдущей модели мироустройства оказываются исчерпанными. Ее бывшие лидеры потеряли свое абсолютное превосходство в политической, экономической и военной сферах. На мировую сцену вышла группа стран – представителей не-Запада (БРИКС, МИНТ), которые требуют предоставить им равное право в решении проблем мировой политики и экономики. Запад более неспособен единолично формулировать мировую повестку, на примерах Афганистана, Ливии и Ирака он показал пределы своей военной мощи и более не может без сопротивления других участников продвигать выгодные для себя решения в мировой торговле, валютной сфере, финансах, вопросах защиты интеллектуальной собственности.
Несовершенство мировой политической и экономической систем, действовавших в 1990-х годах, проявилось в цепочке политических и экономических кризисов, расшатавших существовавшую модель. В их ряду – югославский кризис 1999 г.; серия разрушительных войн, проигранных Западом в Афганистане, Ираке, Ливии и приведшая к дестабилизации Большого Ближнего Востока; попытки суннитских режимов Персидского залива установить теократическую гегемонию в регионе поверх национальных границ; формирование БРИКС, выражающего валютно-экономические интересы крупных незападных экономик; мировой валютно-финансовый кризис 2007–2008 гг. и последовавшие за ним смягчения кредитно-денежной политики ФРС США; кризис долгов в еврозоне и финансовые решения, принятые ЕС; столкновение двух моделей интеграции на Украине, повлекшее за собой политический кризис в отношениях России и Запада; война санкций, ускорившая переформатирование товарных и кредитных рынков.
Почти ставшая единой мировая торговая система распадается на блоки, только что достигнуто соглашение о создании ТТП (Транстихоокеанского партнерства), исключающего из числа своих участников такие мировые экономики, как Китай и Россия. В противовес подобным инициативам энергично идет строительство Евразийского экономического союза, который может стать важным шагом к формированию Большой Евразии – еще одного гигантского торгово-экономического блока с участием таких стран, как Китай, Индия, Иран. Продвигается процесс формирования Трансатлантического интеграционного блока.
Все более неустойчивой становится мировая валютная система. Растущие экономики, ставшие богатыми и влиятельными, перестают соглашаться с правилами регулирования валютного обмена, созданными Соединенными Штатами и проводимыми в жизнь организациями, которые, по мнению многих, находятся под их контролем. Как альтернатива, хотя еще не противовес, создаются иные региональные и глобальные валютные и финансовые институты, которые также отражают меняющийся баланс экономической мощи. На слуху такие инициативы, как пул валют БРИКС, Чиангмайская инициатива, Банк развития БРИКС, Азиатский банк инфраструктурных инвестиций. Незападные страны все энергичнее переходят на использование национальных валют в двусторонних расчетах, подрывая тем самым мировое доминирование доллара.
Меняется конфигурация мировых рынков капитала. Этот процесс особенно наглядно прослеживается в случае России, которая оказалась отрезанной от западных рынков капитала в результате объявленных против нее санкций. Результатом стало формирование новой политики, нацеленной как на использование внутренних резервов, так и на ориентацию на сотрудничество с политически близкими странами.
Меняется модель экономического роста крупнейших экономик мира, в частности Китая. Существенно упали цены на энергоносители, что привело к изменению глобальных потоков капитала. Нестабильность на Ближнем Востоке сгенерировала волну беженцев в Европу, в международные отношения все глубже вмешиваются негосударственные игроки, такие как ИГИЛ.
Материалы данного выпуска журнала посвящены попытке осмысления части из перечисленных выше разнородных явлений, меняющих сегодня лицо планеты. В выпуск вошли статьи, посвященные анализу интеграционных процессов в Тихоокеанском регионе, новой роли Китая в региональной и мировой экономике, интеграционным инициативам в Евразии, возникающей многополярности в торговой и финансовой сферах, другим актуальным вопросам.
М.В. Братерский
Украинский кризис и американо-европейские отношения: структурные последствия и наметившиеся тенденции
Т.В. Бордачев, Д.П. Новиков
Аннотация. Международный кризис вокруг Украины, начавшийся с массовых демонстраций на Майдане в Киеве и переросший в кровавый вооруженный конфликт в Восточной Европе, сегодня является одним из главных вызовов региональной безопасности. Отличительной чертой украинского кризиса является комплексный характер его последствий для системы политических, стратегических и экономических связей в регионе. В данной статье рассмотрено структурное влияние украинского кризиса на повестку дня и динамику евроатлантических отношений.
Abstract. Ukrainian crisis, started with mass manifestations on the Maidan square, today is one of the main challenges to European security. The distinctive feature of the crisis is the complex consequences for the whole system of political, strategic and economic links in the region. This article will focus on structural influence of Ukrainian crisis on agenda and dynamics of Transatlantic relations.
Ключевые слова: США, ЕС, украинский кризис, европейская безопасность.
Keywords: USA, EU, Ukrainian crisis, European security.
Стратегическая консолидация: Синхронизация европейско-американского подхода к украинскому кризису
Международный военно-дипломатический кризис вокруг Украины в 2014–2015 гг. стал одним из центральных сюжетов в американо-европейских отношениях, определил эволюцию их природы и содержания, сформировал предпосылки для эволюции этих отношений в долгосрочной перспективе. Последствия украинского кризиса проявились в значительном воздействии, которое события на Украине оказали на весь комплекс американо-европейских отношений: политическое и торгово-экономическое сотрудничество, диалог по вопросам безопасности, координацию подходов Вашингтона и его европейских союзников к отношениям с третьими странами. Прежде всего это касается диалога с крупнейшим восточным соседом – Россией, в котором за последние полтора года наметились признаки сближения подходов США и стран Европейского союза. При этом украинский кризис не только создал условия для возвращения США в Европу, но и способствовал консолидации ведущих сил Запада перед лицом вызова западному доминированию со стороны новых центров силы.
Сближение США и стран ЕС на фоне украинского кризиса можно рассматривать в качестве важнейшей предпосылки формирования более сплоченного сообщества стран Запада в противостоянии новым игрокам, в первую очередь Китаю и России. В экономическом отношении кризис вокруг Украины, совпавший по времени с кризисными явлениями в европейской экономике, способствовал прогрессу переговоров о формировании Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (ТТИП) – экономического объединения стран Запада вокруг США. В стратегическом измерении американо-европейская консолидация на фоне украинского кризиса характеризовалась двумя ключевыми факторами: подтверждением и увеличением зависимости ЕС от США в сфере безопасности и усиливающейся синхронизацией общей политики США и ЕС в отношении новой «угрозы с Востока».
Видимую активизацию американской дипломатии на Украине хронологически можно отнести к декабрю 2013 г.: посещение Майдана помощником госсекретаря США В. Нуланд символически обозначило переход Вашингтона к более решительному участию в политическом процессе, до этого считавшемся внутриевропейским. Администрация Б. Обамы выступила в защиту протестующих сторонников евроинтеграции, оказывая поддержку ЕС в стремлении вернуть Киев на уже обозначившийся путь открытости европейским институтам [Обама впервые.., 2014]. В частности, это проявилось в публично озвученных угрозах введения санкций в отношении президента В.Ф. Януковича и его окружения [Керри подтвердил.., 2014]. Фактически президент Янукович оказался поставлен перед выбором, уклонение от которого долгие годы было основой внешней политики Украины, делавшей ставку на балансирование между Россией и ЕС.
Включившись в качестве одного из акторов в украинский кризис, США взяли курс на инкорпорацию Украины в евроатлантическое политико-институциональное пространство, последовательно проводя линию, не предусматривавшую какого-либо компромисса или компенсации для России. Более того, диалог Вашингтона с Москвой оказался невозможен в силу главной концепции американской вовлеченности в украинский кризис: восприятия протестующих в качестве основного субъекта украинской политики при одновременной делегетимизации действующего президента. Российский подход был диаметрально противоположен.
В то же время общий подход ЕС к разрешению украинского кризиса в первые его месяцы был принципиально отличен от американского. Брюссель и европейские столицы действовали, исходя из стремления не допустить сползания украинских событий в системный кризис как внутриукраинской, так и общерегиональной политики. В связи с этим в диалоге и с Москвой, и с официальным Киевом ЕС придерживался более умеренного подхода, пытаясь избежать тупика и сохранить лазейки для компромисса.
Главным проводником умеренной тональности европейской повестки являлась Германия, в меньшей степени – Франция, выступавшие за сохранение стратегических отношений с Россией и компромиссное урегулирование украинского внутриполитического конфликта на условиях, близких к status quo. Позиция Берлина в этот период характеризовалась ярко выраженным дуализмом, проявлявшемся в более жесткой риторике канцлера А. Меркель и более мягком подходе главы внешнеполитического ведомства В.-Ф. Штайнмайера [Speck, 2014]. Берлин стремился использовать пространство для маневра в условиях разгорающегося конфликта между Москвой и Вашингтоном для его погашения и недопущения перехода конфликта в открытую фазу. На практике подобный подход подразумевал сохранение В. Януковичем поста президента (временное, до следующих выборов) и поиск компромисса с Москвой по вопросу об экономических и политических последствиях имплементации соглашения об ассоциации Украины с ЕС.
В русле такого подхода было составлено Соглашение президента В. Януковича и представителей оппозиции от 21 февраля 2014 г. [Agreement.., 2014]. Документ предусматривал сохранение В. Януковичем поста президента при одновременном конституционном ослаблении президентских полномочий в пользу Верховной рады Украины, прекращение кровопролития на улицах Киева и перевод острых внутриполитических разногласий в конституционно-правовое русло. Недвусмысленная поддержка, оказанная данному соглашению европейской дипломатией, – под текстом документа поставили свои подписи главы внешнеполитических ведомств Германии, Франции и Польши, – отражала стремление европейских стран добиться стабилизации обстановки на Украине и если не преодолеть, то по крайней мере «подморозить» кризис в отношениях между внутриполитическими силами Украины, отстаивавшими разные векторы геополитической ориентации. За этим стояло желание стабилизировать отношения между внешними игроками, на которые эти векторы были направлены.
Различие в подходах США и ЕС ярко проявилось в дипломатическом скандале, связанном с публикацией записи разговора между послом США на Украине Дж. Пайетом и помощником госсекретаря США В. Нуланд в начале февраля 2014 г. [Телефонный разговор.., 2014]. В. Нуланд критично оценила политику ЕС в отношении украинского кризиса, допустив оскорбительное высказывание в адрес союзника. Позднее В. Нуланд извинилась перед европейскими коллегами, подтвердив тем самым достоверность разговора. Показательно, что при демонстрируемой трансатлантической солидарности по украинскому вопросу скандал, связанный с обнародованием фактов, свидетельствующих о неуважительном отношении американских дипломатов к союзникам, не получил вразумительных комментариев со стороны Белого дома и не привел ни к кадровым перестановкам в Государственном департаменте, ни к ответным дипломатическим шагам со стороны ЕC.
Разность стратегий США и стран ЕС касательно украинского кризиса в первые его месяцы отражала одну из важнейших черт отношений Запада с Россией и другими великими державами – относительный плюрализм в подходах западных стран к основным мировым и региональным проблемам, сохранявшийся в 1990-е и 2000-е годы. В условиях «мягкой гегемонии» такой плюрализм придавал большую гибкость взаимодействию внезападных центров силы с евроатлантическим миром, в том числе с его лидером – США. Дальнейшее развитие украинского кризиса не только принципиально изменило российско-западные отношения, но, по сути, подвело черту под относительно полицентричным характером внутренней структуры евроатлантического пространства.
Невозможность имплементации соглашения от 21 февраля, составленного в духе умеренного подхода Берлина и Парижа, во многом была обусловлена отсутствием американской поддержки. В ходе переговоров США были представлены на уровне посла, отказавшегося при этом поставить подпись под соглашением (Россия, также не взявшая на себя формальных обязательств за исполнение документа, была представлена спецпредставителем президента В.П. Лукиным). Это способствовало делегитимизации соглашения в глазах наиболее радикального крыла протестующих, пользовавшегося безоговорочной поддержкой Вашингтона, и обусловило падение В. Януковича на следующий день после заключения соглашения. События 21–22 февраля, по сути, исключили возможность урегулирования кризиса на условиях временного компромисса. Перевод российско-западных отношений в жесткие рамки игры с нулевой суммой, одним из эпизодов которой стало присоединение Крыма к РФ, сформировал рамки для консолидации западной политики в отношении Москвы на основе американского подхода.
Характерной чертой этой стратегической консолидации явился распад общеевропейского подхода к украинскому кризису и отношениям с Россией на ряд отдельных тактических повесток. Закономерным следствием стало выпадение из «европейского концерта» Польши, игравшей наряду с Францией и Германией заметную роль в выработке соглашения от 21 февраля. «Посткрымская» политика Варшавы стремительно трансформировалась в радикально конфронтационный подход к отношениям с Москвой, зачастую даже более жесткий, чем предусматривалось политикой администрации Б. Обамы. Избрание на пост председателя Европейского совета премьер-министра Польши Д. Туска способствовало закреплению такого подхода на уровне европейских институтов. Увеличилась роль Великобритании, изначально занимавшей наиболее близкую Вашингтону позицию и активно приветствовавшей падение президента В. Януковича в феврале 2014 г.
Консолидируя европейских союзников, США активно маневрировали между разными повестками. Так, динамика разрыва экономических связей с Россией после присоединения Крыма к РФ демонстрировала разный уровень готовности трансатлантических союзников к жесткой конфронтации с Москвой. Страны ЕС в большей степени дорожили экономическими связями с Россией, особенно в сегменте энергетического сотрудничества, что обусловливало неготовность Брюсселя и отдельных членов объединения к вводу экономических санкций против Москвы. Эти обстоятельства объективным образом корректировали и действия Вашингтона, в гораздо меньшей степени заинтересованного в сохранении торгово-экономических отношений с Россией, а потому проявлявшего большую готовность к введению ограничений против отдельных компаний, а также отраслей так называемого «третьего пакета» санкций.
Поэтому до июля 2014 г., т.е. до катастрофы малайзийского «Боинга», США и ЕС испытывали определенные трудности в синхронизации санкций в отношении Москвы. «Крымский эпизод» украинского кризиса не привел к полному консенсусу между Вашингтоном и его европейскими союзниками в этом вопросе. В то время как Вашингтон и Лондон, занявший близкую к американской позицию, призывали к ужесточению санкций и исключению России из «большой восьмерки» [Глава МИД.., 2014], в Берлине стремились избежать большого ущерба экономическим отношениям с Россией и рассчитывали на ограниченную изоляцию Москвы для последующего возобновления диалога. Характерным проявлением такого подхода являлось затягивание решения по передаче России вертолетоносцев «Мистраль»: в течение 2014 г. даже в условиях ужесточения экономических санкций Париж уклонялся от принятия окончательного решения относительно их судьбы.
Ключевой германско-французской инициативой по «смягчению» ущерба российско-европейским отношениям стало образование так называемой «нормандской четверки», созданной в ходе встречи лидеров России, ФРГ, Франции и Украины в Нормандии в июне 2014 г. Нормандские контакты, в результате которых российский президент В. Путин и новоизбранный президент Украины П. Порошенко достигли договоренностей по мерам деэскалации конфликта на востоке Украины, стали последней «самостоятельной» попыткой европейской дипломатии, представленной Парижем и Берлином, взять под контроль развитие кризиса и удержать спираль конфронтации. При этом ФРГ и Франция увязывали выполнение Россией достигнутых в Нормандии договоренностей с нежелательным для них самих ужесточением санкций.
Однако в условиях отсутствия у Берлина и Парижа реальных инструментов воздействия на Киев эти инициативы оказались обречены на провал. Эскалация вооруженного конфликта на Украине в июле–августе 2014 г. и катастрофа малайзийского авиалайнера в зоне боевых действий стали точкой невозврата, определившей ужесточение политики ЕС в отношении России и синхронизацию европейских санкций с санкциями США. Предъявленные Москве обвинения в поставках средств ПВО повстанцам и в косвенной причастности к крушению лайнера, поддержанные европейскими разведслужбами [Gude, Schmid, 2014], содействовали резкому росту антироссийских настроений в ЕС и создали политический климат, способствовавший нанесению значительного ущерба российско-европейским экономическим связям [Russia’s global.., 2014]. Показательно при этом, что США ввели элементы так называемого «третьего пакета» санкций 16 июля, за день до катастрофы, в то время как члены ЕС в то время еще не определились относительно необходимости введения секторальных санкций против России.
После катастрофы малайзийского авиалайнера эти санкции были введены, а инициатива в сфере определения общей стратегической повестки консолидированного американо-европейского подхода в отношениях с Москвой окончательно перешла к Вашингтону. Примечательно, что в этих условиях участники переговоров в «нормандском формате» фактически сосредоточились на тактическом «кризис-менеджменте», дважды (в сентябре 2014 г. и в феврале 2015 г.) способствовав прекращению огня и временной деэскалации конфликта. В настоящий момент ключевой формат российско-европейского диалога по Украине оказывает лишь ограниченное влияние на динамику стратегических отношений.
Политико-институциональная инкорпорация повесток союзников относительно восточного соседа произошла на саммите НАТО в Уэльсе 4–5 сентября 2014 г. В итоговых документах саммита констатируется возрастание угрозы со стороны России, которая с марта-апреля была фактически изолирована от каналов политических, гражданских и военно-технических контактов с альянсом [Wales summit.., 2014]. Однако при этом не был принят ряд принципиальных решений, укладывающихся в рамки восточноевропейского подхода, по совершению последовательных шагов для превращения НАТО в специализированный инструмент сдерживания России (таких как форсирование интеграции Украины и Грузии в евроатлантическое пространство безопасности и резкое увеличение оборонных расходов) [Лукьянов, 2014].
В то же время в качестве гарантий безопасности, приемлемых для восточноевропейских членов ЕС и НАТО, было принято решение о формировании соединения «сверхбыстрого реагирования» (Very High Readiness Task Force) в составе 5 тыс. военнослужащих, а Вашингтон в дополнение к этому произвел одностороннее увеличение своего воинского контингента в ЕС. Так, в ноябре 2014 г. командующий сухопутными войсками в Европе Ф.Б. Ходжес сообщил о начавшейся переброске 150 танков и другой бронетехники для увеличения мобильности оперативных сил, расположенных в Восточной и Центральной Европе [Wong, 2015]. В феврале 2015 г. по итогам встречи министров обороны стран – членов НАТО было принято решение об увеличении сил быстрого реагирования (Response Force) альянса до 30 тыс. солдат. Эта повестка, предполагающая ограниченное, но уверенное наращивание тактического присутствия США и НАТО в Восточной Европе, не исчерпана и сегодня. Тревожным сигналом является заявление американских военных о возможности размещения в регионе ракет малой и средней дальности, что мотивируется якобы имеющем место нарушением договора РСМД со стороны России [Американские военные.., 2015].
Тем не менее, даже несмотря на усиление присутствия НАТО в Восточной Европе в 2014–2015 гг., детальная оценка военной инфраструктуры альянса в регионе позволяет говорить об общем сохранении баланса сил в области обычных вооружений в пользу России [Larrabee, Wilson, Gordon, 2015]. Увеличение численности и активности американских войск в Европе в 2014–2015 гг. в большей степени имело целью повышение авторитета Вашингтона в политическом диалоге с ЕС и утверждение его стратегического лидерства, нежели достижение тактического паритета с российскими вооруженными силами в Восточной Европе. В известной степени трансатлантические отношения откатились на четверть века назад, к состоянию, о котором тогда говорилось, что НАТО «препятствует созданию мирной Европы, является главным рычагом Вашингтона в его европейской политике» [Караганов, Трофименко, Шеин, 1985, с. 1].
Появление «линий разделения» в Восточной Европе и последующее выстраивание здесь военной инфраструктуры привели к тому, что в Европе возобладал американский подход к безопасности, основанный на «жесткой» НАТО-центричной модели. Инклюзивный вариант развития европейской архитектуры безопасности с включением России в общее пространство евроатлантической безопасности «от Ванкувера до Владивостока», упомянутый (в очень ограниченном и едва ли приемлемом для Москвы виде) в декларации Лиссабонского саммита НАТО 2010 г., был окончательно отвергнут. «Посткрымская» архитектура безопасности в повестке отношений США–ЕС основывается на укреплении политических и оборонных связей в рамках евроатлантической солидарности. В данной схеме, которая носит очевидно антироссийский характер, Россия играет роль и главного раздражителя, и главной смысловой оси в логике выстраивания системы безопасности, основанной на «линиях разделения» и идее «сдерживания Москвы».